Девушка, присланная оргкомитетом сопровождать детей в Партенит, держась одной рукой за поручень, заняв место в проходе, достала из раскрытой папки приклеенный на картон рисунок, где был предложен на обсуждение следующий ребус – из открытого окна автобуса, идущего по запруженной машинами улице по –пояс высунулся Буратино, показанный художником в предсмертной маске смеющегося безумца, который с распростертыми объятиями неказистых деревянных ручонок встречал уготованную ему участь.
– Ребята! – девушка взяла рисунок за края, сориентировавшись на полу подпрыгивающего автобуса и сдерживая равновесие неожиданными, будто танцующими движениями – Скажите, ребята, мешает ли Буратино другим водителям, которые едут по улице, тем что он высовывает руки из окна? Мешает или нет?
– Меша-а-а-ает! – был дружный приговор детских голосов, с воодушевлением встретивших учиненный сопровождающей женщиной экзамен.
– А вот здесь? – рисунок переменился. На этот раз Буратино перебегал проезжую часть на красный сигнал светофора с зажатым подмышкой букварем и высоко летящим позади алым бубончиком полосатой, похожей на чулок шапочки – Правильно ли переходит дорогу Буратино на этом рисунке?.. Посмотрите..Вот он бежит через дорогу, опаздывает в школу. Или же он нарушает привила?
– Наруша-а-ает! – синхронно грянули следующие на фестиваль дети, у многих из которых в руках были зажаты футляры с музыкальными инструментами, порою размерами своими не уступавшие самому детскому росту. Бегущий сломя голову на рисунке Буратино, по непонятным причинам проигнорировавший свист свесившегося из постовой будки постового, занял свое прежнее место в папке, чтобы перед глазами ожидавшей продолжения подвигов смешного человечка автобусной кампании появился Буратино, вопреки всем правилам противопожарной безопасности разводящий костер в лесу.
Через полчаса ходу по трассе Полысаев, крутивший баранку водитель, угрюмый и неандертальского вида фигуры, замеченный Васинцевым из окна, остановился у площадки с кафетерием. При кафе работал маленький прозрачный из-за стекольных перегородок магазинчик, где можно было купить бутылку воды. Воду в старой алюминиевой фляжке Полысаев держал для другого случая, толком не зная наступит ли такой когда-либо или нет.
Вернувшись от магазина к автобусу, Полысаев остановился подле выбравшейся наружу выкурить тонкую сигарету женщины из оргкомитета, принеся в руке еще и несколько пластиковых стаканчиков, предложив ей выпить холодного лимонада. Женщина с охотой согласилась, приняв стакан и надев со лба темные очки – солнце резало глаза неимоверно – в свою очередь предложив Полысаеву сигарету.
– Интересная у вас работа – похвалил Полысаев – Возиться с детьми, я бы так не смог.. Честное слово, не смог бы. Вы их будто гипнотизируете своими играми.. Да.. Удав и обезьянки.
– Ну, дети любят когда все обращено в игру – Тамара, именно так звали молодую женщину, взяла себя под локоть и выпустила в сторону медленно растворившийся в воздухе дым – В этом весь секрет. Если хочешь завладеть детским сердцем – думай как ребенок.
– Все равно это сложно. Казалось бы, чего? А нет, сложно.. Найди подход и завлеки, иначе ничего не выйдет, не наладится.
– У вас другой подход – к технике.
– Да, но техника совсем другое дело. Ее как смастерил, так она и поехала. Техника послушная, когда ее знаешь, когда умеешь с ней обращаться.
– В каждой профессии, стало быть, есть своя семечка – Тамара закончила пить и отдала Полысаеву опустевший стаканчик
– Хотите еще? – шофер отвинтил крышку, выпуская собравшийся под ней газ – Насчет каждой профессии – это верно. Это вы верно, конечно.
– Спасибо.
