Пальчики

– Зачем это?

– С детства мечтал сидеть на террасе с видом на море и пить пиво, ставя кружку на перевёрнутую бочку. Мечта может исполниться.

– Нет проблем. Давай, перенесём.

На следующий день к нам прибыла полиция. Инспектор в сопровождении двух сотрудников поднялся на борт катера и изрядно его прошмонал. Затем он взглянул с кормы в прозрачность прибрежных вод и присвистнул:

– Странно, что вы не распороли брюхо об эти камни.

– Ничего странного. В Скандинавии я и не такое проделывал, – ложь уже привычно соскальзывала с моего языка.

– Что же вы не получите документы на право управления судном?

Я пожал плечами. Инспектор улыбнулся:

– Хорошо, капитан. Удивлюсь, если вы сумеете его отсюда вывести. Считайте, что вы отделались штрафом. Но экзамен надо сдать. Когда будете в городе, найдите меня, я вам всё покажу и расскажу.

Я выдохнул – слава богу, всё прошло удачно. Но оказывается, что в Испании различные силовые структуры имеют одинаковые права и обязанности. Я так и не разобрался, чем обязанности национальной полиции, отличаются от обязанностей местной полиции или национальной гвардии. Это я к тому, что инспектор неожиданно пошёл в снятый нами дом, чтобы убедиться, что мы туда не перетащили контрабанду или не спрятали мигрантов из Африки. Оказывается, он имел на это полное право. Всё тщательно осмотрев, и естественно, ничего не найдя, он протянул руку для прощания, но в последний момент уставился на бочки:

– А бочки здесь что делают?

– В бочках ничего, кроме зеленого вина, нет. Оно такое зелёное, что видит бог, никогда не созреет, – моё красноречие вновь вырвалось наружу.

– Ну, ну, – промолвил служака.

– Да это я их сюда поставил, – взмахнул по южной привычке руками Альваро. – Нельзя что ли?

Инспектор перевёл на него взгляд, кивнул головой и удалился.

Я не стал вновь выдыхать воздух спокойствия из лёгких. Вдруг этот тип снова вернётся? Но этого не произошло.

Пальчики оближешь!

Мы стали жить счастливо и спокойно. Теперь мы были влюблённой парой, занятой исключительно собой. В общем расслабились мы так, словно впервые в жизни получили отпуск. И он оказался медовым. Нас никто не нашёл. А, может, и не искал? Меня-то уж точно не за чем было искать. Какое отношение к главарю русской мафии имеет еврей, сбежавший в Германию от ужасов путинизма? Судя по европейской прессе, я и на самом деле сбежал из застенок ада. Бот тоже был оформлен на несчастного еврея. Никому и в голову не могло прийти пробивать экипаж этого ржавого судна на причастность к русской мафии, устроившей шухер в Андалусии. Русская мафия, судя по публикациям в прессе – это чокнутые, зажравшиеся миллиардеры, угрожающие бедным испанцам с третьей палубы своих крейсерских яхт. Наш корабль к классу яхт нельзя было отнести даже в очень пьяном виде. Значит, и к мафии мы не имеем никакого отношения. Но с Настей было всё сложнее. У неё, конечно, сохранился российский паспорт. Но показывать его полиции было нельзя. Проживала она в Евросоюзе в качестве гражданки Испании. Испанцы, конечно, очень честный народ. Коррупцией он понятия не имеет, как заниматься. Но факт, есть факт. Настя получила испанское гражданство не за пять лет, не за три года и даже не за один. А всего за три месяца. Но повторюсь, никто не мог связать скромную девушку, проживающую в самом скромном месте Мальорки с русскими олигархами. Возможно, что у полиции вполне резонно могли возникнуть вопросы к жене Константина Урышева. Но какое дело его жена могла иметь к ограблению банка или к наркоторговле? Никакого. Это точно. Никто на неё заявления не писал. Урри, наверняка, этого не делал. Может, он даже и не знал, что его ограбили, надеясь в своей тюрьме, что полиция не нашла скрытый в подвале потайной вход в хранилище. Его и на самом деле трудно было отыскать. Вход был искусно замаскирован под обычную стену. И открыть его мог только хозяин. Ну, или хозяйка, как в нашем случае.

