Алеманида. Грёзы о войне

– Он младший центурион. Ты примипил, Кустодиан.

– Малолетние юнцы ведь как-то получают трибунов, – спартанец взглянул на Теренция.

Домициан отошёл к столу и взглянул на карту. Почти три десятка легионов были разбросаны на холсте, в том числе и принадлежащие Лицинию. Пропретор знал, что Кустодиан управлял центурией, которая преимущественно состояла из ланциариев. Они не являлись преторианцами, но по уровню подготовки приравнивались к элите.

– Особая гвардия? Почему кругом подменяются понятия? С каких это пор следопыты превратились в ланциариев? Посмотрел бы я на этих юнцов, которые огрызаются с тупым клинком на столб, а о войне слышали только издалека. Они всего лишь твои ученики, Кустодиан. Их мастерство значительно уступает твоим навыкам учителя. Ты сказал, что любой из бойцов побьёт кого угодно, но так ли это? Теренций! – Домициан обратился к трибуну. – Докажи мне, что даже сенат не назначает трибунов по воле случая. Кустодиан! Если победишь Теренция, то я рассмотрю твою просьбу. За мой произвол меня следовало бы выпороть и на крест повесить, а тебя напоить вином и член зашнуровать. Но я добр, Кустодиан. Слишком добр, чтобы отказывать в просьбе, которая не вяжется ни с кодексом, ни с укладом легиона.

Домициан позвал Теренция Флавия Мената, о котором так нелестно выражался Василиск. Это был не только самый молодой трибун в армии, но и, по словам солдат его легиона, один из лучших мечников. Некогда Домициан служил с отцом Теренция, который перед смертью взял с пропретора обещание защищать его сына как родного. Домициан данное слово сдержал. В какой-то степени пропретор даже считал Теренция сыном и срывался на него только тогда, когда тот проявлял непокорство.

Он происходил из даков и являлся тыловым трибуном. Его солдаты копали рвы, доставляли продукты, закапывали трупы и охраняли пути. Кустодиан слышал разные истории о навыках Теренция и его выходках, однако не имел к нему никаких претензий, ибо обязанности снабженца армии тот выполнял безукоризненно.

Собственное мастерство Кустодиан оценивал сдержанно. Он выжил в огромном количестве сражений, а значит, биться действительно умел. Тем более, теперь Кустодиан обучал молодое поколение, а наставник – учится вдвойне.

Теренций небрежно извлёк из ножен гладий и вышел из строя легатов. От уха до уха на его физиономии расплылась придурковатая улыбка. Кустодиана раздражали гримасы трибуна.

Присутствующие отошли к краю шатра. Бойцы остались вдвоём. Кустодиан смотрел на ухмыляющегося соперника, но клинок не обнажал.

– Теперь мне понятно, почему тебя прозвали Безрассудным, – крикнул Домициан.

Теренций сделал выпад, Кустодиан отскочил в сторону. Чтобы ещё больше унизить врага, центурион скрестил руки за спиной и с безмятежным лицом уставился на Теренция. Тот страшно разозлился. Он вопил, точно женщина, которая терпела удары плетей во время луперкалий⁷⁰. Теренций бросился на Кустодиана и принялся нелепо размахивать мечом.

– Ну, хватит! Не пристало спартанцу так себя вести, – процедил Кустодиан.

Во время очередной атаки Теренция центурион вытащил руки из-за спины и сблокировал удар. Трибун выпучил глаза, увидев, что не способен противостоять колоссальной силе соперника. Он больше не улыбался.

Одной рукой Кустодиан схватил врага за запястье, а второй нанёс крепкий удар в печень. Теренций охнул и отпрыгнул в сторону. Он схватился за ребра и только сейчас понял, что его клинок остался в руке Кустодиана.

– Дайте меч! – обратился он к легатам. – Кто-нибудь, дайте мне меч!

Домициан достал из ножен гладий, расписанный узорами, и швырнул под ноги Теренцию. Кустодиан улыбнулся, увидев странный жест пропретора. Домициан в очередной раз подтвердил, что звание трибуна в армии покупали знатным происхождением и золотом. Именно это и пытались искоренить Константин с Лицинием.

