(лицо Шуйского искажает гримаса)
Безродный самозванец, мелкий слуга, наглый проходимец, ничтожный холоп, Гришка Отрепьев, замахнулся на московский престол!
(задумчиво)
Чего я за свою жизнь только не повидал…
(продолжает рассказ буднично)
Царь Борис неожиданно умер, скоропостижно. Я не жалел о его смерти, он ведь тоже был самозванцем, хотя и организовал свое избрание Земским собором после смерти царя Феодора.
(неожиданно решительно)
Мы, Шуйские, должны были править после царя Феодора! Или уж князь Мстиславский, ближайший кровный родственник царей Иоанна и Феодора, потомок великого государя Иоанна Васильевича, свергшего ордынское иго и возродившего Русь.
(слегка пренебрежительно)
Ну или Романовы – громко кричавшие, что они ближайшие родственники царя Федора.
(разводя руками)
Но царем стал Борис Годунов, как всевластный правитель государства при царе Феодоре, а мы все заранее смирились с тем, что он станет царем. Романовых он всех сослал, старшего, Федора, постриг в монахи, двух других убил руками приставов, которые их охраняли.
(по некотором молчании, приглушенно, в размышлении)
Я много раз думал, может, Борис действительно приказал убить царевича Димитрия? Может быть, он уже тогда задумал стать царем, по бездетности царя Феодора, и царевич, единственный последний представитель Московского Дома, ему мешал? Тогда-то мы все думали, что если у царя Феодора и царицы Ирины так и не будет сына, Борис воспитает царевича Дмитрия так, чтобы и при нем продолжать править.
(с прорвавшимся изумлением)
Мы даже и представить не могли, что Борис решится самого себя царем сделать!
(вновь буднично)
И вот Борис Годунов умер. Царем стал его сын Федор. Царское войско перешло на сторону самозванца – его же многие считали спасшимся царевичем.
(неодобрительно, хмурясь)
Народу только дай во что-то верить. Он во что угодно поверит, в любую небылицу – лишь бы побуянить.
(вновь ровно)
Молодого царя Федора Годунова с его матерью свергли и задушили, самозванец вошёл в Москву, в Кремль. Я приготовился к смерти, попрощался с родными, но самозванец велел привести меня к себе, и спросил, признаю ли я его Димитрием.
(смотря в сторону зрителей, разводя руками)
Что мне было делать? Сказал, что признаю его истинным сыном царя Иоанна, и перед народом с Лобного места заявил, что он – истинный царевич, спасшийся тогда в Угличе, и покаялся, что тогда я говорил неправду, боясь гнева и мести Бориса Годунова.
Шуйский молчит.
ШУЙСКИЙ
(приглушенно, с удивлением)
Почему он меня не казнил – не знаю. Даже когда заподозрил, что я готовлю заговор, он схватил меня, я попрощался с родными, он приказал вывести меня на место казни, поставить рядом с плахой, я уже перекрестился и приготовился к смерти, стоял, мысленно просил всех простить меня за все мои прегрешения – и тут объявили мне царское помилование. Меня лишь выслали из Москвы, но вскорости вернули.
Шуйский вновь молчит, отворачивается к окну, молчит.
ШУЙСКИЙ
(смотря в сторону от зала, приглушенно)
Потом самозванца убили москвичи, не смогли терпеть его разнузданности, его самоуверенности, и того, что он, попирая наши обычаи, навязывал нам польские обычаи. Говорили, что он хотел латинскую веру насадить, отвергнув Православие – для этого ляхи его и поддержали. И жена его, Маринка, сановная полька, не захотела принимать наши обычаи, высмеивала их, называла нас дикими схизматиками. Не стерпели этого поругания москвичи, поднялись, ворвались в Кремль, вытащили самозванного царя и убили его.
(показывает рукой в окно)
Вон из того окна он упал, лежал на земле, тут его схватили и прикончили и бросили труп собакам. А потом сожгли его труп, пепел зарядили в пушку и выстрелили из нее в сторону Польши, откуда он пришёл.
(хмурясь)
От Польши только гадость всякая и лезет к нам.
Шуйский молчит, стоя у окна, потом молча ходит по палате.