Алеманида. Противостояние

Глава II Белая гидра

I

Август – ноябрь 314

Во время пути гоплиты почти не разговаривали. Ещё никогда они не были так измучены и опустошены: усталость после тренировок в Лутраки не шла ни в какое сравнение с напряжением, которое их сейчас переполняло. Первобытные потребности заслонили остальные. Угнетала не столько боль от поражения, сколько желание поесть. Подстрелить дичь гоплиты не могли, так как столкнулись с рядом трудностей.

Расстояние между гарнизонами составляло лигу. Римляне углубились в лес чуть ли не до самой Аквитании и покрыли обжитые территории густой сетью дорог. Чтобы обойти тракт, лазутчикам пришлось делать большой крюк. В своре Протея никто не знал коротких троп. Те тайные тропы, которые знал Анион, оказались перекрыты галльскими лазутчиками. Стиракс предложил пойти напрямую, но они столкнулись с очередной преградой.

Началась война.

По Арелатскому тракту к гарнизону Хлора денно и нощно шли обозы. Многочисленные отряды галлов, алеманнов, гельветов и квадов шествовали к югу. Конные разведчики беспрестанно носились по тракту, словно сумасшедшие, а количество солдат и отрядов увеличивалось с каждым днём. Прокл прикидывал, сколько человек уже осаждает крепость, и понимал, как тяжко приходится защитникам.

Один раз гоплиты чуть не напоролись на белгов, и только нерасторопность последних помогла бойцам улизнуть. Протей дал приказ уйти с тракта на Запад. После чего они должны были сделать огромный крюк и выйти к гарнизону. Но возникала другая проблема.

– Даже если мы умудримся проскочить через Гирент и вернуться к гарнизону, что же нам делать? – спросил Гунн.

– Меня тоже волнует этот вопрос, – поддержал Анион. – Уверен, гарнизон осаждают. Наши хотят невредимыми покинуть крепость, а мы – проникнуть в нее. Не находите это странным? Протей?

– Что Протей? У нас есть приказ, – отозвался фракиец. – Да, мы благополучно всё запороли, но мы же не самоубийцы, чтобы вопреки всему пытаться снять голову с плеч конунга. В случае отступления нам необходимо вернуться в легион, иначе Дест с Кустодианом спустят с нас шкуры. А где легион? Правильно, в гарнизоне! Уже забыли, что давали присягу?

– Сейчас вспоминаю приказ легата и понимаю, что об отступлении нам ничего не говорили, – сказал Прокл. – Даже выполни мы задание, нам всё равно пришлось бы возвращаться в гарнизон. Но легат никоим образом не предусмотрел план отступления.

– Нас же считают сверхлюдьми, – хмыкнул Анион. – Забыл?

– А когда наступает пора делить жалованье, то все вспоминают, что мы простые гастаты и рискуем не больше остальных, – сказал Протей.

– Мы можем вообще не возвращаться, – предложил Стиракс. – Пусть думают, будто на обратном пути нас прирезали.

– Нет, мы не дезертиры, – выговорил Протей.

– Давно ли ты проникся римским честолюбием? – поинтересовался Прокл.

– Я вообще-то римлянин.

– Серьёзно? А кто вопил, что в его жилах течет кровь фракийских гетулов?

– Когда надо, он – фракиец, в остальных случаях – смотрит по ситуации, – сказал Стиракс.

Протей не ответил. Он бы с удовольствием вступил в полемику или драку с Гунном, но чахлые остатки здравомыслия подсказывали не связываться с соратником. Фракиец проявил твёрдость только потому, что не знал, куда ещё, помимо крепости, они могут пойти, не запятнав доброе имя.

Гоплиты продолжили полуголодное шествие к гарнизону Хлора. Они больше молчали, лишь изредка обмениваясь репликами о том, где искать еду. Время от времени гоплиты поминали смерть Кеннета и сетовали на превратности судьбы.

Более прочих жаловался Гунн, который во всём видел дурное предзнаменование; Прокл стоически выдерживал тяжести похода, не показывая усталости; Протей старался скрыть плохое настроение; Анион шёл, поглаживая урчащий живот. Лишь на лицах Кемаля с Эфиальтом никоим образом не отражалось напряжение. Они словно нисколько не потеряли сил и не утратили дух.