Теренций снова вооружился, однако ситуация никоим образом не поменялась. В три блока Кустодиан выбил меч соперника и умелым броском швырнул его на землю. Центурион сел Теренцию на грудь и приставил к горлу меч.

– Довольно! – рявкнул Домициан. – Ты победил! Будь по-твоему. Новым легатом назначается Филипп Македонец. А ты, Кустодиан, отправляйся в Коринф. До первого приказа можешь делать всё, что вздумается. Только в пределах разумного и в рамках закона. Когда гвардейцы, – он заострил внимание на последнем слове, – вольются в ряды армии, я должен увидеть каждого. Лично.

Кустодиан слез с Теренция и отсалютовал Домициану. Филипп смотрел на происходящее с широко разинутым ртом и не до конца понимал, что случилось.

– А теперь вон отсюда, центурионские шавки! – прорычал Домициан. – Совет пройдёт без вашего участия.

Филипп посмотрел на Кустодиана и кивнул, указывая на дверь. Тот поддержал, и они ретировались из шатра пропретора.

– Зря ты ему дерзишь, – сказал Филипп. – Он на дурные речи в свой адрес никогда не закрывает глаза.

– Ладно тебе, это же Домициан. Ждал от него чего-то другого? Ты теперь легат! Есть повод порадоваться.

– Без твоего вмешательства я бы так и остался маленьким центурионом, – Филипп взъерошил кудрявую шевелюру. – Боги, как так вышло? Ух! Ну и ляжет проблем на мою голову. Что собираешься делать дальше? Поплывёшь в Грецию?

– Скорее всего, да, – ответил Кустодиан, – я слышал, послезавтра в Никомедию отплывает киликийская посудина. Поговорю с Домицианом и отправлюсь к ребятам. Они, наверное, уже устали от гнёта Агесилая.

– Не думаю, что после сегодняшней заварушки с Теренцием пропретор тебя отпустит. Сейчас он сказал да, завтра – отойдёт в сторону. Ты ведь его любимчика поколотил. Выслушай Домициана. Вдруг предложит что-то дельное. Через неделю в Фессалоники пойдёт торговое судно. Вот на нём и двинь!

– Нет, лишняя неделя порушит планы. К тому времени я уже должен быть в Коринфе. А что до пропретора? Полагаю, сегодня он дал добро на реформирование моей центурии. Завтра отправлюсь к нему и в очередной раз удостоверюсь в правоте собственных слов. Пусть подкрепит слова испачканным пергаментом.

Они подошли к палатке Кустодиана и остановились.

– Что ты задумал, Кустодиан? Я думал, у тебя в Коринфе гладиаторская школа, а ты, оказывается, следопытов готовишь. Сколько их всего?

– Двадцать шесть человек. На самом деле, задумка принадлежит не мне, а Антигону. Ты ведь знаешь, он когда-то был моим наставником.

– Знаю, Кустодиан. У тебя на такое мозгов не хватит. Первого человека, которого ты приволок в будущий отряд лазутчиков, одобрил я! А куда делся Антигон? Был же с нами.

– Думаю, щеголяет в тоге, отдыхает после горного перехода. Антигон многое сделал для победы Августа и создал хороший задел на будущее. Если бы не он, всё было бы по-другому.

– То есть его помощь ты запомнил, а про меня забыл? Ведь надежда галльских следопытов собрана моими руками!

– Я вообще-то служил в легионе, пока ты подрабатывал вередарием у Эпихарида и искал ублюдков.

– Но искал я их для тебя, – Филипп ткнул соратника в фалеру на груди. – Они и в самом деле так хороши? Кто подает надежды?

– Увидишь, – Кустодиан улыбнулся. – Ну, легат Филипп, иди, проверяй свой легион. Научи их биться, как бьются ахейцы.

Филипп выкатил глаза, словно услышал несусветную глупость.

– Точно! Я ведь теперь начальник легиона! Ладно, я пойду, мой дорогой друг. Кстати, пропретор ещё не подписал вступление в должность. Сатурн его подери!

