– Всю жизнь мне правильно рассказал. И что воевал, и что три раза женился. Потом говорит: ничего поделать не могу и не лечись, не мучайся, деньги не трать, всё равно сдохнешь. Пять тысяч тенге взял…

Игорь тоже имел опыт общения с представителя нетрадиционной медицины.

– Мне уже на пересадку сюда лететь, жена уговорила к хакаске одной съездить, – начал рассказывать о себе. – Будто есть такая мастерица – всё лечит! Поехали. Дом у неё свой здоровенный на две половины. В одной сама барствует, другая для пациентов. При мне две тётки были – хакаска и русская. Они и лечились и как бы помогали целительнице. «Оставайся, – нахваливают в два горла, – вылечит обязательно». Расценки у неё выше крыши! За жильё отдай, за каждый сеанс порядка пятидесяти долларов выложи. И неизвестно сколько надо у неё торчать. Холодильник в доме, я такие только в кино видел – в потолок упирается. Домашний кинотеатр. Сразу видно: деньги крутятся. Стала меня обследовать. Разделся до пояса, на спину лёг. Она руками водила-водила надо мной. Потом радостно вскрикнула, будто схватила что-то. «Ой, – кричит, – держу её! Взяла! Держу!» Орёт, будто тайменя поймала. Что ухватила – не сообщает. «Вылечим, – говорит после обследования с ловлей. – Тяжело будет, долго, но вылечим». Мне больше ничего не сказала, а жене тайком шепнула, что у меня рак печени. Излечимый. Шарлатанка. Я жену толкаю: поехали отсюда. Она: «А заплатить?» – «Фиг, – говорю, – ей, а не денег, пусть у других дураков ловит».

У Булата дело первым аксакалом, который пять тысяч тенге взял за радикальный прогноз «сдохнешь», не закончилось. Вернувшись от него, всю технику своей фирмы раздал родственникам, экскаватор одному брату, автокран другому… Всех жён деньгами наделил… Технику раздал в надежде, родственники не оставят детей осиротевших, будут поддерживать. Особенно не надеялся на последнюю жену, которая любила краситься да крутиться перед зеркалом.

Младший брат не согласился с похоронным диагнозом, ещё одного аксакала-целителя нашёл.

– Этот плохой попался, даже жизнь мою не рассказал. Туману напустил, деньги взял. Помру или жить буду – не сказал. Брат опять звонит: езжай, говорит, под Абай, там шибко умный старик. Брат меня шибко любит. Мне терять нечего, поехал. Этот правильно всё рассказал. Потом говорит: поздно ко мне пришёл, вылечить не могу, тебе врачи помогут, машина у них специальная есть, она тебя полечит. Какая машина? Я про гемодиализ ничего не знал. Машина, говорит, полечит, а потом тебе живот разрежут, и будешь совсем живой. Поехал я в Астану. В России ещё что-то бесплатно можно, у нас всё за деньги. Год там жил при машине. Потом прорвался к министру обороны, чтоб помог деньгами на пересадку почки. Захожу в приёмную, две девки сидят, семечки щёлкают. Прошусь на приём, то да сё, воевал. Они говорят: ты нам хоть на обед что-нибудь купи. Я им коньяка бутылку, колбасы да сыру, по шоколадке. Они удивились: о, молодец! Пропустили. Министр шибко хороший попался, дал денег в переводе на рубли – восемьсот тысяч. И район ещё мне собрал – по радио объявляли – миллион.

– А ты к шаману на оленях ездил? – спросил Игорь у Коли-якута.

– Пошёл ты на все три буква! – махнул Коля рукой.

Но не очень категорично. Видимо, и он не обошёлся без народных лекарей. Но рассказывать не стал

– Я не ходил, – отрубил Сараев. – Жена нашла какого-то, как она говорила, белого мага, но я сказал: дурных нет проходимцам деньги платить. Мага она нашла, мага-завмага.

…Павел эту журналистку областной газеты никогда за серьёзную не держал. У неё даже фамилия была Трендюк. Один к одному к хозяйке. Легковесная хохотушка. Трендыча и писала. Скользя по поверхности. А захочет умной выглядеть, как закрутит наукообразную ерунду, сама запутается. За глаза её звали Трендючкой. Как-то в кабинетик её Павел заглянул по пустячному делу, и зацепились в разговоре за сверхмодную в то время тему экстрасенсов. Трендюк говорит:

– У меня тоже есть небольшие способности, училась хиромантии.