В итоге даже Прокл, самый честный и рассудительный из гоплитов, пошёл против принципов и предложил украсть первых попавшихся лошадей, дабы скорее добраться до конечного пункта. Предложение никто не поддержал, ведь даже одну лошадь для начала надо было изловить. И в случае успеха гоплиты, скорее всего, съели бы животное.

После очередной разведки Стиракс сообщил, что нашёл деревню, из которой бежали жители. Галльская кавалерия ураганом пронеслась по поселению и двинулась в сторону тракта. Гоплиты подождали, пока галлы скроются, и отправились в деревню. Там они раздобыли немного еды и сытые вернулись на старую тропу.

Протей устроил привал, и все с удовольствием растянулись в тени, не обращая внимания на назойливых комаров. Фракиец подсел к Кемалю, который рылся в пергаментах.

– Зачем тебе эти бумажки? – спросил Протей.

Пун отвлёкся от изучения манускрипта:

– Здесь встречаются знакомые буквы. Пытаюсь понять суть.

Протей взял у него пергаменты, бегло изучил их и вернул.

– Это ведь бумажки из Святилища? Зачем они тебе?

– Я же говорю, что заметил знакомые буквы. Остальное на неизвестном мне диалекте. Возможно, местном. Тебя бы не удивило, встреть ты слова на латыни где-нибудь в Иллирии?

– В Иллирии и так все говорят на латыни и греческом, – откликнулся Прокл, стянув наголовник. – Типичная провинция. Это в Галлии народ ходит неграмотный.

– Поэтому мне стало интересно, для кого это оставлено.

– Моё предположение вас покоробит, однако оно – единственно верное, – сказал Стиракс. – Это молитвы. Ничего особенного. Пергаменты лежали в храме? Значит, точно молитвы! Вряд ли что-то важное.

– Отдай их, Кемаль, – властно произнёс Протей, протянув руку. – Ты слишком часто отвлекаешься на бумажки. Что ни привал – ты сразу за них. Вернёмся в крепость, получишь обратно.

Кемаль покорно отдал Протею документы, и тот спрятал их за пазухой.

Гоплиты продолжили путь и наткнулись на небольшое поселение аквитанских силингов. Там они нашли шесть лошадей, набрали стрел и наворовали еды на пару дней вперёд. Довольные и сытые гоплиты отправились к гарнизону Хлора, размышляя о том, как незаметно проскочить мимо многотысячного строя Аттала.

До крепости, по подсчётам Аниона, оставалось около двух суток пути, когда гоплиты заплутали в возникшем перед ними лесу. Только через несколько часов они снова оказались на дороге. Гоплиты ушли ещё дальше на Запад, и пейзаж вокруг сменился.

Кони беспокойно мотали головами, дёргались и недовольно фыркали. Гоплиты проскакали пару миль, прежде чем очутились у развилки трех дорог. Одна из них вела в Арелат, две другие остались без указателя. На помощь пришел Анион.

– Если ты смотришь на перелески Аквитании, Протей, то знай, что крепость в другой стороне. Путь на Запад ведёт в Толозу и Аквитанию, – галл показал на вторую дорогу. – Там Бурдигала и пара мелких вандальских поселений. Ну и Иберия, но туда можно добраться более безопасной дорогой.

– Откуда ты знаешь?

– Я уже говорил, что вырос в этих местах…

– Почему же мы так долго идём? – бросил Стиракс.

– В некоторые места я не забирался, – раздражительно ответил галл. – Ещё ребенком я бывал на этой развилке. Леса и дороги в Галлии похожи, но этот перекрёсток я ни с чем не спутаю.

– А третья дорога куда ведёт? – спросил Прокл.

– По ней мы выйдем на Массильский тракт, – пояснил Анион. – Думаю, стоит обсудить дальнейший план. Мы можем выйти на тракт и пойти к Массилии.

– Мы не можем пойти к Массилии, ведь наш начальник в гарнизоне, – настаивал Протей.

– Который осаждает Аттал, – добавил Стиракс.

– Мы этого не знаем, – сказал Прокл.

– Почему бы нам не переждать бурю? – не унимался Гунн. – Невозможно проникнуть в крепость незамеченными.