– Уважаемая! – Полысаев постучал в окно ехавшей на заднем сидении тучной матери одного очень подвижного и звонкоголосого ребенка, мальчика, который не вез с собою инструмента, так как играл на фортепьяно. Капли пота были заметны на висках дамы. Видно жара и духота салона вконец допекли ее – Предложить вам лимонада?
Посоветовавшись с сыном, она взяла, в конце концов, два стакана – себе и ему. Разбудив спящего с открытым ртом в костюме бегуна Кандинского, Полысаев сделал пропозицию и ему прополоснуть в горящей иссохшейся глотке, после чего Кандинский сбегал к кафетерию и принес в оттопыренном кармане олимпийки запотевшую бутылку холодного пива.
Что ни говори, а в автобусе Полысаева собралась путешествовать к морю интересная компания. Дверь закрылась, завелся мотор и компания эта продолжила свое нескучное шествие по горным узким дорогам, выливая из окон по сторонам и оставляя позади наслаиваться в пьянящем воздухе гроздья звуков и затяжных нот исполняемой всеми хором песни.
Когда на побережье, насколько хватало обзора, море, бескрайне разошедшееся во все стороны, побороло цветом темно-синего оттенка, все более усиливавшегося с глубиною уходя к горизонту, все другие цвета и раскраски – белесо-серого песка, полосатых пляжных зонтиков, коричневых запыленных дорожек, вьющихся к пляжу со всех сторон и черных пятен асфальтовых площадок – Ботанический сад в Никите был оплотом лишь одного-единственного, обнимавшего по сторонам всякого оказавшегося на его территории, зеленого цвета буйно стремящейся из-под земли полной соков и сил растительности. Природная красота и завершенность любой, самой дикой и причудливой флоры, переходя от деревьев к кустам, от кустов к непроходимым изгородям и бережно остриженным клумбам, от нависавших каскадов тянущихся раскрытыми бутонами к солнцу цветов к спрятанным во влажность пахучей и звенящей своими запахами тени белым открытым беседкам, прикрытым пятипалыми листами и утолщениями лиан – все в сочетании с приданной в добавок человеческими руками гармонией и ухоженностью любого из уголков сада, мозаично складывалось в единое полотно.
Из всей привезенной Полысаевым группы лишь только один баянист Кандинский не изъявил желания отправиться в прогулку по саду, предпочтя вместо того остаться самому в автобусе и проводив всех взмахом появившейся в окне руки, разместиться в ряду задних сидений и попытаться уснуть. Мальчики преподавателя, выступившие на открытии фестиваля, превзошли все возложенные на них робкие надежды, сыграв на удивление складно и без случайных оплошностей, дав тем самым законное право Кандинскому отметить такое существенное в его практике достижение и, возможно даже некий творческий взлет, после чего Кандинский почувствовал легкое недомогание связанное с головокружением, что было списано всеми на вероятные последствия перегрева на солнце.
Шагая рядом с Тамарой по дорожке, стелившейся вокруг неширокого изогнутого палитрой пруда с островерхими лилиями, стоящими в воде, словно вылепленными из крема, Полысаев заметил как девушка, прикрыв глаза, втягивает носом воздух и тут же сам ощутил дошедший до него аромат, который струился от ограждавших дорожку слева похожих на сирень кустов и оранжевыми пучками прижатых друг к другу с братский любовью круглых ягод, обвитых лепестками.
– Как хорошо – Тома улыбалась робкой , едва заметной улыбкой, посмотрев на Полысаева – Чувствуете какой запах?..Этот воздух можно пить!
Ответив что запах чудесный, Полысаев запретил двум пацанам из числа своих пассажиров, подошедших к дереву и наклонивших ветку, рвать ягоды и вообще прикасаться к растениям, окликнув их так, как он привык приструнивать собственного сына. Оставив куст, дети вернулись на гравий тропинки и заспешили догонять остальных, собравшихся на площадке, обсаженной полукругом зеленых однообразно-голых стволов бамбука. Матрешка- мать пианиста приготовилась фотографировать выстроившуюся перед нею хохочущую и ставящую друг другу рожки свору, пригласив занять в кадре место и Полысаева вместе с Тамарой. Вежливо поблагодарив, Полысаев отказался, тогда как Тома, сняв очки и опустив руки за спину встала позади всех, чуть склонив голову набок, улыбаясь беспокойными в преддверии снимка губами.
