Артинский ярус. Круги на поверхности. Апокалипсис сегодня

Глава 3

Утро собачьего лая

 
Свердловская область, райцентр Арти.
Сентябрь 2020 г.
 

В утренних сумерках, как в конце сентября и полагается, было моросно и прохладно.

Сергей смачно и звонко поссал с крыльца – в деревне нужно жить по-деревенски сурово и не заморачиваться приблудными этиками и эстетиками. Такое правило он вывел для себя лет этак десять назад, когда различные жизненные коллизии вынудили его вернуться на историческую родину, поближе к родной земле.

А родная земля ему всегда нравилась – место уникальное и благодатное. Прекрасная природа, дом на опушке великолепной березовой рощи и тишина. Хотя сегодня ночью тишина хрустнула жутким воем собак: дело-то как бы обычное, но сегодня вышли уж слишком азартно. И хотя, например, отчаянный утренний крик соседских петухов Сергея давно уже не беспокоил и был на уровне естественного звукового фона, но нынешний собачий вой достал. Тем более, что лабрадор Марик (он же Марат, он же Марко – в зависимости от всплесков душевности) среди ночи потребовал выпустить его во двор и напористо принял участие в животном концерте.

Сейчас этот баловень судьбы спал на веранде. Явно с чувством выполненного им собачьего долга. – Home, Sweet home (*5), – как говорят пиндосы, I liking every good night sleep (*6), как вторит им сэр Пол Маккартни – пробормотал, глянув на разомлевшего и офигевшего от утреннего воя пса, Сергей и двинулся бриться-мордозубья чистить. Потому что цивилизация того требовала.

Арти, несмотря ни на что, был поселком цивилизованным. Пусть и на уровне особо залихватской маргинальности. Но в тоже время отличался и своеобразной кондовостью с порой оглушительной посконностью в нравах. Так сложилось по-уральски и исторически: территория Артинского района с момента освоения Урала была крайне замкнутой. Сказывалось отсутствие коммуникаций – до Красноуфимска 40 верст бездорожья, до Михайловска – 20 верст лесной дороги, до Екатеринбурга – три дня конного пути. Общаться местному люду приходилось внутри обжитых мест, то есть – население «варилось» в одном котле. А еще накладывались особенности вероисповедания.

Население Артинского района изначально открытостью не отличалось – были крепки старообрядческие традиции. Села Пристань и Сажино были оплотом «древлего благочестия». Пусть с разного толка, но один хрен единоверцы, потому за три века старообрядческие семьи перероднились. А еще и скрывались здесь потаенные и даже откровенные язычники – местные мари, которые формально приняли лет двести назад православие, но сохранили языческие традиции и продолжают до сих пор молиться и камлать в честь Великого Белого Бога.

Представители мари также роднились промеж собой, порой не выходя из деревни. И жили относительно замкнуто – бытовал, к примеру, у них до сих пор практикуемый марийский обычай «сбегать замуж», откровенно матриархальные отношения. И если у православных и старообрядцев родовство внимательно отслеживали священнослужители, то блажь марийских дам учету не поддавалась. Немудрено, что облик артинских, уральских мари сейчас существенно отличается от внешнего вида населения Марий Эл – горных и луговых мари.

Не хватало разве что легендарной чуди белоглазой. В любом случае, случился этакий внутрирайонный междусобойчик. К ХХ веку население Артинского района было опутано родственными связями. Большевистский режим еще больше породнил артинцев. Народ сгонялся в колхозы без права передвижения. Во время Второй Мировой войны убили много мужчин, потому приходилось сближаться на оставшемся «человеческом ресурсе». Поскольку времена были несытные, то практика кумовства и перекрестного родства была выгодной – межсемейное имущество объединялось, родственники жили в условиях родовой «помощи». Следовательно – уже грянувший инцест усугублялся. И такой долгий кровосмесительный процесс, как думается, стал причиной пусть дальнего, но перекрестного кровосмешения. Ну, а в нынешнем столетии из-за краха сельского хозяйства и развала производства изоляция Артинского района продолжается, молодежь покидает территорию и возвращаться не стремится.