Дни побежали вдогонку друг за другом. Я и Настя были счастливы и спокойны. Обычно мы выходили из нашей «крепости» часов в одиннадцать. Затем шли купаться. Что? Сезон закончился? Вы же забыли – мы русские. То, что немцу холодно – нам парное молоко. Да и о чём говорить? Температура воды в море опустилась ниже 20 градусов только в декабре. Солнце тоже было достаточно активным, чтобы с превеликим удовольствием купаться в его лучах. Вспомнился почему-то Питер, где особо теплолюбивые наши сограждане приходят с конца февраля на Заячий остров, чтобы раздеться до трусов и прижаться к стене Петропавловской крепости. Так они загорают. Немцы на такое способны? Что ты! Нет, конечно. Потом мы садились в купленный нами компактный «Audi A1» и разъезжали по острову, не забывая каждый день класть наличные на заведённые нами многочисленные банковские карты. Правда, оказалось, что за три месяца нам успешно удалось внести всего лишь сотую часть нашего состояния. Рассчитываться в ресторанах и в магазинах мы старались исключительно бумажными купюрами. Для этого к нашему неудовольствию приходилось каждый раз конвертировать доллары в еврики. Вечером мы накрывали стол на терраске и пили вино или пиво, любуясь видом на море. Естественно, накрывали на бочках. Бочки были рассохшимися и легко пропускали капли дождя. Но зелень, лежащая в них, по-прежнему находилась в водонепроницаемых пакетах. Мы вытащили один мешок с 5 миллионами, а остальные законопатили. Не так чтоб сильно, но хитро. Для того, чтобы взять деньги из бочки, теперь надо было её перевернуть, вытащить секретные штифты и удалить специальную смолу, которая для непосвященных создавала иллюзию законопаченной намертво бочки. После этого дно можно было снимать и вытаскивать пакеты с деньгами. Теперь я воочию познал смысл фразы: «Деньги на бочку!» Для нас она означала «вытащить бабло из этой деревянной тары». Начиная с февраля месяца, мы стали ходить на корабле во Францию и в Италию. Нет, не на ботике. За это время я прошёл три курса обучения в яхтенной школе в Пальма-де-Мальорка: на шкипера прогулочных судов, яхтенного шкипера и в конце концом – яхтенного капитана. Последний сертификат позволял мне выходить в море без ограничения расстояния удаления от береговой линии. Также я получил право приобрести собственную яхту, что мы с Настей и сделали. Яхта была классная, но небольшая – 13, 5 метров в длину и с двумя спальными каютами на четырёх человек. Нам нравилось спать в большой кормовой каюте. По традиции мы дали яхте собственное название – «Snowball». Что переводится…, правильно вы подумали – «Снежок». О ботике мы тоже не забыли. Для него с согласия Альваро на скале, выдающейся в море, был сделан основательный бетонный постамент. Мастера красиво разукрасили судно и водрузили его на вечную стоянку. С нашей террасы он был хорошо виден. Старый ботик напоминал нам о счастливом бегстве из Марбельи. Прибыв во французские и итальянские порты, я обычно звонил маме, чтобы она не беспокоилась. Удивительно, но по её словам никто меня не искал и даже не интересовался моей судьбой. Воробьёв вообще оборзел. Друг называется. Мог бы и спросить мать, где я. Снежок никому не звонила, так как у нею после смерти матери в России не осталось никого: ни родственников, ни подруг. Странная она, конечно, девушка. Не такая, как все.

