Бешеная Мария. Документальные легенды

Эрих

Гинденбург и Людендорф, нанеся на карту новое положение воюющих сторон, решили передохнуть и подумать. Настоящее не устраивало их ни в коем разе. Эрих Людендорф позвонил в колокольчик и в дверях безмолвно вырос дежурный офицер. Людендорф вопросительно взглянул на Гинденбурга и, когда тот утвердительно кивнул, бросил через плечо: «Два чая!». Дежурный принёс желаемое. И растворился. А две умнейших головы германо-австрийской армии начали свой разговор далёкий от субординации. Два старых вояки могли себе это позволить.

– Мне непонятно одно. – продолжил прерванный разговор Людендорф. – Ведь мы, Пауль, превосходим их по всем статьям. По всем! В три раза. А засели здесь, как… – он невесело ухмыльнулся. – У наших визави есть пословица: «Как дерьмо в проруби».

– Объёмно, Эрих! Ясно одно: если мы не возьмём Осовец, то кайзер не будет вешать нам ордена. Не повесил бы нас… Вот альтернатива! Я удивлён не меньше твоего. Помнишь ту временную позицию, которую они даже не успели вырыть в полный профиль? Мы три дня штурмовали её. Три дня! Невзирая на подавляющее превосходство в артиллерии. А что в итоге? А в итоге девятого февраля русские спокойно отошли на вторую, более подготовленную. Более того, после часового обстрела тяжёлых орудий, целая бригада германских солдат атаковала Ширванский полк. И тот же результат!

– Не всё так мрачно, Пауль! Мы же отбили утреннюю атаку пермцев и епифанцев на Белашево. Да ещё отбросили их на километр от прежних позиций. И хотя повторной атакой Пермский полк и ворвался в Белашево, мы всё равно выбили его оттуда. Поверь мне – противник измотан. И сейчас роет окопы на новом месте. Думаю, что два свежих батальона могут решить дело в нашу пользу. Их командирам даны соответствующие указания. Они готовятся к атаке. Я верю в них, Пауль! Нам остаётся только ждать.

Двадцать первого февраля Гинденбург, разбуженный артиллерийской подготовкой своих орудий, появился в штабе. Людендорф, насвистывая себе под нос увертюру из «Волшебного стрелка», что-то быстро рисовал на карте.

– Доброе утро, Эрих! – Пауль фон Гинденбург, отхлебнув предусмотрительно принесённое дежурным офицером кофе, протянул ему руку. – Колдуешь над картой, штабная крыса?

Эрих не обиделся на шутку. В самом деле он был настоящим кабинетным стратегом, теоретиком войны. Они обменялись рукопожатием.

– Как тебе картинка, Пауль?

Гинденбург мельком взглянул на карту, и всё показалось ему не так уж плохим в эти утренние часы наступившего дня. Кто-кто, а Людендорф был большим художником в нанесении оперативной обстановки. Видно, как на ладони – ополченцы русских, охваченные ударом из Ковнат, откатились на Осовец. Атаки на позиции противника шли по всему фронту.

– Эрих! А что там топчется бригада на участке Волько Бржозово – Цемношие? Плохая артподготовка?

– Нет, Пауль! – оторвавшись от карты, улыбнулся Людендорф. – Атакуем постоянно. И артиллерия неплохо работает. Но есть одно «но»: крепостная артиллерия Осовца уже достигает наших позиций. И ширванцы при её поддержке отбились. Хотя для нас тоже есть большой плюс – наши снаряды уже накрывают Заречный форт русских. А вот измотанные части Пермского и Епифанского полков, не смотря на их отчаянное сопротивление, отжаты нами к железной дороге. Наши артиллеристы теперь бьют их и с фронта, и с флангов!

– Что ж, ты порадовал меня с утра. Сейчас главная задача прижать их к болоту. И не выпустить. Иначе они отойдут на позиции у Сосня. И нам придётся снова атаковать в лоб. Тратить снаряды и жизни людей. Постарайся сделать это, Эрих! Что там с обещанными новыми орудиями? Господин Крупп порадует нас или нет? Говорят, что новые, сверхмощные пушки он назвал в честь своей жены – «Большая Берта». А вот разведка наша меня беспокоит. Работают не так, как требует обстановка.