– Будем смотреть по ситуации, – процедил Протей. – И бросьте затею уйти в место вроде Массилии. Ведь тогда, даже будь у нас в подсумке голова Аттала, от гнева легата мы не спасёмся.

– Будь уверен, ситуация уже приняла скверный оборот, – сказал Стиракс. – Когда мы окажемся перед большой напастью, то времени думать не останется. Помните ту деревню? Вернёмся туда и переждём осаду.

– Сейчас там точно поветрие, – сказал Прокл.

– И еды нет, – добавил Кемаль.

– Значит, будем снова стрелять зайцев в лесу.

– От Арелата идут большие силы, – сказал Протей. – Всю живность спугнули. Мы не вернёмся в ту деревню. Теперь нам не под силу её разыскать. Мы далеко отошли от основного пути. Идём к гарнизону. Если запасы будут заканчиваться, зайдём в селения.

– Я вас не понимаю, – буркнул Гунн. – Давно ли вы стали такими правильными?

– Заткнись, Гунн! Я тебя спасаю от плохого жребия, а ты жалуешься! Там Аквитания, а там Массилия? – Протей обратился к галлу.

Анион кивнул.

– На границе Нарбонна и Аквитании раньше была переправа. Она ведёт в обход основных путей. Сможем незаметно пробраться к гарнизону, а как попасть внутрь придумаем на месте.

– Я слышал, что Аквитания – дикий край, – произнёс Прокл.

– Я бы сказал, неприветливый, – ответил галл. – Но с таким количеством людей, как у нас, в тех местах лучше не появляться. Если проявим излишнее любопытство и пойдём по этой тропе, то окажемся в Кирисхани – столице иллергетов. А те ребята нас по головке не погладят. Хотя тропу иллергетов не так просто найти.

– Это кто? – спросил Стиракс.

– Выходцы с Карфагена. От их обрядов кровь леденеет в жилах, – галл передернулся.

– Расскажи! – оживился Гунн. – Мне нравятся такие истории.

– Давай, Анион, расскажи, – глумливо усмехнулся фракиец. – От твоего рассказа будет зависеть, по какой дороге мы пойдём.

Кемаль ухмыльнулся.

– Чем ты так доволен? – спросил Протей.

– В иллергетах больше от басков, чем от пунов. Это два разных народа, и кто умудрился свалить их в один котел – не знаю. Пока Анион не начал рассказывать страшилки про тофеты¹⁰ и жертвоприношения Молоху и Баал-Хаммону¹¹, спешу сообщить, что мои корни тянутся к пунам, и я знаю больше вашего.

– Хочешь сказать, они не убивали первенцев? – спросил Прокл.

– Если каждая мать будет приносить такой кровавый дар, то государство выродится.

– Что в итоге с вами и произошло, – с насмешкой произнёс Протей.

– Карфаген пал под римскими гладиями, – отмахнулся Кемаль. – Дети и без того мрут, как мухи, а если ещё и живых отдавать кровожадному божеству, то никого не останется. Вы даже не хотите подумать головой.

– Но как же истории про стелы над прахом, статуи быков и огонь преисподней? – спросил Прокл. – Если не ошибаюсь, даже Плутарх описывал обряд жертвы Молоху.

– Ваш Плутарх вряд ли был очевидцем. Обычно в римских летописях о таких страшных жертвоприношениях рассказывается буднично. Якобы мы, пуны, пускали детей через огонь потехи ради. Вы лишь слышали истории, а я там жил.

– Всего пять лет, – напомнил Стиракс.

– Я первенец. Моя мать Сапанибал имела только одного ребенка. Как видите, в дар огню меня не отдали. Да, в наших святилищах тысячи костей, урны переполнены черепами, но это останки мертворождённых, младенцев, умерших своей смертью, или же птиц. Невозможно построить могущественный полис и воевать с Римом наравне, если убивать каждого второго ребенка, – Кемаль посмотрел на Протея. – Лучший способ разозлить легионы перед боем – это вызвать ненависть к врагу. Так в кругах сената и создали легенды о кровожадных нелюдях из Карфагена. Финикийская цивилизация некогда была одной из самых просвещенных и переросла человеческие жертвоприношения. Им было не до таких пустяков.

– Тебя послушать, так вы были святоши, – промычал Гунн.

