Исповедь из преисподней. От сумы и от тюрьмы не зарекайся

А там за бугром

Здесь надо отметить, что казнь невинных не является национальным достоянием России. Безвинно убиенных, к сожалению, было немало во все времена существования цивилизации.

Например, в 1921 году суд присяжных вынес ошибочный приговор рабочим Николе Сакко и Бартоломео Ванцетти. Они обвинялись в убийстве кассира и двух охранников обувной фабрики. На судебном процессе показания свидетелей расходились: кто-то видел только Сакко на месте преступления, кто-то только Ванцетти, одни говорили, что вообще для них эти люди незнакомы, другие – что на месте убийства были точно не они.

Но суд игнорировал все показания, так как решение уже было давно продумано. Дело в том, что Сакко и Ванцетти были рабочими-анархистами, которые постоянно устраивали демонстрации и подговаривали рабочих бастовать, и от них решили избавиться. Их признали виновными и казнили на электрическом стуле.

Только в 70-х годах была произведена баллистическая экспертиза, которая развеяла поклеп на Сакко и Ванцетти. 23 августа 1977 года губернатор Массачусетса Майкл Дукакис издал официальное заявление, в котором признал, что казненные рабочие были невиновны.

В 1922 году был казнен через повешение Колин Кэмбелл Росс, владелец бара в австралийском штате Виктория. Его обвинили в убийстве двенадцатилетней Альмы Тиртчке, чье бездыханное тело нашли на темной неприглядной улочке недалеко от бара Росса. Были допрошены бывшие работники бара, которых Колин вместе с братом уволил, как только выкупил заведения. Они были озлоблены и утверждали, что собственными глазами видели, как Колин насиловал и душил девочку.

Показания «свидетелей», впрочем, разнились, и решающей уликой стал клок волос, который нашли на кровати Росса. Он утверждал, что это волосы его любовницы, однако его признали виновным и приговорили к смертной казни через повешение.

За день до казни Росс получил анонимное письмо, автор которого просил прощения за то, что Росс оказался на его месте. Это письмо нашли на следующий день после казни, но никто ему не поверил. Лишь в 1997 году Институт судебной медицины установил с помощью экспертизы ДНК, что злосчастный клок волос не принадлежал убитой Альме Тиртчке.

Интересно, напишет ли какой-нибудь аноним письмо Александру Старожилову, если в действительности в злодеяниях, в которых был обвинен он, виновен кто-то другой?

В марте 1952 года в тюрьме Кардиффа был казнен через повешение за убийство работницы ломбарда Лили Вольперт моряк торгового флота Махмуд Хусейн Маттан.

Лили была найдена с перерезанным горлом в районе доков. Проверяли квартиры всех моряков, и у Маттана была найдена сломанная бритва и туфли с кровью на каблуках. Других доказательств не было, но все сослуживцы Маттана утверждали, что видели, как он заходил в ломбард и выходил оттуда уже с трупом на руках, который он нес в район доков.

Дело в том, что за каждое показание против Маттана семья погибшей объявила награду в размере 200 фунтов стерлингов. Показания 12-летней девочки, видевшей, как Лили насильно ведет какой-то другой мужчина, а не Маттан, проигнорировали. Только в 1998 году приговор был пересмотрен по прошению родственников Маттана.

Данные взяты с сайта: https://sobesednik.ru

Мелендес-Колон был обвинен в убийстве в 1983 году. Как оказалось, он был обвинен в основном из-за показаний двух преступников, одного из которых принудили дать показания против Мелендес-Колона с помощью угроз. В его деле не было никаких физических доказательств, которые связывали бы его с этим преступлением, однако на момент вынесения приговора, судьи посчитали показания двух преступников достаточно убедительными для того, чтобы приговорить Мелендес-Колона к смертной казни.