– Ну, зачем же так, Пауль! По данным разведки на сегодняшний день передовую Сосненскую позицию держат Ширванский полк, две роты Епифанского и четыре полевых орудия. Учитывая поддержку восьми тяжелых крепостных. На Заречном форте всего сто-сто двадцать солдат Апшеронского полка. Пермский полк частично отводится на пополнение в крепость. На предполье крепости два батальона ополченцев и десять полевых орудий. Полтора батальона ратников и десять лёгких орудий в Гониондзе. В сумме – семь с половиной батальонов. При шестидесяти, всего шестидесяти орудий разных калибров.

– А стыки?

– От Гониондзе до Карповичей два батальона второй линии, семь сотен казаков и два орудия. От Нового форта до Гончаровской гати – три с половиной батальона и шесть сотен кавалерии. Ну и в Донварах семь батальонов резерва. Получается, что на шестьдесят километров общего фронта всего двадцать семь батальонов пехоты, сапёрная, воздухоплавательная и телеграфная роты, тринадцать сотен сабель при двадцати шести полевых орудиях. Согласись, что не густо.

– Понимаю. Против сорока наших батальонов, фузилёрного штурмового полка, дюжины отрядов обеспечения, семнадцати батарей осадной артиллерии больших калибров… И в самом деле не густо. Если учесть ещё пару «Цеппелинов» и эскадрилью «Альбатросов».

– И ещё сюрприз, Пауль! Герр Крупп, радуйся, прислал нам две «Берты». Калибр 420 миллиметров. Они выгружаются на станции Подлесок.

Там их крепостные пушки не достанут. Они разнесут крепость. Так, что болота теперь не помеха.

– Вот и великолепно. Убираем сразу несколько минусов: то, что Осовец разделён рекой Бобры надвое; то, что не придётся ломать голову как обойти болота; то, что после такого обстрела крепость уже не придётся штурмовать в лоб. Штурмовать будет нечего. А что у крепости есть постоянный подвоз боеприпасов и питания уже не будет играть роли. Эрих, надо всё досконально просчитать. Пригласи сюда начальников осадной артиллерии, командиров 76-го, 75-го, 5-го и 18-го ландверных полков и приданных им батальонов. И пора уже взять эту «игрушечную», как назвал её кайзер, крепость. Нам дано на это десять дней. И мы имеем сейчас для этого больше чем нужно.

Пока Людендорф по полевой связи отдавал распоряжение и через адъютантов рассылал связных, зазвонил ещё один телефон. Гинденбург, внимательно выслушав говорившего, коротко бросил в трубку: «Приведите!». Через десять минут два лангштурмовца ввели пленного ополченца. За спиной Гинденбурга встал Людендорф.

– Вы знаете русский? – спросил его Гинденбург.

– Польский. Они похожи.

– Можно по-польски. Я поляк. – ответил пленный.

– Прекрасно! – сказал Гинденбург. – Я буду задавать вопросы. Вас будут переводить. Меня не интересует Ваше имя. В данном случае это не важно. Мне не нужно знать о количестве войск обороняющих крепость. Это мы знаем. Меня интересует настроение в войсках противника. Вас не будут пытать и бить. Неужели не ясно, что вы всё равно проиграете? Неужели не ясно, что вы обречены!

– Я не знаю, кто Вы по чину, но на вопросы я отвечу. Вы сейчас ведёте войну на территории Польши. Потому я на стороне русских. Это ответ на первый вопрос. А насчёт обречённости… Мы не считаем себя обречёнными. Хоть нас и попросили продержаться сорок восемь часов, мы продержимся больше. Сколько? Об этом знает только Матка Боска Ченстоховска.

– Уведите! – раздражённо сказал генерал-фельдмаршал. – И с первым транспортом в тыл.

– Яволь! – козырнули лангштурмовцы и вывели пленного.

– Бог мой, Эрих! Это фанатизм! Я, признаться, даже начал их уважать. Прижмите их к болотам! Ведь мы тогда выбьем самую боеспособную часть гарнизона крепости.

Что-что, а считать офицеры германской армии умели. То, что после совещания обрело форму приказа, выглядело так: после бомбардировки крепости 76-й ландверный полк наступает в направлении Сосня—Центральный редут—двор Леонова.

18-й ландверный полк, и приданный ему 47-й эрзацбатальон: вдоль железной дороги, двор Леонова, Заречный форт.