– Во время народных бедствий и большой угрозы государству людей и правда приносили в жертву Танит или Баал-Хамону. Бывало, доходило и до царских детей. Но это выходцы из Тира принесли с собой страшные обряды, а пунийцы подхватили…

– Какая мать согласится убить своё дитя? И что это за бог такой, который требует крови младенцев? – недоумевал Стиракс.

– Вероятно, бог, которого придумали мужчины, – пробасил Анион. – Нам же не рожать, посему и убивать не жалко. Так что благодари своих богов, что родился не в Карфагене, Гунн. Твою задницу подожгли бы первой.

Все гоплиты, кроме Кемаля, засмеялись. Вместо этого он добавил:

– А насчёт Кирисхани ты прав, Анион. У них немного странные обычаи, но они берут начало не в Карфагене. Друиды считают своё племя избранным и собственноручно управляют его численностью. Многие пытались сбежать из Кирисхани из-за дурных законов. Одно время друиды даже тренировали наёмных убийц, чтобы те возвращали беглецов в русло древних верований или же умертвляли их. Да, кирисханские иллергеты чудаки: они дарят девственниц болоту и убивают правителей, когда их наследники взрослеют. Но даже иллергеты не решатся прирезать невинное дитя по глупому зову души.

– Почему ты раньше молчал? – спросил Стиракс. – Тебя интересно слушать.

– В самом деле? – улыбнулся Кемаль. – Речь зашла о моём народе, и я посчитал, что нужно пролить свет на истину. Нет ничего хуже невежества.

– Поддерживаю Стиракса, – сказал Прокл. – И да – нет ничего хуже невежества, хоть и истины ты пролил немного, Кемаль. Получается, детишек вы всё-таки жгли.

– Детей трогать нельзя, – сказал Протей.

– Это верно. Что ж, теперь, когда мы в красках обсудили, как пуны завтракают детьми, предлагаю вернуться на старое место, – высказался Прокл. – Можно потратить немного времени, но выйти на тракт, соединяющий два гарнизона. Там точно не заблудимся. К тому же теперь мы не особо и прячемся.

– Это мы здесь не прячемся, потому что никого нет, – сказал Протей. – Но всё же ты, Прокл, прав. Вернёмся. Только не через лес. Не хочется делать крюк через Аквитанию. Да и как бы на ваших друидов не нарваться.

– Ты уже взрослый мальчик, Протей, – прыснул Анион, – ты им неинтересен.

Гоплиты погнали коней назад. Спустя четверть часа они столкнулись с незнакомыми кавалеристами. Те, недолго думая, обнажили мечи и бросились в атаку.

Люди Протея действовали быстрее: Стиракс подстрелил двоих, и ещё двоих зарубили Анион с Эфиальтом. Оставшийся в живых наездник развернул коня и помчался во весь опор. Однако Кемаль попал животному в бедро. Конь кувыркнулся, сбросил всадника и, хромая, помчался дальше.

Воин отряхнулся, обнажил клинок и приготовился защищаться. Первым к нему подлетел Эфиальт и на скаку ловко метнул нож. Соперник был убит. Подоспевшие гоплиты спешились и окружили мертвеца.

– Это не галл, – сказал Прокл. – И не алеманн. Аид его подери, кто это? Никогда не видел такого обмундирования. Оно слишком заметно для лазутчика.

– Я не знаю, – ответил Протей. – Посмотри, какая добротная кираса. Простых разведчиков обули, точно императорских гвардейцев.

Из-под шлема виднелось бледное лицо и каштановые кудри. Убитый всадник был одет в серебристый доспех и белый плащ. Ноги обтягивали полосатые штаны, какие надевали галлы. Обут незнакомец был в отполированные до блеска кожаные сапоги. Гоплиты заметили тиснение на груди кирасы в виде уже знакомого мифического существа. Анион извлёк из кармана соколиный подсумок и показал его Проклу.

– Белая гидра. Символы совпадают.

– Что это за эмблема и кто этот человек? – спросил Стиракс. – Кто-нибудь даст вразумительный ответ без предысторий и легенд?

– Вопросов больше, чем ответов, – сказал Прокл и взял подсумок у Аниона. – Раньше я видел герб гидры только в книгах. И вот за месяц встречаю уже дважды.