Ранее в публикации упоминалось, что в США около ста человек, приговоренных к смертной казни, были оправданы. Рэй Крон отличился тем, что он был сотым человеком, приговор о смертной казни которого был отменен. Он был осужден в 1992 году за убийство официантки в баре в штате Аризона. Усугубило дело то, что власти решили накинуть ему в «резюме» похищение и сексуальное насилие.

Что самое удивительное, для того чтобы вынести приговор Крону, судьям понадобилось лишь три с половиной часа, а сам Крон получил кличку «Убийца с кривыми зубами» (Snaggletooth Killer). Однако в 2001 году судья приказал сделать новый тест ДНК на кусочке одежды жертвы. Тест показал, что Крона не было на месте преступления на момент его совершения. ДНК совпало с ДНК другого мужчины, который уже и так находился за решеткой. Крона отпустили в 2002 году, после того как другой мужчина, который отбыл срок за изнасилование, признался в совершении этого убийства.

Данные с сайта: https://bugaga.ru/

В этом печальном списке совершенно особое место занимает американский подросток Стинни Джордж. Он стал самым юным смертником XX века – на момент казни ему не исполнилось еще 15 лет. Джорджа судили по делу об убийстве двух девочек – 8 и 11 лет в 1944 г. Преступление было совершено в городке Алколу в Южной Каролине. Он был разделен железной дорогой на две части – ту, где жили белые, и ту, где жили темнокожие. Стинни Джордж был из второй половины, куда погожим мартовским деньком решили съездить на велосипедах за цветами две девочки. Их тела впоследствии нашли в канаве, а Джордж, по версии следствия, оказался последним, с кем они общались. Разбирательство длилось всего три месяца, родители темнокожего подростка были вынуждены бежать из города, бросив сына. Скорым был и суд – ключевые показания дали полицейские, которые уверяли, что фигурант дела признался им в убийстве. Присяжные за десять минут совещания признали Джорджа виновным. 16 июня 1944 его казнили на электрическом стуле.

Спустя семьдесят лет выяснилось, что юный смертник перед казнью плакал.

Вернулись к этому делу лишь в 2013: о невиновности Джорджа заявил его сокамерник. До этого предположения о судебной ошибке легли в основу романа Дэвида Стаута «Скелеты Каролины» и фильма «83 дня». В 2014-м состоялся повторный судебный процесс. Стинни Джорджа оправдали – посмертно.

Данные с сайта: https://diletant.media

Не зарекайся

Но не зарекайся… подтверждение этой фразы не заставило себя долго ждать. Лето 2010 года. Я на допросе в Иркутском областном храме правосудия. Идет процесс судебного следствия по уголовному делу банды Алексеева—Старожилова. В клетке сидят подсудимые, наверное, человек шесть-семь. Установив мою личность и, сверив данные паспорта, судья спросил, знаю ли я кого-нибудь из подсудимых. Я начал приглядываться. Лица парней в обезьяннике, так мне во всяком случае показалось, с очень большой натяжкой можно было назвать просветленными и интеллигентными. Только Андрюха Говорунов да Сашка Старожилов отличались от остальных. Правда вид у Александра был замученный, но не подавленный. А Андрей Говорунов сидел на стульчике в сторонке, не в клетке, на лавке. Такое пространственное расположение резко контрастировало с условиями присутствия в зале судебных заседаний других арестантов. Я невольно задумался. Чем же можно объяснить такие привилегии? И конвой его возил отдельно от других обвиняемых. Наверное, потому что тот активно сотрудничал со следствием. На самом деле, его быстро сломали и… поехало, понеслось… Андрей был такой же розовощекий, как и на воле, как в гостях у своего брательника Славки, моего соседа по двору на Коммунистической улице.