5-й ландверный и 41-й батальон: Бялогронды, Заречный форт.

Тем, кто первый ступит на территорию центрального редута, орден будет вручать сам кайзер. Офицеры артиллерии должны обеспечить полное подавление огневых средств русских и разрушение крепостных сооружений. Для этого за неделю огневого налёта должно израсходовать 200—250 тысяч снарядов всех калибров. Огонь залповый. На каждый залп четыре минуты. А так же производить бомбардировку с аэропланов и дирижаблей.

– А вообще-то мне не по себе, Пауль! – Эрих Людендорф сломал карандаш. Благо, что все офицеры после совещания покинули штаб. И эту нотку раздражения не увидел никто. – Два генерал-фельдмаршала, масса войск… и уже который месяц мы топчемся у этого укрепления!

– То-то и оно, Эрих! Кайзер на последнем совещании только один раз взглянул в мою сторону. И в ставке бурчат. Хотя бы с точки зрения престижа Осовец надо брать.

Гинденбург прошёлся по комнате из угла в угол. Подошёл к окну, задумался и вдруг, резко повернувшись, сказал: «Эрих! Найди мне смелого и толкового офицера. Я кое-что придумал. А вдруг выгорит, а? Только нужен тот, кто один в случае неудачи может принять смерть за кайзера и фатерланд.

– К какому времени?

– Сегодня к вечеру. Сможешь?

Людендорф пожал плечами: «Я попробую, Пауль! В крайне случае прикажу!»

Гельмут

Гинденбург и Людендорф предполагают, а Бог располагает… Жестко дравшийся Ширванский полк Георгия Пурцеладзе не дал прижать остатки потрепанных полков к болоту. Да и крепостная артиллерия своим точным огнём путала все карты. Но прибывшие на позицию комендант и его начальник штаба, прекрасно осознавая, что дальнейшее удержание приведёт к излишним жертвам среди личного состава, дали приказ отвести почти выбитый Землянский полк в Осовец. Для отдыха и пополнения. А остальным, более боеспособным частям, отойти на Сосненские укрепления. И здесь германская пунктуальность сработала против них же. Как обычно ночью немцы спали. А колонна оборонявшихся ночью, в полной тишине, снялась с позиций. Выполняя приказ Бржозовского. Уходили угрюмо, молча. Потому, что в середине колонны на носилках с ними уходил Катаев. Убитый осколком крупнокалиберного немецкого снаряда. Не дававшим шанса на выживание. Даже мёртвый, по узкой Гончаровской гати он уходил с теми, кто под его командованием долго оборонял вверенный участок, давая гарнизону Осовца так необходимые дни для подготовки отражения очередного штурма.

Утром, 24-го февраля, офицеры крепости были созваны комендантом на совещание. Генерал-майор Бржозовский, оглядев присутствующих, спросил: «Я не вижу штабс-капитана Журавченко. Кто подскажет, где он?». Свечников, положив трубку телефона, по которому хотел куда-то позвонить, ответил: «Николай Александрович! Журавченко со своими воздухоплавателями сейчас занимается разведкой»

– Тогда обойдётся без выговора. – сказал комендант. – А вот Вы, Виктор Николаевич, – он посмотрел в сторону полковника фон Энгеля, – имеете все шансы его получить. Вы почему не отвели своих пермяков на отдых, когда я приказал?

– Разрешите возразить, Николай Александрович? Это была рекомендация. И мы отошли. Как только позволила обстановка.

– Вот-вот… А господин Поклевский-Козелл тоже, наверняка, имеет оправдания?

– Ваше Превосходительство! Честное слово нет вины на мне! Только собрались уступить окопы ширванцам, как немец начал артобстрел. Согласитесь, что его лучше в окопах пересидеть. Потом немного постреляли и отошли.

