Ускорник (сказка). Часть 1

На следующих соревнованиях Андрей смог подойти к кумиру любителей японского мордобоя. Сначала разговор не получался, тренер сетовал на то, что он тренирует только курсантов и вообще военный институт – это не ЦСКА и с улицы туда не пускают. Но Андрей и его товарищ, выслушав все доводы, всё же сумели убедить главного советского каратиста в необходимости принять их.

Во время разговора Тадеуш казался им молчаливым и таинственным гуру, немногословным и уверенным в себе, нахождение его секции в военном институте только усиливало эффект таинственности и принадлежности усатого гуру к миру избранных. Каково же было разочарование Андрея, когда после нескольких тренировок в спортзале ВКИМО он узнал, что Касавин – даже не военный, а работает простым сантехником в означенном военном учебном заведении. Основной доход его составляют пятирублёвые месячные сборы с курсантов. За время занятий в секции карате Андрей познакомился со многими курсантами – с юристами и с переводчиками. Отчим частенько завозил его на своих новеньких «Жигулях» на тренировку, а после неё с удовольствием встречал Андрея и развозил его друзей по домам. Андрей не стал Чаком Норрисом, но научился неплохо владеть своим телом, уворачиваться от ударов, блокировать атаки. Осенью он сумел сдать экзамен на оранжевый пояс и уже весной, перед самыми выпускными экзаменами в школе – зелёный.

Мать активно нахваливала карьеру инженера, агитируя Андрея пойти в технический вуз. Андрей отмалчивался, но ближе к Новому году заявил, что хочет пойти учиться в Орджоникидзевское ВОКУ³⁴. Это был ход конём. Андрей решил не повторять ошибок восьмиклассника и начать переговоры издалека, с самого нереального, на что родители не согласятся, даже если от его поступления в ВОКУ будет зависеть спасение планеты и всего человечества.

Его целью был военный институт. Там всё уже было знакомо и понятно, но по неудачному опыту поступления в суворовское Андрей твёрдо уяснил, что родители не желают для него военной карьеры. Переговоры шли трудно и долго. Мама настаивала на профессии инженера и предлагала помощь отчима с устройством в любой московский технический вуз. Бабушка склоняла внука к учёбе в МГИМО или ВШК³⁵, ссылаясь на хорошие связи деда в этих учебных заведениях. Дед и отчим, несмотря на все свои серьёзные связи, сохраняли нейтралитет. Андрей умело торговался, сначала снижая ставки до Одесского училища войск ПВО, а затем поднимая их до Рязанского воздушно-десантного.

Семейная дискуссия утихала и разгоралась с новой силой, пока в конце января Андрей не сказал матери, что, пройдя медкомиссию в районном военкомате, он подал рапорт во ВКИМО. Решение Андрея хоть и не было однозначно одобрено женским контингентом семьи, но тем не менее сердца бабушки и мамы несколько успокоились.

Дальше свою партию должен был сыграть дед. К сожалению, а может к счастью, в то далёкое советское время подача рапорта в военное учебное заведение вовсе не означала, что соискатель автоматически будет направлен для сдачи вступительных экзаменов в выбранное училище. Да и вообще военкоматам было строго-настрого приказано ни в коем случае не направлять мальчишек в военные учебные заведения, находящиеся в их родном городе. Рапорт Андрея как раз подпадал под этот приказ. Но за дело взялся дед, который и устроил всё в лучших традициях времён застоя.

После ночного телефонного разговора с внуком, организованного Вязовым, генерал прошёл в свой домашний кабинет, присел в любимое кресло и стал думать. Нельзя отправлять мальчишку на ускор. С этой мыслью генерал пустился в долгие мысленные переговоры с самим собой.

Ускоркурс создали специально в начале восьмидесятых при западном факультете для ускоренной подготовки переводчиков по образцу периода Второй мировой войны, когда полевых переводяг с немецкого готовили из самых смышлёных школьников и молодых фронтовиков на курсах при Институте иностранных языков. На ускоркурс ВКИМО тоже брали ребят, поступавших из войск, или бывших суворовцев, но туда попадали и «почти обычные» школьники.