Мои размышления прервала гособвинитель, задав мне сразу несколько разных вопросов. Я отвечал. К примеру, я сказал, что Андрей Говорунов не мог участвовать в ряде убийств по якобы заказу Сергея Алексеева. Так как я достоверно знаю, что задолго до этих событий Сергей Алексеев, которому приписывали создание банды №1, еще в 2002 году прогнал от себя Андрея Говорунова. Он мне сам говорил, что тот поступил очень некрасиво, кинул кого-то на бабки. Я никогда не вдавался в подобного рода подробности. Но от других серьезных парней слышал подтверждения такому раскладу. Цена вопроса была десять тысяч долларов США, которые Говорунов нагло присвоил себе.

– Что вы знаете о преступной деятельности Сергея Валерьевича Алексеева?

– Мне о чем-то таком неизвестно. Более того, мы с Сергеем занимались рядом научных разработок. У нас одна вузовская специальность. Этому есть подтверждения – несколько патентов России на изобретения в области экологии. Алексеев эрудированный человек. С ним можно было разговаривать на любые темы. Например, об истории и эпохальных событиях. О жизни и о житейских проблемах, наконец.

– Но ведь вы, занимаясь банкротством трикотажной фабрики, допускали серьезные нарушения закона. А в конце продали Алексееву одно из ее зданий, – злобно начала ликовать гособвинитель. Типа прищучила мужика.

– Во-первых, если бы я хотя бы чуть-чуть что-то нарушил, то уже давно бы парился на нарах. А я здесь стою и не в наручниках, и не в качестве обвиняемого по уголовному делу, – спокойно парирую словесный пассаж самоуверенного прокурора.

– Во-вторых, Сергей Алексеев помогал мне отстаивать интересы этой фабрики. Мне менты пытались подбросить наркотики. Мне многократно угрожали физической расправой за то, что я через судебные инстанции предпринимал активные меры по возвращению умыкнутого имущества назад в акционерное общество. Между прочим, это исторический памятник в центре города на улице Красного восстания, 20 площадью в три тысячи квадратных метров, где ранее размещалась трикотажка. Деньги от его возврата и дальнейшей продажи, как это было предусмотрено планом внешнего управления, утвержденного собранием кредиторов и одобренного арбитражным судом, могли помочь вообще завершить процедуру банкротства и вывести предприятие из финансового кризиса. Но этим зданием противоправно завладели рейдеры, лишив тем самым трикотажную фабрику оборотных средств. Потом этим имуществом через судебные решения, естественно на халяву, завладели сами знаете кто – династия председателя областного суда Валуева. Это очень высокий чиновник от правосудия. Победить его мы не смогли. Все суды и судьи у него были схвачены.

Потом при распродаже имущества в рамках закона о банкротстве для удовлетворения требований кредиторов оставшееся и не доставшееся рэкетирам-рейдерам производственное здание фабрики было выставлено на публичные торги. Объявления публиковались в прессе в установленном законом порядке. Это здание мог купить любой желающий. Но не бесплатно, как в приведенном выше случая, а за серьезные деньги в соответствии с независимой оценкой по рыночной цене. Торги шли, шло время, а заявок не было. Видимо, было дороговато. Вот тогда одна из фирм сделала заявку и стала победителем торгов. Ясно одно, что это добросовестный субъект гражданского оборота. Который и реализовал свои правовые возможности в строго установленном законом порядке на открытых публичных торгах. А Иванов там директор или Петров или Алексеев для меня не имеет никакого значения. Что вы здесь усмотрели противоправного, уважаемый государственный обвинитель? Вы хоть с материалами дела знакомились, придя в суд, поддерживать обвинение?

Судья был усталым, полусонным. Он кемарил и, казалось, меня не слушал. Я даю правдивые показания – это моя гражданская обязанность. Свидетель – это мой процессуальный статус. Но чему я свидетель? Тому, что меня силовики склоняли к даче заведомо ложных показаний – лжесвидетельствованию, нарушению закона, который они призваны по долгу своей службы защищать.

Подсудимые в клетке сидят, зевают. «Крытка» и весь этот процесс длится уже несколько лет с 2005 года. Все устали, замучились.

