Артинский ярус. Круги на поверхности. Апокалипсис сегодня

– Крепка и честна молитва старой веры. А потому решил я, – продолжил Никодим Константинович, – дождусь, когда в приход священник наш вернется, отец Иоанн, – а он обязательно вернется, и направлюсь я в Сибирь, в Минусинск. К братьям нашим. Узнать и проверить. Для того уж и машину боевую приготовил, и прицеп возьму, а на него добрый снегоход поставлю, если зима ранняя случится, то на нем буду добираться. Семья моя согласна, потому что это наше дело, семейское.

Подбросили еще дровишек в костерок и сидели, слушали как журчит по перекату река. Сидели тихо, каждый думал о своем, потому что было над чем задуматься-поразмышлять.

– Ни пуха не пера тебе в дороге, Костич! – сказал Сергей. – А снегоход-то тебе зачем с собой волочь, найдешь по пути. Впрочем, не мне тебя учить. И огромное спасибо за проповедь, прямо-таки лекция философическая, да под закуску замечательную. Про выпивку и не говорю. Вот смотрю я, как и ты, на реку и вспомнился простенький такой стишок:

– Люблю я летом с удочкой

Над речкою сидеть…

Его Николай Пастухов, бывший кабатчик, написал как раз в средине девятнадцатого века, раз уж про дела вековой давности вспоминаем. И опубликовал в сборнике «Стихотворения из питейного быта». Поднялся от питейного откупщика до миллионера, газету издавал и очень удачно. Интересный был человек, очень рыбалку уважал. Но именно на рыбалке с ним такая трагедия приключилась: убил пацанчика. Деревенские детки купались там или кричали как-то громко, а он в лодке на реке сидел с удочкой. Вытащил револьвер, думал, что не заряжен и решил испугать, нажал на курок да и выстрелил в сторону детей. Убил мальчонку. Жестоко, говорят, после раскаивался, старался вину загладить, дал несколько тысяч рублей семье погибшего ребенка, поставил на могиле мальчика мраморный памятник, внес в земскую управу изрядную сумму на учреждение школы в память убитого. От суда и следствия откупился. Но мать погибшего мальчонки миллионера Пастухова не простила, более того – прокляла его. Проклятие матери оказалось сильнее всяких денег: уже взрослые дети Пастухова – дочь и сын – через девять месяцев после гибели деревенского паренька умерли от болезней в муках. Быть может – и все мы ими, невинно убиенными, проклятые?

– Историк тот, кто старое помянет, истерик тот, кто старому неймет, – по-доброму грустно усмехнулся Никодим Константинович.

Помолчали. Слишком уж тема серьезная, пусть и своевременная, но очень даже не ночная, в разговоре всплыла. Выпили еще на дорожку, собрались, свернули стойбище, костер притушили, руки накрепко друг другу стиснули и разъехались. На берегу осталась темнота.

Глава 10

БЕСПРОБУДНАЯ ТИШИНА

Башкирия, г. Уфа – Мечетлинский район, село Большеустьикинское

Октябрь 2020 г.

– Живы дети, только дети, – Мы мертвы, давно мертвы. – Смерть шатается на свете… Уважаю тезку моего Сологуба, – заявил Федор. И хлебнул из коньячной чекушки.

– Не трави душу, кончился «Серебряный век», все кончилось, – сказал Андрей, объезжая перегородившую трассу фуру.

– Раньше говорили, что человек черствеет, постоянно находясь рядом со смертью. А я всегда считал, что человек черствеет от телевизора. Телевизор – вот самое жуткое доказательство загробной жизни: включил его – люди ходят, чего-то говорят, выключил – и все они умерли. Снова включил – а там уже другие ожили и снова изображают жизнь, – продолжил Федор и снова отхлебнул. Достал из кармана очередной шоколадный батончик, хрустнул оберткой и зажевал. – Человеку не нужно было жить, ему достаточно было смотреть жизнь по телевизору. А сейчас нам с тобой приходится жить. Когда нет телевизора и все умерли.