Бржозовский развёл руками: «Впервые попадаю в ситуацию, когда за невыполнение распоряжения приходится выносить благодарность. Благодарю Вас, господа офицеры! Пермский и Епифанский полки отбили мощную атаку противника. И только после этого отвели своих солдат на отдых. Что тут скажешь! Молодцы! А теперь давайте глянем на наше положение. Без шуток. С 22-го февраля по сегодняшний день Сосненские позиции немцы не взяли. Я уже не говорю о слаженных действиях пехоты, но особо хочу отметить великолепную работу наших артиллеристов под командованием барона фон Будберга. Мне кажется, что пехота, Алексей Павлович, должна Вам сказать огромное спасибо. Я сам артиллерист. И умею по достоинству ценить работу своих коллег. Далее, господа – в ночь с 26-го на 27-е будем делать вылазку. Дабы обнаружить расположение тяжёлых орудий противника и уничтожить. Три батальона будут действовать в направлении Сойчинек—Цемношие. А две-три роты Пржеходы—Сойчинек-Климашевница. Противник понимает, что не уничтожив крепостную артиллерию Осовец ему не взять. А по сему – разведка, диверсии, и, ещё раз, разведка.

Раздавшийся телефонный звонок прервал Бржозовского. Николай Александрович поднял трубку: «Извините, господа! Да, слушаю Вас… интересно… так-так… спасибо, штабс-капитан! Продолжайте следить».

– Господа офицеры! – Бржозовский, положив трубку на рычаг, медленно обвёл взглядом присутствующих. – Хоть мы и ждали чего-то такого, но, кажется, противник подготовил нам ещё один сюрприз. Аэроплан наших воздухоплавателей засёк в районе Подлесок выгрузку с платформ каких-то новых тяжёлых орудий. Если мы не отреагируем, то неизвестно, что нас ждёт. И ещё одна скорбная весть – убит командир Землянского полка. Он же командир сводного отряда. Печально, господа офицеры. Новым командиром землянцев назначаю подполковника Скокова.

– Ваше превосходительство! – полковник Пурцеладзе привстал со своего места. – В моём полку есть несколько «охотников», которых в разведке вряд ли кто превзойдёт. И командует ими «сорвиголова» князь Гугулидзе. Если я дам команду, то самое позднее к двум ночи мы будем знать об этих орудиях если не всё, то очень много. Разрешите?

– Прошу! – Бржозовский подвинул ему коробку телефонного аппарата. Пурцеладзе, выйдя на коммутатор, соединился со своим полком: «Кто? Унтер-офицер Шиванёв? Гугулидзе! Срочно! Доброе утро, князь. Засиделись, говорите? Тогда с десятком своих молодцов вечером выдвигайтесь в район Подлесок и Белашевского леса. Определите количество орудий там, калибры, ну и всё остальное… Да… Разумеется… Антон Михайлович, это срочно! К двум… Ни в коем случае! Тихо пришли – тихо ушли… Никаких! Тихо – туда и обратно… Всё! Выполняйте!».

– Выполнит? – замкоменданта вопросительно взглянул на полковника

– Так точно, выполнит!

– Бог ему в помощь! – Михаил Степанович Свечников перекрестился на эту фразу.

Вошедший в штабной каземат дежурный вытянулся перед комендантом: «Ваше превосходительство! Солдаты привели парламентёра».

– Парламентёра, говорите. Интересно! Что ж, давайте, голубчик, давайте.

Вошедший германский офицер в полной парадной форме, никому не козырнув, бросил через плечо конвойным солдатам: «Гее раус!» На что Бржозовский еле скрывая раздражение, ответил ему по-немецки: «Вы несколько неправильно ведёте себя в штабе противоборствующей стороны. И зря считаете, что наши офицеры дикари. Офицер русской императорской армии разговаривает, как минимум, на двух языках. Если Вы не понимаете по-русски, то мы можем свободно говорить на Вашем!».

– Прекрасно! Я хочу, чтобы предложение нашего командования слышали все.

– Вы хотя бы представились. – с ноткой иронии в голосе сказал Михаил Степанович Свечников. Немец поглядел на русских офицеров несколько свысока: «Не думаю, что это так важно. Но если Вы настаиваете, пожалуйста! Гельмут Хундхоф».

Минута полной тишины вдруг разразилась саркастическим смехом. Даже печальная весть о гибели полковника Катаева не смогла его сдержать. Русские смеялись. Гельмут удивлённо произнёс: «Я что-то сказал смешное?». Комендант поднял руку и смех оборвался. Барон фон Будберг, подошёл к парламентёру и глядя ему в лицо сказал: «Между прочим весёлая у Вас фамилия. Знаете, как она звучит на русском? Собачий двор. Или собачник. Как Вам будет угодно».

– Барон! – остановил его замкоменданта. – Прекратите. Давайте выслушаем представителя германской армии.