Гособвинитель Наталья Примакова негодует. Мои показания для нее были неожиданными, они были «неправильные». Конечно же, с точки зрения обвинения. Но они правдивые и полностью соответствовали реальной действительности.

Сконфузившаяся представитель областной прокуратуры просит судью дать ей разрешение зачитать мои показания, данные ранее на стадии предварительного следствия. Она, видимо, тоже их заранее не читала. Но заявила о серьезных противоречиях в моих словах. Судья разрешил и снова погрузился в нирвану, клюя носом.

После длинного и монотонного чтения текста из протокола, я поинтересовался у бравой прокурорши:

– В чем же выражаются эти самые противоречия? Где они, обоснуйте свои слова.

В ответ тишина… Белокурые кудряшки прядей ее крашенных волос с горделивой главы осыпались на погоны, закрыв собою золотые звезды государственного советника юстиции какого-то там ранга. Вот это подготовка! Вот это глубокое и полное изучение материалов дела. Слов нет, низкопробная халтура…

Арестанты несколько оживились, они улыбались, глядя на меня.

Судья снова вышел из коматозного состояния и равнодушно велел пригласить другого свидетеля. По-моему, Новицкого. Судебный процесс продолжался. Для служителей Фемиды это ежедневная нудная, рутинная работа. Но там, в этой работе, решаются судьбы людей. И быть подобным образом подготовленным или, вернее, совершенно не подготовленным может только …. Начал подбирать слова. Но вы сами можете это оценить и придумать свои эпитеты. У меня без мата как-то не получается. А материться в книге неприлично.

Такое мое поведение не устроило сторону обвинения. И это, безусловно, не должно было остаться без внимания и, конечно, безнаказанно. Не «устроило», наверное, совсем не то слово. Привело в ярость! Так будет правильнее.

Сразу на следующее же утро в кулуарах здания на улице Литвинова в отношении меня возбудили уголовное дело. Большая группа оперативников в статусе: «по особо важным делам» принялась за расследования моего несуществующего, но, по-видимому, очень страшного преступления. В итоге двухлетних мытарств – ноль, пшик, что и следовало ожидать. Наверное, понуждать граждан к даче заведомо ложных, поддерживающих линию следствия, показаний является особо важным делом. Шучу, конечно. Но с грустью…

Может быть мне просто повезло – не добили…

А может быть, бестолково и попусту растрачивать ресурсы правоохранительной системы не очень разумно. Если так, то значит там все-таки есть умные, мудрые люди.

А еще, перебирая в голове все истории, описанные в этой книге, у меня возникла мысль.

Сейчас новомодным термином принято называть такой процесс как досудебное урегулирование экономических и других споров – словом «медиация». Еще есть понятие «третейский суд». Это когда стороны для разрешения своих противоречий нанимают постороннего человека, обладающего определенными знаниями и качествами – третейского судью. Они ему доверяют и на справедливое решение такого судьи они надеются, думая, что спор будет разрешен по закону.

Однако, сами законы при этом должны быть справедливыми и по правде. А это, к сожалению, бывает не всегда.

Например, если Государственная Дума примет закон о том, что козла нельзя называть козлом, то козел все-равно не станет лебедем. Может поэтому существует система разбирательства по понятиям, то есть по правде и справедливости?

Я, безусловно, не призываю отправлять правосудие по понятиям (по жизненным или воровским). Я считаю, что законодательная база должна стремиться к таким стандартам, как, уже упомянутые, правда и справедливость. И чтобы исполнение законов эффективно и жестко контролировалось. Тогда, может быть, будет меньше произвола, больше оптимизма.

Приведу небольшой отрывок по теме о некотором собственном опыте из моей книги «Иркутская сага» том №3.

Нары. Век воли не видать

В жизни всегда есть место событиям, которые не очень приятно вспоминать. Но они были и никуда от них не деться.