Сергей увез Милую на работу, на знаменитый завод, Родину Русской косы, и двинулся в попутное сельпо, чтоб прикупить булочку хлеба. И хотя только что «пропел гудок заводской» – начало рабочего дня, 08—00, в поселке традиционно помечалось гулкой сиреной – и магазинчик только что открылся, тут уже суетились старушки. Складировали в магазинные корзинки сахар-соль-крупу и другую здоровую пищу. Обсуждали при этом какие-то международные делишки. Поскольку старушки всю жизнь готовились к войне, то Сергей деликатно обошел их и проник к кассе, вытянув из кармана мелочь. Хлеб был свежим и явно вкусным. Хотя с явными добавками разрыхлителя теста. Как всегда. Чисто бизнес и никакого интима.

Загнал «Ниву» в гараж, чтоб глаза не мозолила, решил, что для начала с утреца пора бы и самому попробовать поработать. Хотя нет аванса – нет работы, аванс – лучшее обещание, а без денег только певчих птичек развлекают. Но потребность прошерстить новости давно уже на уровне инстинкта. Такова жизнь пейзанская.

В интернете творилось что-то странное – мало того, что информационные ленты залил сплошной поток сообщений об авариях, мелких катастрофах и повальных зарубежных терактах с использованием большегрузной автотехники, так даже случилось невероятное – на необозначенное время отменена какая-то очередная президентская инаугурация. И отменился некоронованный еще президент какой-то важной страны, отнюдь не Зимбабве. Этой новостью были пропитаны все соцсети. Потому что якобы такого быть не могло, мужик яро к власти рвался. Однако случилось.

Аналитики из соцсетей уверенно рапортовали, что неожиданный всплеск аварийности и всеобщего травматизма напрямую связан с задержкой забугорной коронации. И даже проецировали все это на Россию. Пророчили крах валют, оттого всякие коллапсы и кризисы. Дескать – силовики и спецслужбы уже отрабатывают заказ, а потом сначала введут чрезвычайное положение, а затем и до диктатуры недалече. Вместо президента появится монарх-диктатор. Который и спасет державу. Предполагали, что Чрезвычайное Положение, прежде всего, введут в Москве, а лишь потом по всей стране. Эксперты были воробьями стреляными и умели зрить в корень.

Впрочем, судя по лентам новостей, аварии шли как во всем мире, так и в России. Не только в утрамбованной автотехникой Москве, а повсеместно – в Татарстане горели дома престарелых и приюты, в Перми автобусы теряли управление и перевертывались, поезд Москва – Пекин сошел с рельс, на Ямале горели буровые, а на Камчатке падали самолеты. И еще интернет кипел сообщениями о скоропостижных смертях известных людей. Упоминались и люди малоизвестные, а также совсем неизвестные. Они умирали в больницах. Родным и близким покойных соболезновали.

Сергей вышел в столовую, забил трубку табачком, включил на кухне чайник, а попутно щелкнул пультом телевизора. На главном официальном канале шла, как обычно, пропаганда медицины и тетка в маске требовала, чтобы все нацепили марлевые повязки, у кого их под рукой нет, то обычные шарфы, и немедленно шли в больницу делать прививки от гриппа. Потому что грипп свирепствует. Публика в студии поголовно заседала в марлевых намордниках.

– Опять вакцинами торгуют, – вздохнул Сергей, заварил чая покруче и раскурил трубку. В этом году солнышко на Урале особо не баловало, табак, хоть и вырос неплохо, но былой крепости в нем не чувствовалось. И потому приходилось мешать доморощенное зелье с покупной махорочкой. Получилось душисто, ароматно и ядрено. Табачок вкусно прокатился по гортани. Аж запершило.

– Вот такое простое наше селянское счастье, – буркнул Сергей и налил чашку крепенького «купчика». К добротно заваренному чаю он пристрастился давненько, еще когда служил на флоте и бодрился чайком с папиросочками на вахте в радиорубке. Курить, конечно, на боевом посту отнюдь не приветствовалось, но на постоянно включенных передатчиках стояли столь мощные вентиляторы, что у командования претензий насчет курения и возникнуть не могло. Была бы связь, желательно – бесперебойно, а прочие пагубные пристрастия – пофиг.

