ШУЙСКИЙ
(приглушенно)
Я знал о том, что готовится его свержение.
(после некоторого молчания, еще глуше)
Мои люди поговорили москвичей восстать и убить его.
(задумчиво смотрит в окно)
И потом москвичи выкрикнули меня на царство. В Москве никого другого не было, князь Мстиславский, первый боярин при всех царях, всегда всего боялся, князь Воротынский решил меня поддержать, никого другого не было.
(некоторое время молчит)
Достойного другого никого не было.
(буднично)
Я вышел на Лобное место в третий раз, и объявил москвичам, что царевича Димитрия тогда в Угличе убили по приказу царя Бориса.
Некоторое время Шуйский молчит.
ШУЙСКИЙ
(равнодушно)
Люди восприняли это мое обращение молчаливо.
ШУЙСКИЙ
(буднично)
Я обещал боярам править с их согласия. Я надеялся править в мире. Я не люблю битвы.
(спохватившись)
Битва!… почему нет вестей от брата?
(успокаиваясь)
Не люблю я битвы, войны, оружие. Я хотел править мирно. Хотя всякие холопы – это сброд, но нужно, чтобы они жили спокойно. Я новое Соборное уложение принял, новый воинский устав принял, торговлю обеспечил. Но нет!
(с горечью)
Народу надо бунтовать! Народ только и хочет, что бунтовать!
(с грустью)
Холоп один, знающий военное дело, Болотников, в том же году восстание поднял, с ним через год едва смогли справиться мои воеводы, даже мне пришлось на поля сражений выезжать.
(кривится)
Не люблю сражения, не люблю выезжать из Москвы. Царь должен отсюда, из дворца, из нашего великого Кремля Московского государством управлять.
(с грустью)
А этого холопа, Болотникова, даже некоторые бояре поддержали.
(с возмущением)
Некоторые бояре командовали отрядами Болотникова и во главе их сражались с моими войсками!
(с возмущением и недоумением)
Им-то чего не хватало? Для них же правлю! Едва удалось подавить то восстание. А потом появился второй самозванец…
Шуйский молча ходит по палате, потом присаживается на скамью.
ШУЙСКИЙ
(с горечью)
Ну как эти люди могли поверить, что царевич Димитрий вновь спасся? Видели же того самозванца, убитого в Москве, но нет – снова пошли разговоры, что он чудесно спасся!
(с горечью, соединенной с отчаяньем)
И тысячи – тысячи людей присоединялись к нему! Войско его все росло и росло. Я брата Дмитрия с войском направил против него – так брат проиграл сражение и бежал. А самозванец подошёл к Москве и осадил ее. Полтора года!…
(повышая голос)
Полтора года Москва была в осаде! Самозванец обосновался в Тушино и оттуда правил, и его власть признали почти все уезды моего царства!… они его считали истинным царем Димитрием Иоанновичем, сыном царя Иоанна, присягали ему и подчинялись ему! У него и боярская дума своя была, и многие мои бояре переметнулись к нему!
(громко)
Им-то чего не хватало?… Для них же правлю!
(с горечью, удивляясь)
Как Москва выстояла? Не знаю. Но тут проявил себя племянник мой, Михаил, Скопин-Шуйский. Он молодой, но попросил дать ему войска и пошёл на север.
(повышая голос, с отчаяньем)
У меня не было других воевод, поэтому назначил Михаила!…
(воодушевляясь)
А он стал побеждать! Посмотрев шведские порядки, он хорошо подготовил собираемых им воинов, и с ними он стал наносить поражения и полякам, и самозванцу, и с помощью шведов, которых я пригласил, и даже без их помощи! И он освободил многие уезды, и они стали признавать мою власть. И видя это, приспешники самозванца начали ссориться между собой, самозванец испугался и этой зимой бежал от Москвы, а остававшиеся в Тушино ляхи сожгли свой лагерь и ушли, и так осада Москвы превратилась.
(еще больше воодушевляясь)
Жизнь стала налаживаться!
(мрачнея)
Но тут умер князь Михаил.
(погружаясь в мрачность)
На крестинах сына князя Ивана Михайловича Воротынского Екатерина, жена моего брата Дмитрия, как крестная мать, поднесла князю Михаилу как крестному отцу кубок вина. Михаил выпил – и тут же упал, у него пошла кровь, он промучался и умер.