Вести из похоронного автобуса. Или мёртвые ду… мы. Том 2

3.

Щедра природа на красоту! И подобно кусту ароматной малины, буйно разросшемуся вокруг вонючего деревенского сортира, жительница уездного города «С» Любаша Аникеева, по кличке Разга́ра, цвела и радовала своей первозданной красотой, утомлённых тружеников федеральных автомобильных трасс. Любашина маманя, родившая «по случаю» свою дочуру, наверняка не знала о существовании простой истины: «Когда рожаешь, хуй знает, от кого – хуй знает кто и получается». Разгара была самоучкой и все премудрости древнейшей «профессии» постигала опытным путём, пересаживаясь с фуры на фуру. Причём, порой, совершенно бесплатно, в угоду житейскому опыту, который, в конце концов, ей очень даже пригодился…

В один из морозных дней прошлого года, когда Любаша томилась в трепетном ожидании очередного «преподавателя», к её прекрасным (вот честно!) ногам «свалился» важный господин – Василь Митрич Лемуренко, на своём шикарном лимузине, с очень странным, для Разгары, названием «Rolls – Royce». Завидев издали одинокую фигуру, стоящую на обочине, Митрич приказал шофёру остановиться и, деликатно поинтересовавшись у «фигуры», «далёко ль, она, сцуко нах путь держит», услышал ответ: «В город! В униве́р поступать! На языко́вый фак! А деньги и документы спиздили!» После чего, Лемуренко заботливо усадил несостоявшуюся «абитуриентку» рядом с собой, по – отечески погладил по голове и со словами: «А на хуй тебе, мадам, этот фак, ко́лы у наз з тобою, зивпадають два ентылэкту (народный украинский говор)», «принял экзамен» на «проф пригодность» прямо здесь, отправив охранника Гришку и шофёра Славика посмотреть, растут ли нынче в февральском лесу грузди и авокадо…

Так и очутилась Любаша в доме «одинокого странника», мгновенно привыкнув к тому качеству жизни, в стиле «le glamour», от которого, в случае чего, отказаться, ни у кого нет, уже никакой возможности.

Звал Лемуренко Любашу к себе в спальню крайне редко. И на вопрос одного из двоих своих молоденьких приятелей, заданный однажды в бане: «На кой хуй она сдалась те, Митрич?», тихо ответил: «Она, окромя картошки и лука, другой еды не знает и золотой икры „Алмас“ не просит. Прибилась, ну и пусть себе будет… для отмазки».

Однажды, услышав где – то новые для себя слова: «завещание» и «наследство», Разга́ра до такой степени приебалась к утомлённому думами Василь Митричу со справедливым требованием законного бракосочетания, что тот плюнул в сердцах и согласился. Благо, ресторан у него собственный, да и повод собрать корешей – приятелей был более чем мотивированный.

Подружки невесты, прибывшие прямиком из города «С», время от времени удаляясь в дамскую комнату для подтягивания чулок, всё чаще и чаще задавались вопросом, с откровенной завистью глядя на происходящее: «А почему не мы?! Почему, она?!». И сами себе на него же и отвечали: «Ну да… У ней ж… опыта, больше!».

Отличительной особенностью (теперь уже) законной жены Лемуренко, было умопомрачительное ржание, означавшее смех. И теперь, на свадьбе, в своём искреннем желании поддержать всеобщее веселье, Любаша, время от времени, закатывала такие рулады, что законный (теперь уже) ейный муж, в какой – то момент не выдержал и злобно прошипел на ухо:

– Уймись, блядь!

На что она, мгновенно прекратив смех, ответила:

– Нет, Васёк! Я не блядь! Я – весёлая! – и закатившись ещё громче, буквально заставила гостей упрятать недоумённые взгляды, дабы не обидеть немым укором завидного жениха.

И вот сегодня, в день годовщины свадьбы, Любаша, как всегда, покручивая своим «ж… опытом» у зеркала, примеряя диковинные наряды, в ожидании очередного подарка, от возвращающегося из командировки мужа, на странную смску: «Разгара, я здеся рядом, ежели чё…», тоже ответила, как – то странно: «Ни магу сиводни мой прилитаит» и с явной досадой швырнула смартфон на диван. Но, настойчивый абонент не унимался и уже по громкой связи изрыгал проклятия, взывая к разуму возбужденной Любаши:

– Ненавижу этого твоего старого пидораса!