Кстати, насчет связи – Сергей вытянул из кармана телефон и набрал Милую.

– Тут всех пандемией гриппозной пугают, а ты недавно прививку поставила. От этих прививок все беды. Как самочувствие?

– Нормально, работаю, вот ты бы тоже съездил и укололся, а то что-то серьезно уж очень в телевизоре грозят, – потребовала она.

– Так у меня маски нет, а без маски сейчас ни в какую больницу не допустят, – пошутил Сергей.

– Арафаткой замотайся, – парировала Милая.

– Тогда вообще по пути расстреляют, – заржал Сергей, представив, как сотня-другая мужиков, замотавшись шемахами и куфиями, ринется в больницу и нагонит страху на окрестных полицейских. – Примут же за террориста, собаки! У гайцов волосы, если где есть, то дыбом встанут. Наша страна – многолетний оплот борьбы с терроризмом!

– Вот не прикалывайся, а езжай и ставь вакцину. Дело-то серьезно – на заводе рассказывают, что врачиха в больнице молодая умерла. Как раз от гриппа. Вечером ей плохо стало, ничего сделать не могли. Тридцати лет не было. Полгода назад в Арти приехала, из-за квартиры, ей якобы пообещали, одна с ребенком жила, окулист, – сообщила Милая. – Потому с прививкой не тяни, они, говорят, пока бесплатно колют…

– Ладно, сейчас песика выгуляю и съезжу. Быть может. Хотя лук-чеснок да сало с самогоном понадежней, я считаю…

В свои три года лабрадор Марко нагулял вес в три чистых пуда, а потому резвости ему занимать не приходится – как только услышал знакомое «гулять», тотчас же встрепенулся и взъярился всем своим роскошным телом. Встал буквально над душой, пока Сергей зашнуровывал берцы и надевал куртку. Подставил шею под ошейник – а какой забугорный пес не любит русского леса? Со двора вышли на поводке, чуток отошли в сторону леса и Сергей отстегнул вертлюжок. Марат, бодренько привзвизгнув, кинулся в березовую рощу.

Обычно прогулка по лесу с песиком длилась час-полтора, но это если телефон не начинал разрываться и народ скоропостижными делами не заваливал. За это время Сергей проходил километров пять, как раз «на выкурить одну трубку», а Марко наматывал не менее пятнадцати верст, прочесывая окрестности в радиусе видимости – хозяина из виду старательно не терял. Бдил за Сергеем глубоко преданным взглядом. Вот и сейчас пытливо изучал периметр. Попутно, конечно, ставил метки. И не только.

Призвал телефон. Coz I love you (*8). Опять Милая:

– Можешь не ехать, говорят, что вакцина кончилась. Дотянул. А кошмар творится – в заводоуправлении мужик помер, заказчик какой-то. Упал на втором этаже и … «Скорой» до сих пор нет. А окоченел уже. Что делать – никто не знает. Сегодня вот только утром приехал и по этажам с бумажками как олень скакал. Народ в шоке – перезаразил, наверное, всех… Забери меня отсюда!!! Мне страшно!!!

– Сейчас приеду, вот только из лесу выйду…

Выезжаю из своего лесного окоема, Сергей увидел, что метров в трехстах на асфальте (в Артях, как всем известно, лишь две асфальтированные улицы) дорогу перегородила перевернутая фура. Вокруг нее суетились гаишники.

Про

– Домой! Валим домой!

*5 – Home, Sweet home – Дом, милый дом (англ.)

*6 -I liking every good night sleep. – Искаженный на провинциальном уральско-английский манер вариант строки I gonna get me a good night’s sleep из песни Heart of the country из альбома Ram (1971г.) сэра Пола Маккартни.