Он пожал руку товарищу и отправился восвояси. Кустодиан долго смотрел ему вслед, не понимая, как центурион перескочил чин трибуна и стал руководить целым легионом? Такое частенько бывало раньше, но на памяти Кустодиана случилось впервые. Он бы мог оказаться на месте Филиппа, но предпочёл высокому жалованию любимое дело.

К тому же должность легата сковывала в действиях: их переводили на Восток, а легата ланциариев, среди которых была центурия Кустодиана, пока не трогали, и у его подчиненных имелось множество привилегий. Кустодиан считал, что лучше заниматься вещами, которые действительно по душе. Он уже давно ушёл от заветов предков, когда изменил методы воспитания молодняка, и к золоту по-прежнему относился равнодушно. Кустодиан стремился к внутренней гармонии со своими принципами и канонами Лакедемона.

На следующий день центурион явился к пропретору. Тот сидел за столом, как обычно уплетая за троих. Быт Домициана отличался от солдатского. Кустодиан даже удивился, почему первое лицо армии по-прежнему находилось в лагере, а не в теплом гнезде Зеленой улицы Семипалата. Пропретор не переносил поску и жаловался, что в Галлии выхлебал целую реку проклятого уксуса. Сейчас Домициан баловал себя исключительно мессанскими и фалернскими винами. Вода в его понятиях существовала исключительно для умывания.

– Я прошу перевода в Галлию, – сказал Кустодиан. – Перед походом на Рим Август сказал, что нам придётся вернуться, ибо Аттал не отступит. Вести с Запада вопиют о беззакониях конунга.

Домициан неторопливо жевал и раскладывал хрящи на тарелке.

– Галлия? Коринф осаждают усипеты⁷¹ или я что-то упустил?

Кустодиан смутился, не понимая, к чему клонит пропретор.

– Ведь твоя бравая команда находится в Коринфе, верно? Зачем же ты просишь перевода в Галлию?

– Да, они в Греции, но это временно. Моим ученикам нужны время и опыт, чтобы освоиться, и Галлия – самое подходящее место. В Парфии слишком непростые условия, и легионы там матерые. Как бы Рим ни бахвалился военными достижениями, с нынешней Парфией и ктесифонскими наёмниками нам ещё не тягаться.

– Но, насколько я знаю, Балканы находятся в полном владении Августа Лициния. Почему же элита, которая должна принадлежать нам, прозябает на территории потенциального врага империи?

– Вы правы, – согласился центурион, – но Константин и Лициний подписали договор об усилении власти, посему никто и не думал нас трогать. О казарме легионеров в северной части Коринфа никто не знает. Там находится не легион, не центурия, а что-то вроде контубернии⁷². Лицинию нет дела до жизни простого люда в Коринфе.

– Что это за гвардейцы? – прошипел Домициан. – Что за слово такое? Есть императорские гвардейцы, куда набирают легионеров из преторианских когорт. Точнее, набирали. А твои чем заслужили столь высокий ранг?

– Они впитали в себя муштру легиона, навыки парфянских следопытов и спартанский прагматизм. Это обычные дети, у которых нет родителей. Чада, вскормленные страхом и воспитанные войной. Грязные, голодные и никому не нужные. Повадками они походят более на зверей, нежели на нас, но мой соратник всё же умудрился сделать из них граждан империи. Если не обуздать пороки, то их будущее пропитается трактирной кровью и пустым насилием в лупанариях⁷³. Какой прок обществу от горстки смутьянов? А в легионе они принесут пользу. Они воспитывались как лазутчики и спартанские гоплиты⁷⁴, хотя неплохо знают систему легиона.

– Ты же из Спарты, Кустодиан?

– Из Спарты.

– Странно. Очень странно. Вроде из Спарты, а ведёшь себя словно продажная девка на агоре⁷⁵. Мне казалось, вы не такие болтуны.

– Мы терпеливы и методичны, – Кустодиан искренне улыбнулся, представляя, как вспарывает Домициану брюхо за оскорбление. – Сила Спарты в её людях, а не в способности укротить язык.