Часть шестая

Фигура из трёх пальцев

Вроде – живи и радуйся. Всё так хорошо. Но богатыми и счастливыми мы были не очень долго. Я не думал, что это так проблематично быть богатым. Очень богатым. Эти двести миллионов сделали мою жизнь несчастной. Спросите – почему? Проклятое богатство тянула мои с Настей отношения безудержным балластом на дно. Решили, что я дурак? Точнее – придурок? Может быть, может. А куда, скажите девать эти мешки, набитые валютой? Сдать в банк? Вы правда так считаете? Представляете, подруливаю я на машине к банку и начинаю туда таскать мешки с деньгами. Зачислите, пожалуйста на мой счёт двести миллионов долларов, которые мне подарила бабушка на День рождения. Угу. Знаете, что дальше будет? Не знаете? Деньги зачислят. Банкиры такие же жадные люди, как и многие из тех, через руки которых проходят большие суммы денег. Они будут мне улыбаться, предлагать на выбор: чай, кофе, какаву, пиво, ром, водку, бренди, коньяк, массаж, рулетку, девочек, наркотики. Про девочек и наркотики это я просто так, для эффекта. Но на следующий день дверь моего дома будет работать с эффектом входных дверей метро. Она не будет успевать закрываться. Ко мне в очередь выстроятся: полицейские всех испанских мастей, фэбээровцы, налоговая полиция, интерполовцы, русские бандюганы, испанская мафия, Коза-Ностра, фээсбэшники и пожарная инспекция, так, на всякий случай. В надежде, что им тоже что-нибудь перепадёт. Но не класть деньги в банк совсем проблематично. Оставлять их в бочках бесконечно долго нельзя. Это и жуку-короеду понятно. Не всю же жизнь мы собирались жить на задворках маленького испанского городка Кала Льомбардс? Нам хотелось путешествовать. И вообще – иметь собственное пристанище. Куда девать эти мешки с деньгами? Брать с собой? Оставлять в номере под кроватью, а на дверь вешать табличку «Не беспокоить»? Ну день, два, неделю так можно поступать. Но затем горничные взломают дверь в нестерпимом желании непременно навести в нашем номере порядок. Да, можно ещё купить дом. Но дорогой дом тоже не купишь. Он стоит не один мешок денег. Как рассчитываться? Покупатели не дураки. Они испугаются и сразу накапают, куда следует. Да, можно купить за наличные полукриминальный домишка в совершенно бандитском районе. Но от этого проблем не убавится. Куда в таком доме деньги девать? Под кровать опять засовывать? Или того хуже – купить пять огромных сейфов и затащить их в дом? Думаете сейфы в таком районе никто не заметит? Ещё будучи студентами, Воробьёв и я купили как-то два ящика пива – на дачу к друзьям на шашлыки. Выезжать собирались рано утром, поэтому оставили их на ночь в багажнике Серегиной машины. Думали, что в этом нет ничего опасного. Но оказывается, кто-то заметил ящики с пивом, когда Воробьёв на минуточку вечером открывал багажник. Этот «кто-то» ночью каким-то образом аккуратно вскрыл его авто и спёр наш любимый пенистый напиток. Нам, конечно, было тогда очень обидно. Тем более, что мы обнаружили пропажу уже на даче. Поэтому идею с сейфами я отмёл сразу. Не хотел повторений переживаний по близкому по ощущению утраты поводу. Две сотни миллионов баксов – это всё равно, что два ящика пива. Обида будет не меньшей. Я тогда целую неделю места себе не находил, что какой-то гад с наслаждением похлёбывает моё кровное пивко. Думаю, что пропажа сорока мешков денег принесла бы мне не меньшее огорчение.

Поэтому за всё время нашего совместного проживания на Мальорке выход из создавшегося положения так и не был найден. Да, с одной стороны – всё было классно. Занятие спортом и плавание в таком чудесном месте изрядно укрепили моё здоровье и налили мышцы красивыми формами, украшающими мужчину. Жаль в голове ничего не прибавилось. Да, здорово было. Мы посетили Ибицу и другие места, где окунулись с головой в веселье вечеринок в клубах и ресторанах. А эти ночные гуляния под луной, жаркие объятия, страстные поцелуи и … сумасшедший безудержный секс. У-у-у… Никогда не думал, что буду получать столько удовольствий от совместной жизни с сомнительной девушкой, меняющей парики, как перчатки. Но не стоит никогда зарекаться. Да, всё вроде было хорошо. Немного наваливалась тревога, когда мы возвращались домой. Что если в наше отсутствие чужие рты выпили наше такое беспросветно зелёное сухое вино? Но всё, слава богу, было спокойно. Бочки стояли на месте, а их содержимое приятно шуршало при покачивании.