Предполагалось, что эти ребята целый год будут интенсивно изучать португальский или один из основных языков Афганистана – пушту или дари. И после года интенсивного изучения, в течение которого почти тридцать процентов курсантов отсеивалось из-за неуспеваемости или по другим причинам, ускорники, получив погоны младшего лейтенанта, уезжали с португальским в Анголу и Мозамбик, а с дари и пушту – в ДРА. Некоторые, правда, попадали в учебные центры для подготовки иностранных военных специалистов, но, проработав там полгода или год, всё равно отправлялись на войну в страну изучаемого языка.

Звание младшего лейтенанта, присваиваемое выпускникам после окончания годичного ускоренного курса, было тоже не совсем обычным для ВС СССР эпохи застоя. Младший лейтенант – это даже не лейтенант и совсем не дипломированный выпускник с высшим образованием, но уже полноценный офицер советской армии. Мамлей, или микромайор, был феноменом, присущим только военному институту в мирное время. Звание младшего лейтенанта, введённое в Красной армии 5 августа 1937 года в качестве дополнения к постановлению ЦИК и СНК от 1935 года «О введении воинских званий», присваивалось «в военное время – выпускникам ускоренных курсов подготовки офицеров». Присвоение мамлея в мирное время формально не определялось никакими законами и постановлениями, за исключением соответствующего приказа Министерство обороны о присвоении этого самого звания. Военный институт в эпоху развитого социализма был единственным высшим военным учебным заведением, в котором присваивали микромайора. Возможно, единственным более-менее логичным объяснением этому феномену был тот факт, что война, пусть и холодная, в тот период для выпускников ВКИМО шла полным ходом.

Специалистов с языком для ведения той самой холодной войны Советскому Союзу катастрофически не хватало. Правда, официально это называлось не войной, а оказанием интернациональной помощи странам, избравшим путь независимости, самоопределения и неприсоединения. Вообще, советская концепция ведения боевых действий на заморских территориях в плане использования иностранных языков и перевода радикально отличалась от той же концепции потенциальных противников Советского Союза. Англичане, американцы и французы не отягощали свой военный бюджет масштабной подготовкой своих военных переводчиков. В странах, где находились их военные, они организовывали курсы английского и, соответственно, французского языков, пройдя которые местный житель, то есть потенциальный боец развивающейся державы, мог научиться понимать команды офицеров-советников. Особо одарённым выпускникам таких курсов предоставлялась возможность постажироваться или поучиться в стране, оказывающей военную помощь, а затем, вернувшись на родину, работать переводчиками при зарубежных военных инструкторах или советниках. Надо заметить, что обучение в данном случае велось не за счёт бюджета Министерства обороны, а за счёт всевозможных благотворительных фондов и организаций, создававших NGO³⁶ на территориях стран, которым оказывалась военная помощь. Перевод и подготовка переводчиков в данном случае, конечно, оставляли желать много лучшего, но их уровня было вполне достаточно, чтобы акт коммуникации в боевых или штабных условиях состоялся.

Неправильно будет умолчать о том, что у наших врагов всё-таки был небольшой штат своих полноценных граждан, осуществлявших перевод. Но эти люди готовились в ограниченном количестве в специализированных языковых школах, дававших в лучшем случае звание бакалавра по их окончании. Был также незначительный контингент переводчиков, набранный из эмигрантов уже не в первом поколении, которые общались на родном языке внутри семьи и имели полноправное гражданство страны, оказывающей военную помощь. Обычно такие специалисты использовались на очень узких участках военного сотрудничества, связанных с ведением разведывательной, аналитической или деятельности по связям с общественностью и средствами массовой информации.

Наши военные специалисты не доверяли русскоговорящим союзникам из соображений безопасности, а также по другим, не всегда логичным причинам. Считалось, что местные переводчики – либо шпионы империалистов, либо переводят только то, что хотят слышать сами, и умалчивают о том, что слышать не хотят. Или просто-напросто боятся довести до своего местного командира то, что, по их мнению, противоречит его интересам и планам, опасаясь его возможного гнева. Нашим советникам, политработникам, особистам и другим уполномоченным товарищам не очень нравилось иметь дело с местным населением, которое считалось недоразвитым и хитрым. Кроме того, местными трудно было управлять.

Другое дело – наш переводяга, да ещё в погонах, он свой, его можно было и чемодан тащить заставить, и дежурным по миссии поставить, и к местному гинекологу с женой начальника отправить, и в бараний рог согнуть, если заартачится. За границей советские служащие и члены их семей жили в своём замкнутом анклаве, их общение с местным населением не очень-то и приветствовалось, потому без своего советского переводчика давать советы и обучать армии развивающихся народов было принципиально невозможно.