– Ладно, на вашу Спарту и твоих сопляков мне одинаково всё равно, – съязвил Домициан. – Отправляйся в Грецию. Под мою ответственность, конечно же. В течение пяти-шести месяцев получишь дальнейшие распоряжения, возможно, и раньше. Полагаю таков период мира. Дальше придётся пойти вправо или влево. Центурию на время отъезда передай опциону, а лучше – посоветуйся со своим легатом. Пока решаешь дела в Греции, легионы с Марсового поля отойдут в Галлию. Союз владык шаток. Возможно, через год-другой маршем пойдём на Восток.

Кустодиан отсалютовал пропретору и вылетел из палатки, размахивая сагионом, словно ястреб крыльями. Он уже не сомневался, что легион направят в Галлию.

Центурион направился к палатке Филиппа, чтобы рассказать о скором отъезде в Грецию. Кустодиан прошагал до нужного места, но так и не нашёл побратима. Тогда он двинулся к своему опциону. Кустодиан мог переложить бремя управления только на этого человека, который, к его радости, попался на пути.

Опцион Архонт менял обивку повреждённого щита. Это был прожжённый боец до мозга костей, который не щадил себя на тренировках и битвах. Архонт смахивал на медведя, разгуливающего по лесу перед спячкой. В ближнем бою он считался непобедимым. Кустодиан часто удивлялся, думая, как подобный человек угодил в армию.

Архонт владел шестью языками и слыл за человека с образованием не хуже всаднического. Константин давно переманивал опциона к себе, но тот скромно отказывался. Архонт говорил, что не пристало солдату предавать командира из-за мешка с деньгами. Уговоры учащались, обещания становились радужнее. Но приказа пока не поступало. Кустодиан знал, что золото однажды победит принципы опциона, и максимально оттягивал сей момент.

– Хвала богам, что ты оказался рядом

– Куда так мчишься, Кустодиан? – произнёс Архонт.

– Есть поручение. Попрошу тебя об одном одолжении.

– Что-то серьёзное?

– Я скоро уплываю в Грецию. Не знаю, на какое время, но в Риме ещё долго не появлюсь. Думаю, скоро нас переведут на западную границу. Тебя назначат центурионом вместо меня, а на твоё место поставят нового опциона. Пропретор всё знает. Теперь все сборы и донесения на тебе.

Архонт отложил щит и недовольно взглянул на Кустодиана.

– У тебя появилась веская причина для отъезда из лагеря? Вчера меня призвал Август. Он ставит меня на место царского вередария. Сегодня заявляешься ты и говоришь, что пропретор меняет нас местами. Как это понимать?

– Значит, ты теперь личный нарочный самого императора? – Кустодиан многозначительно посмотрел на соратника. – Тогда мне придётся ещё раз поговорить с Домицианом. Высокое жалование оказалось желаннее?

– Не в жаловании дело, Кустодиан. Как я могу ослушаться приказа Августа?

– Разве он не давал тебе выбор?

– Давал, но я уклонялся. Теперь меня взяли силой.

– Ему нужен возле себя надёжный человек, который способен совмещать стилус и гладий.

– Для стилуса у него есть Меций.

– Хорошо. Я поговорю с пропретором.

– Он отправит тебя к легату.

– Тогда пусть решают боги.

Они пожали руки и с миром разошлись. Кустодиан отправился в палатку, размышляя об изменениях, произошедших всего за пару дней. Титулы сыпались на его друзей, словно манна небесная. Ему же приходилось биться за дело, исход которого вызывал сомнения.

Глубоко внутри Кустодиана комком засела зависть, и он это прекрасно понимал. Но он отогнал недостойные спартанца мысли. Филиппу он попросту передал титул, а его опцион получил заслуженное повышение.

В его голове появились образы казармы в Лутраки и трирем⁷⁶, возвещающих об отплытии в Галлию. Ныне пост центуриона не подразумевал особой ответственности и важности, ибо война завершилась. Легат же не имел права передвижения по префектурам, и поэтому Кустодиан считал титулы друзей якорями.

