– Пусть они эти памперсы себе на головы наденут, красившее будут, – парировал Глюк, – ты уж сам им там полепи горбатого, чтобы сюда не лезли, нам только этого геморроя не хватает – ораву придурков кормить и развлекать. Ну, покедова! Если что нового, сразу звони, тут ребята хорошие подобрались, и по-русски кумекают, и сразу запишут, что скажешь, если нас никого рядом не будет. Они аккуратисты, да и аппаратура у них ничего!
Весь следующий день братва решила посвятить отдыху и накоплению сил для последующих подвигов, но не тут-то было. Днем прилетел армейский спасательный вертолет, завис рядом с лагерем на высоте метров двадцати и по тросу спустил несколько тюков с надписью «For parolimpic» и пару тюков поменьше с немецкими надписями; тем же тросом подняли не пришедшего в сознание индийца и попытавшегося остаться Колю-летуна. Последний, хотя еще не мог ходить без посторонней помощи, быстро нашел контакт с братками и уже подумывал, не перейти ли ему в их команду – он ведь тоже инвалид. Ком-бижирик вежливо объяснил ему ситуацию: в ближайшее время им предстоит марш-бросок по горам на выручку двух братанов, поскольку в том, что они остались живы, никто не сомневался. А оставлять его на попечение немецкой экспедиции нет смысла, пусть уж улетает и лечится. Коля подумал, вздохнул и согласился.
В тюках для братков было все то, что они заказали через Громова, и еще от него привет в виде нескольких бутылок «анти аллергенов»; они уже предвкушали теплый вечер со своими немецкими коллегами, как появился Зигфрид с решительно настроенной фрау Гердой, которая даже на него смотрела, как удав на кролика. Немного запинаясь в переводе пулеметной речи Герды, которую она сопровождала резкими взмахами руки, Арендт объяснил, что Герда по профессии спортивный врач, работала со сборной Германии; сейчас она получила вертолетом какие-то свои чудодейственные препараты и специальную аппаратуру. Так что в течение ближайших суток русские полностью будут поставлены на ноги и забудут про свои болячки! Это ее профессиональная честь и интернациональный долг. Поэтому она предлагает всем немедленно проследовать за ней. Она предупреждает, что процесс лечения не покажется им легким, но других путей нет. Помогать ей и следить за всякими там массажерами, вибро -и акустической техникой будет Зигфрид, заодно он будет переводить ее указания, исполнять которые следует немедленно. А сейчас все встают и быстро идут за ней.
– Цигель, цигель, ай лю лю! – прокомментировал Глюк, – проведение банкета по поводу приземления откладывается на неопределенный срок. Встали, пошли!
– Ja, jawohl! – радостно ответила Герда, – schnell, schnell! – и радостной походкой повела народ на экзекуцию.
– Послушай, Зиги, – спросил Мизинчик, – а что вы здесь стоите, и вот ваш доктор нами занимается? Может, из-за нас, так мы завтра же готовы слинять!
– Нет, не из-за вас. У нас есть объем подготовительных работ и, кроме того, еще не согласовано разрешение на заявленный маршрут. Там сейчас какие-то социальные пертурбации, часть области на особом положении, и нам не гарантируют полную безопасность. Предложено ждать ещё!
– Ишь ты, – удивился Паша, – полную безопасность не гарантируют. Вы там в своей Европе совсем оборзели, главное «полную»! У нас из дома выйдешь – не знаешь, вернешься ли, да и дома ухлопать вполне могут. Полную надежность нам раньше только Сбербанк обещал, да и то потом всем такую дулю показал, что до сих пор очухаться не можем. А вам тут в чужой стране, да еще в горах «полную»! А если бы вам на головы наш вертолет свалился, да и загорелся при этом, тогда что?
– Тогда бы, – без особых сомнений ответил Аренда – семьям пострадавших выплатили страховочную премию, что-то около миллиона евро на человека, а Непалу пришлось бы заплатить Университету за срыв полевого сезона, да и репутация у него тотчас бы понизилась.