Андрей не прочь был чего-нибудь перекусить, но только не шоколад – лет этак пять назад у него обнаружился диабет, пусть и в достаточной легкой форме, без инъекций, но с обязательными таблетками и диетой. Таблетками запаслись в одной из аптек, но Андрей их почему-то не принимал. При этом чувствовал себя довольно бодро. И решил, что таков результат непомерного стресса, реакция организма на все случившееся. Хотя от шоколада напрочь отказывался. Потому что отвык.

– Федя, ты поройся там и сделай мне какой-нибудь бутербродик, лучше с сыром – чего-то с души воротит от этих навороченных сервелатов, – попросил Андрей. – Так-то бы остановиться спокойно и закусить по-человечески, но трасса пока свободна, без хлама, и если едем – то едем…

Федор выщелкнул вороненый складень – добычу в очередном магазине про охоту-рыбалку – и зарылся в сумке с продуктами, набранными в дорогу. Начал создавать перекус.

Из Казани они решили ехать через Уфу, где было покойно, как на погосте. На улицах не столь уж и много трупов, проспекты не забиты разгромленными автомобилями, город фактически не горел – электричество явно было отключено заблаговременно. Вероятно, башкирские власти, как и руководство Татарстана, вовремя приказали всем оставаться по домам, где законопослушное население и осталось. Навсегда.

В Уфе задержались на пару дней. Обосновались опять же в небольшом отеле в центре города, где было всего лишь три мертвых постояльца и труп блондинки на рецепшене. Бродили по городу, набрали два ведра ювелирных изделий, которые потом оставили в багажнике «Патриота», от которого Андрей решил отказаться. Пересели на белый лендровер. Потому что Андрей решил экспроприировать сразу два прицепа, один загрузил квадроциклом, а нему еще прикрепил двухосный прицепик с аэросанями-амфибией «Патруль». На лендровере стояла резина-липучка, и Андрей решил, что экипировался для всех вероятных ситуаций. Жизненных ситуаций – именно жизненных.

«Патруль» напоминал чудо мини-авиатехники, но движок у него потреблял обыкновенный бензин, что и послужило аргументом для выбора. Догрузились дизель-генератором и парой бочек соляры – это уж на самый пожарный случай. Свежая практика показала, что с топливом проблем нет. Есть проблемы с помпами для перекачки. Поэтому прихватили две разномастных помпы.

Вечером сидели в буфете отельчика. Федор, несколько раз тщательно протирая очки, чистил невесть откуда-то взявшийся у него «Глок 17», систематически подливая в бокал виски. Андрей соорудил походную кухонку из газовой туристической горелки и подогревал всякие полуфабрикаты. Поели, в осенних сумерках зажгли яркий газовый светильник, «замутили» кофе в медной турке. Подождав, пока напиток вскипит до пенки три раза, Андрей прикрыл емкость блюдцем, чтоб «взопрело». Так и отужинали.

Разговаривать не хотелось – было не скучно, но очень тоскливо. Федор разогнал тоску очередной порцией вискаря и решил спать прямо в баре на диванчике, укрывшись пледом. Андрей пару часов смотрел на мертвый город, поглощаемый ночью, затем убрал полуфабрикатные упаковки со стола и ушел спать.

Утром, чуть свет, двинулись в путь. На Арти, на историческую родину. Почему именно туда – ни Андрей, ни Федор обозначить не смогли. Андрей вспомнил поговорку «Где родился – там и пригодился», а Федор с ним согласился.