– Ты думаешь, я прям влюблена, сил нет?! Но у меня, таперича другого выхода нет! Я по — другому, жить – то, уже не могу! – прокричала Любаша и снова швырнула дорогущий смартфон на диван.

4.

В это же самое время, муж Любаши, господин Василь Митрич Лемуренко, входил в кабину пилотов личного самолёта «Dassault falcon 7x», чтобы наблюдать свой любимый момент посадки. По – хозяйски похлопывая по плечу командира воздушного судна, Лемуренко приговаривал: «Красава, мастер! Как всегда – высший класс!». И многозначительно подмигнув двум, стоящим позади него, неким молоденьким пацанам модельной внешности, добавил: «Через недельку в тёплые края махнём, а то что – то холодно здесь!». После чего принялся с удовольствием наблюдать в иллюминатор кабины пилотов, как поёживаясь от холода на лётном поле навытяжку стоят охранник Гришка и шофёр Славик, с нескрываемой завистью разглядывая, заруливающий на стоянку, самолёт.

Молча поздоровавшись со встречающими, Митрич, вместе с ними, сел в свой «Rolls-Royce», да и был таков.

После долгого молчания, сидящий на заднем сидении Лемуренко, вдруг неожиданно и сильно хлопнул по плечу, сидящего на правом переднем сидении, охранника Гришку и дико ощерился. Гришка вздрогнул от неожиданности, но увидев во рту хозяина два ряда сверкающих бриллиантовых зубов, усилием воли взял себя в руки и с нескрываемым восхищением воскликнул:

– Неужто такое бывает, хозяин?!

– В наше нелёгкое время, ещё не такое бывает! Было бы бабло, – гордо ответил Митрич и закурил сигару, – Видал новую хавалку! Эксклюзивчик! У нас таких пока не делают! Спецзаказ! Дикого бабла, между прочим, сто́ит! Сейчас дуй в ресторан! Зубки мои новые испытаем на прочность. А то я, со вчерашнего дня, икринки не хавану́л. Врачи запретили, – и немного подумав, приказал, – Докладай, чё там Любка – то вытворяет!

Гришка молча достал планшет, из которого предательски раздалось: «Ненавижу этого твоего старого пидораса! А ты думаешь, я прям, влюблена очень, сил нет?! Но у меня, таперича, другого выхода нет. Я, по – другому, жить – то уже, не могу».

– Не можешь – научим, не хочешь – заставим, – мстительно процедил сквозь свои новые бриллиантовые зубы Лемуренко, явно вспоминая в этот момент, свою армейскую бытность, – Да я всегда догадывался… Всё ей дал, суке… Тварь неблагодарная… Ща зубки – то испытаем и туту… билет до дома.

– Ну, дык… сколько волка ни корми, а у слона то, всё равно… хобот больше, – «лизнул» Гришка.

– Или… нехай будэ… – сам себе тихо промолвил Лемуренко и добавил, ещё тише, – …для отмазки…

– Слышал, Славик?! В ресторан гони! – кинул водителю Гришка.

– Есть, в ресторан! – ответил Славик и «поддал газа».

– Да! И Арона пусть привезут срочно! – приказал Лемуренко, – Пусть тоже полюбуется… дантист хренов.

Гришка набрал номер и кому – то кратко приказал в трубку: «Арона в харчевню!». После чего «Rolls – Royce» уверенно занял крайний левый ряд и со «спецвизгом» помчался по направлению к городу.

5.

Утро в дом Серёги Блэка пришло, как всегда, нежданно и обозначилось не только головной болью, но и звонком в дверь. На пороге стоял Серёга Уайт, без малейшей тени вчерашнего дня на лице. Молча шагнув в коридор, он укоризненно вопросил:

– Ты ещё не готов?!

– А что, уже пора? – нелепо отшутился Блэк, намекая на специфику работы Уайта.

– Собирайся, шутник, — улыбнулся Уайт и прошёл в кухню.

– Я – то, мигом… Только вот, не врубаюсь, куда?! – искренне удивился Блэк.

– Ну как, «куда»?! В морг! – также искренне удивился Уайт.

– Тогда поясни, корешок мой драгоценный… Ты… сейчас… ко мне? Или же… за мной? Это вещи разные, согласись… Судя, по твоим словам, я уже умер и не ведаю о том!

– Это ты вчера говорил, что у тебя в подъезде «бычки» закончились?! – с явной претензией в голосе спросил Уайт.

– Ну, закончились! И что? – недоумевал Блэк.