– Ну, вы и пижоны! – заключил Паша.
В течение последующих нескольких часов братки поняли, насколько далеко ушла медицина от того благословенного времени, когда на сборах их пичкали анальгином и аспирином и делали весьма примитивный массаж. Сейчас они лежали или сидели, опутанные проводами, что-то ухало, дергалось, светилось, ощутимо пронзало электрическими импульсами. При этом фрау Герда виртуозно всаживала им под кожу дозы каких-то препаратов из инструмента, полностью имитирующего пистолет. Сначала, увидев его в ее руках, братаны решили, что она собирается просто пристрелить их из жалости, но потом все преисполнились уважением к ее способностям. Из палатки они выползли просто уже никакие, через силу употребили какую-то специальную кашу и опять завалились в свои мешки.
– Завтра с утра доктор опять займется вами, – сообщил Зиги, – доктор восхищена вашим мужеством, но она очень удивлена тем, что не находит признаков инвалидности. К вечеру завтра вы будете совершенно здоровы: все симптомы, по которым вы причислены к пара-олимпийцам, прошли. Она в полном недоумении!
– Ничего, – успокоил его Глюк, – как только выздоровеем окончательно, сразу станем опять инвалидами. И писать под себя начнем ночью, и руки, ноги дрожать начнут, и заикаться начнем. За нами не заржавеет.
На следующий, уже третий день пребывания братков в лагере экспедиции, утром они без звука отдались в руки фрау Герды, так как смекнули, что она действительно может творить чудеса.
После обеда и отдыха они почувствовали себя вполне здоровыми и решили, в благодарность о проявленной к ним заботе, сделать что-нибудь полезное на общее благо, например, выкорчевать дерево или сбросить крупные камни вниз, дабы площадка стала ровней. Да мало ли где их сила могла пригодиться! К их удивлению, они увидели всех участников экспедиции не хлопотавшими в разных местах, а собравшимися в палатке профессора Гейслера, и что-то горячо обсуждавшими. Проявив необычайный такт, братки сели в сторонке перекурить, а Глюк, как бы незаметно слегка свернув подпорку палатки, туда просочился и вопросительно взглянул на Арендта. Все затихли.
– Может, надо чего? – спросил Глюк, – ребята в форме.
– К сожалению, нам ничего помочь не может, – сказал Зиг, – сейчас мы получили указание с места не двигаться и быть готовыми к срочной эвакуации. В районе,где мы предполагаем встретить следы снежного человека, происходят необоснованные военные стычки. Как утверждает правительство Непала, как раз в племенах, обожествляющих этого гоминоида и даже посвятивших ему храм. Зона объявлена полностью закрытой, и с завтрашнего дня будет постепенно, по мере прибытия, блокироваться полицейскими подразделениями.
– А не можете ли вы показать по карте, где вся эта лабуда происходит? – попросил Глюк.
Арендт, спросив что-то у профессора и получив положительный ответ, вытащил крупномасштабную карту, снятую, по-видимому, со спутника или системы «Навигатор», где уже вручную было отмечено положение лагеря экспедиции, место аварии вертолета, предположительный маршрут спуска братков, место встречи их с немцами, пунктир предположительных перемещений. Глюк с уважением и даже восхищением рассматривал плоды какой-то, совсем уж неестественной, аккуратности.
– А куда пускать-то не собираются? – спросил он. Зигфрид обвел район за грядой «Меча Ханумана», разделенной поперечным хребтом на две долины, в одной из которых был показан храм (видимо, Ханумана) и несколько строений, в другой – достаточно обширное поселение. – Вот этот район и будет блокирован.
– Постой, постой, – разволновался Глюк, – так это как раз то место, куда свалились Мишка и Стас. Я смотрю, если двигаться по намеченному вами маршруту, то километров тридцать получается. И вроде даже тропки есть (Зиг согласно кивнул). Ты можешь нам карту дать, Георгий ее отсканирует на свой мобильник?