*7 – Coz I love you – заглавная песня в выпущенном для Франции и Германии альбоме «Play It Loud» группы Slade, популярной в 70-е годы прошлого столетия. В данном случае речь идет о телефонном рингтоне.

Глава 4

Начало Конца

 
Свердловская область, райцентр Арти
Октябрь 2020 г.
 

Трупы в морге прибывали. Свободных мест не было. Единственный артинский патологоанатом уехал на отдых в Турцию и сейчас до него никто не мог дозвониться. Мертвецов для вскрытия полагалось везти в Красноуфимск, но транспорта не было – «скорые» были заняты огромным количеством неотложных вызовов: слишком многие после просмотра ТВ-новостей хватались за сердце.

Телевизор убивал – если еще пару дней назад всех шокировала смерть ведущей в прямом утреннем эфире, то сейчас картинки шли одна ужаснее другой, как в пресловутых «Ликах смерти». От массовой гибели тысяч китов в Атлантике до самосожжения трех сотен фанатов-католиков в соборе Кельна. В Европе вымирали лагеря беженцев, а в городах США полыхали восстания негров. Негры – а если точнее, афроамериканцы, – ничего не требовали, но стреляли во все, что двигалось или уже не двигалось.

Аэропорты всего мира были закрыты в связи с повсеместным карантином – в едином порыве власти всех стран боролись с пандемией гриппа. Медицинские светила рассказывали о новой мутации вируса, но придумать вакцину против него пока не успели. Запад ничего не мог противопоставить надвигающейся катастрофе. Потому что был разобщен, изнежен и толерантен.

В России же, как сообщал телевизор, все было относительно благополучно, хотя и тревожно. Российские эксперты предполагали масштабную диверсию с использованием биологического оружия. Врагов не называли, но в передачах, где постоянно спорили насчет того, кто хуже, Украина или США, вероятного противника обозначали четко. Настолько четко, что несколько участников этих передач умерло во время своих пламенных выступлений, хотя и были одеты в марлевые маски. Ведущие этих передач скорбили и переживали, похоже, настолько глубоко, что их приходилось постоянно менять: прежние властители ток-шоу исчезали с экранов, вместо их появлялись новые разжигатели дум. Какие-то встревоженные и помятые.

В перерывах между ток-шоу демонстрировались старые советские кинокомедии и выступления сатириков. И вот это очень волновало пожилых артинских телезрителей – они еще помнили времена, когда с экранов звучало «Лебединое озеро» вперемешку с одноименным балетом и прочей чайковщиной. При слове «балет» телезрители вздрагивали. Даже когда дикторы сообщали о подтанцовке Киркорова. Представители власти выступали с заявлениями в ООН, но ситуацию в России никто не комментировал. Судьбоносных заявлений не звучало. Лишь комики неустанно шутили.

Все это вызвало небывалый потребительский бум и обвальный ажиотаж: в артинских магазинах в течение недели покупатели смели буквально все, даже томатную пасту и маринованные огурцы. На это потребовалось всего лишь полтора дня. Опоздавших покупателей радовали голые полки и витрины. Аптеки опустели – были скуплено все, вплоть до презервативов. Остались лишь грелки, клизмы и костыли. На АЗС, пока не кончилось топливо, горючее заливалось по схеме «полный бак + все канистры». После того, как товары иссякли, все начали ждать новых поступлений.

Особо напряженно пришлось работать гаишникам – на федеральной трассе за неделю произошло более сотни серьезных ДТП. Как правило, водители умирали прямо за рулем и «не справлялись с управлением». Полсотни опрокинувшихся фур пришлось не только вытаскивать тракторами, но и буксировать к Артям, где на широкой поляне срочно оборудовали штрафстоянку. Пытались даже обеспечить охрану опрокинувшихся авто и перевозимых в них грузов, но довольно бессистемно. «Газельку» от «Красного-Белого», разбившуюся на въезде в поселок, например, некие злоумышленники обчистили полностью. Впрочем, никто не осуждал и гаишников, которые к этому явно руки приложили.