Такой странной уединённой жизнью мы прожили до апреля следующего года. «Вино» благополучно продолжало зеленеть в бочках, а наша любовь постепенно стала покрываться зелёной плесенью взаимного раздражения. Мы, если честно, за несколько месяцев совместной жизни друг другу просто осточертели. Ну, правда, что это за семья, которую связывает только постельная страсть и три бочки с зелёным содержимым? Очень хотелось иметь настоящую семью. Я мечтал об этом. Мечтал, чтобы у нас был настоящий дом, дети, друзья. Чтобы никогда не бояться каждого шороха. Чтобы жить тихо, спокойно, можно даже сказать, умиротворённо. Всего этого у меня не было. Не знаю, ради чего люди дурят друг друга, обманывают, крадут, предают друзей, отца и мать. Ради чего? Ради того, чтобы спать в обнимку с бочкой денег и считать на основе этого, что ты самый умный и счастливый? Мне этого было не надо. Не нужен мне большой дом со множеством слуг, как мечтала Снежок. Нафига мне в моём доме огромное количество слуг? Нет, я понимаю, что это кайф, измываться над прислугой и умирать от счастья, что все вокруг раболепствуют перед хозяином. То есть, перед тобой. Уже неоднократно говорил, что я был воспитан совсем другим человеком. Простым и доверчивым. И удовольствия от унижения других людей никогда не получал. Мне такая жизнь претила, раздражала и была не в кайф. Она напоминала мне ситуацию с гражданином Корейка, который жил на одну зарплату и получал жизненное удовольствие только тогда, когда забирал на время свой чемоданчик с миллионом на почте. Мы со Снежком прожили эти месяцы на Мальдивах точно так же, как гражданин Корейка. Единственное, что нас никто не бомбил телеграммами «грузите апельсины бочками тчк братья карамазовы». Хотя бочки в нашей жизни тоже присутствовали. Не желал я убогой жизни богослова Саймона Роллза, который решил владеть алмазом «Око света» «тайно и бескорыстно, чтобы возвыситься над всеми». Вы помните, что сказал ему принц Флоризель? Нет? Я напомню: «Его новый владелец и не подозревает, что над ним занесен кровавый меч судьбы». Я тоже прожил все эти меясяцы с постоянным ощущением, что надо мной кто-то что-то занёс. Я не хотел тайно чем-то владеть. Такая жизнь мне была не интересна. Как же я вляпался во всё это? Как? В самое скверное, в то, что я всю жизнь не любил, опасался и презирал? Всё бросить! К чёртовой бабушке! Бросить всё и вернуться домой. Домой! Домой! Домой! Чем больше весна зеленила Балеарские острова, тем больше меня съедала зелёная тоска по Родине. Даже старые песни, слов которых я сроду не знал, стали сами собой срываться с моего языка. Это началось ещё на Старый Новый год, когда я, неожиданно прослезившись, запел о Питере: «Не знаю я известно ли вам, что я певец прекрасных дам. Но с ними я изнемогал от скуки. А этот город мной любим за то, что мне не скучно с ним. Не дай мне бог, не дай мне бог, не дай мне бог разлуки. Не дай мне бог разлуки…»

Я злился на себя, не зная кого винить в собственной тоске. Впрочем, чего там знать? Это Воробьёв виноват в том, что жизнь меня закрутила триста раз вокруг своей оси и пустила в свободный полёт в бездну по смазанной солидолом наклонной плоскости. Да, Воробьёва я тоже обязательно поминал в сердцах, вслед за приятными воспоминаниями детства. Я стал тосковать о матери, сестре, Питере и даже о всей России. Нет, нет, правда. Я понял всем своим покусанным «госпожой разлукой» сердцем, что такое ностальгия. Меня стало бесить в этой испанческой земле всё. В конце концов я пришёл к тому, что моя напарница по ограблению банков меня тоже стала раздражать. Мне с ней было хорошо в постели. В горячих объятиях забывалось обо всём. Но днём всё переворачивалось кверху дном. Я даже не мог найти с ней общую тему для простого человеческого разговора. Кроме денег в этом мире её, как мне тогда казалось, ничто не интересовало. Мы стали часто ругаться и как следствие в один прекрасный день мы с ней рассобачились вдрызг.

На дворе стоял жаркий испанский май. В этот день я проснулся в жуткой духоте, злой как собака. Снежок сидела в шезлонге на террасе с бокалом вина в руке.