– Мы можем дать вам экземпляр карты, у нас она есть у каждого в экспедиции, и запасных несколько. А зачем они вам?
– Как зачем? – изумился Глюк, – там наши парятся, может, помощи ждут. Завтра поутру туда и рванем.
– Я бы не рекомендовал это, – попытался воззвать к логике и чувству самосохранения немец.– Ведь нам объявили, что туда нельзя – значит, нельзя!
– А мы такой объявы не слышали, – парировал Глюк, – мы вообще неадекватные: как нас вылечили, так у нас сразу мозги набекрень стали, мы за свои действия не отвечаем – инвалиды на голову. Ты только своему профессору про наш разговор не сообщай. У вас, немцев, тоже мозги набекрень, только в другую сторону – уж очень рьяно вы законы выполняете. Ты, вроде, мужик разумный, к нам привычный, а он всю ночь мучиться будет, а потом властям все выложит. Те попробуют нас задержать, а нам ведь патроны экономить надо! А мы тихонько рано утречком и уйдем, ну, записку оправдательную для вас оставим, мол, пошли на встречу со своими. За это обещаю, если что о снежном человеке узнаем или найдем его следы, или отловим его, слово даю, только тебе первому все расскажем и, может, кое-что отдадим. Ну как, по рукам? Зигфрид горестно вздохнул. Он по опыту знал, что если кому, как русские говорят, «попала вожжа под хвост», отговорить их от самой бредовой авантюры совершенно невозможно. Все, что мог, он сделал, и мысленно, как Пилат, вымыл руки.
* * *
Как всегда, Мишке и Стасу досталось больше всех, по полной программе! Не переломись этот треклятый вертолет, наспех и не очень профессионально сваренный после очередной аварийной посадки в Афгане, провели бы они несколько не совсем комфортных дней со вновь приобретенными друзьями и, наверное, чистили бы свои «винтари» в предвкушении встречи с горными козлами. Так нет же! Кормовая часть вертолета с вышеназванными товарищами и волею судьбы примкнувшим переводчиком Ху-Мор-Жоу, кувыркаясь, летела по противоположному склону хребта «Меч Ханумана», очень даже оправдавшего свое название. После некоторого времени скольжения по почти отвесной скале железяка с намертво вцепившимися в какие-то металлические конструкции и беспрерывно ругающимися при очередном ударе об неизвестно зачем торчавшие балки, ручки, стойки и обломки каких-то предметов братками, попала на более пологий склон, покрытый мокрым снегом, несколько замедлившим скорость падения. Но передышка оказалась короткой, на пути своеобразного средства передвижения оказался небольшой скальный уступ, наткнувшись на который, остаток вертолета резко крутануло и бросило вправо. К сожалению, Ортопед в этот момент отпустил одну руку, чтобы держаться более капитально, но, увы! Сработал неумолимый физический закон: эм вэ квадрат, деленный на два, а попросту говоря, скорость разворота Михаила, экипированного в тёплый костюм с карманами, набитыми всякой всячиной, кою любой нормальный пацан носит с собой на всякий случай, и весящего не менее ста тридцати килограмм, перемноженные друг на друга, сотворили такую силу, что противостоять ей было бессмысленно. Михаил почувствовал, что его отрывает от вертолета, и через мгновение он оказался в свободном падении, сжимая в руке кусок деревянной ручки, заменить которую в качестве более надежной опоры он стремился. Свободный полет продолжался секунды три-четыре, при этом особо грустных мыслей у Михаила не возникало. Даже наоборот! С каким-то отвлеченным философским чувством он воспринимал крутящийся вокруг него мир. После того, как скалы, туманное небо, облака под ним и снежный склон над головой успели пару раз повернуться, он почувствовал, что плюхнулся в мокрый и почему-то не очень холодный снег и вместе с ним начал сползать вниз. Как последнее напоминание о цивилизации, рядом неторопливо двигался какой-то металлический лист с остатками конструкций – то ли дверь, то ли кусок обшивки, то ли днище топливного бака. Михаил, естественно, ухватился за него обеими руками в надежде, что он может пригодиться для защиты выступающих частей его организма от нежелательного контакта с камнями и прочими предметами, торчащими из снега, понимая, что руки, ноги и голова еще могут ему пригодиться. Наконец, снежник, на котором он лежал, замедлил ход и остановился в каком-то совершенно неустойчивом равновесии. Михаил полежал минуту-другую, сел и начал соображать. Надеяться на помощь сверху не приходилось, передняя часть вертолета куда-то исчезла или провалилась на другую сторону хребта, да и лезть наверх было бессмысленно. Высота в горах – понятие относительное, то ли сто метров, то ли тысяча, да и вряд ли оттуда он увидит, где остальные. Стаса с переводчиком и остатками кабины он тоже не заметил; в той стороне, куда, как он представлял, их снесло, возвышался крутой подъем, преодолеть который он вряд ли бы смог. Стояла полная и абсолютная тишина, нарушаемая только свистом ветра и звоном капель на небольших прогалинах, где он подтаивал.