«Какие у тебя могут быть способности», – подумал Павел, глядя на эту не очень следящую за собой женщину чуть за тридцать. Причёска вечно тоскует по расчёске, маникюр как при помощи напильника сделан…

Для смеха протянул руку:

– Погадай.

Всего какое-то мгновение разглядывала Трендюк ладонь. Совсем краткое мгновенье, как показалось Павлу. Затем голову подняла, а лицо растерянное.

Почему такое понял много позже.

И стала говорить о его гордыне, о взаимоотношениях с людьми. С женщинами в том числе. Совершенно точно и чётко формулируя черты его характера. Он сам бы не смог так себя в нескольких фразах обрисовать.

– Ты сначала поражаешь женщин, – сказала, – потом разочаровываешь.

И, продолжая интимную тему, коснулась количественных показателей:

– У тебя было пять женщин, кроме жены. Пять. Вы не ругались, но инициатива расстаться шла всегда от них.

Павел был потрясён. Назвала точный счёт победной арифметики. Абсолютно точный. Павел не из тех, кто трезвонит данные постельной статистики. В молодости держал язык за зубами. Тем паче, подойдя к сорока годам, не распространялся. Знать окончательную цифру не мог никто. Трендюк подавно. Двое из бывших подруг иногородние. Да и остальных она, сама приезжая, навряд ли знала…

С Павла слетела ирония. Безоговорочно поверил в способности легкомысленной Трендюк.

– В будущем что ждёт? – спросил.

Вопросом нарушал отношение к прорицателям. Никогда не гадал. Ни на картах, ни у цыганок. Инстинктивно считал – нельзя. Будущее в развитии. В одну, другую, третью сторону может повернуть, тогда как прорицательница подталкивает идти по названной линии. Создаёт психологическую ситуацию, человек верит и начинает фатально двигаться по озвученной канве. Так считал. От цыганок Павел как от огня бегал. В молодости почему-то они часто вязались к нему. Если неожиданно вырастала перед ним «дай погадаю, сокол ясный!», молчком уклонялся. Трендюк потому протянул руку для хиромантии, думал: дурачество чистейшей воды. Почему не похихикать на досуге. Посчитал: недалёкая женщина дешёвых книжек начиталась от безделья и начинает измышлять: линия жизни, линия любви… Но после того как Трендюк назвала счёт его женщин – поверил безоговорочно. В минуту сбила с Павла спесь. И его потянуло заглянуть в своё завтра.

Развивать гадание Трендюк отказалась.

– Про будущее ничего говорить не буду, – закруглила сеанс, – зачем тебя расстраивать?

Когда заболел, вспомнил эту фразу. И растерянное лицо Трендюк в первые мгновения, как посмотрела на его ладонь… Похоже, что-то увидела… Но что и как она могла увидеть?

В больнице пришла мысль: почему ни разу, готовясь к исповеди, не вспомнил об этом грехе, ведь прибегал к услугам гадалки…

…Павел прекратил лечиться молитвой на пятой неделе. Вдруг после подъёма, эйфорического прилива сил стало плохо.

– Всё из-за твоей гордыни, – объяснял Иван Михайлович. – Тешишь бесов, треплешься на каждом углу о необыкновенных способностях. Рогатый только и ждёт, как бы навредить, за язык длинный дёрнуть… Духовное зрение дано тебе во вразумление, а не самомнение раздувать. Марк-подвижник что говорил: «Всё злое и скорбное приключается с нами за возношение наше». Если не хочешь наказаний, не хочешь скорби, борись с гордыней. Ты – наоборот… К причастию надо приходить покаянным, смиренным. Апостол Павел в «Первом послании к Коринфянам» пишет, что таинство причащения можно принять во вред себе, многие потому болеют и умирают, кто ест или пьёт, то есть причащается, недостойно.

Иван Михайлович просил каждую пятницу поздно вечером приезжать к нему, собирал единомышленников совместно творить покаянную молитву за Россию. Павел один раз уклонился, второй. Придумывал отговорки… Попросту врал… Лень ехать через весь город, возвращаться пришлось бы на такси, тратить деньги.

– Нельзя быть постоянно сосредоточенным на себе любимом, – учил Иван Михайлович. – Не выйдет получать, не совершая подвиг. Не выйдет идти за Господом, не неся креста своего. Тяжело тебе. А ты хотел мягкого кресла с диваном для своей персоны. Бутусов как поёт: «Видишь, там на горе возвышается крест, под ним десяток солдат, повиси-ка на нём…» Только потом будешь «гулять по воде»…

Поспорили. Павел вспылил. Нервы на пределе. Устал от хождения в церковь, от долгих молитв с Иваном Михайловичем…

Однако после этого шесть месяцев не обращался к врачам.