Неспокойный дух окончательно утих после мыслей о встрече с подопечными. Кустодиан собрал вещи и начистил броню. Теперь он ждал никомедийских негоциантов⁷⁷, чтобы с ними отплыть в Грецию.

Эксакустодиан родился в Спарте. Являясь её гражданином, он сразу попал в ряды будущих воинов. Имя Эксакустодиана соратники без зазрения совести сократили наполовину, дабы хоть как-то его выговаривать.

Наставник Кустодиана по имени Зенон называл слабовольного ученика худшим на своей памяти. Он говорил, что геронты⁷⁸ хотели еще младенцем сбросить его со скалы, но помутнённый рассудок не позволил им выполнить волю богов. Лишь позже юноша с грозным именем Эксакустодиан узнал, что в Тайгете никогда и никого не сбрасывали. Бесстыдно слабым отпрыскам рода людского разбивали голову о первый попавшийся угол.

Мать Кустодиана убили взбесившиеся илоты, кои не совладали с головой после ночных возлияний. Спартанец знал, что это вина лакедемонцев, которые намеренно спаивали рабов, дабы те знали отведённое им природой место, но ничего не мог поделать.

Зенон сказал, что негодяев следует наказать, и собрал всех учеников. Старшие собратья без особого труда вырезали целое поселение илотов и привели к Зенону троих уцелевших. Наставник указал на убийц, и Кустодиан без колебаний раскроил им глотки.

С тех пор отношения учителя и воспитанника улучшились. Кустодиан показал себя одним из лучших бойцов во время диамастигосиса⁷⁹, когда первым вызвался принять обряд посвящения подле алтаря Артемиды. Каждый удар бича он сопровождал хвалой Ликурга, благодарностями Зенону и дифирамбами Афине за дарованное плодородие дорийских плоскогорий. Он умолял стегать сильнее.

Линчеватели вошли в такой экстаз, что не заметили, как исполосовали спину молодого бойца в мясо и обнажили белизну рёбер. Однако не все соратники смогли выдержать заданную Кустодианом высокую планку. Из девяноста шести человек сорок забили насмерть. В истории Лакедемона подобное случилось впервые, посему царь Спарты Софокл щедро наградил Зенона за основательную подготовку нового поколения.

Тогда ещё никто не помышлял ни сном ни духом, что в дальнейшем большинство посвящённых соберут на поприще Ареса лавры всех цветов и уйдут за Ахерон с монетой во рту в славе и почитании. Путь новоявленных лакедемонцев был тернист и долог, и они медленно ступали на тропу войны и крови.

Кустодиан принимал участие в конфликте с Афинами, усмирял беотийский бунт, а позже оказался вовлечённым в пятилетнюю войну с Аргосом. Война отняла у спартанца всех соратников. Даже когда-то ненавистный Зенон погиб от стрелы.

Пелопонесский конфликт был в самом разгаре, охватывая всё больше и больше полисов. Девять лет Кустодиан провёл на войне и увидел столько ужасов и беззаконий, что его чувства окончательно притупились.

После противостояния с Аргосом Кустодиан оказался в Священном отряде под руководством матёрого спартанца Эвдида. В мирное время спартанец занялся обучением молодых бойцов, погрузился в придворные интриги и встретил будущую супругу – Диомену. У них родилась двойня, в которой девочка оказалась мертворождённой. Сына он нарёк Ксенофонтом и по достижении возраста четырех лет отдал в школу Агогэ.

Грянула очередная война с Аргосом. Эвдид, прошедший не один десяток боевых кампаний, потерял остатки здравомыслия. Он посчитал, что сила и потенциал Аргоса крылись в молодом поколении. Эвдид приказал убивать всех женщин, а беременным – вскрывать животы и умерщвлять приплод. Бойцы Священного отряда были обучены беспрекословному выполнению приказа, посему в землях Аргоса поднялся невообразимый плач.