– Ни хрена себе положеньице, – подумал Михаил, – прямо как у нас в деревне наутро после того, как народ отметил двадцать третье февраля или восьмое мар та! Ладно, будем думать, что же делать. Замерзнуть пока не замерзну, вроде сыт, пару дней продержусь. Но тут сидеть никакого резону нет, надо вниз спускаться, там долины, наверное, народ какой есть, да и потеплее будет. А пока попробую связаться по радиотелефону с братанами. Если живы, обязательно помогут.
Он достал радиотелефон и впервые почувствовал некоторое неудобство своего положения. Капризный аппарат лежал в одном кармане со складным ножом, помятой флягой с коньяком, зажигалкой и связкой каких-то ключей, что отразилось на целостности корпуса не лучшим образом, а внутри оказалась какая-то электронная труха. Михаил выбросил все это из корпуса, грустно посмотрел на корпус и выбросил и его. Надежда оставалась только на себя. Далеко внизу среди разрывов облаков он увидел долину, куда, вероятно, ему придется спуститься. То, что можно летать выше облаков, это понятно – самолет, однако, но так, чтобы идти сквозь облака, это Ортопеду показалось даже несколько забавным.
– Прямо, как какой-то волшебник, – решил он, – а коли так, то значит, еще не все потеряно. И не из таких передряг выходили. По крайней мере, ментозавров тут вроде бы нет, ежели козел подвернется, так все-таки я его съем, а не наоборот (на всякий случай, складной нож, которому, наверное, позавидовал бы любой десантник, Ортопед открыл и вставил в специальный чехол), а снежные барсы, как говорит Денис, на людей никогда не нападают. Уважают, блин!
* * *
Примерно в это же время закончилось кувырканье куска вертолета со Стоматологом, и теперь уже, увы, единственным его спутником – китайцем, намертво вцепившимся в его куртку. Сила, которая так беспощадно вышвырнула Михаила, на них подействовала наоборот – накрепко распластала по торцевой стенке кабины. Момента вылета Ортопеда они даже не заметили, их резко развернуло, да еще снежный заряд перекрыл видимость, а через несколько секунд, когда Стас оглянулся, то кроме крутых склонов, периодически появляющегося куска неба или снежной целины, ничего видно не было. Стас крикнул, но даже он не расслышал собственного голоса. Шум от их «железного коня», ударявшегося, видимо, о неровное каменное основание, слегка покрытое снегом, напоминал падение стойки алюминиевых кастрюль на бетонный пол склада, причем в качестве стабилизирующего движения хвоста служила консоль хвостового винта вертолета, умудрившаяся «отметиться» на каждом камне по пути. Стас представил, что бы было с ними, если бы не эта железяка, и ему стало, пожалуй, впервые в жизни как-то не-уютно – в подобной ситуации ни его сила, ни его ловкость, ни тем более связи и банковский счет ничего не решали. Тут было: или везет, или нет. Пока везло. И он был даже благодарен судьбе, что даже в этом, ну совсем уж нелепом случае, она о нем позаботилась.