– Я знаю, что сказанное сейчас подведёт меня, возможно, под расстрел. Но я передам то, что мне поручено.

Полковник Свечников, поглядев на парламентёра, усмехнувшись, произнёс: «Ну, что уж Вы так! Не за что пока. То, что Вы разговариваете с нами через губу это ещё не есть преступление. Скорее это говорит о Вашем высокомерии по отношению к нам. И ещё о воспитании. За это не расстреливают. Да и сути Ваших предложений мы ещё не имели чести слышать». Гельмут встал по стойке «смирно» и, чеканя каждое слово, произнёс: «Я уполномочен от командования предложить Вам пятьсот тысяч марок. Сумма огромна. Но это не взятка. Это стоимость снарядов, которые мы потратим на крепость. Но нам важнее сохранить их для будущих боёв. Тогда Вам, и вашим солдатам, гарантируется беспрепятственный выход с территории крепости Осовец и жизнь. В противном случае мы сметём Вас с земли». Ропот возмущения пробежал по штабному каземату. Полковник Пурцеладзе рванулся к немцу сжав кулаки. И если бы не барон Будберг…

– Оставьте его, Георгий Михайлович! – сказал он. – Пусть играет свою роль до конца. Свечников ухмыльнулся недобро и отошел, скрестив руки на груди.

– Вот ведь незадача, Гельмут! – спокойно сказал Бржозовский. – Я, как комендант…

– Прошу называть меня по званию! – подняв подбородок и как бы рассматривая стену напротив, перебил его парламентёр.

– …Гельмут. – Будто не слыша его, продолжал Николай Александрович. – Вы ставите меня в неловкое положение. Зачитаю Вам одну телеграмму. Надеюсь, Вам будет интересно. «Его превосходительству генерал-майору Н. А. Бржозовскому, коменданту крепости Осовец. Мы, Главнокомандующий российской армии, понимаем, что в сложившейся ситуации удержание крепости Осовец не представляется возможным. Но убедительно просим Вас продержаться хотя бы 48 часов». И подпись государя императора. – И уже, с иронией в голосе, спросил Хундхофа. – Так как же мне поступить?

Парламентёр презрительно дёрнул плечом.

– Э, батенька! – Михаил Степанович Свечников развёл руками. И уже обращаясь к коменданту сказал: «Да он нас, Ваше превосходительство, и за людей не считает! Я знаю выход. Можно? Господин Хундхоф! Давайте разрешим ситуацию по-простому: Вы остаётесь у нас. Если за 48 часов Осовец не будет взят, то мы Вас повесим. Если Ваши войска крепость возьмут, будьте любезны – повесьте нас. Условия равны. А ДЕНЕГ НЕ ВОЗЬМЁМ!». Гул одобрения был ответом парламентёру. И Гельмут, слегка побледнев, согласился.

– Конвой! – крикнул Свечников. И когда вошли два солдата, скомандовал: «Примкнуть штыки! Двое суток вы будете охранять этого парламентёра. Если за это время немцы не возьмут крепость, то повесьте его на воротах Центрального редута. Вам ясно?».

– Так точно!

– Выполнять!

Как только Гельмута увели, офицеры снова столпились у огромной штабной карты.

– Землянцы в Заречном форте? – спросил Свечникова комендант.

– Да, Николай Александрович. Пополняются. Правда, с Землянского уезда не все. Недостаток пополняется другими.

– Господь с Вами, Михаил Степанович! Новобранцы потом гордиться будут, что служили в этом полку! И, уже обращаясь к Будбергу: «Какие соображения по новым пушкам противника, барон?»

– Если они точно выгружаются у Подлесок, то корабельные пушки Канэ их там достанут. С Вашего разрешения я пойду на двор Леонова. Там у нас есть замаскированный НП на высотке. Оттуда всё хорошо видно. Дайте мне двух телефонистов. Огонь корректировать буду лично.

– Только не рискуйте понапрасну, Алексей Павловлович. Вы мне ещё очень нужны.

– Слушаюсь, Ваше превосходительство! Я могу идти?

– Да, Алексей Павлович. Зайдите к телефонистам и заберите двоих. Моим распоряжением. Другим господам-офицерам задачи ясны?

– Так точно, Ваше превосходительство!

– Тогда не смею вас задерживать!