Вместе с беотийскими ополченцами Священный отряд пронёсся по окрестностям Аргоса, точно разбойники, учиняя страшную резню. Выполняя приказ, Кустодиан заколол больше сотни невинных женщин, однако во время очередного рейда воспротивился воле командира и вступил с ним в схватку. Эвдида считали непобедимым, но молодой и сильный Кустодиан всё же совладал с непростым соперником, без монет усадив его к Харону-лодочнику.

Соратники спартанца видели бой, но не стали доносить царю о поступке восставшего лакедемонца. Софокл посчитал, что Эвдида убили аргосцы. Он поставил спартанца предводителем отряда трёхсот и приказал окончить войну любыми путями и средствами.

Кустодиан отменил противоречивый приказ об убийстве женщин, проявив гибкость, коей спартанцы никогда не славились. После окончания войны Диомена умерла от горячки, а Ксенофонта едва не убили восставшие илоты.

Некто вспомнил историю с Эвдидом и донёс на Кустодиана, назвав его деяние вероломным. Софокл изгнал Кустодиана и сказал более не появляться в землях Лакедемона. Спартанец понимал, что нарушил приказ, однако не находил своей вины в смерти Эвдида, оправдывая восстание здравым смыслом.

Настоящей причиной отстранения Кустодиана стало то, что он вольно трактовал каноны предков, считая, что эрасты и эроменосы тормозят развитие военного ремесла в Спарте. По его мнению, тандемы возлюбленных⁸⁰ в эпоху латинского владычества не давали преимуществ перед римским легионом, который не ставил педерастию во главу военного дела. Софоклу было всё равно на выходки Эвдида, но подобные взгляды спартанца являлись для него предательством.

Кустодиан подался в легион. Римский трибун Гай Арминий свысока посмотрел на спартанского изгоя, однако позволил ему занять место в строю. Именно там они и познакомились с Филиппом. В первом же сражении Кустодиан проявил себя так грандиозно, что его произвели в центурионы, поставив на место погибшего сотника четвёртой когорты.

Римская центурия не подразумевала владение особой тактикой и навыками фехтования, но спартанец умудрился изменить многовековые догматы. Кустодиан научил центурию греческим манёврам против варваров, не разбирающихся в простейших тактических приемах.

На нового центуриона обратил внимание сенатор Антигон, которого отправили успокоить бунт на севере. Сенатор, коего по старой памяти называли легатом, взял Кустодиана на войну с пиктами. Там спартанец дослужился до чина примипила, получив пару серьёзных ранений. После он присоединился к Константину, собиравшему разрозненные легионы.

Кустодиан был человеком неподкупной морали и нерушимой дисциплины. Он не чествовал употребление вина, считая это уделом рабов и людей безвольных. Хотя и напился после ристалищ, устроенных в честь похорон жены. В дальнейшем он всё же частенько прикладывался к кувшину, хотя за распитие вина строго карал учеников. В его душе накопилось много боли, и он не знал, куда от неё деться.

Кустодиан не притрагивался к другим женщинам, кроме Диомены, считая блуд явлением противоестественным. Он обладал колоссальной физической силой, светлой головой и незыблемыми убеждениями. Со своими способностями Кустодиан мог обуться в порфиру и надеть стемму, однако его стоические принципы шли в разрез с желанием власти и стремлением к обогащению.

В легионе Кустодиана недолюбливали прихлебатели пропретора и боготворили простые солдаты. Им была близка незамысловатая жизненная философия спартанца. Перед расставанием Антигон заметил, что спартанец довольствовался стеклом, владея алмазом в кармане. Для окружающих Кустодиан являлся истым спартанцем с душой софиста.

III

Зима выдалась тёплая. После заседания сената горстка патрициев покинула курию⁸¹ и направилась в сады, построенные ещё при Нуме Помпилии⁸². В апельсиновом саду, раскинувшемся на Авентинском холме, испокон веков проводили досуг исключительно знатные граждане Рима.

Сегодня палатины не обращали внимания на титулы, звания и происхождение. Перед приходом Августа из парка выгнали посетителей. Под удар попали даже очаровательные матроны и гетеры⁸³, которым покровительствовали сенаторы. По периметру парка, на всех выходах и входах, пропретор Домициан выставил солдат из личной гвардии.