Протей вспомнил, что тоже видел герб гидры в книге Киприана.

– Остальных есть смысл осматривать? – спросил Анион. – Те молодцы точно такие же.

– Это чьё-то сопровождение, – прошептал Стиракс, оглядываясь по сторонам. – Какого Хорса они передвигаются по безлюдной местности и что здесь забыли?

– Нужно сойти с тропы, – сказал Протей. – Их было всего пятеро, а в другой раз может встретиться конная ала.

Обсуждения римлян прервали громкие крики. К ним мчались кавалеристы в таком же обмундировании, что и прошлые. Они приблизились настолько быстро, что гоплиты не успели взобраться на коней. Один из всадников отделился от отряда и остановился в десятке футов от римлян. На груди воина также красовалась знакомая эмблема гидры.

– Кто вы такие? – спросил Протей.

– Могу спросить о том же.

Всадник ответил на исковерканной латыни. С таким акцентом разговаривали саксы, которые иногда встречались в тавернах Нарбоннской Галлии.

Пока они молча переглядывались, к воину присоединились основные силы и повозка. Всадников было около десяти человек. От отряда отделилась ещё одна фигура и приблизилась к гоплитам.

Это был худощавый мужчина с выступающими желваками, на которые словно натянули кожу, и впадинами вместо глаз. Лишь поблекшие доспехи придавали его плечам мужественность и широту. Несмотря на выцветший плащ и изрезанные доспехи, мужчина, по всей видимости, возглавлял отряд. В обмундировании воина только гравировка гидры была начищена до блеска. Видимо, за ней он следил тщательнее всего.

– Меня зовут Сариэль. Я купец, а это – спутники, охраняющие мою жизнь и скромный скарб.

Протей мельком отметил обилие оружия у охранников обоза. Купец словно прочитал его мысли:

– Я в жизни повидал многое, посему кое-чему научился. Даже если везёшь на продажу двух тунцов – припаси на каждого по кинжалу.

– Не вижу никакой нужды задерживать вас, – ответил Протей.

– О, я с тобой согласен, юноша. Правда возникла одна проблема. Мой отряд насчитывал несколько больше людей. Я не знаю, где остальные, но если глаза меня не обманывают, то один из них распластался позади вас, – Сариэль кивнул в сторону мертвеца. – Логика подсказывает мне, что жизнь уже покинула его тело. Посему я не могу просто так пройти дальше, не дав богам вершить справедливость.

– Кто сказал, что его убили мы? – спросил Прокл. – Мы проезжали мимо и обнаружили вашего обозника.

– Хотел бы в это верить, однако логика подсказывает мне, что в твоих словах столько же правды, сколько жизни в теле юноши позади вас. Отпираться бессмысленно.

– Может, нам встать на колени, чтобы вы нас прирезали в отместку за собрата? – вспылил фракиец. – Чего ты хочешь? Что подсказывает тебе логика? Как я могу к тебе обращаться?

– Сариэль. Я ведь уже представился, – голос купца был по-прежнему спокойным и даже убаюкивающим. – Ситуация непростая.

– Ты прав, Сариэль! Но вы не можете доказать нашу причастность, – сказал Прокл. – А мы не имеем права вас задерживать. Хотя… ситуация и в самом деле непростая. Зачем нам объяснятся перед человеком, к тому же галлом, который торгует на землях, принадлежащих Риму? Мы легионеры и имеем право проверять купчие грамоты.

– Вы не похожи на легионеров.

– Это не имеет значения, – сказал Протей. – Вы обвиняете нас, не зная истины. Может, мы и правда убили его, защищая себя. Предлагаю разъехаться мирно. Вы подтверждаете право на торговлю, а мы идём своей дорогой. И если префект будет вопить о контрабандистах в Аквитании, то будем молчать, как рыбы.

– Дружок, – в голосе Сариэля появилась угроза, – мы не в Галлии. Это уже Аквитания, а она – не Рим.

К Протею подошёл Анион и склонился над его ухом. Сариэль с напряженным лицом осмотрел огромного галла, который доходил всаднику до локтя. Фракиец взглянул на коня купца и кивнул.

– Покажите грамоту, и разойдёмся с миром, – убедительно сказал Протей. – Мы сомневаемся, что ты – купец, а они – обозники. И что твоё имя настоящее.