Когда все покинули штаб полковник Свечников достал папироску и закурил.

– Михаил Степанович! Я Вас умоляю! Ради всего святого, откройте двери и форточку. Табак у Вас, извините…

– Да вот, грешным делом, решил трофейных попробовать. Действительно, гадость несусветная. Жжёной тряпкой воняет. – и Свечников, загасив, положил папиросу в пепельницу. – Своих закурим.

Достав из кармана коробку «Цыганка Аза» закурил снова.

– Ну, совсем другое дело! – улыбнулся Бржозовский. – Одесские? Родным потянуло.

Свечников, закинув руки за голову и откинувшись на стуле, загадочно улыбнулся: «Ваше превосходительство! А ведь Вам придётся ещё выносить благодарность за нарушение дисциплины».

– Это ещё кому? Опять?

– Командиру 155 миллиметровой батареи. Штабс-капитану Мартынову.

– Так он же в госпитале!

– Сбежал, Николай Александрович! Как есть сбежал. На батарее он.

Бржозовский засмеялся и, хлопнув себя по коленкам, воскликнул: «Ну не стервец, а?». Он покачал головой, ухмыляясь, а потом серьёзно добавил: «Дорогой Михаил Степанович! Как бы там ни было, а сейчас каждый человек на вес золота. Мартынов уже достоин „Святого Георгия“. И он его получит. Живой или мёртвый. Лучше, конечно, живой. А сейчас давайте ещё раз просмотрим наши позиции». И жестом пригласил Свечникова к столу и карте.

– Позиция у нас великолепна. Правда, активных штыков кот наплакал. Надеюсь во время обстрела казематы укроют. И продержимся мы гораздо более сорока восьми часов. Но потери неизбежны. И надо ещё раз крепко подумать. Итак – того, что поставили у Гончаровской гати, хватит?

– Думаю, хватит. – Свечников внимательно ещё раз посмотрел на карту. – Учитывая её протяжённость и болота вокруг, можно смело сказать, что широким фронтом немцы там наступать не смогут. Да и река Бобёр не маловажное препятствие. Как и пять рядов спирали Бруно перед позициями… тем паче Мартыновская батарея… три с половиной батальона и шесть эскадронов донских казачков… должно хватить. Плюс ещё поддержка крепостной артиллерии.

– Усцянки?

– Там вообще непроходимо. Батальона ратников за глаза хватит. Опять же – Мартыновская броневая батарея. Это её сектор.

– Сосня, Бялогронды, двор Леонова?

– Здесь сложнее, Ваше превосходительство. Там будет лобовая атака по сухому месту. Туда бы, Николай Александрович, батальонов пять. Да где ж их взять-то? Без резерва тоже никак… А в Довнарах всего семь. Знаете, что? А давайте самые боеспособные части, четыре-пять батальонов, поставим там? Смотрите, что получается: в цитадели – пять с небольшим. Плюс орудия крепости, так? Рядом, собственно в деревне Осовец и Плохово – три с половиной. В Гониондзе, за Бобром – полтора батальона ратников, батальон пехоты и семь сотен казаков при двух орудиях. И все связаны между собой грунтовками и насыпью железной дороги. При неблагоприятном развитии событий они могут легко поддержать Сосню.

– У меня замечательный начальник штаба! Что бы я без него делал?

В дверь постучали, и на пороге появился телеграфист с телеграфной лентой в руках: «Разрешите, Ваше превосходительство? Вам телеграмма».

– Так что ж вы стоите, батенька? Давайте, давайте её сюда!

Бржозовский бегло посмотрел ленту и задумался.

– Что там, Николай Александрович?

– Телеграф от командующего нашей 12-й армии. Предлагает помощь.

– У них самих там не слаще. – Свечников, не отрываясь от карты, продолжил. – Каждый патрон считают.

Бржозовский повернулся к телеграфисту: «Запишите, мой друг, и отправьте». Телеграфист вынул блокнот и карандаш. «Командующему 12-й армии. Имея в виду, что на флангах крепости спокойно, что вверенный мне гарнизон и артиллерия вполне сохранили боеспособность, и что нами удерживается Сосненская позиция, прошу не приносить лишних жертв для ускоренного освобождения крепости от осаждающего неприятеля. Бржозовский».

Эти слова надо было высечь золотом на скрижалях истории.