Услышав легкий шорох, Полысаев краем глаза заметил как ветви низкорослой пальмы с широким волосяным стволом зашевелились и стараясь остаться незамеченными, ступая по траве, на песок вышли двое державших в руках пакет юнцов, которые поскорее постарались смешаться с толпой во избежание незамедлительно последовавшего бы при обнаружении их отлучения наказания.
Полысаев подозвал обоих к себе и приказал мальчишке, прятавшему пакет за спиной, открыть его и показать содержимое, добытое, в чем он ни капли не сомневался взглянув нв детские лица, противозаконным путем.
– А ну, показывай чего вы там насобирали – Полысаев поправил у мальчишки ворот рубахи, стараясь не вызвать у того чувства страха или вины – Чего нарвали?
– Мы не рвали – дал за товарища ответ нахмуривший брови соучастник, который в свободное от браконьерства время здорово играл на виолончели.
– Давай-давай.. Покажи пакет – Полысаев протянул руку, ожидая пока мальчик сам, без принуждения выполнит его просьбу.
– Мы ничего не рвали. Честное слово – прикрытый пакет появился из-за спины.
– Не рвали, так тем более, чего боишься показать? Я ведь не отниму, просто раскрой пакет и дай мне посмотреть.
Ребенок, державший пакет, обернулся на подошедшую к ним, заметив напряженный разговор Тамару.
– Что у вас тут стряслось? И кому будем сегодня промывать желудки марганцовкой?
– Они двое лазали в сад, пока мы тут развлекались фотографированием – Полысаев указал рукой в направлении того места, откуда вышли дети – Притащили что-то в пакете и не хотят показывать.
– Ребята, разве вы не знаете что нельзя ничего рвать в саду? – Тома наклонилась к прятавшим глаза детским лицам, опершись руками о чуть согнутые в коленях ноги – Из-за вас у нас всех могут быть неприятности.
– Да ничего мы не рвали – державший скрученный пакет школьник развернул грязные складки и перевернул его, вытряхивая содержимое на песок
– Мы нашли червяка – сказал его приятель и ткнул носком ботинка на выпавшее к ногам стоящих черное, короткое, сантиметров двадцати, извивающееся в слепых поисках тельце. Похожее на змею ележивое существо с огромной для такого коротышки треугольной плоской головой, крутилось на месте, дергая по сторонам подвижным, сливового цвета хвостом, то тычась в него царапавшим по песку рыльцем, то распрямляясь во всю длину, точно с какой-то из сторон ему привиделась грозящая своим приближением опасность.
– Червяк ползал в кустах – мальчик, опорожнивший пакет, присел на корточки – Сначала я подумал что он дохлый.
– А разве это не змея? – с омерзением глядя на движения твари, девушка отступила на шаг назад, едва лишь та шлепнулась из пакета на землю, но потом переборола в себе первоначальный страх и нагнулась, рассматривая пойманное детьми существо поближе – Почему вы решили что это не змея а червяк? И вообще, кто позволил вам трогать его руками? Может быть он опасный!
– Нет, он не фига не опасный – подобранной с песка палочкой червяк получил легкий, но чувствительный укол в бок. Поблескивавшее полосатой кожицей тельце с тупоносой мордочкой дернулось, отражая атаку и треугольная голова тотчас же схватила посмевшую докоснуться до него палочку. Отдернув руку, мальчик отпрянул назад, заставив вздрогнуть не только Тамару, но и самого Полысаева.
– Не трогай! Не трогай его!
– Он слепой, он ничего не видит. Вот, смотрите. – потрепав палку, существо свернулось в клубок и застыло в неподвижной, ожидающей чего-то позе.
– Все равно не трогай. – Полысаев рукой отогнал мальчишку подальше от черно-маслянистого кольца – Откуда ты знаешь что он не видит?