Июль. Была по-осеннему мрачная погода, лето потихоньку начинало передавать эстафету прохладе. Осень торопилась занять его место, стремясь наполнить своими выразительными красками окружающий мир нашего областного центра. Шел 2003 год, в Иркутске, как и во всей России, были нелегкие экономические времена. А когда они были легкими? Не помню. Всегда нам приходится что-то преодолевать, с чем-то бороться. Вот и в этот раз мне предстояла очередная борьба. Слабохарактерность и трусость или их противоположности – твердость и стойкость, кто кого?

Как-то внезапно, проходя мимо, пригласил меня на сегодняшнюю встречу с каким-то предпринимателем вроде по серьезному вопросу сам заместитель начальника ФСФО (Федеральной службы по финансовому оздоровлению и банкротству) Иркутской области Борис Владимирович Балабанов. Я совершенно случайно попался ему на глаза во время визита в приемную службы, приходил получать документы. Борис – влиятельный чиновник с большими связями. Он средних лет, небольшого роста с проницательными голубыми глазами. Мне было некогда, торопился по своим делам, но отказать такому человеку было бы неприлично. Тем более от него в определенной степени зависела моя загрузка работой.

Вместо вводной Борис Владимирович сказал: «Едем в гостиницу „Ангара“, в ресторане перекусим и заодно переговорим о возможной работе по банкротству серьезного объекта с моим товарищем, который нас уже ждет».

В фойе нас встречает некий Шелепинь. Я мельком знал этого человека. Однажды был по делам в городе угольщиков Тулуне. Там этот тип в моем присутствии на приватной встрече агитировал моего друга предпринимателя на предмет, будет тебе счастье, если меня изберут или переизберут, точно не помню, мэром. На мой взгляд, по-козлячьи давал какие-то обещания по преференциям в бизнесе. При этом он заискивал и пресмыкался. В общем, впечатление на меня произвел удручающее. На сегодняшней встрече он представился как генеральный директор Иркутского хладокомбината. Мы входим в банкетный зал. Там своим ходом шуршит какая-то легкая пьянка. Плавно играет музыка и две девицы в такт мелодии крутят своими задницами. Видно, призывая мужскую часть присутствующих сначала заморочиться созерцанием этого действа, намекая при этом на возможное сладкое, приватное продолжение банкета. Так было всегда. Проститутки были и есть в этой жизни, бизнесе, отношениях. Куда же им деться, выживают, как вирусы, как паразиты, при любом режиме, при любом социальном строе, в любом государстве.

А мне на этой встрече в очередной раз пришлось столкнуться с проституцией во взаимоотношениях. По обыкновению, беру инициативу на себя. Выбираю свободный столик в зале, чтобы присесть. Но Шелепинь предложил пройти в отдельный кабинет за стеклянной перегородкой. Мне это показалось странным.

«В общем маленьком, уютном зале комфортно и хорошо. Девки плавно вращают жопами, создавая доверительную, расслабляющую, легкую атмосферу. Горохового супа вроде на столах нет, газовой атаки можно не бояться… Музыка завораживающая, играет вкрадчиво. А тут в „аквариум“ … Какого хрена? Удобнее места для прослушки и видеофиксации не придумаешь», – почему-то пронеслось у меня в голове.

Сели, стол накрыт, море водки. Я за рулем – не пью, Балабанов тоже. Напивается быстрыми темпами только Шелепинь. Такое впечатление, что он внезапно попал в пустыню Сахару, и ему катастрофически не хватает влаги, мучает жажда. А другой жидкости, кроме водки, на столе он не видит. Вот и нервозно глыкает ее рюмку за рюмкой. Несет какую-то ахинею. Смысл его не очень внятных слов сводился к предложению мне заняться банкротством хладокомбината. Конечно, в его интересах, за хорошую оплату. Спустя некоторое время Шелепинь достает две пачки долларов США по пять тысяч каждая и кладет их перед Борисом Балабановым на вращающийся в китайском стиле столик. Не передо мной, а перед чиновником!

