– Нет, для этого ее развернуть надо! Профессионально, но с каким-то стоном отвечала другая.
– Сейчас все трое кончат! – подумал Иван, и тут же почувствовал, что раньше их кончит и он сам. А также понял, что уже давно стоит он не в зале, а за спинами продавщиц и рука одной из них находится почти у его руки. Ничего уже не соображая, он сжал ее ладонь.
– Вы что? –испуганно спросила продавщица. Но опомнилась не совсем. Лицо ее продолжало гореть, голос был неестественно тихим.
– Померить бы надо, – почему-то сказал Иван, не понимая, зачем он все это делает.
- Пойдемте, – также шепотом сказала продавщица, но руку не отняла.
Они пошли. Как сомнанбулы, они двинулись к примерочной кабине.
– А рубашку? – опомнилась продавщица.
– Там все! – бессвязно бормотал Иван.
Кто из них запахнул занавеску кабины, он не помнил, разворачивая ее спиной!
– Господи! Что же я делаю! – только и услышал Иван. И больше ничего не слышал.
Все поняли только оставшиеся две продавщицы. Им было стыдно, и они вышли на улицу, закрыв дверь магазина.
Когда Иван вышел на улицу, ему тоже стало стыдно.
Он боком прошел мимо продавщиц, пробормотав:
– Спасибо. До свиданья.
– Заходите еще, насмешливо ответила одна из них.
…Иван Евгеньевич очнулся от неожиданного воспоминания. Давно это было. А может быть, и не было. Сейчас прямо не верится.
Жена держала над банкой сморщенный член.
– Ну, скоро ты?! Опаздываем!
И Иван Евгеньевич понял.
Наступила старость.
Обычная история
Летом дом этот на окраине поселка зарастал бурьяном, по самые окна и краска давно уже облезла с резных наличников, да и глянцевые некогда стены из добротных бревен покрылись сизым мхом. Зимой опять же по самые окна заметала его сугробами метель и протоптанных к нему тропинок, или просто человеческих следов не было до самой весны.
Давно умер дом. Умерла и его хозяйка Анна Михайловна и все те, кто жил когда-то в этом доме.
Могила Анны Михайловны тоже давно заросла бурьяном, в зимой снег вообще сравнивал ее с чистым полем, и не только потому, что давно уже никто не приходил к этой могиле, но и потому, что была Анна Михайловна похоронена не в общем ряду кладбищенских оград, а особняком, в небольшом отдалении. Такое на Руси наказание самоубийцам.
И хотя батюшка жаловал ее при жизни, даже помогал, но нарушить неписанное правило не мог. Тем более, что кладбище поселковое находилось при единственной в поселке церкви.
Лежит Анна Михайловна, успокоилась.
Лежит невдалеке, на этом же кладбище, дочь ее Лариса – отмаялась. И где-то на этой огромной земле, лежит, а может еще и не лежит, сын ее Павел.
Жив ли, умер ли, никто не знает.