Всему когда-нибудь приходит финал.
Замедлив движение и пару раз перекатившись, заставив людей также повращаться, «средство передвижения в экстремальных условиях» легло на бок и замерло. Стас и Ху приняли вертикальное, по отношению к земле, положение и тупо уставились друг на друга. Через некоторое время Стас вдруг спросил: «А где Мишка?»
Ху поводил глазами, потряс головой, видимо, стараясь понять, что произошло, и вообще, где он. И ответил: «Не вижу! Он нас покинул, я не заметил как».
– Мишка! – закричал Стас, но, во-первых, после шумного спуска у него в ушах звенело, как будто рядом стая сверчков была, да и заложило от перепада высот. Ответа не было.
Стас огляделся. Его с Ортопедом рюкзаки, намертво забитые под остатки сидений, сохранились. Он вытащил ракетницу, спрыгнул на снег и выстрелил в направлении, откуда, по-видимому, они съехали. Но на фоне снега и кусков тумана он и сам не увидел полета ракеты. Правда, результат был, пласт снега съехал и наполовину завалил Стаса, ударил в бок кабины, и она предательски закачалась. Стас едва успел за нее зацепиться, как она съехала еще метров на двадцать вниз.
– Стрелять в горах нельзя! Опасно! Лавина пойдет! Нас учили! – завопил Ху, – а то совсем пропадем!
– Знаю! Неучи! – хмуро ответил Стас, – лучше скажи: ты в этих местах бывал?
– Не здесь, но недалеко, – ответил Ху, – сопровождал китайскую экспедицию и один раз русских. Но они непонятные какие-то были. Приехали внизу в долине, километров сто, наверное, южнее, в горы не пошли, три дня водку пили, потом купили шкуры козлов у местных охотников, пофотографировались и уехали. Заплатили все же хорошо, не жадные были.
– А как тут народ, не съедят нас? – спросил Стас.
– Наверное, нет, – подумав, ответил Ху, – хотя и охотники, но дикари, вроде наших в Тибете, многобожье у них, животных за богов принимают (Ху передернуло от справедливого возмущения), в перерождения верят, охотятся только по особой необходимости. Главный храм у них царю обезьян посвящен, они ему молятся, совсем необразованные.
– Ну, тогда у нас какие-то шансы есть, – решил Стас, – давай, Моржовый, собирайся, потопаем. Ты нести хоть что-нибудь можешь?
Ху кивнул.
– Ты не смотри, что я маленький, – заметил он, – мы, китайцы, народ выносливый. Я еще до учебы носильщиком был. По сорок килограмм груза, целый день по горным дорогам носил. Сейчас столько не смогу, но, если мало-мало торопиться будем, справлюсь.
– Хорошо, – Стас оценивающе посмотрел на остатки груза в обломках вертолета, – возьми Мишкин рюкзак, и все лишнее, что тебе не надо, оставь. Главное: еда, ну, выпить, если чего, для поддержки здоровья, но немного, фонарь, ракетницу, спальник возьми. А из оружия там вроде «помпа» осталась, ну, ее тоже, и патроны. Его «винтарь» выкинуло, а может, он с ним и свалился. Так что из серьезного только мой карабин с ночным прицелом и остался. Ну ничего, справимся. А остальные вещи давай под камень в мешке и ящике сложим, авось еще сюда вернемся.