Гаишникам сочувствовали – столь трагично и фантасмагорично они выглядели. Для того, чтобы увезти с трассы трупы пострадавших, да и при осмотре мест происшествия, гаишники использовали противогазы ИП-45 (*8). Грузовичок, на котором погибших транспортировали в морг, сейчас опознавали все артинцы и называли его труповозкой.

Гаишники завидовали бойцам ППС – те работали буквально в тепличных условиях и охраняли сначала только Сбербанк, а затем и банкоматы. У банкоматов, пока не заканчивались деньги, очереди стояли днем и ночью. Их приходилось регулировать. Патрулировался только центр поселка, а на сигналы о кухонных боях никто уже не выезжал – как ни странно, но соседи быстро научились самостоятельно усмирять особо буйных. Кражи личного имущества фактически прекратились, но начались набеги на склады предприятий. Тащили все.

Завод прекратил работу в связи непонятной ситуацией. Потенциальные заказчики и давние партнеры, если и отвечали на звонки, то вяло и неуверенно. Поэтому было решено выполнить имеющиеся заказы и после этого производство остановить. Тем более, что в банковских расчетах возникли неожиданные сбои.

В селе Старые Арти, вернее на ферме в деревне Сенная, погибло двести голов элитных коровушек, специально и задорого завезенных этим летом для улучшения породы и повышения удоев в будущем. Все коровы пали в одночасье, за одну ночь. Ветеринары не могли обозначить причину. Руководство сельхозпредприятия ждало, когда нагрянут комиссии, представители кредиторов и следователи, и заранее посыпало пеплом голову из переполненных «райкомовских» пепельниц, готовясь к грядущему показательному расстрелу.

Все артинские кафе и даже преуспевающий трактир «Вечный зов» прекратили работу – неведомо, что за зараза гуляет. Частники затихарились. Даже процветающий в последние несколько лет местный ритуальный бизнес остановился – «клиентов» было предостаточно, но у родственников «клиентов» не было необходимых документов. Ясно было лишь одно – скоро гробы подорожают.

В больнице не было свободных койкомест, а поликлиника переполнена под завязку. Сдать анализы желали сотни, и эти сотни заполняли коридоры, держа в руках пластиковые стаканчики с мочой. А еще все хотели флюорографию. Или рентген.

Школы и детсады также закрыли на карантин. Но бюджетные предприятия, которых в Артях было несколько десятков, усердно продолжали трудиться. Занимались благоустройством территории – на это дело в местном бюджете вдруг появились деньги, и потому их нужно было срочно освоить. Велся даже ямочный ремонт, и в продавленные за лето колдобоины засыпался щебень, а то и асфальт.

Депутаты районной Думы обсуждали проект бюджета 2021 года, хотя главы администрации на территории не было: мэр уехал на отдых в Таиланд и, недавно, отзвонившись по телефону, обещал очень скоро вернуться. Несмотря на отсутствие руководителя, сотрудники администрации, невзирая на сложности обстановки, неутомимо работали. Управление по коммуналке собирало последние отчеты о подготовке к зиме, управление культуры готовилось к празднику народного единства, а управление народного образования пыталось решить неожиданно возникшую проблему – подведомственные учреждения на карантине, а предприятие, получившее подряд на снабжение школьных столовых, продолжает исправно поставлять, согласно контракту, продукты детского питания. Хранить их уже было негде. Попутно обсуждали вопрос распределения профсоюзных путевок на курорты: всем вдруг захотелось подлечиться.

Отделение Пенсионного фонда пыталось выяснить сроки очередного транша – пожилой люд настойчиво беспокоился. А в ЗАГСе сотрудницы были в шоке – они не могли выдать свидетельства о смерти так как медицинских справок о летальном исходе медики выдать также не могли. Потому что морг функционировал только на хранение.

Бюджетники ждали зарплаты, а также указаний сверху. Команд и разъяснений от вышестоящих структур не поступало. Поначалу приходили обещания «все решить» и «скоро ответить», но очень скоро, даже слишком скоро, было обещано «сообщим дополнительно при полном анализе ситуации на территории области». Анализ затягивался.