– Это ты вчера согласился с сегодняшнего дня работать со мной? – спросил Уайт, явно переходя в атаку. На что Блэк, выпучив глаза, заявил:

– Ха! Да ты спятил! Я покойников с детства боюсь!

– Я тоже боялся… до первых денег, – чуть замешкавшись, ответил Уайт.

– Ну, тогда ставь чайник. Я быстро…

Пока Блэк брился и одевался, Уайт умудрился выпить три кружки чая. И это, отнюдь, не из – за того, что его так мучила жажда, а потому, что Блэк так долго и мучительно одевался. То, ноги никак не попадали в брюки, то, брюки в ноги. Для настоящего счастья ему не хватало всего одного часа сна.

– Как тебе удаётся всегда таким перцем держаться? Даже перегаром не «валит»! – позавидовал Блэк.

– Да… секретик один имеется, – на полном серьёзе заявил Уайт и загадочно заулыбался, – Берёшь желчный пузырь только что препарированного трупа алкоголика. Выжимаешь его в стакан. Продолжения Блэк уже не услышал, потому что мгновенно оказался стоящим на карачках у «белого камня», изрыгая из себя остатки вчерашнего пира.

– Му… му… му – дак ты! – отчаянно выдавливал из себя Блэк, в то время, когда Уайт невозмутимо вливал в себя очередную порцию чая.

Избавив от мук свой многострадальный организм, Блэк, как ни странно, почувствовал себя заново рождённым или воскресшим. Это уж, как хотите, так и понимайте.

– Полегчало? – язвительно поинтересовался Уайт.

– Как ни странно, да! Но… всё равно ты… мудак! Так же можно и «ду́ба врезать»!

– А ты не ссы в трусы! Я рядом, в случае чего… Похороню, как надо! Поехали!

За ночь автобус присыпало снегом, а на помойке остался белеть узел, свёрнутый из погребального покрывала, в который друзья поместили останки вчерашней дискуссии.

В отличие от Блэка, похмелье Уайта не берёт. Поэтому, по привычке, соскочив спозаранку с кровати, он быстро приводит себя в порядок и мчится, к дорогому его сердцу, местному моргу, приглядываться к вновь поступившим «клиентам» и определять, кого «обувать» на деньги, а кого и не стоит, по причине бедности. Если ты неправеден или незаслуженно богат – берегись Серёгу. Преисполненный, обострённым с детства, чувством социальной несправедливости, он умудряется так разговорить скорбящего собеседника, что тот начинает малодушно подумывать о распродаже неправедно нажитого добра, лишь бы до копеечки рассчитаться с недообласканным правдолюбом. Свято уверованный в то, что всех живущих, рано или поздно, уравняет в правах лопата землекопа, Уайт знает, что самое справедливое место на земле, это – кладбище. Да и то, не на поверхности… На поверхности, что? Да, что хочешь ты налепи, нагороди посреди скромных могилок своих бывших земляков, всё равно – ТАМ… как известно, всё по закону! Одному, единственно справедливому!

6.

А Жизнь, тем не менее, шла своим чередом, занимаясь делом, постоянно знакомя мужчин с женщинами, сопровождая их в супружеские ложи, и потом уже, через некоторое время, женщин – в родильные дома.

Смерть же, всё чаще и чаще, не обнаружив в очередном бренном теле признаков Души, упорно отправлялась дальше: навещать больницы, раздавать душегубам яды и патроны, дуракам – рули и штурвалы, а страждущим – палёные водки и денатураты.

Не до конца понимая, что же происходит вокруг, в последнее время, Жизнь и Смерть так и ступают бок о бок по Земле, выполняя, возложенные на них миссии, почти не вступая в противоречия, друг с другом.

7.

На траурной площадке морга кипела жизнь, щедро разукрашенная дорогущими венками и огромными букетами цветов.

Неподалёку от всех, абсолютно не разделяя чувство всеобщей глубокой скорби и без оглядки на кого бы то ни было, щебетали две, удивительной красоты, особы: яркая блондинка и жгучая брюнетка. Обе – совершенно неопределённого возраста. Уайт, заметив их издали, тут же выронил изо рта только что прикуренную сигарету и, позабыв обо всех своих служебных обязанностях, восторженно прошептал: «Вот, это порода!» Как настоящий почитатель женской красоты, он не ошибался никогда. Абсолютно все, проходящие мимо «особи» мужского пола, вне зависимости от возраста и сексуальной ориентации, украдкой от своих одинаковолицых жён, с нескрываемым вожделением устремляли алчные взгляды, на нереальной красоты, дам. Дамы же, в свою очередь, поплёвывая на всё происходящее, примерно, с высоты облаков, «щебетали» о своём, как говорится, о девичьем.