У молодых пацанов, ставших в восемнадцать-двадцать лет младшими лейтенантами, однако, были неплохие возможности. Во-первых, они возвращались в совок после двух лет пребывания в горячих точках, неплохо прибарахлившись. Некоторые, сэкономив побольше валюты в командировке, по возвращении в СССР могли позволить себе купить даже машину. Во-вторых, учёбу они продолжали уже не как курсанты, а как слушатели, которые имели право проживать либо в «Хилтоне»³⁷, либо дома в Москве и чувствовать себя как студенты, только с офицерской зарплатой. В-третьих, к окончанию учёбы в двадцать четыре – двадцать шесть лет многие выпускались уже старшими лейтенантами и очень скоро после выпуска могли получить и капитана. В-четвёртых, большинство выпускников ускора получали удостоверение участника боевых действий и, соответственно, все прилагавшиеся к нему льготы и почести.

Но всё перечисленное могло стать реальностью при соблюдении одного, но очень важного условия: нужно было выжить на войне, которая шла вдали от Родины. И ещё: нужно было остаться здоровым физически и психически. Последнее удавалось далеко не всем.

ГЛАВА 2

ШТАБ ТОФ, ВЛАДИВОСТОК

Главнокомандующий Тихоокеанского флота вице-адмирал Свиридонов Николай Эмильевич проводил оперативное совещание со штабным руководством в своём кабинете.

Много времени заняло выступление начальника политического отдела, в котором он поведал всем присутствующим о необходимости дальнейшего и повсеместного укрепления воинской дисциплины и бдительности военных моряков.

Выступление начальника службы тыла тоже было достаточно развёрнутым и продолжительным. После этого, раздав заслуженные подзатыльники главам управлений, отделов и командирам частей за различного рода нарушения, командующий не забыл поощрить командиров, корабли которых отлично провели последние боевые стрельбы в открытом море.

Перед окончанием совещания адмирал обратился к начальнику особого отдела флота, попросив его высказать своё мнение по поводу состояния текущих дел. Капитан первого ранга Семёнов не стал брать слово, заверив адмирала, что сообщит ему о состоянии дел на Тихоокеанском флоте в личном порядке.

– Товарищи флотоводцы, вы свободны.

Офицеры, поняв, что продолжения банкета не последует, в порядке старшинства покинули кабинет начальника. В кабинете остались адмирал и особист.

– Геннадий Петрович, не томи, что стряслось? – перекладывая бумаги на своём столе, начал адмирал.

Свиридонов давно знал Семёнова и не особенно восторгался его профессиональными и личными качествами. Он знал, что капитан первого ранга навряд ли скажет что-то особо умное, но портить отношения с особым отделом командующему не хотелось.

– Да чего уж тут томить. Я тут недавно по долгу службы разговаривал с одним подводником, который из командировки во Вьетнам вернулся. Так у него сомнения возникают по поводу нашей базы в Камрани³⁸.

Адмирал перестал перекладывать бумаги и с удивлением уставился на собеседника.

– Да ну, наш советский подводник наши базы за рубежом сомнению подвергает? И нужен целый вице-адмирал, командующий флотом, чтобы эту проблему решить? А особый отдел ничем помочь не может в данной ситуации? Ты здесь только за этим остался и ждёшь от меня оперативного решения проблемы?

По всему было ясно, что Семёнов либо не с того начал, либо выбрал неподходящий момент для разговора с вице-адмиралом.

– Товарищ командующий, позвольте закончить, – твёрдо продолжал капитан первого ранга.

Адмирал кивнул головой в знак согласия и вернулся к своим бумагам.

– После изучения рапортов и отчётов командиров кораблей и подлодок, базирующихся на нашей базе в Камрани, я частенько общаюсь с молодыми офицерами, прибывшими из командировки в СРВ. Разговариваю с ними по поводу той или иной информации, упомянутой в рапортах, да и просто про жизнь разговариваем, по душам, так сказать. Недавно с одним капитан-лейтенантом поговорил по поводу американских подлодок. Он считает, что американцы нас в Южно-Китайском море, сразу за вьетнамскими нейтральными водами, нагло пасут. Командиры кораблей в отчётах и судовых журналах отражают факты преследования и дистанционного противоборства, но выводов пока не сделано.

– И какие же выводы вы предлагаете сделать, товарищ капитан первого ранга? – изобразив серьёзность во взгляде, чтобы окончательно не испортить отношения с особым отделом, спросил адмирал.