Стас пошерстил и свое барахлишко, достал спутниковый радиотелефон и попытался связаться хоть с кем, но из братанов просто никто на связь не вышел, а Громову вроде бы дозвонился, кажется, даже его голос слышал, но через пару минут все стихло. Стас попытался вытащить аккумулятор, но вместо целой коробочки достал куски пластика вперемешку с каким-то желе, которое очень щипало пальцы. Выругавшись, он все это выкинул и долго держал пальцы в снегу, смывая то ли щелочь, то ли кислоту какую-то, пока зуд не прекратился. Запасного аккумулятора не было, так что оставалось надеяться только на себя. Стас выломал два каких-то деревянных бруска, один взял себе в качестве щупа, второй отдал Ху, спрыгнул на наст, посмотрел на оставшиеся обломки, среди которых виднелись ящики с инструментами геологов, совершенно теперь бесполезными, надел рюкзак и повесил карабин через плечо. Потом, сказав: «Ну, пошкандыбари-ли, благословясь », Стас начал осторожно двигаться вниз, так чтобы Ху успевал за ним.
Если бы не происшествие, которое привело их сюда, то они вполне сошли бы за благополучных туристов. Солнце поднялось достаточно высоко и ощутимо грело, снежные языки лежали в расщелинах, но двигаться приходилось очень осторожно, так как под раскисшей от солнечных лучей поверхностью, слегка покрытой мхом или лишайником, в общем, чем-то, на что с опаской, но все-таки можно было опереться, находилась промерзшая почва. В начале пути Стас пару раз поскользнулся и упал, но без серьезных последствий, правда, слегка измазался, поэтому темп спуска слегка замедлился. Настоящие альпинисты и туристы знают, что большинство неприятностей с переломами конечностей и «летательными», как говаривал один не шибко грамотный, но политически весьма образованный партийный работник, которого в молодые годы Иванова включили в их отряд, совершавший подъем на один из «пиков Коммунизма» еще в славное застойное время. Поход предполагался, как подарок очередному съезду КПСС, поэтому на халяву им дали вполне приличное по тем временам оборудование и снабжение.
Однако хорошее дело всегда имеет свою отрицательную сторону, как сказал ирландец, давая деньги на похороны тещи. В придачу к экипировке им придали и пар-тайгеноссе, так как среди них были только комсомольцы. Мужик этот был бы, в принципе, не особой обузой, так как он, в отличие от остальных, отягощенных рюкзаками килограмм по сорок-пятьдесят, нес только свои личные вещи и радиоприемник с запасом батареек. Но на каждом привале он, послушав через наушники последние известия или комментарии к ним, косноязычно, но вдохновенно пытался воодушевить остальных сообщениями об увеличении надоев, привесов, поворотов рек и прочей бредятины. Сначала его пытались вежливо заткнуть, но безуспешно. Предложение Ортопеда скинуть его в какую-либо пропасть встретило непонимание коллектива, опасавшегося очень серьезных разборок при возвращении. Правда, на одной из промежуточных баз от него удалось избавиться простым и надежным способом – кто-то (это не выяснялось, чтобы случайно не проговориться) добавил в его пайку перловой каши пару ложек касторового масла. Это обеспечило беспокойную ночь всей группе, но зато наутро у него не было сил даже встать. Все выразили глубокое сочувствие, но обещали выполнить партийное задание за себя и за того (сего) парня и, пока он не пришел в себя, рванули из лагеря. В лагере была радиосвязь, вызвали спасателей, и партайгеноссе с триумфом стащили на носилках в ближайшую больницу. Однако в течение всего остального похода крылатые слова «гидростатическая вата», «летательный исход», «карманы», «перегибы» и коронная «товарищ Маркс сказал» сохранялись в лексиконе отряда. После похода и излечения он был признан особо ценным партийным работником и пошел на повышение – возглавил спортивно-массовую работу на уровне областного Комитета партии, так и не научившись говорить по-человечески.
…Между тем долинка, по которой сползали наши туристы, поневоле стала ощутимо отклоняться к югу, то есть в сторону, противоположную предполагаемого направления «приземления» Стоматолога, но склоны были крутые, и лезть на них было бы бессмысленно.
– Ладно, – решил Стас, в который раз пытаясь сориентироваться, – доберемся же мы когда-нибудь до обитаемых районов, там уж и сообразим, что делать. Тем более что и бакинских и местных хватает.
