Вести из похоронного автобуса. Или мёртвые ду… мы. Том 2

8.

Неторопливо направляясь к автобусу, Серёги заметили, что с ним, явно, что – то не так. Работающий мотор и открытая дверь указывали на то, что некто, доселе неизвестный, явно потерял страх.

– Похоже, щас бля, кто – то «огребёт», – угрожающе произнёс Уайт и шагнул в салон.

На удивление, в автобусе находились те самые очаровательные близнецы – дамы, перед которыми, полчаса назад, так неуклюже растянулся Уайт. Вместо приветствия, блондинка произнесла:

– Поехали скорее, уважьте. А то, он уже подъезжает… Заждались мы вас!

Абсолютно не понимая, кто и куда подъезжает, Уайт покорно сел за руль и нажал на газ. Долгое время в салоне была напряжённая тишина, пока, наконец, брюнетка, увидев, что – то в окно, ни произнесла краткое «стой». Автобус, как вкопанный, замер у остановки, на которой, помимо прочих, находились: симпатичный молодой парень, увлечённо уставившийся в планшет и красивая девушка с очень грустным взглядом. Уайт выключил мотор и послушно открыл дверь. Брюнетка вышла на улицу, подошла к парню, что – то сказала ему, взяла за руку и подвела к девушке. Потом, также молча, вложила её руку в руку парня. Было непонятно, почему абсолютно незнакомые люди, вдруг, счастливо заулыбались, глядя друг другу в глаза. После чего брюнетка быстро заскочила в автобус и уже весело произнесла чисто гагаринское: «Поехали!».

– Что ты на сей раз сказала? – улыбнувшись, спросила её блондинка.

– Сказала, что если он, прямо сейчас, не познакомится с ней, то обязательно познакомится с тобой, – тоже улыбнувшись, ответила брюнетка.

– Вот, что у тебя за привычка, пугать всех мной? Не такая уж я и страшная, – возмутилась блондинка и украдкой посмотрела, сначала в старинное зеркальце, потом на Уайта. Он же, напряжённо вёл автобус, боясь оглянуться в салон. И всё же, заставив себя посмотреть в зеркало заднего вида, Уайт увидел, как в какой – то момент, блондинка чуть нахмурила брови и приложила ухо к стеклу, явно вслушиваясь во что – то такое, что точно не было слышно никому, кроме неё.

9.

В зале фешенебельного ресторана, за щедро накрытым столом, вальяжно расположился важный человек – Василь Митрич Лемуренко. Рядом с ним, по обе стороны, сидели: вечно напряжённый охранник Гришка и вечно испуганный дантист Арон. За отдельным, менее щедро накрытым столом, склонился над тарелкой водитель Славик, пытаясь за отведённое на еду время, насытить свой здоровенный организм на годы вперёд.

Жадно, с «глыканьем», проглотив полный бокал вискаря, Лемуренко схватил каре ягнёнка на косточке и, оскалившись в улыбке, с хрустом перекусил его, после чего, широко раскрыв рот, гордо продемонстрировал изумлённому Арону два ряда искрящихся, в свете люстр, бриллиантовых зубов. Демонстративно кинув на стол две половинки кости, Митрич довольно произнёс:

– Ну?! Видишь, Арон, какие люди нынче вещи творят?! Теперь, тебе в моём рту, по ходу, делать больше нех… у…я! Но, ты не бзди. Я тебе работу оригинальную уже придумал. Будешь мне зубы утром и вечером чистить. А, что такого?! Есть же, личные парикмахеры, повара, шофёры! А личного чистильщика зубов, это уж точно, ни у кого нет. Креатив! Дерзай, носатый! Согласен?!

Арон, видя «свет в окне», незамедлительно выпалил:

– Да, с Вами – то, хозяин, хоть в проктологи.

Свято уверенный в своей неоспоримой и всепоглощающей правоте, Лемуренко, на полном серьёзе, продолжил:

– А что? Я уже думал об этом! Жопа, у небедного человека, тоже должна золотом сиять!