Поэтому муниципальные управленцы терпеливо ждали, но иногда все же предпринимали робкие попытки узнать что-нибудь по своим личным каналам. Но каналы перестали отвечать.

Так прошла первая неделя октября. А после этого прекратил работать телевизор и умолкла сотовая связь. В интернете тоже наступила вязкая тишина…

*8 – противогаз ИП-45. Легкий изолирующий противогаз, средство защиты и спасения. Применяется также при легководолазных работах на глубине не более 7 метров. При использования регенеративного патрона РП-5 при средних физических нагрузках время использования не более 75 минут.

Глава 5

Крест Отечества

 
Москва – Домодедово – Казань
Октябрь 2020 г.
 

Москва умирала пышно. В хронических пробках, в метро, в многоэтажках и пожарищах. Люди падали и больше никогда не вставали. Тела выпадали из остановившихся автомобилей, чтобы сразу же хрустнуть под колесами других, объезжающих возникший затор. Сначала кто-то пытался кому-то помочь, но вскоре гуманность закончилась. Живые пытались выжить. Вопреки всему.

Но не получалось – умирали все, неотвратимо и безысходно. Умирали на улицах, площадях, проспектах, в кафе-ресторанах, в офисах и поквартирно. Умирали в чужих подъездах, пытаясь сбежать от погибели и требуя хоть какой-то поддержки. Умирали на Красной площади, куда двинулись огромной стихийной толпой по чьему-то дурному призыву, умоляя о немедленной помощи. Там и остались. Умирали везде.

В столице закипела абсолютно потусторонняя механическая движуха. Оставшаяся без хозяев техника свирепствовала и плевалась выхлопными газами. Надрывались сигналки, клаксоны и сирены. Истошному вою умирающих авто, словно злобные литавры, хрипло и гулко вторили скрежеты, хлопки, и взрывы. Заплясало пламя. Локальные возгорания постепенно слились в сплошной огненный вал, поощряемый мощными потоками резвящейся турбулентности. Столицу пожирал ад.

Андрей сначала хотел застрелиться – семь стволов он специально собрал на трупах полисменов. Но решил все же сперва похоронить свою семью: если все вокруг умерли, то пусть хотя бы близкие ему люди будут упокоены по-человечески. Сходил, абсолютно цинично перешагивая через трупы, в ближайший магазин – чуть ли не последний «шаговой доступности», устоявший в окрестностях, зашел на хоздвор, размашисто пнул ногой дверь какой-то подсобки и выбрал из завала дворницкого инструмента еще блестящую штыковую лопату.

Добротная лопата, привезенная месяц назад из родимых Артей, лежала на балконе – до дачи она так и не доехала, потому что сезон закончился, но подниматься в квартиру, где лежали тела родных, Андрей не хотел. Вернее – не мог. Потому что мог уже и не выдержать. Дела нужно закончить.

Место для могилы он выбрал на газоне, под окнами дома. Ткнул лопатой в жесткий дерн, но полотно враз согнулось – такой лопатой только дерьмо разгребать. Вспомнил, что в квартале от дома недавно видел какой-то кетайский мини-экскаватор – коммунальщики хотели поставить очередную водопроводную заплату. Двинулся в ту сторону – землеройная микротехника была на том же месте. Чисто по наитию разобрался в «куда чем тыкнуть» и агрегат, как ни странно, завелся.

Могила получилась роскошная – для всех места хватит. Часа полтора ушло на то, чтобы подготовить тела к погребению и еще час на то, чтобы спустить их с четвертого этажа. На своем горбу, конечно – электричество погибло, а с ним и лифт. А еще Андрей разворотил дома пару встроенных шкафов и собрал уже на газоне большой широкий гроб: повезло, что аккумулятор шуроповерта оказался заряжен. Гроб смонтировал прямо на дне могилы. Подумал, что места хватит и для соседки Кати – милая была дама, семья с ней хорошие отношения поддерживала – но… «пусть мертвые хоронят своих мертвых». Сейчас, наверное, каждый за себя отвечает.