– А у него нету глаз, как же он может нас видеть? Голова есть, а глаз нет.
Присмотревшись, Полысаев отметил про себя что ребенок прав – глаз у необыкновенной змеи или чего-либо похожего на таковые у нее не было.
– Я предлагаю отнести его и выпустить обратно в траву – сказала Тома – Пусть ползет туда, где его жилище. Раз у него нет глаз, он может погибнуть на песке или дождаться пока его кто-нибудь раздавит.
– Птицы быстрее заклюют – вставил Полысаев
– Вы не могли бы отнести его и выбросить назад? – на этот раз уже девушка обратилась к мужчине. В ее голубых, чуть раскосых глазах зажглась тревога.
– Да, конечно – Полысаев присел, соображая как бы выполнить просьбу и поискал взглядом вокруг себя ветку подлиннее – Давайте отпустим его домой.
Прошелестев по зажатым в траве листьям, в их сторону потекло длинное и черное, точно вздувшаяся тень от человеческой руки, более метра длинною и увенчанное широким ромбовидным приплюснутым кулаком. В несколько мгновений преодолев расстояние до сидящего спиной к кустам ребенка, огромный, толщиною в обхват руки червь обвил его левую ногу и широко раскрыв пасть впился в помазанное зеленкой на месте ссадины колено заверещавшего в ужасе малыша. Вскочивший на ноги Полысаев, отдернув зв себя Тамару и виолончелиста, увидев предсмертный ужас в глазах бьющегося на земле несчастного, заметил еще две черные полосы, плавно скользившие через бордюр на песок, а затем еще две. Попятившись назад, Полысаев посмотрел на продолжавшую позировать перед камерой группу школьников. Несколько человек с интересом смотрело в их сторону, не соображая что же там такого происходит. Когда через несколько секунд количество прибывающих со стороны прикрывавшей их зелени червей перевалило за десять, Полысаев толкнул Тамару и мальчишку вперед себя по направлению к остальным, прошептав им «бегите!» и закричал изо всех сил тем, кто стоял в стороне и еще не представлял возникшей вдруг для них угрозы – «Бегите! Бегите!!» – но никто не сдвинулся с места. Размахивающий руками водитель автобуса вызывал улыбки и удивленный смех своими дикими выкриками, только у бегущих к ним женщины и виолончелиста были чересчур бледные лица.
Поднявший ногу Полысаев приготовился раздавить первую же тварь, осмелившуюся приблизиться к нему на расстояние удара. Он замер в одиночестве у окраины площадки с бамбуковой рощицей, издалека став похожим на болотную цаплю. Несколько головастых черных гадин, по бокам у которых налипал оранжевый песок, окружили человека, опасливо скользя по кругу, словно установив его нахождение по запаху, и подбирались все ближе и ближе, готовясь напасть в любую минуту.
– Господи Боже!! – толстуха с фотоаппаратом вздернула руками и кинулась выдергивать из толпы своего онемевшего на мгновение сына, который заметил продолговатые тела из-за чужих спин – Смотрите как много змей!!
– Змеи!! Змеи!! – толпа кинулась врассыпную, не слушая приказов пытавшейся образумить их и отогнать к ограде Тамары. Она металась среди вопящих от внезапно обуявшего их страха детей, не в силах предпринять что-либо и прекратить панику.
Две девочки неожиданно отделились от группы. Увидев ползущие на них тупоносые слепые рыльца, что двигались вдоль бетона ограждения, они показали червям спину и помчались вое с площадки, истошно крича и призывая визгом на помощь, перепрыгнув парапет, по колено в высокой траве, одна за другой, хватаясь руками за ветви и землю, намереваясь укрыться среди белых колонн пустой мраморной беседки. Конический купол ее ясно просматривался сквозь ограждавшие строение лезвия листьев финиковой пальмы.
– Нет! Уйдите из травы! – Полысаев носком серых летних туфель шаркнул облачко песка в сторону особо близко подобравшегося к нему змея – Тамара! Не пускайте их в траву!.. Не пускайте никого в траву!!