– Да уж! Бабки надо уметь зарабатывать! – с нескрываемой завистью выдавил из себя Гришка, а Лемуренко, неприкрыто упиваясь своим абсолютным величием, продолжил «тронную» речь:

– Я, вот, себе «капусты» на десять жизней вперёд «нарубил», но грустно мне и всё тут! Даже и не знаю теперь, чем себя ещё побаловать. Ну, всё уже было! Всё! Только в космос не летал, на хуй бы он нужен… Вот, что бы ты сделал на моём месте, Славик, будь у тебя столько бабла, сколько у меня? – неожиданно обратился Лемуренко к шофёру, – Ну, понятное дело там… дома, машины, яхты, брюлики, мебель, картины, прислуга, жратва лучшая, бухло любое, бабы, парни… даже… – чуть запнулся «хозяин жизни» и продолжил, – Любые артисты дома у тебя, колыбельные песенки на ночь поют. А дальше то, что??? – и, покивав головой, горестно заключил, – Ску… ка… ти… ща!

– Ну… когда есть уже всё… тогда, наверно… и бедным… можно… немного… – смущённо произнёс Славик, чуть не поперхнувшись куском шашлыка.

Тут, Лемуренко «вскочил» на своего «конька» и, передразнивая Славика, скривил рожу:

– Бедным… можно… немного… А, вот скажи, любезный, на… ху… я?! Нищету плодить?! Хотя… если захочется у кого – нибудь, куража ради, целое государство отжать, нищета окажется весьма кстати! Будет, кому воевать! Чтобы, ежели, за две копейки на войну позвали, они и побежали бы туда, толпами. И убьют – не жалко. Вот и ответьте мне теперь, господа хорошие, – окинув гордым взглядом присутствующих, спросил Лемуренко, – А надо ли вообще платить «бабки», всем этим нищебродам – лекарям и училкам?! Бедным – ни здоровье, ни знания, не… нуж… ны! Бедные! Должны! Воевать!

– Резонно! – вставил Гришка, выступив на данный момент, в роли туалетной бумажки.

– А ещё… – продолжил Лемуренко, вынув из кармана какую – то коробочку, – …я тут себе таблеточки прикупил. От всех болезней, сразу! Выпьешь, и никогда у тебя: ни рака, ни паралича. Двести лет живи и радуйся! Всё! Поехали домой! Устал я сегодня!

10.

Долгое время, молча просидев у окна, приложив ладонь к уху, блондинка неожиданно, обращаясь к Уайту, тихо так, но очень хищно, произнесла: «Ты только посмотри, что он такое несёт! Двести лет, говоришь? Ну – ка, сверни, дружочек, к этому ресторану. Похоже, не зря прокатились».

Уайт послушно повернул руль и остановился. Честно сказать, его автобус выглядел довольно убого, по сравнению с дорогущими автомобилями, стоящими у входа в ресторан, а сами наши герои, по сравнению с сотрудниками охраны, очень похожими друг на друга, самцами человека, непоколебимыми, в своей собачьей преданности, по отношению к кормящей руке.

Застыв, как пантера перед прыжком, блондинка терпеливо, немигающим взглядом наблюдала, как появившийся в проёме двери Лемуренко, громко рыгнул, переливисто пёрнул, смачно харкнул и с очень строгим, недовольным видом сделал шаг по направлению к своему лимузину.

«Ты только посмотри на него, какой важный! Прямо – царь! Двести лет… Двести лет…» – произнесла блондинка с загадочно – мстительной улыбкой, – «Вы говорили, олигархов не завозили давно? Держите!» – и хитро посмотрев на ничего не понимающих друзей, не дожидаясь ответа, сложила свою очаровательную ладошку в форму пистолета, выставив вперёд два пальчика, направила их в сторону Лемуренко. Потом, тихо произнеся «пуфф» – изобразила выстрел. Он, почему – то, получился совершенно реальный и громкий. А после него в воздухе пронёсся странный, очень напоминающий, срезающей траву косы, звук. Лемуренко схватился за сердце, сделал несколько коротких шагов, тихо осел на ступеньки своего собственного ресторана и тут же… умер.

Блондинка демонически захохотала и, дунув на свои очаровательные пальчики, якобы в ствол пистолета, с видом сытой кошки, произнесла: «Ой, как неожиданно – то, всё получилось! Welcome to hell, Ваше бывшее величество! Двести лет…» – после чего, обращаясь к оцепенелым друзьям, с напускной скорбью в лице, добавила: «Похороните уж, как попросят. Со всеми почестями, похороните. Всё. Приехали. Открывай.

Уайт, с молчаливой покорностью открыл дверь, а странные дамы, не попрощавшись, невозмутимо вышли на улицу и слились с толпой.