– Ты специально «кондишен» вырубила? – окрысился на неё я, плюхнувшись в соседний шезлонг.

Настя, не взглянув на меня, пробурчала:

– Света нет.

– Долбаная Мальорка, долбаная Испания, долбаный Евросоюз. Всё у них через жопу!

– Какая Мальорка? Какой Евросоюз? Мы живём в самой жуткой дыре, не лучше последних бомжей.

– Судя по тому, что ты с утра бухаешь – мы и есть бомжи.

– Это единственный холодный напиток в доме. Ты же не догадался запастись колой или минералкой?

– Что толку? Электричества всё равно нет. Твари!

– Чем орать и возмущаться, лучше бы занимался легализацией наших денег.

– Наших? – я не выдержал и соскочил с места. – Они не наши!

– Ну, понеслось опять …

– Да! Понеслось! Они не зелёные. Они красные от крови ни в чём не повинных людей.

– Как ты любишь высокопарный слог! Даже тошнит уже.

– Ты сама меня уговаривала наказать Урри. Показывала досье, из которого ясно, что всё это бабло насквозь окрашено кровью, – у меня даже слюни летели изо рта от негодования. – Причём здесь мой слог? А ты…

– Что я? Ну что? Говори!

– А ты как, последняя тварь, их присвоила. На уме только деньги, деньги, деньги! Блин! Как так можно жить?

– Что ты орёшь? Что ты сделал? Что ты для меня сделал? Что ты для нас сделал за это время? – она соскочила с шезлонга и уставилась на меня злым взглядом. – Не мужик! Тряпка!

– А ты! У тебя вместо сердца кошелёк. А вместо мозгов в голове мелочь бренчит.

Звонкая пощёчина зажгла мою левую щёку. И тут я явно переборщил:

– Потаскушка бандитская!

Настя убежала в дом и выскочила оттуда через пару минут с сумочкой и ключами от машины. Я сделал контрольный выстрел:

– Давай! Давай! Куда ты денешься? Бабло твоё здесь на солнце жарится. Вечером вернёшься к своим любименьким.

Двигатель взревел оборотами и автомобиль рванул с места, выбросив из-под колёс камушки и дымок сожжённой резины.

Я же, психанув, окончательно для себя решил всё бросить к едрене фене и возвращаться домой в Питер. Сначала мне хотелось просто взять денег на билет и улететь в Россию. Но в последний момент я откорректировал эти планы. С каких щей я буду оставлять этой своей очумелой подруженции такую кучу бабла? Так я размышлял, ещё не отойдя от скандала. Половина – моя. Пусть не по чести, а по понятиям, но моя! Я решил, что имею полное право забрать свою долю в Россию. Думаете, что это жадность меня поглотила с потрохами? И все мои предыдущие такие правильные слова – это оправдание поступков слабого, но уже испорченного человека? Вот и не угадали. Как известно, настоящий мужчина должен сделать в своей жизни три вещи: посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Ни того, ни другого, ни третьего я на тот момент не исполнил. Поэтому решил раздать свою долю самым бедным российским пенсионерам. Нет, правда, правда. Я так твёрдо решил. И это меня даже как-то успокоило. Ко мне вернулось присутствие духа. Я перестал ныть и метаться в четырёх стенах. Почему пенсионерам? А кому ещё? Кто им ещё поможет? Все заточены только на то, чтобы содрать со стариков последнее. Чуть ли не год я страдал от того, что стал богат деньгами, сворованными именно у них – у поколения пенсионеров. Да, это были мелкие крошки со стола всех олигархов, нагревших руки на доверчивых, невинных гражданах огромной страны. Но даже эта мелочь для самых обделённых моих сограждан была бы не лишней.