Опустил тела жены и дочек в последнее пристанище, закрепил крышку, оставив шуруповерт в могиле. Вылез, вздохнул, перекрестился и хотел сказать хоть что-нибудь. Оглянулся – рядом никого не было. И быть не могло – Андрей почему-то был в этом уверен. Абсолютно уверен. Поэтому промолчал. Зачем слова, если Господь, коль он уж и есть, все равно услышит? Но есть ли – вот в этом Андрей сейчас сильно сомневался. Потому что такого не могло быть. Но было. И это не ночной кошмар, из которого еще можно вырваться. Хотя жутко хотелось.

Бросил в могилу горсть земли, потом взял лопату, специально принесенную с балкона, и начал кидать в могилу землю. Через час на желтом осеннем газоне чернел практически идеальный квадратный холмик. Погост. Нужно еще крест и табличку…

Отогнал от могилы китайскую землеройку, вытер какой-то тряпкой руки и поднялся в квартиру. Все семь стволов аккуратно лежали на столе, в каждом по полной обойме и еще пять запасных обойм. Выставка вооружений народного хозяйства. Андрей достал из шкапчика початую бутылку вискаря – тесть его уважал – и плеснул в стакан сразу грамм сто. Практически он не спиртное пил, по крайней мере – не употреблял уже давненько. Быть может потому, что здоровье берег, но, скорее всего, что спиртное в него как-то не так упадало, расслабляло и усыпляло. Вполне легко без выпивки мог расслабляться. И не было смысла в организм алкоголь вливать. А здоровье в последние несколько лет не всегда и баловало. Хотя, чего уж сейчас, все равно перед смертью не надышишься.

Влив в себя вискарь, Андрей выдохнул, взял один из пистолетов и вышел на балкон. И начал стрелять в сторону столичного пожарища. Шмалял, пока обойма не закончилась. А в ответ вдали, сквозь жирную черную копоть нависшего над бывшей Москвой дыма, глаза резанула ярчайшая вспышка и захрустел далекий грохот. Вылезло что-то похожее на яркий гигантский гриб-толстокорик. Или что-то само взорвалось, или кто-то «подарочек» закинул. Кругом враги! Но хуже уже и быть не могло.

Плотно закрыв балконную дверь, Андрей вновь плеснул в стакан вискаря и плюхнулся в кресло. Зачем-то картин покрутил на пальце пистолет. Получилось крайне неуклюже – не фига не ковбой. Выпил вискарь и мгновенно уснул. Суицид на сон грядущий не состоялся.

Проснулся ранним утром от запаха пластмассовой гари – едковатая вонь проникала даже сквозь пластиковые окна. – И дым Отечества нам сладок и приятен, – подумалось. Но остатках воды в пятилитровой бутыли с помощью таблеток сухого горючего создал себе немного кофе и даже побрился. Достал сумку и скинул в нее со стола стволы и обоймы. Открыл уже потеплевший без электричества холодильник и выгреб оттуда все обнаруженные консервы. Порылся в шкафу и бросил в сумку упаковку носков и несколько футболок. Надел свежую фланелевую рубашку в черно-красную клетку.

Оглядел хату – взгляд упал на распустившиеся фиалки, беленькие, бордовые и голубые. Это лучше креста, потому что крест был уже как-то неуместен. Потому что на всем прошлом стоял огромный крест. Странный как твердый знак. Прошлое было перечеркнуто навсегда.

Взял с подоконника три горшка с фиалками и спустился к могиле. Бережно поставил цветы в изголовье. В память о разрушенном доме. И никаких табличек – некому их читать. Вновь мысленно попрощался. Поднялся в квартиру, взял сумку, в прихожей снял с вешалки куртку и вышел. Гулко закрыл дверь. Если бы сейчас была б под рукой граната, бросил бы ее в квартиру. Чтобы больше никогда не вспоминать. Потому что больно.