И тут, такое началось… Кто – то вызывал «скорую» и полицию. Теперь уже, бывший охранник Гришка, наконец – то, осознавший всю никчёмность своего наличия, виновато поглядывал на бывшего хозяина, а бывший, теперь уже, шофёр Славик беспомощно разводил руками и пытался вызвать кого – то по телефону.

А на ступеньках лежал, раскинув руки, с открытыми глазами и удивлённым, застывшим выражением лица, ещё пять минут назад, очень важный, бывший хозяин жизни, господин Лемуренко.

– Так! Пора валить, от греха подальше, – быстро оправившись от шока, Уайт осторожно, чтоб не погнались, вывел автобус со стоянки и потом уже, резко нажал на газ.

– А мы – то тут, причём? – спросил, ещё не оправившийся от шока, Блэк.

– Мы то, может, и ни при чём, но я, под пытками, расколоться могу, – признался Уайт. – В эту правду всё равно никто не поверит, – возразил Блэк.

– В дурдом я тоже не хочу! – произнёс Уайт и ещё сильнее надавил на «гашетку».

А навстречу им летели, как всегда опоздавшие, всевозможные полицейские машины с мигалками и кареты скорой помощи.

11.

Недобрые вести разлетаются быстро. И уже через пятнадцать минут после трагического происшествия в ресторане, Любаша Аникеева, по кличке Разгара, отчётливо осознала, что благодаря непонятно кому (дай Бог ему, типа, здоровья!) она, как по мановению волшебной палочки, чу́дным образом, превратилась из грустной жены, в весёлую вдову. Терпеливо выслушав сообщение бывшего охранника Гришки о трагической кончине «любимого» мужа, она еле сдержалась, чтобы не встать раком посреди огромного зала и от свалившегося на её голову скоропостижного счастья, громко пропеть «Марсельезу». Отогнав от себя логичную, для подобных моментов, фразу: «О, горе мне!», Любаша швырнула на диван трубку, пала на колени, вытаращила и без того огромные глазищи и растопырив к небу руки, с крайней степенью тупого восторга в голосе, что есть силы заорала: «Бляяяяяяяяядь!». Прооравшись, она снова схватила трубку и, быстро набрав номер, по привычке озираясь, прошипела: «Стёпка! Срочно ко мне! Его больше нет!» И, услышав в ответ: «Шо – та бздиловата мне! А вдруг, он заявится?» – неистово заорала в трубу: «Ты не понял меня, придурок! Его! Совсем! Больше! Нет! Убили его!»

Соседи, почившего в бозе Василь Митрича Лемуренко, наивно предположили, что кому – то привезли стройматериалы, когда увидели, как по узкой дорожке их тихого, элитного загородного посёлка, с ужасающим грохотом, дико лязгая, воняя солярой и ломая декоративные швейцарские кустики, пробирается огромная, дальнобойная фура, как символ неминуемо приближающейся, очередной, пролетарской революции.

В нетерпении выпрыгнув из кабины, давний друг Любаши «дальнобойщик» Стёпка, приспустив спортивные штаны и обдав паром калитку убиенного олигарха, сильно нажал на кнопку звонка. Любаша встретила Стёпку в чёрной парандже, которую она однажды использовала в любовных играх с, ныне покойным, Митричем.

Человеком Митрич был запасливым, а по сему и в магазин за бухлом никому бежать не пришлось. И уже за полночь, когда совсем пьяный Стёпка потащил «вааще никакущую в хлам» Любашу на огромную хозяйскую кровать, она, вдруг, заартачилась, блеванула в антикварную вазу и заплетающимся языком потребовала: «Пы – пойдём к тебе в фуру. Мне, там, пы – привычнее».

12.

Тем же вечером, после известных событий, Блэку позвонил Уайт и тихо предложил: «Мож, ёбнем малька? А то, не спится что – то совсем. Выходи». Из подъезда друзья вышли вместе и, завидев издали автобус, застыли в недоумении. Салон «колесницы» сиял странным огнём, а из окон лилась дивная музыка. Надо ли говорить о том, что, войдя в салон, друзья вновь увидели двух странных подружек – сестёр.

– Да вы не стесняйтесь, ребята. Проходите. Располагайтесь, – с видом хозяйки начала брюнетка, – Нам тут, пластиночка одна досталась, по случаю, а прослушать негде. Вот мы и решили снова прийти к вам, с надеждой на гостеприимство. Вы рады?