Поняв что хочет втолковать ей шофер, женщина повернула перекошенной лицо к беглянкам.
– Назад! Девочки назад!! – но перепуганные дети и не думали останавливаться.
Мать пианиста, заслоняя того всем своим широким телом, с приплясывавшей от резких движений грудью, споткнувшись о чью-то ногу едва не рухнула на землю. Она отходила каждый раз в противоположную сторону окруженного бетонным шлейфом кольца площадки, как только черви меняли направление, резко изгибая бескостные тела, двигаясь в их сторону.
– Уберите их! Кто-нибудь, прогоните же их обратно!!
«Мамочка, он ползет на меня! Пошел прочь!! Пошел прочь!! Он укусит меня, укусит! Не убегай! Никто не разбегайтесь! Соберитесь все в кучу! Все ко мне! Там еще один! Смотрите, еще один!»
Решившись раздавить вьющегося почти под самой ногой чуть короче всех остальных, но такого-же головастого червя, Полысаев задумал пробиться к затихшему на земле мальчику, переставшему орать и содрогаться в истерике, взять его на руки и вынести, выведя и всех остальных за собою в верхнюю часть Сада.
Червь, укусивший мальчика исчез, оставив на его колене бардовую, стекшую по голени тонкой струйкой крови отметину.
Нога ударила в песок, не задев морды, успевшей вовремя увернуться, лишь пришибив посередине отпрянувшее в сторону тельце, свившееся в клубок.
Проворный, гад! Полысаев отступил на два шага в сторону – может быть мальчишку удастся вытащить, ухватив за ворот – но неожиданно пружиной выпрыгнувший к его ноге червь укусил Полысаева, причинив неимоверную жгучую боль, прокатившуюся разрядом тока по всему телу, обвил хвостом атакованную ногу и сколько бы не пытался сбросить его и освободить ногу закричавший от боли несчастный, червь словно присосавшись к коже через разодранную ткань штанов, оставался висеть на нем, сжимая и скручивая сливовые кольца до тех пор, пока появившееся кружение в голове и собравшаяся темнота перед глазами не приказали Полысаеву перестать бороться за свою жизнь и не положили его, оглушенного и разбитого словно бы ударом, навзничь.
Комната, милостиво отведенная директрисой под келью сторожа, была приспособлена к обитанию в ней человеческого существа добавленными одна за другой в интерьер, по капле, деталями обжитости чередовавшихся здесь сторожей, предшественников Васинцева. Перечисление предметов быта, составлявших общую картину меблировки сторожки, не заняло бы большого списка и уж наверняка не произвело бы впечатления на персону, привыкшую к домашнему уюту и к пусть не фешенебельному комфорту, то уж к условиям соблюдения чистоты и порядка однозначно, однако для Васинцева, не ожидавшего никак что в его распоряжении окажутся раковина с умывальником, сбитый накрепко гвоздями книжный шкаф, потрясающе потертый, но исправный диван и соединявшийся с внешним миром посредством выведенной в окно медной проволоки цветной телевизор, вся убогость и представшая на первый, неразумный взгляд захудалость вверенного ему помещения, не смогли противостоять логике того суждения, что при других обстоятельствах, не имея всего этого, каждая проводимая здесь ночь одевалась бы в режущие спину латы неудобств и темное решетчатое забрало отсутствия каких-либо, кроме снотворных книжек, развлечений.
Одна, массивная и тяжелая, дверь сторожки выводила во внутренний двор, где едва отперев ее в лицо выходящему разила струя теплого кислого запаха неочищенных с прошедшего вторника машиной мусорных контейнеров, отчего Васинцеву, получившему перед выходом в первое ночное дежурство тысячу предостерегающих его в основном наставлений, рекомендовано было пользоваться другой и последней на этот раз дверью, что отпиралась прямиком в холл и была соседкой двери гудящего денно и нощно потоками низвергающейся воды просторного, с восемью отделениями кабинок и четырьмя рукомойниками туалета.