Но духовное зрение утратил.

Страдания по всем

Операция

Весть принёс Булат:

– Чемоданчики выставили!

Значит, сегодня привезут почки. Как сказал шутник Игорь: «Донор на отходе – почки на подходе». Если без иронии комментировать: донор в клинической смерти, сердце работает, а мозг, который почкам не нужен, уже не функционирует. В таком случае на пороге ординаторской выставлялись на старт четыре специальных чемоданчика. Кого-то двоих из отделения будут оперировать. Кого? Это зависит от группы крови донора и ещё ряда медицинских факторов. Пациенты поговаривали: при прочих равных условиях платникам предпочтение и почки качественнее.

Павел был бесплатником. И пока в отношении его разговор шёл только о гемодиализе.

– Поехали! Поехали! – возбуждённо доложил Коля-якут, сбегав на разведку. – Но, гад собачий, двух баб выбрали! Опять мне жди на моря солнца!

– Врач сказал, я тоже скоро на операцию, – произнёс старожил палаты Булат.

Как только выставлялись чемоданчики, отделение преображалось до шёпота. Врачи, медсёстры, низовой персонал укручивали громкость, вставали на цыпочки, прекращали бесцельные хождения, перекуры на чёрной лестнице. Будто дрессировщик щёлкал бичом, и все тут же занимали на арене свои тумбы.

Так и было. Главврач по своей натуре относился к либералам. Коля-якут характеризовал его: «Расхрендяй!» У доктора весь талант в руки ушёл. Его знали во многих уголках нашего отечества и за его пределами. Из Москвы ехали, Коля вон из Якутии, Булат – из Казахстана, Игорь – из Хакасии. Главврач по проценту удачных операций многих коллег из СНГ обошёл. И поставку донорского материала сумел организовать. До остального золотые руки не всегда доходили. Медперсонал вышколенностью не страдал. Этика отношения к больным тоже хромала.

– Драть задница всех верёвка надо, – говорил Коля-якут, – воспитывать кнута без пряника!

– Сижу, – возмущался как-то Игорь, – врача жду, две ссыкухи бумаги разбирают. Одна другой хихикает: «Посмотри на эти лёгкие, больше их не увидишь». Вторая в тон первой: «Жмурик что ли?» – «Ага, умрэ». Я для них, что есть, что нет – нисколько не стесняются.

Больному могли запросто ляпнуть: «Вы бесперспективный у нас».

В день операции всё менялось. Сараев вечно ворчал, когда видел, как в верхней одежде посторонние ходили по отделению. Лично для него такая антисанитария могла обернуться «белыми сандальками», как выражался Игорь. Ему, как и всем в больнице с подсаженными почками, дабы организм не отторг чужой орган, подавляли иммунитет специальными лекарствами. На таком ослабленном фоне любого чиха бойся. Тут с улицы, кишащей микробами, без зазрения совести тащат на сапогах, пальто и штанах птичий или свиной грипп или какую-нибудь доморощенную заразу. Главврачу по барабану. К нему самому частенько многочисленные знакомые захаживали без белых халатов, бахил. После выставления чемоданов лавочка закрывалась для всех поголовно. Никаких хождений, никаких посторонних!

Главврач становился диктатором.

Всё делалось чётко и бесшумно. В нише коридора отделялось ширмами пространство на две послеоперационные палаты интенсивной терапии. Больные тоже переходили на режим напряжённого ожидания священнодействия.

Почки две и операции делались двум страждущим оные. Каждая шла часа по три-четыре. После первой тоталитарная обстановка в отделении смягчалась.

– Они первую сделают, – рассказывал, размахивая руками всё знающий Коля-якут, – чуть-чуть немного пьют. Стол накрыт. Водка хороший, коньяк. – После второй на всё пузо выпивают. Идёшь оперироваться, хорошо дай главврачу на выпить.

– Врёшь ведь! – одёргивал Булат. – Сараев, ты давал?

– Я чё, – возмутился Сараев, – больной?!

– Он местный, а тебе, приезжему, дай обязательно надо делать.

– Я ему и так восемьсот тысяч рублей внёс.

– Это операция. За твоё здоровье выпить ты ему сам из личного кармана вынь…