Ехали без спешки – получившийся автопоезд был не особо маневренным, а «перевертышей» на трассе хватало. Села и деревни, удручали погибелью – у домов вздувшиеся туши лошадей и коров, на полянках мертвые гуси. Поближе к вечеру свернули в очередное село и притормозили у здания, на котором болтался флаг. Решили, что так будет лучше и, проверив контору, которая оказалась сельской управой, трупов не обнаружили. Там и определились на ночлег. Пока Андрей вытаскивал походные пожитки-спальники, Федор прошелся по окрестностям. Вернулся недовольным:

– Хотел в колодце воду набрать, чтоб ополоснуться, а там собака дохлая… Обошел несколько домов – мертвячина повсюду. И даже крысы окочурились, во дворе десяток лежит, здоровенных… Набрал вот ведерко картошки-моркови, лучка-чесночка, пробовал открывать холодильники – но там уже все пропало. Потому «велкам тушонка»! Но воду набрал в баньке, в колоде. Вроде как чистая. Кстати, можно бы и баньку истопить, помыться-попариться. Банька небольшая, ладная, быстро истопится, а рядом бочка с дождевой водой, Ополоснуться вдоволь хватит.

Баньку решили истопить. Полыхнули в каменке мелкие сосновые чурочки, переложенные берестой, а потом и сухонькие березовые поленца. За час банька налилась малиновым жаром. Федор запарил парочку березовых и парочку пихтовых веников, обнаруженных в дощатом предбаннике. Бывшие хозяева баньки явно ценили жар и быстроту нагрева, а склонностью к околобанному заседанию не страдали.

Поскольку париться пошли уже затемно, то вооружились фонарями. И не только – у Федора в кобуре торчал пистолет. Андрей спросил:

– А в баню-то тебе ствол зачем?

– Да привычка такая случилась…

– И даже сейчас, когда вокруг никого?

– А сейчас – тем более, – ответил Федор, снимая очки с толстенными линзами и привычно протирая их подолом футболки.

Федор скинул барахлишко-неглиже, согнулся пополам и ворвался в парилку. Плюхнулся на полок, киданул на камни полковшичка березово-пихтового настоя от веников и банька шарахнула неистовым жаром, даже волосы от стремительного пара взвихрились-закурчавились. В баню ворвался Андрей и аж взвыл от неумолимого экстрима:

– Да погоди ты, не мечи, дай хоть чуток адаптироваться!

– В аду адаптироваться будем!

– Ад уже здесь Федор, ад внутри нас…

– И вот мы его и вышибем! Ложись и стисни зубья!

Андрей растянулся на полке, а Федор, нещадно поддав парку, вытащил из жестяной шайки пару веничков и взмахнул ими над каменкой. Камни вновь зашипели, исторгая пар. Прогрев веники, Федор начал помахивать ими над Андреем. Тот заскрипел челюстями – палило жутко. И лишь только Андрей начал было привыкать к жару невероятному, как Федор сурово начал охаживать его двумя вениками сразу. Андрей терпел минуты полторы, а затем с воплем «Ну ты маньяк!» выскочил из бани. Чуток постоял в предбаннике, пытаясь отдышаться, затем обреченно схватил ведро, набрал воды из бочки и опрокинул на темечко. Выстуженная осенью вода дала возможность слегка отдышаться. Из бани неслись матюки с уханьями и перехлест веников. Открылась дверь, удар пара выбросил красное, облепленное иголочками-листочками багровое и длинное тело Федора. Федор выхватил у Андрея ведро, кинулся к бочке и начал кидать на себя воду. Сел на лавку в предбаннике и начал отдуваться.

– Ну ты, Федя, мизерабль! – натужно, но достаточно громко прошептал Андрей.

– Сам, бля, мизерабль, бля, – ответил Федор. – Я, скорее, мизантроп. Ну, как-то всегда мне было одному душевно комфортней. А люди были для меня или собутыльниками, или подельниками. Ну, дам не считаю…. Вот всегда мне хотелось жить одному, в какой-нибудь избушке, в глубине леса. Но чтоб цивилизация слегка была в режиме унитаза. Хотелось – но не получалось. Да я и не стремился. А сейчас вот как все обернулось.