Поставив принесенную из дому сумку на стол возле набитой скуренными сигаретами жестянки из-под кофе, Васинцев прогремел связкой ключей, торжественно врученных ему по завершении инструктажа, выставил из сумки в баночке и газетном свертке продукты, зубную пасту, щетку в футляре, бритву с туалетной водой и несколько учебников, после чего решил отправиться на осмотр опустевших к семи часам вечера владений, среди которых ему предстояло провести последующую дюжину часов времени.
Широкий темный холл с прогалинами высоких, довоенного стиля окон, куда Леня попал отперев внутреннюю дверь и выплеснув прямоугольник света на шашечное чередование напольных гранитных плит, переходил в загадочно гудящий в тишине опустевшего здания, отдавая от себя назад шлепание каждого шага, лестничный пролет, где ступень за ступенью, если приглядеться повнимательнее или просто включить свет, были искусно выложены разноцветной мелкой плиткой, увековечивая каждую из них, поднимавшихся к решетчатому окну пролета отдельной, пускай и простенькой в исполнении, но все же отличной картинкой узора.
Поднявшись по лестнице на второй этаж, Васинцев оказался в полуокружении запертых, неприязненно и молчаливо встретивших его кабинетов, где за дверью каждого скрывался распознаваемый без труда по табличке класс по роду проводившихся в его стенах занятий. «Моделирование» – прочел Васинцев на первой двери и взглянув на луну за окном в чистом ночном небе передвинулся к следующему кабинету. Прибитая на дверь табличка распространялась о том, что имеет удовольствие каждый день за просто так слушать гремящие по коридору спевки хоровой группы. Не моя стихия, подумал Васинцев, миновав «Кройку и шитье», «Кукольный театр», «Ансамбль народных инструментов» и оказавшись у последней двери левой половины этажа, обнаружил что за ней скрываются владения мокроносых гроссмейстеров. «Шахматы» – было написано на двери. Нет, шахматы отложим до более удобного случая. Достав из пачки сигарету, он светом вспыхнувшей спички озарил притороченный канцелярскими кнопками к стене рисунки, где преобладающим в тематике был натюрморт с вазой и двумя, как показалось Васинцеву, абрикосами, хотя на некоторых работах они больше напоминали спелые яблоки или крупные мандарины.
Раскурив сигарету, подошел к окну. По улице ехал грузовик в свете фар. На углу противоположного дома играла яркая неоновая ленточка готовящегося к закрытию кафетерия. Город затихал, отходя ко сну и ничто не могло нарушить заведенного много лет назад привычного распорядка.
Убравшись со второго этажа назад, под высокие потолки каменного зала, юноша прошествовал вниз по лестнице, заглянул в уборную, где на всю ночь оставался гореть свет и распахнув створку двери черного хода вышел наружу.
Кусты жасмина спускались вниз к металлической ограде, останавливаясь с обеих сторон асфальтового въезда подле запертых на навесной замок ворот. В обязанности Васинцева входило также отпирать этот замок и распахивать ворота, пропуская к контейнерам приехавший увезти мусор грузовик ранним утром, когда озноб в лучах рассвета, вежливо раскланиваясь, обещает полуденную жуткую жару.
Подойдя к сетке прутьев, фонтаном выходивших из нижнего правого угла одной из половинок ворот, неплотно прилегавшей к другой, Васинцев достал еще одну сигарету, пятую или шестую уже за вечер, облокотившись на металл и взяв одну из жил арматуры пальцами, рассматривая пробегавшие справа налево и сворачивавшие вниз по улице слепившие его фарами автомобили. На том углу перекрестка зорко следил за всем оранжевый глаз сигнализации оставленной в покое людьми фруктовой лавки. Интересно, размышлял куривший Васинцев, есть ли сторож в овощном магазине? Еще раз всмотревшись в темные стекла витрины, юноша решил все-таки что никого там, должно быть, нет и за все работает одна включенная кнопка сигнализации. Стрельнув разлетевшийся бисером огоньков окурок об асфальт улочки, Васинцев повернул назад, проведя рукой по ветвям пахнущего сладким жасмина и закрыл за собою дверь в сторожке. Впереди была еще целая ночь.