– Слушай, Ху, – спросил он, – а нам еще долго идти, ты вроде бы говорил, что народишко здесь есть.
– Конечно, есть, – подтвердил Ху, – вон, смотри внизу, где трава начинает расти, несколько тропинок проглядывается. Если бы звери, то одна бы тропинка была, да" и то узкая, а смотри, две полосы на расстоянии – не иначе, тележка или еще чего ехало, значит, люди недалеко, вот вниз по ней и пойдем. Мало-мало времени пройдет.
– Смотри, какой глазастый, – с уважением сказал Стас, – ты впрямь заместо следопыта можешь быть. Если правильно дорогу найдешь, то окромя договоренных еще пару штук бакинских получишь!
– Не понял, – откликнулся Ху, что такое «штука бакинских»? Ну, это, по-твоему, по-китайски две тысячи долларов, – разъяснил Стас.
– Это хорошо, – оживился китаец, – две тысячи долларов мне хватит служанку купить и к фанзе пристройку сделать.
– Как купить? – не понял Стас, – ну, нанять для хозяйства я понимаю, пристройку к дому тоже понятно. Ты чо? Вроде рабовладельца хочешь быть? Чему же ты тогда в Союзе научился?
– Здесь немножко не как в Союзе, – Ху заулыбался, – тут только у бедняка одна жена может быть, а настоящий человек должен служанку в доме держать. А то как же, если жена ребенка носит, я что, голодный ходить должен или и квартал красных фонарей? Она сама служанку мне подберет, да следить будет, чтобы все по законам и обычаям делала. Я не знаю, как у вас там, в России, сейчас стало, но когда я учился, очень мне не понравились ваши женщины. Никак не поймешь, чего они хотят, да и сами они этого не знают. А у нас всегда было по Конфуцию: уважение к предкам и к мужу. Правда, сейчас тоже в Китае все меняется, но до Непала это не скоро дойдет.
– Смотри, какой умный, – сказал Стас – ты вот мне лучше расскажи-ка про этого вашего Конфуция, что-то я о нем слышал, а понять никак не могу, он что, вроде Папы Римского у вас или вроде царя-государя?
Ху, никак не ожидавший подобных вопросов, попытался объяснить Стасу о понятии «Дао»– пути, законах «неба», следовании «предкам», а так как Стас всегда мыслил конкретно и пытался выяснить все досконально, то беседа стала полезной и для китайца, который многие вещи принимал за данность, ведь тут ему приходилось все объяснять с самых азов.
Подобная душеспасительная беседа как-то отвлекали от тревожных мыслей, и несколько часов они прошли незаметно, спустившись, если верить высотомеру, вмонтированному в хронометр Стаса, метров на восемьсот. Уже показались горные пастбища, правда, еще только начинающие покрываться зелеными отросточками.
Наконец, на тропинке они увидели аборигена – невысокого, кривоногого, лет эдак от шестнадцати до шестидесяти пяти, мужчину в халате и шапке явно тибетского покроя; он вел за собой яка, нагруженного дровами – замысловатой формы толстыми ветками вроде саксаула. На цветном поясе у него болтался большой нож в чехле, фляга, сделанная из сухой тыквы, и несколько цветных ленточек, вероятно, обереги от злых духов.