Федор выудил из заготовленной бадейки с ледяной водой чекушку водки, вскрыл и засосал ее прямо из горла. – А сейчас продолжим!

Парились час с лишним, пока не выжали весь жар. Помылись-ополоснулись, вскрыли хрусткие пакеты с трусами-носками-футболками, оболоклись, и высвечивая фонарями тропинку, вернулись в сельскую контору. Пока топилась банька, Федор заботливо натаскал из стожка на ближнем огороде несколько охапок сена. На них развернули коврики-спальники. Упали на постель и неожиданно для себя почуяли умиротворение.

– Пусть и тишина мертвая, а какой-то покой на душе. Странно, но спокойно. Одуряюще спокойно, аж тревожит… – проронил Андрей.

– Вот всяко представлял я себе душевный комфорт, но только не таким, – продолжил Федор. – Тишина какая-то невероятная, даже вороны не каркают. И петухи деревенские нас не разбудят. Потому что сдохли. Наверное, покойники так же все ощущают. Беспробудную тишину….

Федор закурил, затем отвинтил колпачок со стеклянной фляжки коньяка и сделал добрый глоток. Враз и на полфляжечки. Закусил пластом заветренной грудинки.

– Самое странное, что пью бесконечно, а похмелья у меня нет. Или трезветь не успеваю? Тихой спокойной ночи, друг и соратник!

Утром проснулись, чуть свет забрезжил, позавтракали чайком-коньяком, похрустели печеньками – шоколадками и двинулись в путь. Пробирались по трассе еще пару часов. Подъезжая к свороту на село Большеустьикинское, увидели в поле табунок лошадей. Лошади были стреножены и паслись, позвякивая колокольцами.

– Федя! Дичь! Федя! Живность!!! – дико закричал Андрей.

– И не только, – тихо сказал Федя. – Вперед глянь-ка…

За указателем «Большеустьикинское» в кучу были свалены мешки, слегка напоминающие легкий блокпост баррикадного свойства. Вдоль мешков, попыхивая сигаркой, прохаживался мужик в камуфляжной одежке с автоматом на плече.

Глава 11

Мизантроп в Карагае

Башкирия. Мечетлинский район, с. Больше-Устикинское. Санаторий «Карагай»

Октябрь, 2020 г.

– И вы вправду из Москвы? – спросил Равиль. – И что там?

– Все также – ничего, – ответил Андрей. – В Казани ничего, в Уфе ничего, везде уже ничего. А здесь – все в порядке, даже стреляют…

– Это наши власть третий день делят, а стреляют в воздух. Зеленое знамя пророка решили поднять, Башкирский халифат основать. Никто вроде бы и не спорит, но все равно что-то обсуждают и в воздух палят. Патронов потому что много, – сообщил Равиль.

Равиль, молодой паренек, трудившийся пожарным в местном МЧС, уже как минимум сутки охранял блокпост на трассе у сворота в Большеустьикинское. Бдил с четырьмя товарищами. Ждали смены караула. Товарищи спали в машинах – они отважно дежурили ночью и слегка грусть развеяли, да немного притомились. Им взгрустнулось, потому что уже второй день никто по трассе не приезжал. Равиль рассказал, что еще неделю назад из Уфы и Казани люди ехали, в основном, местные. А также уроженцы Красноуфимска, Артей и Нижних Серег. Немного, но ехали. Ужасов зато много нарассказывали…

– Всю неделю – а пост устроили дней десять назад – наши, устьикинские, в село фуры с трассы загоняли, так на посту веселее было. Тянули все, что с продуктами, да всякие добрые вещи. А сейчас, когда все улицы фургонами с тягачами заставлены, да на стадионе еще сотня наливных цистерн с горючкой, немного успокоились и начали думать, как дальше жить. Вот и думают, – кивнул Равиль в сторону Большеустьикинского, где опять затрещали выстрелы. – Понравилось всем, что каждый, кто не совсем уж безрукий, при оружии, вот и митингуют. Вы бы, ребята, к нам не заезжали, потом уж в гости приезжайте, когда власть поделят и успокоятся. А то всякое может быть, вдруг какой шайтан попутает, – посоветовал Равиль.