Николай Эмильевич не имел никакого желания обсуждать геополитические проблемы с начальником всех стукачей Тихоокеанского флота, но долг обязывал.

– Я думал, выводы – это компетенция командующего, а не особого отдела.

– А вам не кажется, что вы перекладываете проблему со своего стола на адмиральский, не предлагая возможного варианта её решения?

– Вы хотите сказать, что я боюсь трудностей?

– Да что вы, Геннадий Петрович, и в мыслях не было. Я лишь предположил, что у вас уже есть вариант решения проблемы с вражеской разведкой, со всеми ВМС США. Думал, вы мне тут идею подадите, как получить полное господство в проливах между Тихим и Индийским океанами. Да и вообще как получить стратегическое преимущество в регионе, полностью контролируемом Седьмым флотом США. Ну да ладно, сам напрягусь, поломаю голову. Глядишь, и с камраньской базой проблему решу, и вообще все моря от американского флота избавлю. Вы что, товарищ капитан первого ранга, первый день на флоте? Не в курсе, что за нами американцы по всем морям следят? Вы что, только от того капитан-лейтенанта узнали, что существует разведка ВМФ США, что у наших врагов базы на Филиппинах, на Гуаме, на Диего-Гарсия, в Японии, в Южной Корее, а в Таиланд и Сингапур они просто как к себе домой заходят? В Гонконге, между прочим, вообще Королевский флот Её Величества стоит. Короче, если у вас нет конкретных предложений, вы свободны.

Адмирал, выпалив всё это, понял, что перенервничал. Он закончил ковыряться в бумагах, налил стакан воды из графина, выпил и пристально посмотрел на особиста. Тому ничего не оставалось делать, кроме как молча покинуть кабинет командующего.

Николай Эмильевич, оставшись один в своём кабинете, задумался, с чего он так набросился на особиста. Командующий был человеком неконфликтным, даже наоборот, он всегда старался уйти в тень и всячески поддакивать начальству. Свиридонов хорошо помнил те времена, когда, будучи командиром эскадры подводных лодок на Камчатке, ему приходилось придираться к своим подчинённым в присутствии проверяющего, дабы оставить о себе хорошее мнение у проверяющего. После того как проверяющие уезжали, ему трудно было смотреть в глаза подчинённым, которых он прилюдно отчитывал. Но то был советский флот, и в нём надо было бить своих, чтобы чужие боялись. Он ненавидел всё это, но как без этого можно было продвинуться по службе, он не знал.

Особист не был проверяющим. Заискивать перед ним не было смысла, и вице-адмирал не стал сдерживать свои эмоции в этом разговоре. Какой-то капраз начал ставить ему задачи относительно решения стратегической ситуации в Тихом океане…

Свиридонов хорошо понимал, что одна база во Вьетнаме не могла противостоять всему Седьмому флоту США в регионе. Что могла сделать одна Камрань с ограниченными силами супротив противостоявших ей баз в Йокосуке, на Филиппинах, на Гуаме и в других портах Тихого океана? К тому же американские корабли как у себя дома могли швартоваться и в Сингапуре, и в Таиланде. А договор с Вьетнамом по количеству советских судов во многом связывал руки нашему флоту.

В соответствии с этим договором, в Камрани разрешалось одновременно находиться только восьми-десяти надводным кораблям, четырём-восьми подлодкам с плавбазой и до шести других военно-морских судов. На аэродроме было разрешено одновременное пребывание четырнадцати-шестнадцати самолётов-ракетоносцев, шести-девяти разведывательных самолётов и двух-трёх транспортных самолётов. А про то, как эта база нам досталась – отдельная история.

Вьетнамцы вообще не хотели пускать наших в Камрань, несмотря на то что их победа над Америкой стала возможна только благодаря советскому оружию и непосредственному участию во вьетнамской войне наших военнослужащих и советников.

Боевые ситуации во время войны доходили до абсурда. К очередному сбитому нашими ракетчиками американскому самолёту советских специалистов подпускали только после осмотра и снятия всех ценных узлов и механизмов китайскими коллегами. А китайцы участвовали во всех боевых действиях в лучшем случае как наблюдатели, а в худшем – как политагитаторы и идеологические наставники.