– Началась газовая атака. И те девки из общего зала здесь ни при чем. Скорее всего «вонючей жопой» оказался гражданин Шелепень, товарищ Балабанова. Так вот зачем здесь я, понятненько, – сразу подумалось мне.

– Ну, Боря, бери бабло и затем влетай в зависимость, это в лучшем случае, или на нары – это при другом раскладе. Мы, наверное, на заурядном оперативном мероприятии, – подумалось мне.

Было жутко интересно: возьмет Борис деньги или нет? Воцарилась пауза.

Затем Борис Владимирович толкнул вращающийся столик и две пачки долларов подъехали ко мне. Возможно, он не чувствовал подвоха. Мне показалось, что он даже не напрягся, не насторожился. Но все же он был опытным чиновником, деньги не взял. В этом Балабанову надо отдать должное.

Я осторожно беру деньги за середину пачек, где они перевязаны тугой резинкой. Обычно люминесцирующий раствор располагается по краям купюр, чтобы оставить свой след на подушечках пальцев алчного взяточника, который жадно пересчитывает вожделенные денежные купюры своими холеными, наманикюренными пальчиками.

Явно ментовский или бандитский сценарий начал рушиться.

Деньги не поделены на двоих, они не у чиновника. Он их не пересчитывает, не прячет в свои кармашки. Он к деньгам даже не прикоснулся. Это же для организаторов мероприятия катастрофа! Короче, режессеры-постановщики лажанулись.

Я встаю и со словами: «Если ваш юрисконсульт не предоставит достаточных оснований, чтобы я захотел заниматься предлагаемой темой, этот аванс будет вам возвращен», – говорю я и покидаю аквариум.

Пока я прикидывал, кто мог организовать попытку или покушение на дачу взятки чиновнику: жулики, фэйсы, менты или кто-то еще, а может это совместное оперативное мероприятие, мои размышления прервали истошные крики вприпрыжку бегущих ко мне навстречу пятерых мужиков. Нападали они неграмотно. Видимо мой внезапный уход застал их врасплох. Ни сбоку, ни сзади никого, все летят фронтально ко мне. «Опытные оперативники так действовать не могут. Жулики или бандиты так действовать не будут. Кто же это?» – думаю я. Без особого труда, как это бывало ранее, отрубил бы бегущих и расталкивающих друг друга налетчиков.

Забавно, но как бы прочитав мои мысли, наступающие повытаскивали удостоверения ФСБ и МВД. Сопротивляться бессмысленно. В холе гостиницы на запястья моих рук забили наручники, хотя для этого не было никакой нужды. Стандартный размер браслетов был для меня маловат, кисти стали быстро неметь и потом синеть из-за отсутствия нормального кровообращения. Но доблестным правоохранителям нужно было навести жути и вдоволь поиздеваться. Меня провели в отдельное помещение, где находились кассы аэрофлота.

Один из оперативников, торжествуя, стал проверять детектором надписи на помеченных денежных купюрах при понятых. Понятыми ничего лучше, видимо, не придумав, взяли курсантов высшей школы милиции.

– «Взятка», видите, тут везде написано «взятка». Смотрите, смотрите внимательнее, – ликующе восклицал оперативник.

– Обращаю ваше внимание, что эта надпись не имеет никакого отношения к проводимому действу, – вклиниваюсь в его торжествующий монолог я. – Вынужден пояснить вам, что юридическое понятие взятки включает в себя следующее: «Взятка – это принятие должностным лицом материальных ценностей за действия либо бездействие в интересах взяткодателя, которое это лицо не могло или не должно было совершать в силу своего служебного положения». Таким образом, подчеркиваю, что взятки даются должностным лицам или чиновникам. Я же, являясь индивидуальным предпринимателем, должен по своему статусу деньги хватать ртом и жопой, на столе, под столом, везде. Налоги только плати и все дела, – с нескрываемой иронией говорю я.