– Хочется на людей посмотреть и о жизни вспомнить, – сказал Андрей. – Мы ж только что тебя увидели, первого. Жизнь почуяли. Друзья у тебя дрыхнут, перебравши, а ты нас гонишь…

– Да не гоню я вас, а советую – вот чуток проедете и сворачивайте вправо, там санаторий «Карагай», все указатели на месте. А рулит в санатории моя тетка Флора, вы ее сразу узнаете. Она очень гостеприимная и обрадуется. Я, вот сразу, как сменюсь с поста, туда же приеду. Она приказала приезжать – их там четверо на весь санаторий, отдыхающих всех похоронили, и она боится. А я единственный неженатый в нашем роду, потому должен тетушке помочь. А уж накормит она вас! С утра по рации рассказывает, как беляши жарит да что на второе затеяла, заманивает. Посидим спокойно и поговорим. Вы про Москву расскажете, а я – то, что у нас творится, – заверил Равиль.

Пожали парню руки, попросили не задерживаться и поехали в санаторий. Не заплутали: указатели не соврали, привели прямиком в башкирскую здравницу.

Тетя Флора была великолепна – ее и тетей-то было грешно называть: звонкая грудь, чуток раскосые азиатские глаза и роскошная белая грива, пусть и завязанная на затылке в узел, но ниспадающая сочным водопадом на затянутую джинсами задницу, перетекающую в длинные стройные ноги. Этакая тетя Флора, вся из себя и навыкате. Встретила на въезде в санаторий. Качнула тугой грудью, дерзко тряхнула абсолютно арийской шевелюриной, повела легонько той самой невероятной великолепной задницей и спросила, смущенно, но аппетитно улыбаясь:

– От Равиля? Он мне по рации сообщил, что гостей отправил, и не простых, а московских. Так что добро пожаловать, гости дорогие, и обед готов – азу сегодня, свеженькое мясцо, вчера кобылку закололи. Давайте уж сразу свой караван тяните к столовой, покушаете с дороги да побеседуем. Только страсти мне не рассказывайте – и без того запугана, ночами в спальне свет включаю… А тетей Флорой меня не называйте – я вам не тетя, это я Равилю тетя, а он сын моего братика старшего. А братик нам всем в деды годится. Так-то меня просто Флора зовут – отличное старинное татарское имя.

Андрею с Федором пришлось в восторге аж онеметь от столь красы невероятной. Превратились тотчас в галатных кавалеров, распахнули вдвоем перед Флорой дверцу авто, усадили красавицу и поехали, куда краса невероятная пальцем показывала.

– А кобылку-то зачем закололи? – крайне нетактично спросил Федор эту красоту неописуемую. – Не пожалели животинку…

– Абый наш расстарался, – сказала Флора. – Когда в селе сходняк устроили, халифат затеяли да придумали в воздух палить, кобылка наша молодая через ограду, испугавшись выстрелов, прыгнула неудачно да ногу серьезно поломала. Кость торчит, кровь льется… Абый решил, что ветеринаров не дождешься, кобылку не спасти, ну и прирезал. Да и опасался дед – у нас еще пара жеребчиков была, прикупили недавно, и как эта зараза началась, они и померли. Ну, дед и подумал, что и кобылка погибнет, оттого и прирезал. Жалко, славная была. Но кто ж Абыю перечить будет? И пошла наша кобылка на беляши. Не все курицу с тушенкой лопать.