– Даже так? – фыркнул Сариэль. – Это уже оскорбление.

– Смотрю, ты спокоен, ибо считаешь, что имеешь превосходство, – сказал Протей. – Я бы не рекомендовал тебе вступать в бой. Сделай, как тебе сказали. Кровь никому не нужна.

Сариэль покопался в подсумке, извлёк потрепанный свиток и передал Протею. Фракиец с кислым лицом посмотрел на незнакомые слова. В глазах купца мелькнула искра торжества.

– Это купеческая грамота, – произнёс Сариэль. – Я двигаюсь в сторону Толозы. Давайте мы пойдём своей дорогой, а вы – своей.

Он протянул руку, требуя грамоту назад, но Протей передал свиток Проклу. Сариэль беспокойно взглянул на грека.

– Вот, значит, как ты заговорил? – сказал Анион. – Минуту назад грозился вершить справедливость.

– Тут написано, что караван идёт из Дурокорторума в Толозу, – сказал Прокл. – Анион, взгляни.

– Это один из галльских диалектов, на котором пишут алеманны. Образованные алеманны. Я только немного разбираюсь в их символах.

Вдвоём они быстро прочли грамоту.

– Да, это действительно купчая грамота, – подтвердил Прокл. – Здесь куча разных товаров. И они не поместились бы в эту повозку. В списке товаров числится лошадь, что имеет непомерно высокую цену. Боги, да она одна стоит, как целый табун. Лошадь зовут Сариэль. Её хозяин – Матайес из Аргентората.

– Я думал, что нарвался на неучей. Однако оказалось, что в легионе начали преподавать что-то помимо арифметики и военного дела, – печально произнёс Сариэль.

– Грамота просрочена, – сказал Прокл. – Ей больше сорока лет.

– Полагаю, ситуация прояснилась, – сказал Протей. – Теперь мы знаем, кто из нас лжёт. Решим полюбовно. Скажи мне, Сариэль, что означает герб твоего дома, и я отпущу тебя.

Всадники обнажили мечи. Их господин оставался спокоен.

– Я всего лишь решаю свои проблемы. Пусть не самым правильным способом, но никого не убил, в отличие от вас. Настоятельно прошу освободить путь. Если вы достаточно умны, то послушаете. Моя охрана – британские саксы. Даже Аттал жаждал получить в своё войско хотя бы с десяток таких, однако природное упрямство не сыграло ему на руку. Я не хотел бы проливать кровь.

Фракиец в раздумьях смотрел на купца, его свиту и прикидывал, как совладать с ними. Стиракс с Кемалем в ответ на вынутые вражеские клинки вложили в луки стрелы. Протей извлёк фалькату, и это послужило сигналом к бою.

Эфиальт привычным движением метнул нож, выбив Сариэля из седла. Всадники с криком помчались в атаку, однако расстояние между врагами было слишком маленьким, и лошади не успели набрать ход. Стиракс с поразительной скоростью извлекал стрелы из колчана и неизменно разил всадников; Кемаль не отставал.

– Все к повозке! – гаркнул Протей. – Стиракс, подымайся наверх.

Гоплиты окружили обоз. Гунн поднялся на его крышу, откуда открылся прекрасный обзор для стрельбы. Среди всадников не было ни одного лучника. Хвалёные саксы не знали, что делать, и метались взад-вперёд, пытаясь зацепить хоть кого-нибудь. Эфиальт выжидал момент и разил ножами приближающихся врагов, Стиракс не отставал от него. Стоя на повозке, Гунн мысленно делал насечки на прикладе лука после каждого убитого соперника.

Без лидера саксы не могли организовать приемлемую атаку. Оставшиеся в живых четыре всадника отступили и отошли на сотню локтей, дабы посовещаться.

– Им не нужен обоз. Они хотят вытащить своего господина, – заметил Прокл.

Стиракс долго прицеливался и наконец выстрелил. Один всадник рухнул, остальные пришпорили коней и бросились к повозке.

– Кемаль, стреляй в левого, – сказал Гунн.

Всадник успел увернуться от первой стрелы, однако вторая пробила кирасу и вошла в живот. Выстрелы в оставшихся двух лучников оказались смертельными. Раненный в живот сакс развернул коня и убрался восвояси. Эфиальт побежал вдогонку, но Протей остановил его.