Наглость азиатов предела не имела. Об этом постоянно докладывали в центр и наши военные, и наше Первое главное управление КГБ. Но политический курс Коммунистической партии СССР обсуждению не подлежал. И потому наши расчёты продолжали сбивать вражеские самолёты, а во вьетнамской прессе появлялись рассказы о девушке Асин из деревенского отряда самообороны. Эта народная героиня с одной лишь винтовкой Мосина в руках, но с огромным чувством ненависти к захватчикам и любви к Родине в горячем сердце молодой вьетнамской патриотки запросто валила на многострадальную землю Вьетнама реактивные самолёты агрессора.

Наши советники предлагали поставить во Вьетнам вагоны бесплатных винтовок-трёхлинеек образца 1891 года, ржавеющих на складах ещё с гражданской войны, вместо дорогущих ЗРК, но вьетнамское командование вежливо отмалчивалось на подобные предложения. Так что винтовки продолжали ржаветь на складах в СССР, а ЗРК и их комплектующие регулярно доставлялись в порты Северного Вьетнама.

Можно было в чём-то согласиться с политикой вьетнамских братьев, пропагандирующих в своей печати боевые достижения крестьянки Асин. Глупо пытаться поднять дух родного прищуренного народа, описывая достижения бледнолицых зенитчиков из далёкой северной страны.

В 1975 году, когда янки были окончательно изгнаны из Социалистической Республики Вьетнам, началось самое непонятное. Вместо того чтобы отблагодарить старшего брата за помощь в победе над мировым империализмом и отдать ему в наилучшем виде Камраньский полуостров в качестве награды за помощь, правительство Вьетнама начало артачиться и гнусавить по поводу территориальной целостности страны. Ну а наши партия и правительство, вместо того чтобы перекрыть кран всесторонней помощи братскому, но жадному народу, как поступила бы любая капиталистическая держава, поставили призрачные идеологические интересы выше экономических, военных и геополитических. Наверное, именно в этом всегда и заключалась основная ошибка СССР в отношениях со всеми развивающимися странами.

Сегодня уже никто не может себе представить, как идеологию можно поставить выше экономических и геополитических интересов. Но такие времена были. И нет смысла судить наших дедов и отцов за те времена. Эти ошибки надо изучать и делать выводы.

Тем не менее Камрань мы всё-таки получили, не прибегая к экономическому нажиму. А помогли нам, как всегда, не здравый расчёт и прагматичность, а его величество случай и стечение обстоятельств. Проще говоря, русский авось.

После войны объёмы помощи братскому Вьетнаму постоянно росли. Взамен мы с 1975 по 1979 годы получали лишь одобрение и поддержку незыблемого политического курса ЦК КПСС всем вьетнамским народом и его коммунистической партией. К началу 1979 года, зализав послевоенные раны и подъевшись на советских харчах, вьетнамцы решили, по примеру старшего брата, продемонстрированному в Восточной Европе, установить своё господство в родном Индокитае, прибрав к рукам Камбоджу и Лаос.

Но не тут-то было. Китай уже давно имел свои интересы в Демократической Кампучии³⁹. Да что там интересы, Мао Цзэдун ещё в начале семидесятых годов выделил Пол Поту 260 миллионов долларов в виде военной помощи на свержение марионеточного режима генерала Лон Нола, который предоставил территорию страны и её армию в пользование американцам для ведения войны с Вьетнамом.

1975 год был годом крутых перемен в Юго-Восточной Азии. Вьетнамцы победили американцев, а Пол Пот со своими красными кхмерами сверг Лон Нола и начал эру кровавого правления, пользуясь услугами китайских советников и финансовой поддержкой Пекина.

К концу семидесятых красные кхмеры заартачились и перестали с прежним воодушевлением выполнять директивы Коммунистической партии Китая. Власти Пекина в срочном порядке вернули своих советников на родину и денег Пол Поту больше не дали. Вьетнамцы, прознав про эту ситуацию, решили её правильно использовать в своих интересах. И, создав из перебежавших в Южный Вьетнам кхмеров Национальный фронт освобождения Кампучии, в начале 1979 года с освободительной миссией двинулись на Пномпень.