Уайт сначала молчал как пень, потом, вдруг, сорвался с места, выпрыгнул из автобуса и побежал прочь, пока ни скрылся из виду. Сёстры переглянулись, но, нисколько не смутившись, продолжили своё непосредственное общение:

– Он… тебя испугался, – улыбнувшись, сказала брюнетка.

– Он… себя испугался, – констатировала блонди, – Просто, больше всего на свете боится влюбиться.

– По моим сведениям – совсем наоборот. Боится, конечно, но, втайне, всё же, просит у Бога Любви. И никто его не может понять, а по сему и помочь. Вот и шляется, как неприкаянный, по всем… кому не лень… Лишь бы, без проблем было, – улыбнувшись, сообщила брюнетка, совершенно не обращая никакого внимания, на присутствие ошалевшего Блэка, который тупо молчал и беспрестанно курил.

А в это время, со свистом в ушах, по улице мчался Уайт, влекомый одной только мыслью: «Не потерять!». Вернулся он довольно скоро и, задыхаясь от бега, вручил каждой из дам по огромному букету роз; причём, один состоял из белоснежных цветов, а другой, из тёмно – бордовых. Немного смутившись дамы приняли цветы на руки и брюнетка, со словами: «Ой, забыли», достала из – под сиденья пакет, с логотипом «родного» супермаркета и вручила его Блэку, потому что руки Уайта, в этот момент, были заняты ещё и двумя бутылками «шампанского». В пакете, «совершенно случайно», оказалась банка красной икры, шмат лоснящегося свиного окорока, батон мягкого белого хлеба, четыре «Гиннеса» и литр водки. Расценив этот шаг, как серьёзный намёк на неправильный образ жизни, Уайт смутился и густо покраснел. Тем временем, блондинка, словно фокусник, извлекла из рукава своей шикарной шубы белоснежное, накрахмаленное погребальное покрывало и аккуратно расстелила его на сидении. Ничего не понимая в происходящем, Уайт запустил двигатель и включил печку. Из динамиков лилась невероятной красоты музыка, под которую друзья накрыли «стол» и разлили, в непонятно откуда взявшиеся, тонкостенные хрустальные бокалы, шипучий напиток. Блондинка, пригубив этого «шампанского», чуть скривила губы и тихо произнесла:

– Какую же гадость нынче пьют здесь… Это – явно, не шампанское! Плесните мне лучше водочки.

– Тогда и мне, водочки, – произнесла брюнетка и вылила «шампанское» в форточку, даже не пригубив.

– Может, мы всё же познакомимся, для приличия? Соучастники убийства, как – никак. Подельники, – улыбнулась блондинка.

– Сергей, – представился Уайт и наклонил голову. – Сергей, – представился Блэк и тоже наклонил голову, – Но можно просто, Уайт и Блэк.

– Десса, – представилась блондинка и протянула руку.

– Лайфа, – представилась брюнетка и тоже протянула руку.

– Какие странные имена, – подумал Блэк, но услышал совершенно реальный ответ.

– Ничего странного. Просто, мы… не отсюда… – отозвалась Десса.

– Интересно, откуда? – подумал Блэк и вздрогнул, поймав себя на мысли, что получил ответ на не озвученный вопрос.

– От верблюда, – ответила Лайфа, улыбнулась и показала язык. – Ну, что ты, в самом деле, Серёг?! – засуетился Уайт, – Какая разница, откуда?! Главное, что мы, вернее вы… – обращаясь к нежданным гостьям, – …здесь! Мы уж совсем, было, отчаялись, а тут – такая удача… – сумбурно изложил он.

– Чья это музыка? – спросил Блэк.

– Боюсь, не поверишь… – начала Лайфа, – Человек, написавший её, ещё не родился, но… вот – вот, должен… Вся беда только в том, что её, в вашей стране – всё равно никто не услышит. Ну… в общем… не пробьётся он. Наливай! – скомандовала она и глубоко втянула в себя нежный аромат, подаренных Уайтом, роз.

В автобусе царила уютная, сказочная атмосфера и было такое ощущение, что на задней площадке катафалка, горит камин. Музыка не родившегося композитора проникала во все клетки организма и, казалось, наполняла улицу.