Сотня легионеров, закованная в броню, надёжно охраняла тыл малого совета и Августа Константина. Сенаторы были недовольны решением императора провести совет в парке, до которого они добирались несколько часов.

Август Константин шествовал в окружении десяти солдат императорской гвардии. Некогда он свободно прогуливался в одиночестве, но сейчас был вынужден брать палатинов или прибегать к помощи пропретора. Восхождение Константина к титулу старшего правителя сопровождалось предательствами, заговорами и кровопролитием, посему отряд гвардейцев стал непременным атрибутом императора.

Константин родился в Наиссе, что в Мезии. Его мать Елена была простолюдинкой из Вифинии, а отец по имени Констанций – военачальником, который впоследствии получил титул Цезаря в префектуре Галлии.

Юность Константина прошла в Никомедии при дворе Диоклетиана. Позже будущий Август служил в легионе, за время службы в котором участвовал в походах на Египет и Персию и дорос до звания Первого трибуна.

После того как Диоклетиан и Максимиан отошли от дел, Августами стали Галерий и Констанций. Галерий удерживал Константина в Никомедии почти в статусе пленника. В отличие от Диоклетиана он не питал к юноше симпатий. Отец Константина уже много лет болел, и Галерий рассчитывал на скорую смерть соправителя, дабы вернуть единоличную власть.

Когда Констанций находился при смерти, то пригласил сына к себе, дабы проститься. Он настоятельно просил соправителя отпустить Константина. Галерий долго оставался глух к просьбам Констанция, ибо догадывался, что тот желает провозгласить сына Августом.

Позже он уступил и позволил Константину навестить умирающего отца. Однако едва тот покинул Никомедию, как Галерий понял опрометчивость своего поступка. Он послал погоню за Константином, но тот оказался предусмотрительнее.

На каждом перевалочном пункте сын Августа брал свежую лошадь и подрезал жилы остальным, чтобы задержать преследователей. В итоге юноша благополучно добрался до Галлии, а Галерий понял, что утратил доверие в глазах Константина. Отныне они стали непримиримыми врагами.

После смерти Констанция галльские легионы провозгласили его сына Августом. Галерий был недоволен, так как считал, что юнец в силу возраста может быть только Цезарем. На место соправителя Август планировал поставить свою марионетку – Флавия Севера, с которым вместе пьянствовал, однако у него ничего не вышло.

Легионы признали Константина законным Августом и присягнули ему на верность. Ныне юнец, который, точно дитя, отпрашивался к отцу, располагал самой мощной армией. Галерию волей-неволей пришлось смириться с появлением настолько сильного соперника.

В империи назрел раскол. Ни один из Августов не признавал власть другого. Тогда же Максенций узурпировал трон в Риме. Остальные правители посчитали своим долгом выгнать наглеца из города.

Константин безучастно отнесся к этому событию, ибо для укрепления союза женился на Фаусте – дочери Максимиана. Тесть сыграл не последнюю роль в становлении будущего императора. Максенций приходился старшим братом Фаусте, поэтому Август был вынужден признать законность его притязаний.

Галерий и Флавий Север безуспешно осаждали Рим. Максенций же спокойно сидел в городе, посмеиваясь над их бесплодными попытками.

Константин в ту пору добывал воинскую славу в войне с франками. Максимиан, который давно отрекся от власти, пустил слух, что зять погиб на войне. Сам он был не прочь вновь примерить регалии Августа. Константин узнал о лживых слухах и отправился в Арелат к Максимиану. Старик сбежал в Массилию, но Фауста выдала его местонахождение. Максимиану позволили выбрать способ самоубийства. Загнанный в угол мужчина повесился.

После смерти Максимиана в империи осталось пять Августов. Гражданские междоусобицы набирали обороты. Лициний воевал с Дазой, Константин подумывал свергнуть Максенция, которого после смерти тестя называл узурпатором. Никто не догадывался, что Константина подначивала Фауста. Она не видела старшего брата в роли Августа на Семипалатинском холме. Один только Галерий не ввязывался в конфликты, ибо медленно угасал от болезни, которая, как поговаривали, была вызвана гневом христианского Бога.