Эта навязчивая идея напитала мою жизнь хоть каким-то реальным смыслом. Каждый день я всё больше убеждал себя, что хочу именно этого. Хочу подарить нашим старикам половину бочек с зеленью – то есть около ста миллионов долларов. Инет мне подсказал, что в моей стране проживают примерно сорок пять миллионов пенсионеров. То есть каждому из них в таком случае упадёт на счёт 2 доллара с копейками. Поэтому я решил отблагодарить только миллион самых страждущих. Самых бедных и нуждающихся. Каждому из них должна достаться сотенная купюра с портретом заморского президента. Это уже нормально. Скажите – мало? Лучше спросите у самих пенсионеров. Пригодится им в жизни 100 долларов или нет? Я был убеждён, что каждый из этого миллиона пенсионеров скажет мне отдельное спасибо. А такая массовая благодарность снимет с моей души все грехи, лучше миллиона попов и проповедников. Да, ребята, лучше вам не знать, как можно страдать из-за собственных грехов. Каждую ночь ко мне являлись кошмары: Снежок собрала новую банду и заставляет меня ограбить банк Англии. Я отказываюсь. Но её дружки меня принуждают к этому. Каждый день они звонят по телефону моей матери и рассказывают, каким отъявленным бандитом я стал. Мама, конечно, постоянно расстраивается и плачет. И так каждую ночь. Это для меня было пострашней любой пытки или каторги. Измученный тоской и совестью я окончательно решился: возвращаюсь сам и возвращаю моим пожилым согражданам малую толику украденного у них капитала. С реализацией первого пункта повестки поставленных задач дела обстояли не так плохо – надо было только решить гражданином какой страны я вернусь в Россию. Долго над этим размышлять не было нужды. Сергей Федотов давно находился на территории Евросоюза на положении нелегала. А Марк Гойхман на всякий случай получил российскую визу ещё в феврале. Но со вторым – был полный затык. Денежный перевод такой суммы не мог состояться ни при каких обстоятельствах. Для этого надо было решить проблему, как их положить на счёт. Это не просто тупик. Это забытый богом проулок «Большой тупик. Дом № 13». Наличные? Но как переправить полторы бочки денег в страну? Мимо таможни и жадных таможенников их не провезёшь. Не переться же мне через границу по варианту великолепного Остапа Бендера? Вы помните, какое фиаско он потерпел? Ничего подобного ни себе, ни пенсионерам России я не мог желать. Тут и всплыл в моей памяти образ Серёги Воробьёва. Вернее, не его, а его отца – генерала ФСБ. Несомненно, папа Серого не сможет не откликнуться на такую благородную просьбу. Он поможет. А заодно, помогая мне отдать долг пенсионерам, он тоже сможет очиститься от своих грехов. Если они у него, конечно, есть. Или их нет? Если грехов у папы нет, то он, как безгрешная душа уж точно мне поможет. Так думал я, покупая билет из Пальмы-де-Майорки домой, в Питер. Три дня от Снежка не было ни привета, ни ответа. Я тоже не звонил. Наверное, гордый. Странно всё это. Так я к ней прилип. Столько всего сделал несуразного, чтобы быть с ней. Взрывал банки и машины, подставлял мафиози. И вот я жду посадки на самолёт, а она остаётся здесь. Где-то здесь. Плевать. Не хочу ни яхт, ни дворцов, ни миллионов, ни личного самолёта. Борща хочу. Маминого борща.

Опущу рассказ о том, как я вернулся домой, как меня там встретили. Не буду пересказывать вопросы Воробьёва – где я был всё это время и что делал. Сразу перейду к сути моего появления у него. Когда я рассказал Серому свою идею с пенсионерами, он к моему удивлению не запрыгал от радости, что миллион его сограждан немного порадуются колбаске с сыром. Он не прослезился от моего искреннего намерения сделать чью-то жизнь хоть чуточку приятней. Он спросил с дрожью в голосе:

– Ты не разыгрываешь меня? У тебя есть сто миллионов долларов? Правда? И ты его хочешь раздать нищим и попрошайкам?

– Да нет же! Пенсионерам!

– Ну, ты и дурак! От меня-то ты чего хочешь?

– От тебя? Я хочу, чтобы твой отец помог мне переправить ворованные деньги на родину и раздать их тем, у кого они украдены.

– Серёга! Я смотрю на тебя и фигею. Ты святой или юродивый? Кому ты собрался раздавать свои деньги? Думаешь, что когда ты останешься без гроша в кармане, кто-нибудь тебе поможет или хотя бы скажет спасибо? Не дождёшься!

– Я и не жду ничего в ответ. Это я им хочу помочь!

– Вот придурок! Не ожидал от тебя такой глупости!