Поезд Маши подошел к перешейку, связывающему материк с полуостровом, слегка снизил скорость и зачарованный светом поцелуев из окон промчавшегося в обратном направлении встречного состава, поспешил стучать колесами меж расстилавшихся по обе стороны от него водных пространств, плохо различимых в темноте и державших на поверхности сброшенные перья разбившегося о воду лунного света.
Сутулая мать маленькой спящей девочки, расквитавшаяся за дорогу с полусотней книг на телефоне, подтянулась на носочках, так как росту была низкого и поправила прикрывавшую тонкокостное тело дочери простыню.
Вскоре проскользившая вдоль запертых дверей купе проводница объявила название приближавшейся станции. Поезд, заскрежетав по рельсам, начал медленно останавливаться и долго ползя на малом ходу, наполняясь гомоном готовившихся высадиться ездоков, наконец стал у короткого перрона, переполненного в свете фонарей продавцами фруктов, пива, сушеной рыбы и домашнего вина. Маша услышала разноголосую, выкликавшую и предлагавшую наперебой принесенный и протягиваемый в окна товар речь людей подле поезда, в голосах которых преобладал родной ей язык, но были еще и непонятные, звучавшие странно и непривычно слова.
На вокзал Симферополя поезд прибыл уже за полночь.
Длинное серое строение, перешедшее в башню со шпилем, оказалось зданием вокзала, освещенного светом прожекторов – конечной станцией пути глядящей в окно девушки. Заметное по сравнению с другими станциями оживление, которое сразу бросалось в глаза, говорило о том что ошибки быть не могло и это действительно город. Группы людей, ожидавшие прибытия поезда на платформе, разнящиеся с одинокими настороженными фигурами таксистов, равномерно поделились, едва только поезд поравнялся в заездном тоннеле подножками ступеней с коркой переплетенного металлом асфальта, разошлись в обе стороны по ней, следуя цифрам номеров, заклейменных белыми квадратами на вагонах.
Маша достала примятую за многие часы езды дорожную сумку. Люди в купе еще спали. Она вспомнила что ехать им было до Балаклавы. Стараясь не разбудить их, тихонько открыв и вернув назад за собою дверь, она прошла по коридору к к распахнутому наружу выходу и подождав пока проем, занятый чужими сумками освободится, держась за поручень и чувствуя наполнявшее ее грудь волнение, сошла на землю, заранее еще в окно разглядев лица пришедших ее встречать тетки, муже теткиного, их сына Виктора, который дразнил ее в прошлый приезд «скелетоном» из-за худобы и еще кого-то, бывшего с ними тут же, которого она не знала или не могла припомнить.
Ну вот она! Ну вот она, красавица наша! – поцеловав вышедшую к ним племянницу в губы, тетка обняла ее крепко и улыбаясь блестевшими в темноте крупными не ровными зубами отодвинула от себя, держа за руки и любуясь Машей.
Оправившись после случая с Эрне, уложившего того на больничную койку, Верезин решил больше не пытать судьбу, после каждого подарка которой на голове появлялся лишний седой волос, и хотел было отказаться возить немцев, но неожиданно для него Хельман запротестовал и выдвинул ультиматум – или водителем их будет Верезин, или они немедленно возвращаются назад в Германию, расторгнув устный уговор проживания в доме отца их друга.
Ладно, подумал Верезин обо всем этом, так тому и быть…
Рано утром, когда решено было наведаться в больницу к Эрне, для чего с вечера вчерашнего дня Верезин-старший накупил на рынке целую сетку фруктов, в дверь квартиры позвонили, и он послал младшего сына Митю открыть, потому как сам в тот момент следил за поднимавшейся в турочке пенкой кофе.