Сам фракиец подошёл к Сариэлю. Нож Эфиальта угодил саксу точно в артерию на шее. Купец был мёртв.

– Осмотрим повозку, – предложил Прокл.

Анион ударом меча сбил замок и открыл дверь. Внутри стояли три тщательно закупоренных сосуда. Галл вскрыл амфору и опустил в неё руку. Когда он её вынул, то с пальцев стекала тягучая чёрная жидкость.

– Только не говорите мне, что эта странная делегация нагло врала нам в лицо, пытаясь защитить сосуды с греческим огнем.

Прокл потрогал жидкость и понюхал.

– Такая же жидкость была залита в ров вокруг гарнизона.

Протей тем временем обыскивал тело Сариэля. В одном из карманов он нашёл красивые жемчужные серьги с золотым замочком. В другом – серебряный ритуальный нож тонкой работы. Его рукоятка была сделана в виде обнажённой крылатой женщины, прижимающей к груди луну. Протей присвоил найденные вещи.

– Ты что, падальщик? – возмутился Прокл.

– Какая тебе разница? Он мёртв, ему не нужны украшения.

– Не думал, что ты падок на золото.

– Кто всё-таки это был? – вмешался Стиракс.

– Как вы успели заметить, купец не отличался словоохотливостью, – недовольно произнёс Прокл. – Нужно уйти с тракта. Может, где-то ещё рыскают саксы.

– Что делать с телами? – спросил Стиракс.

– Оттащим к повозке и подожжём, – бросил Анион.

– И тогда нет смысла уходить с тракта, ведь такой костёр увидят за лигу, – возразил Прокл. – Седлаем коней и уходим. Повозка пусть остаётся. Может, этот саксонский прихвостень отправился за подмогой.

– Наверное, ты прав, – сказал Протей. – Но прихвостень с такой раной долго не протянет. Поищем еду и вернём наших четвероногих друзей.

Прокл с Анионом ловили коней, а Стиракс собирал стрелы. Эфиальт подошёл к Сариэлю и долго смотрел на эмблему. Грек вытащил из шеи купца нож, вытер его о штанину и отправился к побратимам.

***

Гоплиты придерживались первоначального плана. Они пытались обогнуть лес, чтобы выйти на тракт, с которого ушли, однако заплутали ещё сильнее. Теперь и Анион не знал, куда идти. Но вместо того чтобы составить новый план, гоплиты попросту загнали лошадей.

Они шли наугад и старались двигаться скрытно. На дорогах по-прежнему встречались многочисленные отряды. Стиракс посчитал, что солдаты идут к крепости Хлора и предложил следовать за ними.

Однако отряд гельветов завёл их в неизвестную деревню, где из-за большого количества воинов гоплиты и думать не могли о краже. Прокл отметил, что солдаты не всегда направляются к гарнизону, и Стиракс признал свою неправоту. Они окончательно заблудились.

Легионеры пытались сориентироваться по полёту птиц, расположению перелесков, рек, по цепочкам следов, но неизменно забредали не туда. Прокл говорил, что гарнизон находится в нескольких милях, а они просто кружат рядом. Невозможно было даже спросить дорогу у местных жителей, ибо все деревни либо полыхали, либо были оставлены.

Аттал разошёлся не на шутку. Особенно это было видно по деревне, на которую гоплиты набрели спустя неделю после бегства из гарнизона Германика. Легионеры ещё не подошли к селению, однако уже почувствовали тошнотворный запах тлена. Любопытство завело их внутрь. Прокл оглядел ужасы, происходящие в деревне, и невольно воссоздал в голове последовательность убийств. Гоплиты пришли к выводу, что здесь и собирал жатву злой бог из истории Кемаля.

На болтающиеся ворота развороченного частокола пригвоздили караульных. Их пронзили копьями и прибили к столбу так, как любили наказывать в легионе. Только центурионы не использовали настолько варварский способ и часто просто привязывали провинившихся.

У входа в деревню распластались тела двух человек. Возле них валялась корзина с кореньями и травами. Только по волосам можно было определить, что убитые являлись женщинами. Конские копыта превратили их головы в месиво, а из их груди торчали ребра. Рядом лежал мальчик, чью спину нашпиговали стрелами. Стираксу как раз требовалось пополнить колчан, но он не захотел делать это таким образом. Гунн подошёл к убитому юноше и осмотрел перья стрел.