– Ладно, пошутили и хватит. Отличная, на мой взгляд, идея. И я от неё не откажусь. Так ты поможешь?

– Я ещё не сошёл с ума помогать в такой авантюре, пахнущей кровью и тюрягой! Господи! Послал мне бог дружка дебила. Он такой один на этом свете!

– Нет, не думаю. Раз я на такое решился – значит по теории вероятности есть и другие. Мир не без добрых людей.

– Святоша! Лох! Деточкин!

– Ну, хватит трепаться, – я всё ещё был уверен, что он стебается. – Скажи, ты мне поможешь?

– Я? Цена вопроса?

– В смысле?

– Сколько ты мне отвалишь за услугу?

– Какую услугу?

– Тебе лучше знать «какую». Это же ты просишь меня тебе помочь. Сколько мне обломится за это?

– Да, за что?

– За всё! За то, что я убежу…, убедю отца, чтобы он нарушил закон и помог тебе переправить мимо таможни твои бочки с баксами. Думаешь, что ради твоей маразматической идеи все бесплатно тебе будут помогать? Таких придурков больше нет. Кучу людей надо будет подмазать.

– Ну, сколько это может стоить? Сто, пятьсот?

– Пятьсот тысяч?

– Ты сдурел от жадности? Какие пятьсот тысяч? Пятьсот баксов.

Воробьёв аж присвистнул:

– Это ты сдурел! Ты где витаешь? Где ты родился и прожил свою сознательную жизнь?

– Ну хорошо, тысячу. Что, мало? Тогда пять.

– Тебя в твоей Испании дурью каждый день кормили? Или ты башкой сильно ударился? Я тебя не узнаю.

– А я тебя. Сколько ты хочешь за твою услугу?

– Тридцать процентов. И это ещё по-божески.

– Сколько? Тридцать? Это же благотворительность, а не торговля наркотой.

– Ладно, только из-за нашей личной дружбы – двадцать пять. Хотя, когда ты разбогател, ты не вспомнил, что у тебя есть друг. Ты вспомнил про него только сейчас, когда он тебе понадобился. И кто ты после этого? Двадцать пять – и ни цента меньше.

Я плюнул, сказал ему несколько «добрых» слов на прощание и ушёл не попрощавшись. Именно так: сказал на прощание – и не попрощался.

Три дня я ждал, что Серёга одумается. Придёт ко мне и станет извиняться за своё унизительное поведение. Он по моему мнению должен был не спать ночами и страдать за своё корыстолюбие. Господи! Разве можно поменять настоящую дружбу на деньги? Сколько друзей разругалось вдрызг и даже поубивало друг друга за эти годы. Я не хотел, чтобы Воробьёв выпал из обоймы людей, которых я ценю и уважаю. Всё ждал, что он вернётся, и я его прощу за минуту слабости. Ведь это всё от жадности. А значит от дьявола. Но, бог в душе должен всегда побеждать дьявола исполнением своих чистых намерений. Если бы не было такого хеппи-энда, жизнь человечества давно оборвалась. Мир существует только потому, что есть порядочные, добрые люди. И я упорно причислял своего друга к этой половине человечества. Ведь мне тоже приходилось в этой жизни оступался. Даже сидел в тюрьме. К сожалению, это не исправило меня. Не встал я на путь праведный. Тогда не встал. Но теперь, меня уже не заманишь чёрствой коврижкой или сундуком с бриллиантами. Я никогда не продам дружбу и любовь за семь серебряников.

Вечером третьего дня в дверь родительской квартиры, где я обитал, позвонили. Ничего не подозревая, открыл дверь. Ба! Привидение! Призрак из прошлого. В дверь, смеясь и обнимая меня, ввалилось сразу четыре бывших университетских однокашника. Кудрявый – это кличка Антона Кудряшова, завопил:

– Вот ты где прячешься! Сегодня же суббота. Мы собрались и тебя вспомнили. Дай, думаем, навестим! – Он затряс бутылками в пакете. – Шампусика прихватили. Ты рад нам?

– Конечно, рад! – Лерка Лебедева повисла на моей шее. – Серёжка, я так по тебе скучала! Почему ты меня разлюбил? Почему не звонишь?

