– Ты же хотел, ты же мог, – голос водителя пикапа звучал, словно мольба умирающего, но дальнобойщик продолжал отнекиваться.
– Нет.
Перевалившись, Саша засунул руки в карманы Жениной куртки и вытащил пачку сигарет. Достав пару, он подкурил, после чего одну переложил в рот Жени, ближе к тому уголку, где не было видно крови. Водитель пикапа глубоко затянулся, выпустив дым носом.
– Зачем ты делаешь это? Зачем тебе эти куклы?
– Это не куклы, это – все, что у меня осталось. Мой сын, Мишка, мертв, – с каждым словом путешественник говорил все тише, так что Саше пришлось нагнуться поближе.
Обняв покрепче пластиковую голову, водитель пикапа перевернулся на бок и поджал колени к животу, приняв позу эмбриона. Сигаретный дым обжигал глаза, но Жене даже нравилось. Боль наполняла опустошенное тело, придавая ему хоть какой-то вес. Ничего не хотелось, даже сиропа от кашля, даже настоящего алкоголя. Когда лежишь на земле или сидишь на полу, переступив барьер, растворяясь в грязи физической, тело теряет форму, перестает быть надежным вместилищем и слова сами рвутся наружу, выплескиваются. За неполный час дальнобойщик узнал всю Женину историю: про беспробудный алкоголизм, срывы и сироп от кашля, про сына, ставшего полицейским и убитого во время дежурства. По ходу рассказа водитель тягача пару раз менял сигареты у Жени во рту, словно переключал трубочки у капельницы.
– Скажи, а откуда у тебя этот пистолет?
– Нашел, – хмыкнул Саша, – возле сортира на заправке.
– Неисповедимы пути его, – приподнявшись на локте, сказал водитель пикапа.
– Кого?
– Я вообще не очень-то верую, но, когда такое случается, – не выпуская из пальцев сигарету, путешественник перекрестился. – Два дня назад я уже пытался сделать это с собой из этого же оружия. Я приехал на заправку ночью, а топлива нет, бензовоз, говорят, будет только утром. До следующей колонки я мог не дотянуть, рисковать не хотелось, так что решил остаться, переждать в машине. И эти несколько часов наедине меня доконали. Я пошел в туалет, сел, засунул пистолет в рот и сидел, никак не мог решиться, а потом, стал считать. Пять-четыре-три, дошел до нуля и понял, что не могу нажать, сил нет. И я стал пропихивать палец глубже между курком и скобой, чтобы последняя фаланга, самая толстая, оттянула курок достаточно далеко. Я просунул уже практически до костяшки, и тут кто-то постучал. Я забылся, дернулся, но был только щелчок, выстрела не было.
Саша смотрел на Женю, вспоминая, как самому было плохо, как несколько недель назад, он лежал и думал, что никогда уже не встанет на ноги. Движения не имели смысла, даже собственное дыхание казалось мерзкой, предательской зацепкой за ненавистное существование.
– Так он сломанный или не заряжен?
– Не знаю. Я нашел его в квартире сына… – у Жени дрогнули губы, – после смерти. Ну и взял, на всякий случай. А сломанный он или какой, я не знаю, не умею стрелять.
Дальнобойщик хмыкнул.
– Я тоже. И вообще, я много чего никогда не делал. Например: ни с кем не спорил, что прокачусь и перетрахаю всех куколок, не стрелял, как и ты, не ел кукурузу.
– А кукурузу, почему не ел?
– Не нравится мне, как она выглядит, у нее эта волосня… фуу.
– Ты поможешь мне? Поможешь найти последнюю фигуру?
– Вставай и погнали, тут недалеко.
Поднявшись с земли, Саша протянул руку и помог Жене подняться. Открутив куски разбитой куклы, водитель пикапа наскоро засунул все под брезент. Дальнобойщик завел мотор и вылез из кабины.
– Телефон верни.
– Да, да, – порывшись в карманах, Женя выловил чужой мобильник.
– Вот здесь, за мостом, – раскрыв навигатор, Саша показал пункт назначения.
Тягач ревел, подпрыгивая на неровностях и заплатках. Вцепившись левой рукой в руль, правой – водитель шарил за спиной, в люльке, пока пальцы не нащупали плотную прорезиненную ткань. Вытянув из-под покрывала куколку, дальнобойщик усадил ее на пассажирское сидение и ласково погладил по плечу.
– Выспалась? Сейчас я помогу одному дяде, а потом заедем в кафе. Сырники будешь?
Ответа не последовало, но Саша его и не ждал. Ему вполне хватало собственного голоса и тепла, которым он наполнил молчаливую спутницу.
– У того дяди сынок потерялся, представляешь, как бы я переживал, если ты пропала?
Дальнобойщик ласково провел пальцем по резиновой щеке возле вечно открытого рта.
– Почти приехали, помнишь это место? Летом здесь куда лучше, я рассказывал, как прыгал с моста?
Саша врал, Саша не прыгал с моста ни разу. Не ел кукурузу, не стрелял, не прыгал с моста, он много чего не делал, но, в отличие от Жени, кукла не знала о его страхах, для куклы он был единственным мужчиной. Его руки карали и миловали, дарили тепло и приносили еду. Его губы вдыхали жизнь, наполняли воздухом. Саша был образцом, богом, но, как и всевышний, существовал до тех пор, пока в нем нуждались. Он надувал куклу, чтобы снова спускать, целовал, чтобы вновь разозлившись ударить. Бесконечный цикл, оборот колеса Сансары, очередной виток адской спирали Данте. Семьсот лет назад поэт и не предполагал, что человеческая жизнь будет зависеть от антропоморфного куска резины, капли нефти нагретой и раздутой в подобие женщины, в противном случае, наверняка бы зарезервировал в преисподней место для еще одного, особого круга.
– Я скоро, – спрыгнув из кабины, дальнобойщик хлопнул дверцей и поспешил к Жене, остановившемуся впереди на обочине.
Бутафорская патрульная машина была здесь же, запыленная и частично выцветшая. Возле капота стояла уже знакомая пластиковая фигура последняя из всего тиража. Нагнувшись к постаменту, Женя ловко открутил болты и, не говоря ни слова, сдернул куклу с направляющих. Цель достигнута. Несло дерьмом, но радостью что-то не пахло. Истина такова: в долгих поездках рождаются странные идеи. Насиловать, спасать, наделять неодушевленные вещи сверхспособностями, убеждать себя в несуществующем родстве, трепаться и каяться, а что еще делать в дороге? И пусть бутафорский полицейский был похож на Женю, еще больше он походил на мать и своего настоящего папашу, с которым водитель пикапа проходил курс посталкогольной реабилитации. Бездетный Женя, Женя-девственник, сорокачетырехлетний одуванчик, впечатлительный и наивный, как туземец.