И вот нашла коса на камень. Январь 1979 года: вьетнамские танки Т-54 идут колонной на Пномпень из Мок Бая, Южный Вьетнам, а китайские дивизии переходят границу СРВ на севере, продвигаясь с ожесточёнными боями к Ханою. Руководство Компартии Китая ставит ультиматум правительству Вьетнама о выводе войск из Кампучии, зная, что у Пол Пота в случае успеха китайцев просто не будет выбора, кроме как броситься в родные китайские объятия и клясться в вечной любви, дружбе и преданности. Вьетнамцам пришлось разменять последний козырь, обратившись за помощью к ЦК КПСС. За дело взялся старший брат СССР. Пришлось грозить пальчиком правительству Поднебесной, усиливая группировку своих войск на протяжении всей дальневосточной границы с КНР. Мы провели учения с боевыми стрельбами поближе к Амуру и Уссури. Во время этих стрельб осколки снарядов случайно стали залетать на территорию приграничной провинции Хэйлунцзян. Результаты всей этой хитроумной геополитической рокировки свелись к следующему: китайские дивизии были немедленно выведены с территории Вьетнама; вьетнамско-кхмерская войсковая группа продолжила своё наступление на Пномпень; старший брат подписал с СРВ договор о праве использования военно-морской базы Камрань на двадцать пять лет.

Но не об этой геополитической ситуации думал сейчас адмирал. В его голове вертелись две мысли. Первая была про особиста, который просто так не отвяжется. А вторая касалась непосредственно флота. А с флотом на Тихом океане действительно не всё было так хорошо, как писали газеты. Вице-адмирал прекрасно понимал, что в случае начала войны есть большая вероятность того, что весь Тихоокеанский флот будет заблокирован противником во внутренних водах СССР. Американцам нужно будет провести лишь дистанционное минирование внутренних морей при помощи своей дальней авиации. Самолёты противника могут даже не пересекать при этом нашу границу. И всё. Наши корабли и подлодки не смогут прорваться к вражеским берегам для нанесения ответного удара. Конечно, уже ведутся разработки скоростных судов на воздушной подушке и экранопланов, которым водные мины нипочём. Но разве они смогут нести боевое дежурство в автономном режиме? Разве они смогут по полгода находиться в мировом океане? Разве они смогут перевезти достаточно сил и средств к берегам противника или вести бой в открытом море с авианосцем, защищённым эскадрой военных судов? Нет, для всего этого нужны корабли всех видов и подводные лодки. Ну а где их взять, если они будут заблокированы во внутренних морях?

Выход один – нужны военно-морские базы в других странах. Конечно, во флоте всегда есть корабли и подводные лодки, находящиеся на боевом дежурстве в океане. Но сколько их? Предположим, наш флот заблокирован. Тральщики пошли прокладывать проходы в минных заграждениях, а для борьбы с вражескими судами срочно подтягиваются наши корабли, находящиеся на боевом дежурстве в открытом море. Сколько на это уйдёт времени, не знает никто. Война – это всегда потери, корабли надо ремонтировать, дооснащать, эвакуировать раненых. Адмирал знал, что сейчас это возможно только в наших внутренних портах и в Камрани. А если боевое столкновение произошло в Индийском океане? Американец быстро отступит на Диего-Гарсия или зайдёт в Сингапур. А куда деваться нашему судну, если оно имеет пробоины и раненых?

Все говорят о ядерной войне, но почему тогда американцы не использовали ядерное оружие во Вьетнаме? Ведь они так хотели прибрать его к рукам. С Японией в 1945-м получилось, и теперь Страна восходящего солнца – поистине непотопляемый авианосец США. Дело не в том, чтобы доказать, кто сильнее. Гораздо важнее заполучить то, чем владеет твой противник. А кому надо владеть заражённой местностью? Вкладывать баснословные суммы в ядерное оружие, а потом вкладывать ещё больше денег в дезактивацию радиоактивных территорий, на которых было применено ядерное оружие. Сейчас не то время, война ради уничтожения противника никому не интересна. Мир удачно поделён после Второй мировой войны. Сейчас время войны политической, и армия в ней нужна не только как механизм контроля важнейших геополитических точек, но и для демонстрации силы при случае.

Адмиралу вспомнилась ситуация, сложившаяся с авианосным крейсером «Минск» осенью 1980 года. Крейсер в то время выполнял боевые стрельбы в Сиамском заливе. Находился он там не случайно. Согласно разведданным, таиландская сторона позволила отрядам красных кхмеров войти на свою территорию для перегруппировки и пополнения припасов. Этот факт сильно затруднял дальнейшее продвижение вьетнамских войск вглубь территории Кампучии для полного освобождения страны от Пол Пота. Наши советники сообщали, что на вооружении у красных кхмеров появилось новое стрелковое оружие, мины и боеприпасы, а также переносные противотанковые и зенитно-ракетные комплексы английского, немецкого, итальянского, американского и израильского производства. Прежнее китайское вооружение красных кхмеров приходило в негодность и всё меньше использовалось в боевых действиях.