Вчера, когда шел за китайской чудо-машиной, обнаружил «Патриот» с открытой дверцей. Рядом лежал труп мужика, в руке у которого торчал брелок с ключами от авто. Андрей осторожно вынул из закоченевшей синюшной кисти брелок, забрался в агрегат, оглядел салон – вроде порядок, на заднем сидении какие-то сумки. Ткнул зажигание – движок утробно заурчал. На приборах полный бак и прочее благолепие.

Вышел, проверил багажник – инструменты, топор, алюминиевая канистра с бензином, литровый жбанчик масла, «тормозуха», могучая веревка с карабинами и стандартный трос для буксировки, даже ручная лебедка. А еще бензопила и нераспакованная бухта шланга для полива – почивший владелец был, похоже, заядлым дачником. Все когда-то были дачниками. Андрей благодарно отодвинул тело бывшего хозяйственного автовладельца к обочине, обосновался в водительском кресле и двинулся.

На Урал он решил выбираться привычным путем через Казань. И уже через полста метров пожалел, что выбрал «Патриот», а не какой-нибудь бульдозер: дорога была забита автомобилями, между которыми приходилось отчаянно лавировать, порой даже подталкивать их хрустким бампером. Бампер жалеть не приходилось – нас бы кто-то пожалел. Сколько уж тротуарами, сколько дворами, но вперед, «огородами, огородами и к Котовскому!». Только вперед. Позади Москва. Домодедово – это уже не Москва, а считай что Подмосковье. Значит – попроще.

До Казани добирался трое суток – постоянно приходилось объезжать по обочине завалившиеся поперек дороги дальнобои. Сотни автобусов, опрокинувшихся или стоящих на обочине, обгоревших, разбитых или попросту наполненных мертвецами. Тысячи легковушек, вылетевших с трассы или застывших на пути. Целых, невредимых, просто остановившимися посреди дороги. Андрей их начал называть «попутки». Никто не просил помощи. Никто, судя по запаху, как минимум уже несколько дней не проявлял признаков жизни.

Чтобы перекусить и вздремнуть, Андрей съезжал с трассы на проселочные дороги. Кипятил на походной газовой комфорке воду в литровом котелке, заваривал быстрорастворимую лапшу, щедро трамбовал эту смесь тушонкой, заваривал в кружке кофе. Туристические приспособления он реквизировал в каком-то специализированном на охоте-рыбалке попутном магазинчике, а в соседней лавке набрал продуктов. В благодарность заснувшим навек хозяевам оставлял пачки купюр – деньги сейчас буквально валялись на дороге. Спал на удивление спокойно – никто не беспокоил. Лишь однажды, проснувшись утром, вздрогнул от резкого трупного запаха: оказалось, что на поляне, метрах в двустах от его стоянки, погиб табунок лошадей. В сумерках вечером съезжая с трассы, он этого не заметил, да и если бы не роза ветров…

На обочине часто встречались трупы собак. Угнетающе поразило поле у Чебоксар, как ковер покрытое дохлыми воронами, – птицы успели собраться в гигантскую стаю и пытались куда-то улететь, возможно, в теплые края. Но пали на вспаханную под озимые землю как сбитые летчики. Ветер гонял пух и перья, дворники на лобовом стекле сбрасывали эти останки с противным стоматологическим писком. Прах кружил над мертвой трассой.

Перед Казанью Андрей обобрал машину ДПС – поднял с трупов четыре укороченных «калаша» с рожками и обнаружил в багажнике пять десятилитровых канистр бензина. И хотя в горючем недостатка не было, сливай да заправляй, но запас… отчего-то захотелось думать о будущем. Взял и рации. В эфире, кстати, была звенящая тишина. Даже помех почему-то не было.

Казань удивила – город был мертв, но цел. Проспекты не были заполнены скопищем сдавленных авто, хотя у обочин невозможно было припарковаться – автомобили стояли почти впритык. Да и зачем вообще было парковаться? Андрей вдруг понял, что просто мечтает, чтоб к нему с воем и визгом, сверкая всеми огнями, словно новогодняя елочка, пафосно примчался полицейский патруль и оштрафовал за остановку под запретным знаком. Но стражи порядка были холодны и безучастны. Слишком.