Театрально одёрнув на себе смокинг и поправив галстук, Уайт смело ринулся по направлению к ним, но, не дойдя одного метра, неожиданно поскользнулся и очень неловко растянулся на льду.

– Ой! – притворно отреагировала брюнетка, – Вы уж осторожней, мужчина. Так ведь, и насмерть убиться можно.

– Неее… Рано… Не время ему… – констатировала блондинка, посмотрев на циферблат старинных, золотых часов и небрежно протянула несчастному Уайту руку помощи.

Невероятно смутившись, он поднялся на ноги, отряхнулся и почти беспомощно пролепетал:

– Вы бы прошли вовнутрь. А то… холодно же…

– А там сегодня, что – то новенькое ставят?! – с неподдельным интересом в голосе спросила блондинка и, мгновенно позабыв о его существовании, продолжила разговор со своей собеседницей.

Уайт развернулся и как оплеванный, побрёл восвояси.

– Ну, надо ж было так обосраться, – после недолгого молчания, с досадой вымолвил он.

Еле сдерживая накатившийся хохот, Блэк только и сумел выдавить из себя:

– Дааа… Свадьбы не будет…

– Я и не думал, что ты такой мудак. Вот, хули ты ёрничаешь? В коем веке раз, встретить такое чудо и растянуться на льду, как говно, в самый неподходящий момент, – отчаянно возмутился несостоявшийся ухажёр.

– Не судьба… – прыснул Блэк и «укатился», от смеха, за угол.

– Бляяя… ну просто, как говно, ёб… твою… мать… – стыдливо заулыбался Уайт и тоже, прыснув, укатился за угол вслед за другом.

Пока они смеялись, очаровательные подружки бесследно исчезли, оставив в душах закадычных друзей, отягощающее, своей несбыточностью, впечатление.

Быстро оправившись от нелепейшей ситуации, Уайт неожиданно заявил Блэку:

– Сейчас небольшая экскурсия по кулуарам твоего нового места работы и на сегодня тебе, братан, за глаза впечатлений хватит.

У задней двери этого мрачного заведения, не привлекая внимания любопытствующих, в зелёных «робах» с окровавленными фартуками и в резиновых перчатках стояли: судмедэксперт Фыриков, в многократно треснутых роговых очках, и санитар Кумаркин. Без очков, но с умным видом. Они стояли молча, глядя в никуда и странным способом курили, держа сигареты при помощи хирургических зажимов.

– Привет сотрудникам внутренностей тел! – поприветствовал Уайт, вынимая из пачки сигарету, – Как дела ваши скорбные? Олигархов, случайно, не завозили?

Санитар Кумаркин попытался услужливо подсунуть ему под нос свою окровавленную перчатку, с такой же окровавленной зажигалкой, но Уайт брезгливо отшатнулся и достал свою.

– А, их нынче пачками не возят. Чай, не «девяностые». Сам знаешь, олигархи теперь – товар штучный! – с грустью отметил Фыриков и глубоко затянулся.

– Знакомьтесь. Сосед мой. Серёга. По жизни, друг. Со мной теперь работать будет, – заявил Уайт, похлопав Блэка по плечу. Он, вообще – то, писатель хороший и поэт, но… жизнь заставила… В подъезде «бычки» закончились.

– Значит, не очень хороший, – пробурчал себе под нос Кумаркин, недоверчиво глядя на Блэка, как на заклятого врага российского похоронного дела.

– Тебе ль судить об этом, Кумаркин?! – неожиданно возмутился Уайт, – Что ты видел в своей жизни, кроме иглы кривой и тупого скальпеля?! Ты забыл, Кумаркин, где мы с тобой, друг мой, живём?! В антимире, живём! Разве неведомо тебе, мудила, что у нас в стране плохо, то – хорошо, что грешно, то – зачётно?! А, уж если уж совсем честное что – то, то однозначно – порицаемо и обязательно – «не формат»! Поэтому, ты думай головой своей, прежде чем рот открывать! Лучше, мне вот, что скажи, драгоценный… Ты покойников боишься?

– А хули их бояться то?! – недоумённо спросил Кумаркин, – Меня за двадцать лет, ещё ни один не укусил.

– Да и меня, ни один никуда не послал, – доложил Фыриков, – А ты, с какой целью интересуисся?