– Кто тут у вас старший? Прикажите этому менту немедленно снять с меня наручники. Во-первых, я хочу, чтобы мои руки не пострадали от этих безумных действий. Зачем меня сковывать наручниками, я сопротивления не оказываю, угрозы не представляю. Кисти моих рук уже посинели.

– Во-вторых, я хочу написать заявление на имя начальника УФСБ, а вы мне в этом препятствуете, – продолжил я.

Замок перекосило, и он долго не открывался. Кое-как наручники удалось снять. Потом некоторое время я растирал онемевшие кисти рук. Затем уже сел писать заявление.

Суть его сводилась к следующему: Некий тип по фамилии Шелепинь пригласил чиновника Балобанова, а тот меня, в ресторан с очевидной целью, как выяснилось потом, для дачи взятки гос. чиновнику под контролем правоохранителей. Я забрал все десять тысяч долларов США, предложенных этим типом, как аванс за предполагаемые юридические услуги. Затем направился в Кировский РОВД, чтобы заявить о преступлении для принятия соответствующих мер правового реагирования. Я хотел передать эти деньги в милицию, сделав названое заявление, но мне не дали совершить эти действия сотрудники МВД и ФСБ.

Оперативники загрустили.

Вечерело. Отпускать нас не собирались, начальство решило, видимо, дожать, продолжив попытки морально-психологического и иного воздействия. Бестолковое оперативное мероприятие надо было украсить и укрепить «сознанкой» фигурантов, преобразовав его в громкое уголовное дело. Дырки для новых звездочек в погонах уже, наверное, проковыряли за изобличение опасного преступника – чиновника федерального уровня. А я своими действиями поставил под угрозу срыва их задумки. Выход-то какой? Надо посадить в камеру на нары, оформив задержание, потом воздействовать на узников: уговаривать, убеждать, просить, угрожать, колоть, давить, короче, нужно получать необходимый результат!

Двое суток или 48 часов – такое время отводится для задержания и предъявления обвинения. Двое суток нам предстояло провести в «санатории», называемом следственный изолятор УВД Иркутской области, что на улице Литвинова. В мрачных казематах суровые охранники заводят меня в специальную темную комнату для фотографирования в профиль и анфас на фоне ростомера. «Блин, услугу по измерению роста мне оказывают нахаляву», – с иронией подумал я. А оно мне надо? Я и так свои антропометрические данные знаю: рост 176 сантиметров, вес 96 килограммов, плечи (по одежде) 56-ой размер, талия 52-ой».

Под запись на видеокамеру задаются разные стандартные вопросы. Другие спецы, криминалисты, «откатывают пальчики» – снимают их отпечатки. В присутствии двух надсмотрщиков по их требованию раздеваюсь до пояса, меня осматривают. Затем по процедуре нужно снять штаны и присесть. Если у тебя в определенном месте заныканы-упакованы какие-нибудь герычи, ханки или амфетамины (прим.: наркотики), то они должны вывалиться сами. Задержанных и арестованных женщин, видимо, осматривает гинеколог или тетеньки-охранницы – у «слабого пола» ведь природных отверстий на одно больше. Хотя и дяденьки, наверное, могут посмотреть, там спецы крутые.

Испытав все «прелести» необходимых в этих условиях унизительных процедур, продвигаемся дальше. Меня уводят в камеру. Я коротко стрижен, раздет до пояса, одежда в руках, взгляд сверкает злостью. Обитатели камеры с опаской смотрят на меня. Оценивая взглядом мою спортивную фигуру, все невольники: воры, насильники и убийцы (по крайней мере именно такие преступления им «шили»), как по команде, отползли и прижались друг к другу в дальнем углу нар.