А столовая в санатории была аппетитной, манкой, как и потрясающая тетя Флора, дополняла и подчеркивала дамскую феерию: очень уж изысканно гармонировали шотландско-цветастенькие скатерти на столах с водопадом сногшибательного волнующего белокурия. Да к тому же тетя Флора оказалась ловкой и удалой хозяюшкой – мигом, но без услужливо-истошной суеты, обстоятельно стол накрыла, гостей усадила и приосанилась. Живой и мирный sweet home. Чесночный аромат азу бодрил, простенький салат из капусты разухабисто морковкой подмигивал, а пузатенький кувшинчик с алым морсом призывно-живописно оттенял рифленый графинчик с водочкой. Феерично гранилось в этом сосуде все окружающее, и как-то очень уж уютно-искрометно отражалась незатейливая пищевая обыденность с вилками-ложками-ножами с прочими перечницами-солонками да салфетками именно в этом самом графинчике. Напоминал изгибы Флоры этот графинчик. К нему и потянулся Федор. Домашности хотелось!

– Давайте-давайте, не смотрите на меня, как будто я вся такая вербально-тактильная, я просто получаю удовольствие от общения, – прихохатывая и чуть ли не пританцовывая всем телом, проговорила Флора. – Кушайте-закусывайте, жуйте и самовыражайтесь, не ждите, когда я вам наливать начну, нечего ждать милости от природы. Эх, парни, как мы гостям-то нынче рады!

И беляши, румяные да жаром еще пышущие, порадовали, и азу случилось на славу – остренько и терпко, вкусно до безумия, и водочка на душу уютно легла, а Флора уже и гудящий самовар на стол водрузила, принесла с веранды. Федор, было, помочь ей попытался, но та махнула рукой – успокойся – и плавно с полуведерным самоваром прошествовала к столу этакой игривой павой. И не было ж в ней никакого похотливого секса, которым от прокаченных ботоксом особ за версту волокет, зато струился и облачно окутывал ее этакий чудесный флирт. Именно флирт – понятие не модное и напрочь забытое. Антикварное понятие.

– И глаз с меня не сводите, наверное, озадачились – откуда взялась такая блондинистая башкирочка? – стрельнув зеленоватыми глазами, спросила Флора. – А все от моей бабушки, ее дед с Казани привез, татарочкой она была, да татарочкой родовитой, оттого и белобрысенькой. Не все татары жгучие брюнеты. Вот в нее я и удалась, как белая ворона в нашей семье. У меня шесть братьев, я младшенькая, и все братья души во мне не чаяли, да горой за меня поднимались, если кто на меня косо глянет, или покажется им, что обидеть меня пытаются. До того меня пасли и охраняли, что замуж только в Сургуте удалось выйти. Да и то на свадьбе мужу моему братья морду набили – решили жизни поучить. Может, и поделом – не задалась у меня жизнь замужняя, да и муж потом на трассе погиб, в аварию попал. Вот такое я сокровище!

Андрей с Федором наперебой рассыпались в комплиментах и благодарностях. И, похоже, вот именно этой легкой словесной чепухи красавице Флоре как раз и не хватало. Заметно было, что купалась карагайская гурия в фонтане легкого мужского красноречия. Да и парни заметно расслабились, даже как-то полегчало слегка на душе, комфортной нежностью взбрызнуло. Пошел оттяг с откатом.

И тут взвизгнули яростно тормозящие колеса – на площадку перед кафе-столовой въехали сразу четыре авто: «гелентваген» и три «лексуса», черные и блестящие. Раскрылись дверцы и из машин выгрузилась приезжая публика, обвешенная оружием и слишком уж напоминающая каких-то братков из 90-х. Двенадцать человек в кожаных тужурках, с «калашами» -укоротами на плечах и в массивных забугорных берцах. Поводили плечами, слегка размялись после поездки и с хрустом направились в столовую. Дверь пинком открыли и сразу же:

– Есть что пожрать? Мечи на столы водку-закуску! Ваша крыша приехала!

По-хозяйски сдвинули три стола, сгрудили вокруг них стулья и расселись.