– Да вон, Серёга говорит, что боится, – «предал» друга Уайт.

– Ну, это… до первых денег, – повторил слова Уайта, Фыриков.

– Вот видишь, что тебе люди опытные толкуют, – улыбнулся Уайт, – Ладно, работайте. Не будем мешать.

– От работы кони дохнут, а мы уже второй год без отпуска, – осторожно заметил Кумаркин.

– Снова в Турцию потянуло? – хитро заулыбался Уайт.

Фыриков в этот момент, почему-то, сильно засмущался.

– Да какая там Турция? Не те времена. Не с кого копейки взять. Одна голь перекатная, – пожаловался Кумаркин.

– Ну, ты уж совсем бедного то, не включай! Золотишко – то, зубное, поди, ещё попадается? – хитро подмигнул в ответ, Уайт.

– Всё! Закрылся «клондайк». Одна пластмасса прёт. Золото нынче не в моде. Если только у цыган и «чурок»… Но они, блядь, живучие, – посетовал Фыриков.

Отойдя на расстояние неслышимости, Блэк поинтересовался:

– Что это его разговор про Турцию так сильно смутил?

– А ты не знаешь?! Три года назад дело было. Ты тогда со своей Светкой в деревне жил. Здо́рово она с тобой тогда обошлась… И надо же было на кого тебя променять…?! На шабашника – строителя! И даже не просто по любви, что было бы вполне объяснимо. А просто так, за деньги, заметь, небольшие совсем.

– Да ладно. Забей. Дело прошлое, – занервничал Блэк.

– Нет уж… Дослушай меня до конца, чтоб не обидно тебе, талантливому человеку, было, что обошлись с тобой так… Чисто по – блядски. Какие стихи ты ей посвящал! Какие песни пел! Ну и что, что не было у тебя денег. Люди, которые истинно любят, любые времена вместе переживут. А она себе так решила… что лучше хуй во рту, чем пизда на паперти.

– Да хорош тебе, Серый! Не трави душу! – взмолился Блэк.

– А вот, хуюшки… «Коль пошла такая пьянка», я всё скажу, что на душе накипело. Честно скажу тебе, корешок ты мой драгоценный… Для многих баб, член наш, ассоциируется с волшебной лампой Аладдина. Типа, потёр немножечко… покрутил ласково и получи всё, что твоей меркантильной душонке угодно. А ещё, скажу тебе по секрету, через таких вот блядей – бесы материализуются и манипулируют нами… дураками влюблёнными. Кстати… видел тут её недавно… Светку твою… Честно говоря… не очень выглядит. А всё, почему?! А потому что, согласно истине, кто хочет получать всевозможные материальные блага через свою «горячую точку», тот в итоге всегда получает хуй… Сначала в прямом, а потом… обязательно (!) …и в переносном смысле! И под каким «соусом» ни подавай, всё это – банальное предательство и измена. Да и вообще не люблю я людей, которые не знают слово «прости».

– Да, хорош тебе про Светку… Я про неё и так всё знаю. Переболел уже ей. Ты лучше про этих вот расскажи, что хотел…

– Ах, да! Короче… они, два этих долбоёба с директором нашим по какому – то поводу разжопились, нажрались и исчезли с концами. А нас тогда трупами завалили под самый потолок. Помнишь, когда жара аномальная в городе была? Директор вызвал и приказал: найди, где хочешь и приволоки этих гадов. Я тут же, через ментов знакомых выяснил, что в Турции они. Отдыхают. И даже, в каком отеле, сказали. Ну, я и полетел…

Друзья отошли ещё дальше, но Фыриков с Кумаркиным, всё равно, похоже, поняли, что речь идёт о них и с недовольными лицами скрылись за дверями своего прозектората.

– Ну, давай – давай, лепи дальше, – нетерпеливо поторопил друга Блэк.