Наверное, арестанты подумали, что прислали быка для массажа ребер и наведения порядка. Небольшое окошечко, расположенное под потолком над нарами, зияло разбитыми стеклами. Сквозь железные решетки с порывами ветра в камеру задувало свежесть сибирской ночи. По моей лысине стали пробегать холодные воздушные ручейки, расчесывая не очень густую поросль. Сквозняки, как хозяева, разгуливали по холодной и угрюмой камере. Это вам не Рио-де-Жанейро. Это скромный быт уголовника или случайно попавшего под раздачу оперативников простого или не очень простого грешника.

До ночи и в последующий вечер после помещения в следственный изолятор со мной, как водится в таких случаях, проводились задушевные беседы. Для этого из камеры в сопровождении и под охраной оперативника ФСБ меня доставляли в начальствующий кабинет. Забавно, но тот опер-охранник сейчас в Москве, он депутат Государственной Думы России. Растут люди, и это здорово. Может от меня получил заряд или импульс какой? Парень он хороший, вдумчивый, скромный. Правда, сейчас уже разметали года его пышную шевелюру, облысел он почти совсем. Время никого не щадит. На последних выборах мы всей семьей голосовали именно за него.

Руководство конторы настойчиво пыталось склонить меня к сотрудничеству. Сотрудничество по их трактовке должно сводиться к оказанию помощи в «посадке» государственного чиновника федерального уровня.

«Мы лично к тебе вопросов не имеем. Нам интересен Балабанов. Ты должен дать показания против него, просим тебя нас понять. Тут и не такие ломались», – в вежливой тональности звучат грозные намеки. «Мы ведь разделили доллары на две пачки. Нужно было вам взять по одной каждому», – в разных интерпретациях на измор звучали мягкие и настойчивые голоса.

«Ниче себе, вот так возьми да и оговори, оболги человека! О своих устремлениях он мне не рассказывал. Что за помощь такая? Работайте умно и чисто», – думалось мне.

Я молча слушал, мне были понятны старания оперов, но следовать их воле я не собирался. Я юрист по второму высшему образованию. Поэтому оценивал расклад так. Цель встречи в ресторане мне не была доподлинно известна. Оперативное мероприятие задумано в принципе красиво. Подвело его исполнение. Можно было предвидеть, что необходимость перемещения в «аквариум», при наличии большого количества свободных мест в зале, может смущать объект разработки. Такое уединение при таком агенте было неразумным и настораживающим. Да и сам тайный агент, Шелепинь, никакущий. Проявил себя как трусливый алкаш. На этом силовики прокололись и безусловно провалились. Если бы Балабанов хотел получить взятку, то данная обстановка объективно и интуитивно к этому не очень располагала. Но чиновник-то денег не взял, домысливать и оговаривать его я не собирался. А вот люлей по мордасам по освобождении на волю навешаю ему с большим удовольствием и по полной программе за такую подставу и подлянку.

Наверное, любому здравомыслящему человеку в этой ситуации расклад предельно понятен: ты должен защищать себя сам, в том числе отводя угрозу от Балабанова. Взяв удар на себя и приняв эти помеченные деньги, я как предприниматель ничем не рисковал. Если бы я был в сговоре и имел корыстную цель: поживиться баблом и поделиться деньгами с чиновником, но я был в неведении. Если бы я поделил деньги или хотя бы сказал, что был должен поделиться долларами с Балабановым, то стал бы либо соучастником, либо пособником. И вперед на нары «пассажиром» по статье 159 Уголовного кодекса РФ, несомненно и совершенно ясно представлялось мне.

Чтобы «не присесть» надолго на нары, надо было бы пресмыкаться, болтаясь, как говно в проруби, быть и в дальнейшем на крючке оперативников. Я видел немало таких подонков: стукачей или информаторов, как их называют менты. Нет, это удел жадных, алчных, беспринципных и слабых людей. Поэтому в этот раз я ночую не у себя в уютном доме, а в камере следственного изолятора.