Юлий отпустил локоть Бориса и, резко развернувшись, оказался с ним лицом к лицу. Сейчас он будто резко повзрослел, лихость и бравада исчезли, на их месте появилась суровая отрешенность. Он положил левую руку Борису на плечо, а правую на грудь, в район сердца. Почти шепотом, медленно, чуть ли не по слогам Юлий заговорил:
– От этой гонки ОЧЕНЬ… – он сделал паузу, смакуя это слово, – очень, очень много зависит.
Глаза двух мужчин встретились, и Борису стало не по себе. Даже через пиджак и рубашку он чувствовал холод пальцев Юлия и то, как они были напряжены.
– Мы тут совсем не фавориты, так что нужна капелька чуда.
Пахло железом и углем. Борис сглотнул.
– Полезай в чертов паровоз, – отрывисто, зло сказал Юлий, – и не забудь пристегнуться.
* * *
Всегда любили люди на Руси всякие забавы. Футбол, хоккей, бокс, отчасти баскетбол были на пьедестале народной любви и покидать его не собирались. Но что делать тем, чью кровь уже не горячат традиционные развлечения? После кучи реалити-шоу, танкового биатлона и очередной космической гонки (намного менее захватывающей, чем можно было предположить) внимание всех телезрителей страны захватили гонки на паровозах. И сейчас Борису предоставилась возможность в них поучаствовать.
Паровоз, или, как именовала его команда, «болид», нес гордое имя «Верный». Сейчас он несся по выжженным холмам трассы. Юлий с места капитана над кабиной криком отдавал короткие быстрые приказы:
– Основная топка, поддай жару!
– Две лопаты угля к турбине!
– Левая сторона, тормоз на 20 по команде!
– Обходи его на стрелке!
Паровоз кидало из стороны в сторону, а время от времени можно было почувствовать, как то с левой, то с правой стороны колеса отрывались от полотна рельс. В такие моменты кровь стыла в жилах, а из горла вырывался беззвучный крик.
«Во что ты ввязался, Борис? За что мне это?» – окруженный грохотом и ревом, как на повторе, бубнил маг. Он вцепился в свое маленькое сиденье из протертого дермантина, его внутренности выворачивало, уши болели, а нос и горло чесались от копоти. Его подбрасывало то в сторону раскаленного котла, то на здоровенные шестерни и валы, способные перемолоть что угодно в труху. От неминуемой смерти его удерживал только ремень, по виду снятый с каких-нибудь «Жигулей», но веры в его надежность становилось все меньше и меньше.
Юлий кричал все громче, а приказы становились все отрывистей и почти полностью состояли из мата. От его героической стойкости не осталось и следа. Он то и дело бил кулаком по крыше кабины и орал от злости: не то на паровоз и команду, не то на вселенную. В какой-то момент локомотив тряхнуло сильнее обычного, и из труб повалил особенно едкий черный дым.
Снизу, из дыры в полу, показалась голова инженера.
– Вторая ось полетела! И масло кончается! Катализатор сдох еще десять минут назад! – завопил инженер.
– Выжимай, выжимай все!
– Сгорим…
– Выжимай, мать твою! – Юлий уже рычал, глаза его налились кровью. Инженер скрылся обратно в дыре, и через мгновение локомотив вздрогнул и несколько раз чихнул из трубы не только дымом, но и пламенем. Их скорость немного увеличилась, но к обычной тряске прибавилась сильная вибрация, а к реву котла добавились не внушающие оптимизма скрежет и свист.
Сквозь пыль и слезы Борис увидел, как лицо Юлия… скукожилось, что ли? Это была гримаса страха и отчаяния, но он быстро ее спрятал и, изрыгая проклятия, опять надел маску гнева. Он отстегнулся и, игнорируя весьма реальную опасность быть выброшенным за борт, на нетвердых ногах пошел к Борису. Его сразу же подбросило вверх, так что он приложился спиной о крышу рубки, а потом по-звериному упал на четвереньки. Юноша не обратил на это внимания и, встав, оказался рядом с Борисом.