«Пора нам», – неожиданно заявила Лайфа через час общения и направилась к двери. Следом за ней прошла Десса и тоном, не требующим возражений, произнесла: «Провожать не надо».

На прощание Уайт всё же попросил:

– Не оставляйте нас, пожалуйста, с кучей вопросов в голове. Раскройте секрет. Что это было сегодня?

Десса, немного подумав, уклончиво ответила:

– Ну, во – первых, он же сам сказал, что видел в этой жизни всё и что это «всё», ему уже надоело. А во – вторых, вы же тоже, сами сказали, что вам деньги нужны. Вот теперь, и вы при деньгах будете и он, вполне обеспечен новыми и довольно острыми ощущениями, – и добавила, – Можете мне поверить… на целую… Вечность!

Дверь открылась сама собой и Лайфа с Дессой оказались на улице. Уайт, было, ринуться за ними, но дверь резко захлопнулась, а странные дамы успели раствориться в снежной мгле. Музыка, цветы и камин исчезли сами собой, а наши друзья, очутившись в полной тишине, с недоумёнными лицами, молча смотрели друг на друга.

– Ты не знаешь, что это было? – очнулся через какое-то время Уайт.

– Белая горячка, похоже. Допились мы… – тихо и печально констатировал Блэк.

– У обоих, сразу? Так не бывает. Плесни – ка мне ещё.

13.

«Кот из дома – мыши в пляс!», пронеслось в голове Гришки, когда он, вместе со Славиком, въехал по раскуроченной, стёпкиной фурой, дороге, в некогда ухоженный загородный посёлок. Чуть позже, увидев опухшую от бессонной ночи физиономию Любаши, в его голове снова пронеслось: «Наверное, от слёз».

– Всю ночь не спала, — «подтвердила» его догадки Любаша и заголосила, – Вот, как я теперь без него?! Это же безумная, безумная любовь была между нами!

– Ничего, Любочка. Жизнь продолжается, – с ехидной улыбочкой произнёс бывший охранник и тихо спросил, – А дорогу – то, кто раздолбал, Люб?

– А мне почём знать?! – забеспокоилась новоиспечённая вдова, – Не до того мне было! – и снова горько зарыдала.

– Ну ну… – только и смог вымолвить Гришка, глядя на лежащие под берёзой, мужские «семейные» трусы и бюстгальтер, предательски свисающий с ёлки, – Обревелась, поди, за ночь то, сиротинушка? Ну, ты уж не убивайся так. Давай делом займёмся. Хоронить надо Митрича.

14.

Телефонный звонок, раздавшийся в шесть утра, в который раз доказал, что сон и дружба – понятия несовместимые. Позвонил Уайт и крайне подавленным тоном, спросил у Блэка:

– Чайник, поставишь?

– Уже кипит! – Блэк положил трубку, встал с кровати и, заскочив на минутку в самый маленький закуток своей квартирки, поплёлся в кухню.

Звонок в дверь не заставил себя ждать. На пороге стоял Уайт. Он был гладко выбрит, подтянут, в новой, «фирменной» одежде и приятно пах. Запах дорогого парфюма волнообразно распространялся по всему подъезду, что вызвало у Блэка внезапное недержание «желчи»:

– У тебя чё, тараканов морили? А что ж, ко мне – то не зашли?

– Уймись, мудила! Это «Армани»! У человека горе, а он стебётся. Я ночь не спал. Все пальцы, вон, изгрыз. Жил себе не тужил, спал как убитый, и тут — на тебе! Вот что теперь делать? А если даже, найду? Что я смогу дать ей? Старенький автобус с «дискотекой»? Или крохотную квартирку, напополам со старенькой мамой? Вот теперь – то и призадумаешься над собственной ущербностью, сквозь призму квартирного вопроса. И в этой безвыходной ситуации, честно скажу тебе, брат Сергий, чувствую себя жалким, горемычным уёбищем, непонятно за что положившим целую жизнь за проживание здесь. Странно всё. Я Родину люблю, а она меня нет! Неее… Ну, надо же так…! Народиться на Свет Божий всего однажды, и почему – то, попасть, блядь, именно сюда! Вот, хули это за жизнь? Смех, сквозь слёзы. Это только потом, посмертно, когда ты отдашь свой последний, хуй знает кому и хуй пойми за что, долг, тебе, может быть и выделят отдельную «жилплощадь», блядь… два, на метр восемьдесят и метр семьдесят вглубь. Да и то, хуй знает в какой дали от родного города. Ну ладно, я… Тут, хоть спиздишь чего – то, объебёшь какого – нибудь мордоворота, с которого не убудет… А, простые работяги – то как живут?! Обрыдаешься.… И главное, спиздить – то им уже, бедолагам, нечего, потому что все, кому надо, всё, уже давно спиздили.