– Это римляне.

– Что? С чего ты взял? – спросил Протей.

– Неужели я не разберу, кто делает подобное оперение? Стрелы коротковаты, это, скорее всего, эквиты. Да и поселение тоже когда-то принадлежало римлянам. Галлы строят менее замысловатые дома.

– Тебе не кажется, что нас просто хотят запутать? – сказал Прокл. – Лучники-эквиты себя изживают. Они с такой скоростью дохнут на разведке, что сотники не успевают подготовить новых. Откуда им здесь взяться?

– Полагаю, это Мардоний, – произнёс Протей. – Сколько раз он выдавал себя за римлянина, действуя в угоду конунгу?

– Честно сказать, я уже запутался, – Прокл показал на труп легионера в тунике.

– Это мог быть защитник деревни. Или… ладно, я тоже запутался, – сказал Протей. – Давайте не будем разглядывать трупы. Ищем провиант, лошадей и убираемся. Идеально, если найдём выжившего. Пусть скажет, куда идти.

– Он скорее пронзит тебя мечом, нежели укажет путь, – вздохнул Анион. – Здесь одна гниль. Думаю, еды нет.

Гоплиты обнажили клинки и медленно двинулись вглубь деревни. Повсюду виднелись лужи крови. Убитые лежали вповалку. Стоило пройти чуть дальше, как становилось ясно – деревню уничтожили не стихийно.

Тяжёлой рукой всадники прошлись по каждому дому. От некоторых хижин остались только остовы, остальные были сожжены дотла. Казалось, ещё вчера здесь била ключом жизнь, а сегодня не осталось ничего, кроме разрухи и смерти. Людей не просто убили – их зверски искоренили.

Землю усеяли тела затоптанных: изувеченные настолько, что невозможно было определить, кем они являлись раньше. Только маленькие тела детей не вызывали сомнений. На деревьях гроздьями болтались висельники, местного служителя культа распяли на стене глинобитной мастерской. Стиракс увидел собаку с окровавленной мордой, которая лизала человеческие внутренности, размазанные на добрый десяток футов. Многие девушки валялись с задранными платьями и изрезанными ногами.

Дети, старики, мужчины и женщины – всех убили с поразительным хладнокровием и неописуемой жестокостью. За каменной кладкой колодца обнаружилась девушка с вырванной глоткой. Её окоченелые пальцы держали кулёк, в котором лежал обезглавленный младенец. Некто дал волю порокам и разошёлся по полной. Даже многое видавший Анион еле сдерживал гнев при виде непростительного изуверства.

– Скажу одно – это не римляне, – покачал Протей головой. – Да, они и изнасиловать горазды, но такое не делали нигде и никогда.

– Прям нигде и никогда? – ухмыльнулся Кемаль и перевёл взгляд с Протея на одну из хижин. – В доме кто-то есть.

Дом, на который указал пун, стоял возле сломанного забора, за которым начинался лес. Эфиальт медленно подобрался к двери и приложил к ней ухо. Этот дом выделялся среди прочих – он выглядел нетронутым. Его стены не горели, на карнизе не висели трупы жильцов, рядом не лежали тела. Протей окинул деревню взглядом и убедился, что только этот дом уцелел. Любопытство пересиливало благоразумие.

На крыше дома сидел огромный филин, который сверлил путников взглядом и ухал. Протей бросил в него камень: тот даже не шелохнулся.

– Словно стережёт дом, – пробормотал Стиракс. – Что стоим? Неужели вам неинтересно войти внутрь?

– Может, там есть выжившие? – предположил Прокл.

– Если и есть, буду рад получить от них кусок хлеба, – сказал Протей.

– Уверен, они сами будут не против куска хлеба, – процедил Прокл.

– Предупреждаю сразу: никакой милостыни, – предостерег фракиец. – Всех уцелевших оставляем. Нам не по карману лишний рот. К тому же мы не знаем, кто эти люди. Если они здесь есть.

Анион отодвинул Эфиальта и с размаху въехал плечом в дверь. Она слетела с петель. Перед галлом стоял испуганный мужчина с мечом в руках.