Кроме того, именно осенью 1980-го в Таиланд приехал высокопоставленный партийный руководитель КНР. Вполне возможно, что Китай надеялся возобновить помощь красным кхмерам через Таиланд. Всё это затягивало гражданскую войну в Кампучии на неопределённый срок. Кроме того, эта война кхмеров и вьетнамцев с красными кхмерами теперь могла перерасти в ещё один международный военный конфликт в Индокитае.

Китайцы после определённых затруднений в отношениях с Пол Потом в конце 1978 года действительно пересмотрели свои планы в отношении Демократической Кампучии. Но помимо Китая, у красных кхмеров к началу восьмидесятых годов начали появляться новые спонсоры. Капиталистические страны и их посредники активно заменяли старое китайское оружие и боеприпасы красных кхмеров европейскими и американскими более современными аналогами. Эти спонсоры удачно использовали территорию Таиланда для своей деятельности, а главное – они любыми способами пытались помешать распространению вьетнамского и советского влияния в регионе.

Причины для отправки крейсера «Минск» в Сиамский залив были вполне объективными, но решение о помощи братскому народу должны были принять стареющие номенклатурщики из международного отдела ЦК КПСС. Объяснить бывшим кавалеристам-будённовцам, понятия не имеющим, что такое Кампучия и зачем в Сиамском заливе нужен целый советский авианесущий крейсер, было невозможно. Кроме того, в Афганистане уже шла полноценная война, и партийные функционеры не хотели получить нагоняй от генерального секретаря за создание нового очага напряжённости в мире.

Тогда молодые вьетнамские коммунисты, вхожие в ЦК нашей партии, принесли туда несколько фотографий. Эти снимки запечатлели зверства полпотовцев в кхмерских деревушках, находящихся на границе с Таиландом. Кстати, до сих пор точно неизвестно, кто в действительности убивал кампучийских крестьян – красные кхмеры или доблестные вьетнамские освободители. Также много вопросов вызывало и местоположение тех деревень. Ни один вьетнамский политический деятель не мог точно указать на карте для наших военных, где были сделаны эти фото. В любом случае фотки растрогали горячие, но уже предынфарктные сердца наших стареющих коммунистов, бывших соратников уже давно почивших вождей. Приказ для военных не заставил себя ждать. Крейсер «Минск» был отправлен в Сиамский залив для демонстрации братской помощи и политической поддержки развивавшейся Народной Республики Кампучии Советским Союзом.

Таиланд не имеет общей границы с СССР и, в отличие от КНР и Японии, понятия не имел, на что потенциально готов советский авианесущий крейсер с полным боекомплектом, вертолётами и самолётами на борту. А готов он был, в лучших традициях российского флота, на то же самое, что и крейсер «Варяг». Но тайцы, к своему сожалению, в начале восьмидесятых ещё не знали про «Варяг» и не слышали песню: «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“, пощады никто не желает». Представление тайцев о русских ничем не отличалось от общего их понимания западной культуры. В этом и была основная ошибка командования тайских ВВС.

Тайский самолёт-разведчик был направлен к нашему крейсеру, дабы испугать его и отогнать подальше в нейтральные воды. Местные военные были уверены, что, зная о нахождении в их портах кораблей Седьмого флота США, русские испугаются и отойдут. Но не тут-то было, после виража самолёта с тайскими опознавательными знаками над палубой крейсера что-то зычно загудело на корабле. Это было очень громко и непонятно, а потом всё затихло.

В воздух поднялись сначала самолёты, а потом и вертолёты. Тайский лётчик попытался вступить в переговоры с крейсером, но то ли его английский был не совсем понятен нашему капитану, то ли капитан плохо понимал по-английски, то ли лётчика просто не захотели слушать, он ведь пролетел над палубой, которая являлась территорией СССР. Значит, он стал, по сути, нарушителем государственной границы Советского Союза. С нарушителями государственной границы в СССР никогда не церемонились. Короче, всё началось с предупредительных выстрелов корабельной зенитной установки. Тайцу хватило ума изменить курс и полететь в обратном направлении к родному берегу. За ним в погоню отправились наши Як-38 и вертушки.