– Митя, сдраствуйте! – Хельман вошел в открытую ему дверь и весело улыбаясь, точно только что он нацарапал на стене похабное слово, пожал парню руку – Очень корошо сичас иду по улице, иду херр Ферейзн домой. Погода корош. Сонце очень корош!
– Молодец, экзамен по русскому сдал. Снимай ботинки.
Хельман снял обувь, с трудом приученный этому семейством Верезиных, которым поначалу приходилось мыть за ним полы по сотне раз на день. Гость объяснял что у себя дома не снимает ботинок. Верезин спрашивал – как же он тогда ходит по коврам, на что Хельман отвечал, мол, если на улице очень чисто, то можно не снимать.
Разутый немец, не трогая с головы бейсбольной шапочки, в темных очках, таящих в себе опасность разбить лоб в затемненной прихожей, заглянув в зал, зашел на кухню.
– Херр Ферейзн! – в знак приветствия Хельман вскинул обе руки – Добрый утро! Кофе очень-очень корошо, аромат, значит фатер Ферейзн кукне!
Верезин улыбнулся неровными желтоватыми зубами.
– Давай, садись-ка кофе пить. Блинчики покупные, но съедобные.. Митька, и ты садись с нами. Умывался?
– Умывался – ответил младший Верезин.
Розлитый по чашкам черный кофе, с ободком украшавшей его пузыристой пенки, наполнил кухню будоражащим ноздри горьковатым запахом, прогонявшем дремоту и лень. Сделав по нескольку глотков, Хельман с Верезиным встали и отец Мити, выложив пакет с фруктами из холодильника на стол, пошел переодеться в более приличную рубашку, в которой не стыдно было бы появиться в людном месте. Через десять минут оба уехали.
Митя Верезин допил кофе, посидел немного, смакуя последние его капли, затем помыл и свою и две оставленные чашки. Вытерев со стола рукой, прошел к себе в комнату и сел на диван. Мысль его усиленно работала в направлении того, что неплохо было бы оторваться сегодня от заваливших компьютерный стол книжек и провести день, или хотя б полдня в компании, дав таким образом разрядку бешено вбиравшему информацию несколько последних недель мозгу. Поступление в университет изрядно вымотало парня.
Посчитав наличные деньги, составлявшие все его сбережения на этот час, Митя остался удовлетворен суммой, которой с лихвой хватит на пару бутылок марочного молодого вина и положив все до копейки в карман, он взял телефон и не раздумывая набрал хорошо знакомый номер.
– Алло? – трубку на том конце взяла девочка.
– Алло, сопливая , а ну-ка верни телефон своему братцу.
– Митя, это ты?
– Нет, это Дед Мороз, который остался без работы на лето – ответил парень, любивший перебраниваться с острой на язык школьницей, сестрой Васинцева, по телефону – Вы ищете аниматора на пляж?
– Вот дурак.. А ты чего звонишь?
– Потрепаться с другом – святое.
– Жалко – услышал он – зря понапрасну потратил время – Лени нет дома.
– А где же он может быть в такую рань?
– Можешь себе представить – он устроился на работу сторожем. Буквально только что и стережет э-э-э..Дом детского творчества, так что-ли.
– Устроился на работу? – для Верезина это была потрясающая новость.
– Да хочет протянуть до занятий.
– Странно, – произнес удивленный услышанным Митя Верезин – как же это ему удалось, он же такой ленивый пингвин?
– Сама удивляюсь – ответила десятилетняя девочка – В прошлом году он продавал арбузы, так у него стащили из-под носа чуть ли не стопицот штук.
– Я помню как это было.
– А тут целое дело – сторожить.
– Может быть все еще обойдется.
– Ох, скорее бы он уже обучился разговаривать на английском, может хоть тогда будет толк.
– Знаешь что, – Митя был сокрушен рассудительностью и житейской логикой маленькой девочки – ты мне слей, пожалуйста, за большое толстое эскимо адрес его работы, где находится этот детский центр, а я загляну к нему сегодня и заодно проведаю как там у него дела.