– Погоди, погоди… Что – то я в толк не возьму, о чём речь? – остановил расстроенного друга, Блэк.

– Десса… – многозначительно произнёс Уайт, перевел дыхание и закурил.

– Серьёзное заявление. Я, честно говоря, тоже всю ночь проворочался. Давненько подобного не случалось. Может, объявятся? – попытался успокоить друга, Блэк.

– Да, даже если и объявятся… – обречённо произнёс Уайт, – Ну, на кой хер мы им сдались?! Ты видел, какие они холёные?! Таких, как мы, у них – пруд, пруди!

Серёгины стенания были прерваны неожиданным звонком в дверь. На пороге стояла Десса с зажженной свечой в руке.

– У вас в подъезде света нет. А я… тут рядом… по делам… Дай, думаю, зайду, посмотрю, как Серёга по мне страдает, – произнесла она и, задув свечу, по – хозяйски прошла в кухню, – Сиди, сиди, а то опять упадёшь, – и, засмеявшись, нежно провела рукой по намытой и хорошо причёсанной голове обескураженного Уайта, – И не надо меня по ночам звать, беспокоить. Я сама приду… когда надо… – загадочно произнесла Десса и присела рядом.

Блэк деликатно отвернулся и увидел в окно, стоящие у их подъезда, карету «скорой помощи» и полицейский автомобиль.

– Серёг, у нас труп, – заявил он, явно подражая одному из героев известного питерского, полицейского сериала. – Из девяносто пятой… – со знанием дела произнесла Десса, – Никитич.

Блэк хотел, было, поинтересоваться такой прозорливостью утренней гостьи, но в дверь снова раздался звонок. На пороге в чёрном платке стояла бабка Верка, жена Никитича из девяносто пятой… Всхлипывая, она спросила:

– Сярёжка то, не у тябя?

– У меня, баб Вер. Проходи. Она осторожно прошла в кухню и, несмотря, на обрушившееся горе, хитро взглянув на Дессу, мирно сидящую рядом с Уайтом, язвительно предположила:

– Нябось, с вячо́ра разойтица ня можетя?

– Никитич помер? – на корню обрубил Уайт.

– Помер… Ой, помер, ра – ди – май… – заголосила она, – А, как стонал – то, перед смертью… Ой, как стонал… – и заголосила пуще прежнего, – Наверно, виделось яму, радимаму, что самолёт яво подбили. Он же лётчиком был у мяня…

– Хватит выть тут! Не был он у «тябя»…никаким лётчиком! НКВДэшником он был! Расстрельщиком! Вот поэтому и стонал, когда всю толпу эту… перед собой увидел! Жертв своих… увидел! – жёстко прервала бабку Десса.

– А тябе то, по чём знать, кем мой дед был?! – изменилась в лице бабка и слёзы с её морщинистого лица мгновенно исчезли.

– Да я и не завела бы этот разговор, бабуся. Только ты же сюда не просто так пришла, а поприбедняться пришла. Типа, денег нет, хоронить не на что. Пусть, мол, Серёжка поможет, – и, резко поднявшись со стула, подвела черту под странным диалогом, – Есть у тебя деньги! Есть! Вы, ведь, вдвоём НКВДэшную пенсию получаете, потому что, вместе со своим Никитичем, ТАМ… на пару – то и служили! А деньги…?! На даче своей, в подполе, в бочке с огурцами поищи. Пшла вон!

Бабка Верка злобно прищурилась, резко, по – военному, развернулась и, громко захлопнув за собой дверь, удалилась. После повисшей в воздухе тяжелейшей паузы, Уайт осторожно спросил Дессу:

– Может, зря так? Для таких обвинений, ой какие факты нужны.

— Мне не нужны! – уверенно сообщила Десса, – Я там раньше работала! Очень… много… работала! И сейчас… время от времени… не забываю наведываться… И ещё, друзья, открою вам один секрет. Я – ваша коллега. Похоронный агент. САМОЙ! ВЫСШЕЙ! КАТЕГОРИИ!