– И это всё? – с удивлением спросил я.
– Да, – ответил Александр, – но я прошу тебя отнестись со всей серьёзностью к поставленной задаче.
– А я и не собираюсь шутить, – отреагировал я. – Мне кажется, что можно довольно просто решить этот вопрос. Хочу напомнить тебе известные изречения «Революция пожирает своих детей» и «Разделяй и властвуй!». Мне кажется, надо сделать так, чтобы она «пожрала» их до её реализации.
– Как?
– Довольно просто. Насколько я понимаю, сейчас их снабжение питанием, одеждой и всеми необходимыми для человеческой жизни атрибутами происходит централизовано, и каждый выбирает сам, что ему кушать, как одеваться и так далее. Не так ли?
– Так, – подтвердил Александр.
– Надо передать функцию распределения в ведение руководства «дармоедов».
– И что это даст?
– Для людей со старым складом мышления, поскольку все они материалисты-атеисты, все эти земные блага являются приоритетом по отношению ко всему духовному, поэтому я не сомневаюсь в том, что очень скоро их ряды начнут сами собой редеть.
– Каким образом? – не понял Александр.
– Весьма простым, – с увлечением отреагировал я. – Их стремление к тому, чтобы каждый получал вознаграждение согласно заслугам, в общем-то понятно и привлекательно, но главное заблуждение состоит в том, что определение этих заслуг находится в ведении людей, которые руководят процессом, и очень часто бывает вымышленным. То есть, нет сомнения в том, что они, прежде всего, увеличат размер снабжения самим себе любимым и своим ближайшим клевретам, уменьшив снабжение несогласных с их идеологией, а такие, насколько я понял, в их среде, всё-таки, есть, и это вызовет первоначальный раскол в их сообществе. Конечно, это не произойдёт немедленно после передачи им функций распределения, но то, что это произойдёт обязательно, несомненно.
– Ну, и что же дальше?
– А дальше всё просто, Саша, – продолжил я. – Поскольку выделение питания, одежды и других, необходимых для жизни благ рассчитано на каждого отдельно взятого человека и ограничено какими-то пределами, количество этих благ не увеличивается, следовательно, начнётся расслоение этого сообщества по признакам богатый-бедный. И перед теми, кто оказался в разряде бедных, совершенно естественно, встанет вопрос, как избежать этой бедности. И выход перед ними будет только один – переучиваться и включаться в общемировой трудовой коллектив. Вот и всё! Как только кто-то из них выйдет из этого сообщества, автоматически уменьшиться количество выделяемых материальных благ, но сам принцип жизни организации не изменится, поэтому расслоение продолжиться. И так будет продолжаться до тех пор, пока не останутся самые непреклонные сторонники этого сообщества, то есть, руководители, но думать они теперь будут не о мировой революции, а о том, как подсидеть друг друга, и этот организм пожрёт сам себя. Что скажешь?
– Мы обращались ко многим людям с этой проблемой, но более безболезненного и, мне кажется, эффективного способа никто не предлагал. Спасибо, дружище!
Да здравствует революция, пожирающая своих детей!
Милый
Наконец-то распогодилось. Почти неделю бушевала метель, хотя календарная весна наступила больше месяца назад. Забыли, наверное, напомнить зиме, что пора на отдых, разгильдяи. А может и не забыли. Может она, по обычаю, своевольничать стала. Ей-то что до этого календаря? Не она придумала, не ей и исполнять. Ещё раз показала, кто в доме хозяин, да и успокоилась, сменив гнев на милость. Ближе к полудню распогодилось. Выглянуло тёплое солнышко, разогнало хмурые тучи, и забарабанила капель. Снег, с утра ослепительно белый и пушистый, стал сереть, рыхлеть, ноздреватиться, оседать, и после полудня заметно убавился в объёме. Запели ручейки, по-пластунски пробираясь под его толщей. Освобождались из-под плена, прорывались наружу, сливались в более мощные потоки, жонглировали солнечными лучами, шумно-радостно восклицая: «Жить! Жить! Жить!», и неслись, подпрыгивая и дрожа от нетерпения после вынужденной разлуки навстречу покрытой льдом Онеге: «Домой! К маме!». Ошалевшие от долгожданного тепла голуби купались в первых лужах, не обращая внимания на проходивших рядом людей. Не до них! «Весна наступила, а мы немытые! Гур-гур-гур! Непорядок!». Всё вокруг трепетало от радостного возбуждения. Всё, кроме вылезшего из-под деревянного пирса унылого исхудавшего пса. Шерсть местами свалялась, и болезненно слезились глаза. Он медленно поворачивал голову, принюхиваясь к новым запахам, всем своим видом показывая, что грустит, и до прихода весны ему нет никакого дела. Ну, а что удивительного? Какие могут быть радости у бездомного пса? Хотя, бездомным назвать его можно было весьма условно, поскольку всю свою жизнь он прожил под этим пирсом, который и стал его домом. И родился тут, под ним. Двух братьев и сестрёнку забрали домой работники судоремонтного завода, а он оказался никому не нужен. Даже мамке, которая, покормив его с месяц, ушла однажды и не вернулась. Тут бы ему и конец, но он не умер от голода и холода, и его не загрызли злые бродячие псы. А всё потому, что на горемыку обратили внимание работницы заводской столовой, пожалели и стали подкармливать, а злые бродячие псы на территории завода не водились. Так он и рос, не зная забот и печали, обретя, как говориться, и кров, и стол, там, где появился на свет.
Постояв какое-то время в раздумье, Пират медленно побрёл в сторону столовой, туда, где ему обычно оставляли большую железную миску с едой. Миска была пуста. Вот уже неделю, как столовую закрыли на ремонт, и его жизнь из сытой и беззаботной превратилась в сплошную голодную муку. За три года, что прожил на территории завода, такого не случалось и он растерялся, не зная, что делать. Первые два дня ещё как-то терпел, а потом обрушилась метель, и всё, на что он решался, так это добежать до миски, обнюхать её и, не солоно хлебавши, дрожа от холода, вернуться под пирс. И там, конечно, не Африка, но множество тряпья, которое притащила его подруга Найда, давало хоть какое-то тепло, а различные поперечные балки, доски и столбы, поддерживающие пирс, да наметённый сугроб, защищали от ветра.