– Ну, чего там телишься, лахудра белобрысая?! – взвизгнул лысый вертлявый персонаж. – Я тебя еще с лета помню, когда откинулся да с корешем сюда побухать заехали, а ты перед нами какие-то растопырки устроила, охрану вызывала. Сейчас мы здесь хозяева и перед нами на коленях ползать будешь!

– Клиент всегда прав, – сказала Флора и направилась в сторону кухни. Андрей с Федором переглянулись.

– А ведь мы с тобой ружьишки в машине оставили, успокоились на радостях, что живых людей увидели, – пробормотал Андрей.

– Ну, кое-то с собой все же есть, – ответил Федор и снял очки, начал протирать их толстенные линзы салфеткой.

– А это что за парочка петушков-ботаников, – заверещал вертлявый. – А не ваша ли там техника с шикарной лодочкой стоит. Была ваша – будет наша. И сдуйте отсюда быстро – здесь сегодня правильные пацаны гулять будут!

Вертлявый в каком-то коверканном полуприсесте, жеманясь и кобенясь, подвалил к столику, где Андрей с Федором сидели, схватил кувшинчик с морсом и вылил его на голову Федора.

– Пошли вон отсюда, очкарики! Или белобрысой телке помогите жратву по-бырому нам на стол накидать. Глядишь, целее будете.

– Ржавый, ты лучше глянь, чего эта сучка там на кухне делает, слишком уж она копается там долго, – сказал крепко сбитый лысый мужик, явно верховодивший всей этой нагрянувшей в столовую оравой.

– Мля, да она по рации с кем-то базарит, – взвизгнул вертлявый и кинулся в сторону кухни, прихватив со столика столовый нож.

– Ну вот, нажила себе сучка проблем, стукануть кому-то решила, – ухмыляясь, оценил ситуацию лысый. – Ну, так отдерем ее счас всем хором, а потом в расход. Все умерли, так что уже не убудет-не прибавится.

– Это точно, – сказал Федор и в руке его по-стальному оскалился «глок». Выстрелы шарахнули практически беспрерывной очередью. На лбу лысого появилось смачное кровавое пятно, точно такие же дыреватые отверстия образовались на лбах и затылках окружающей лысого публики. Из раскроенных пулями голов потекли мозги. Блевотно пахнуло плотью, кровью и порохом.

– Эй, братаны, вы чего спешите, я бы сам этих ботаников вальнул, – послышался из кухни бодрый визг вертлявого. Затем он появился сам, держа в руке намотанную на кулак белокурую гриву Флоры. И остолбенел, глядя на одиннадцать трупов с развороченными головами, мирно сидевших за столом, усыпанным кровавыми мозговыми извилинами. Столбенел он недолго – грохнул выстрел и на виске вертлявого появилась дыра величиной со спичечный коробок.

– Флора, ты как? – крикнул Федор, ища на ощупь на столе свои очки.

– В говне я по колена, – отозвалась Флора. – Помоги лучше от этого вонючего козла избавиться!

Вертлявый оказался мервецом донельзя шустрым – перед погибелью своей успел не только обмочиться, но еще и обосраться. Вонью от него несло. Флора, освободив волосы из его скрюченного кулака, морщась от андреналинового шока, сказала:

– Я рацию искала, засунула ее в шкаф… Потом сообщила Равилю, что наехали блатари с Красноуфимска и понты гнут. Он уже едет сюда с подмогой. А этот залетел, схватил за волосья и потащил. Я, конечно, упиралась… Он здесь месяца три назад был, отдыхающих было мало, он с каким-то уродом снял номер, нажрались в хлам и устроили натуральный концерт с истерикой. Этот ко мне приставал, верещал, что пять лет отсидел да только что отчалился и баба ему позарез нужна. Я послушала да и двинула ему коленом по яйцам. Потом еще ребята с охраны его крепко попинали да и вежливо с территории попросили. Вот он, говнюк, и вернулся. Как и обещал.

– Намусорили вы тут! – оглядела столовую Флора. – Но все равно спасибо. За помощь и защиту спасибо! Огромное женское спасибо!