И Уайт, с явным удовольствием, продолжил:

– Ну и вот. Прибыл, расположился, как положено, с видом на море, все дела… Плеснул вискаря из «дьютика» и думаю: как бы мне им, гадам, покрасивей и «подружественней» поднасрать?! И тут – на тебе! Его… Величество… Случай! Смотрю с балкона – идут… И не одни… Две бабы с ними… Такие… в шляпах соломенных, «модных», в очках из «Ашана» и зубами золотыми сверкают. Короче, «склеили» они мудаков этих, наших, столичных. А те, вьются вокруг: и так, и сяк, блядь, из кожи вон лезут, дур этих ублажают. Вот, думаю, пиздец вам и настал! Сбежал вниз, затаился в кустах… Жду… Как только они поравнялись со мной, выпадаю из кустов и застываю… в подобострастном поклоне. «Испуганно» поднимаю глаза, спрашиваю, дрожащим от «волнения» голосом, охуевшего Фырикова, прикинь: «Ваше Сиятельство, Михал Петрович, милейший, Вы какими судьбами здесь, в этой убогой провинции?! Мы ж с Вами, только неделю назад вместе плыли на Вашей яхте из Ниццы в Марсель! И теперь – ТУТ?!» Видел бы ты, Серёг, эту дуру, бабу Фырикова! В её золоторотой улыбке было столько счастливой дури, что мне стало даже немного стыдно. Как будто, я ребёнка малого наебал пустым фантиком от конфеты. Но, всё равно, взял себя в руки, вспомнив о цели моего визита, и беспощадно продолжил. Ох и забавно было наблюдать, как эта тупая пизда, раззявив пасть, представляла в своих алчных лапах, удивительную птицу, цвета ультрамарин, которую она, в этот счастливейший момент её жизни, накрепко ухватила за яйца! – Уайт глубоко затянулся, выпустил огромный клуб дыма и продолжил, – Дальше, была очередь Кумаркина. Я, бля, долго тряс его руку… Потом обнял и, глядя в глаза, спросил: «Николай Иваныч, а Вы?! Миллиардер, нефтедобытчик! И тоже здесь, в этой дыре?! А, вообще – то, правильно! Вам, давно ищущим свои „половинки“ закоренелым холостякам, самое место, не там, среди избалованных, гламурных столичных девиц, а здесь, среди простых, нормальных русских красавиц, которые, в недалёком будущем, могут стать вам надёжной опорой во всём!» Ты бы видел, Серёг, в этот момент, бабу Кумаркина.

Глаза Уайта просто горели огнём. Он прокашлялся и с хитрой улыбкой продолжил:

– Кумаркин – то, с Фыриковым, подумали, что я на их имидж работаю… Они решили мне подыграть и сотворили себе такие напыщенные рожи, что я чуть не «раскололся». Разузнав, где находится, в этой турецкой «дыре», самый дорогущий ресторан, я предложил отметить нашу «неожиданную» встречу именно там. Путей отхода этим двум гондонам я не оставил, заявив, что местечко это посещают только люди их ранга и поэтому, быть им там — просто необходимо. Это был, Серёг, ресторан настоящей гламурной кухни, с самыми настоящими гламурными блюдами и винами, а что самое главное – ценами. Расположились мы, конечно же, в самых фешенебельных апартаментах этого заведения. Я взял меню, выбрал, что надо и сделал заказ. Итак, смотри! «Хамон Иберико де Бейота Альбаррагена» встал нашим «донжуанам», аж в сто восемьдесят долларов, за полкило, прикинь… Супчик «Прыжок Будды через стену» – в сто девяносто… Тоже, долларов, как ты понимаешь. «Белые трюфели из Альбы» – в двести семьдесят пять баксов, за тридцать граммов и «Фриттата с лобстером», в целую тысячу. Тоже, долларов, разумеется. Плюс, «Английский пирог с мраморной говядиной», по сто девяносто североамериканских «рублей», за кусочек. От десерта «Шоколадный пудинг Фаберже» за тридцать четыре тысячи пятьсот «зелёных», я в последний момент отказался потому, как сам чуть не обосрался от страха, увидев цену. А вместо него заказал «Черный арбуз Денсукэ» за «каких – то» там, триста «баксов». Со спиртным всё было проще. Три бутылки вина обошлись «всего» по двести евро за бутылку. И ты думаешь, это всё? Баба Фырикова настойчиво потребовала себе «оливье», а баба Кумаркина – селёдку под шубой, до кучи. Ну и этого говна я им заказал, тоже! Как только официанты начали всё это заносить, я составил музыкантам концертную программу и, не притронувшись к еде, быстро свалил. Занят, типа, жутко. Ты бы видел их рожи… Но, увы, в тот момент, уже ничего поделать было нельзя… В результате, наши неудавшиеся «женихи», осознав, что их отдых за рубежом, отныне будет состоять из лёгкого, положенного по путёвке, завтрака, в виде яичницы из половины яйца, кофе и кейка, полного сексуального воздержания и что самое для них страшное – из абсолютно сухого закона, на следующий же день, ровно в 7.00 были уже на работе. Вот такая, брат, история.