После смерти Максенция и войны Лициния с Дазой осталось два правителя. Доминат постепенно возвращался. Этого Константин и добивался.

Август славился силой и храбростью, ибо редкие правители возглавляли кавалерию, предпочитая отсиживаться в тылу. В своих победах Константин никогда не забывал о солдатах, зная, что мертвого ферзя заменит только пешка. Трудности жизни закалили его, местами сделали равнодушным. Константин не боялся принимать спорные решения, говоря, что во имя справедливости готов совершить самое отвратительное преступление. Он ненавидел лжецов и подхалимов, но не понимал, как с ними бороться. Ему было проще победить человека с мечом в руке, чем острослова.

Константин избегал репутации тирана, искореняющего всё чуждое его идеям. Приближенные любили и ценили Августа, ведь он отличался благоразумием в вопросах войны и мира. С одной стороны, им владело желание установить единовластие, с другой – он искал баланс между сенатом, армией и народом. Август старался никого не ущемлять и никому не давать привилегий.

Отношения с сенатом перешли из затяжной войны в кратковременный мир. Константин обещал не трогать патрициев, если те не станут угрожать его правлению. Так и продолжалось до тех пор, пока горстка заговорщиков во главе с сенатором Титом Нигером не решила проверить царя на прочность. Зачинщика и шестерых сенаторов казнили, еще пятерых заставили совершить самоубийство. После случая с Нигером патриции старались не связываться с Августом и не давать даже повода к обвинениям в государственной измене.

Таков был сей достойный представитель славного рода Констанция Бледного.

Возле Августа шёл с пергаментами секретарь-вольноотпущенник Меций, который на аудиенциях иногда выполнял роль номенклатора⁸⁴, а рядом вышагивал советник Луций Валерий Антигон. Кесарскую должность упразднили, но он фактически являлся Цезарем Рима, распоряжаясь казной и возглавляя малый совет.

В последние три месяца Антигон заведовал иностранной торговлей и выполнял обязанности казначея при Августе Максенции, а до этого тридцать семь лет воевал в Галлии и Аквитании. На покой Антигон ушёл в чине легата, а после стал наместником Паннонии. Ещё два года он участвовал в подавлении бунта пиктов, но в итоге вернулся в Рим.

Антигон придерживался принципов единовластия, однако долгая служба, несправедливости жизни и провалы прежних властителей превратили его в истого республиканца. После захвата Рима Максенцием мудрый и обстоятельный Антигон выступил против решений нового Августа, чем вызвал негодование продажных соратников. Максенций снял Антигона с должности принцепса⁸⁵ и попросил удалиться в загородную виллу. Когда напряжение достигло апогея, опальный сенатор покинул Рим и присоединился к лагерю Константина.

Рядом с Антигоном шёл Квинт Элий Евтихиан, который являлся префектом священной опочивальни. О его неумеренности в плотских утехах ходили небылицы, достойные восторженных баллад в эпических сказаниях. Лицо Евтихиана ещё в детстве искромсало моровое поветрие, от чего тот выглядел, точно покалеченный гладиатор. Его плутовской подслеповатый взгляд не внушал особого доверия, а вальяжная походка копировалась половиной Рима – далеко не лучшей его частью.

Несмотря на сомнительную репутацию, Евтихиан имел светлую голову, когда не погружался в пьяный разврат. Константин не разделял интересы и принципы советника. Он прекрасно знал о его подпольной сети лупанариев, но игнорировал увещевания Антигона, ссылаясь на превосходные таланты Евтихиана. Антигон не верил словам Августа, ибо прекрасно знал, что лупанарии Квинта делали большие отчисления в казну, и лишь по сей причине император игнорировал их наличие в Риме и остальных городах. Одно время советник даже занимал должность учителя Криспа, сына Константина. Сенаторы и приближенные советники Августа обладали громадной властью, но звание наставника царского отпрыска давало ещё больше привилегий.