– Ладно, ладно, – отодрал от меня девушку рыжий Боря Заславский, – мы все скучали и не забывали о тебе.

В подтверждение он больно лупанул кулаком по моей спине. Красавец-здоровяк Сашка Бондарь саданул с другой стороны:

– Что стоишь, как вкопанный? Веди в свои хоромы!

Это был удивительный вечер. Обо мне неожиданно вспомнили все мои университетские однокурсники. Или почти все. Вспомнили даже те, с кем я за пять лет успел перекинуться парой слов. Отпад! Полный улёт!

Дверной звонок выполнил пятилетку за один вечер и охрип. Сама дверь разработалась и перестала скрипеть. Пришло в конце концов человек двадцать. Все проявляли необычайную заботу: притащили торты, выпивку, цветы. Цветы зачем? Видимо не знали, что я холостой. Неожиданно припёрся даже один парень, с которым я сидел рядом на вступительных экзаменах. Больше в жизни я его не видел и даже с трудом вспомнил имя. Он сам подсказал. Шампанское и вискарь лились рекой. Было весело и непринуждённо. Чёрт, возьми, я давно не был так счастлив! Все клялись в любви и вечной дружбе. Убеждали, что помнили и переживали обо мне денно и нощно. Неожиданно и приятно. Я растрогался до слёз. Как много на земле хороших душевных людей! А я, негодяй и подлец, за это время даже успел позабыть некоторые фамилии. Стыдно…

С перепоя я проснулся неожиданно рано и долго лежал в кровати. Голова трещала, рот никак не избавлялся от противной оскомины, в глазах без устали скакали микро-зайчики. Отрыв от постели тут же наказывался болью в висках и тошнотой. Я лежал и смотрел в потолок, надеясь, что всё в моей жизни само собой утрясётся. Через час такой прострации на потолке проявилось начертанное моим воображением послание: «Чудес не бывает. Неожиданно проснувшаяся любовь сокурсников – это результат утечки болтливого Воробьёва. Он слил кому-то информацию, что у меня есть куча американского бабла». Под подушкой закрякал полицейским сигналом смартфон. Вспомни гумно – сразу рядом оно!

– Чего тебе, Воробьёв, от меня надо? – артикуляция губ всё ещё не протрезвела и наотрез отказывалась хорошо выговаривать слова.

Но Серый даже не дослушал меня и заорал:

– Спасайся Серёга и не поминай меня плохим словом! Собирай манатки и сматывайся! Через полчаса они будут у тебя!

Я залился пьяным смехом:

– Хе! Да они вчера все припёрлись!

Но в ответ были слышны только короткие гудки.

Чего он разорался? Мне было непонятно. Но я всё же сумел подняться, умылся, привёл себя в порядок и пошёл заедать вчерашний пьяный вечер маминым борщом. В дверь опять позвонили. О! Никак снова припёрлись! Ладно, откроем! Но в дверь ввалилась группа в бронежилетах, масках и с автоматами в руках. Возглавлял её Серёгин папа с двумя помощниками. Видимо, он услышал мои молитвы и пришёл сделать благое дело. Помочь старости. Правда исключительно своей. Почерневшая от всего этого мать молча наблюдала, как её квартира превращается в свалку развороченного мусора. Хлопцы в униформе ловко и быстро распороли все подушки и матрацы, покидали на пол книги и заодно набили горы посуды. Мама при этом не проронила ни одного слова. Это для меня было страшнее пути на Голгофу.

Они ничего не нашли, и на глазах у всех соседей пай-мальчика, которого много лет назад все ставили в пример своим детям, с наручниками на руках провели по двору и затолкали в автозак.

После обеда меня привели на допрос. Следом вошла дама с боевой раскраской на лице, оттопыренными губами и перекаченной грудью. Сначала даже показалось, что это сама певица Лобода пришла посмотреть на единственного в России богатого простофилю. Нет, погоны указывали, что передо мной не поп-дива, а полковник ФСБ. Каким макаром она в тридцать лет стала полковником? Впрочем, в стране, в которой директор мебельного магазина становится министром обороны, может быть и не такое. К примеру, целительница Джуна, вроде как, вообще была генерал-полковником. Чего же ты хочешь? Россия-матушка, одним словом.