Ху и Стас завопили и замахали руками. Абориген сначала, видимо, испугался, но заметив, что приближающихся только двое, остановился, посчитав, что вряд ли их целью является отнять его груз. Через четверть часа они уже стояли шагах в десяти от туземца, дабы не напугать его, и Ху вступил в переговоры. После нескольких вопросов на диалектах западного Непала, Ху, наконец, нашел нужный и стал задавать вопросы, на которые получал довольно пространные ответы, причем туземец показывал руками какие-то направления и все время кивал головой. Минут через пять Ху кратко изложил Стасу результат беседы. Встречного звали Джулмунг, он был из кочевого племени бхотиев, живущего зимой далеко внизу, а сейчас с приходом весны вернувшегося в свою родную деревню Горхки и перегоняющего стада на летние высокогорные пастбища. Он очень удивлен встречей, но что такое вертолет, знает и очень сочувствует случившейся с ними неприятности. Иногда к ним в деревню появляются гости (слово «туристы», видимо, еще не вошло в обиход), желающие поохотиться на диких горных козлов, которых можно встретить примерно на этой высоте, но из-за такой охоты сюда забираться он считает неразумным, проще мясо купить у них. Их деревня расположена недалеко, правда, она скрыта за небольшим отрогом и отсюда не видна, да и вообще, если не знать, можно пройти рядом и не заметить. Но если гости пожелают, то пусть присоединяются к нему и как раз к сумеркам они доберутся до места. Ху сказал, что туземец поинтересовался, захотят ли они что-либо приобрести в деревне, так как часть ее населения являются торговцами и ходят каждый год в Тибет.
– Надо же, – удивился Стас, – по виду дикарь – дикарем, а уже финансовые проблемы обозначил. Ты ему скажи, что заплатить мы ему, конечно, заплатим, но на многое пусть не рассчитывает, борзеть Ортопед не намерен: неизвестно, что с остальными, так что денежкам придется вести счет.
Ху еще несколько минут побазарил с Джулмунгом, причем оба активно размахивали руками, тыкали пальцами в разные стороны. Ху даже вынул какую-то местную денежную бумажку и помахал ею перед носом аборигена, который удовлетворенно закивал головой.
– Я объяснил ему, – перевел результат беседы Ху, – что мы должны найти наших коллег, выпавших из вертолета, и что основные деньги у них. У нас осталось немного, я показал их деньгу, примерно равную полдоллара. Он сказал, что за такую бумажку в день он готов предоставить им место спать у очага в глинобитном доме и еду – мясо, молоко, лепешки.
Стас нашел такое предложение приемлемым, ночевать в горах совсем не хотелось, а в ближайшие несколько дней, как он рассчитывал, все прояснится. Кстати, и аварийный запас продуктов тратить пока не придется. Плохо, что спиртосодержащих жидкостей, по его прикидкам, осталось литра два-три, так что впереди маячит несколько дней здорового образа жизни, что печально, но не смертельно. Придется экономить и тратить только в исключительных случаях.
– Ты этому чудику скажи, – резюмировал Стас, – что мы на его условия, пожалуй, согласны, хотя, конечно, поторговаться могли бы просто из принципа. А заодно, если он нас сегодня доведет и разместит, то отдельно дадим ему еще одну такую бумажку, как премию проводнику Абориген тут же согласился и предложил для ускорения процесса (видимо, получения бумажки) положить рюкзаки Стаса и Ху поверх набранных дров, что они и сделали. По малозаметной ответвляющейся тропке караван из трех человек и несколько перегруженного яка спустился еще на пару сотен метров, преодолев оставшиеся километров шесть пути. За ажущимся незначительным возвышением вдруг открылась деревня, состоявшая из пары десятков глинобитных домов; над несколькими подымались жиденькие струйки дыма из примитивных очагов. Немного в стороне у простенького загона из жердей работало не сколько мужчин, восстанавливая разрушенное зимой; пара женщин в головных уборах, напоминающих бараньи рога, обвязанные цветными ленточками, перетаскивала емкости то ли с молоком, то ли еще с чем-то, и мешки с зерном. По деревне бегало большое количество малышни, которая, увидев приближающуюся процессию, чрезвычайно взволновалась; ребятишки тут же сбежались, крича и показывая пальцами на Стаса.
И действительно, было на что поглядеть!
На его фоне любой житель деревни казался недоноском, а детишки, так были ему чуть выше колен. Стас и Ху важно прошествовали к самой большой постройке в середине деревни, где была небольшая площадка и росло чахлое дерево неизвестной породы, к веткам которого были привязаны разноцветные тряпочки, а около ствола сложена невысокая пирамидка из плоских камней.