– Работа и семейная жизнь стали для тебя кандалами, Том. Я знаю это. Но перестань надеяться на судьбу. Все в твоих руках. Ты сильный человек и только таким я тебя и помню. Ты ведь бунтарь. Никогда никого не слушал. Так почему сейчас ты послушно танцуешь под дудку своего босса? Перестань. Лучше уволься, но будь собой.
– Мам…
– Постой, – протягивала она. – Только в старости я поняла это, Том. Очень важную истину. Знаешь, я всегда старалась копить и откладывать, старалась быть примерным человеком и не думать лишнего. Но как же я жалею сейчас о многом несовершенном… Вернуться бы мне лет на тридцать назад, я бы пила, как девчонка, и может все-таки начала бы роман с этим тупоголовым истуканом мистером Барни. А ты, сынок, люби свою девочку Диану. Она всегда верила тебе. Скоро вы останетесь совсем одни, Томми, совсем одни… Мистер Барни давно уже умер. Может быть там, на небесах, мы с ним снова встретимся. Но как же хочется жить, Томми… Как же хочется жить…
– Мам… – она молчала. – Мам, я люблю тебя.
Томас сделал последнюю затяжку и раздавил бычок в миске с мокротой матери.
Полоска кардиомонитора стала прямой. Писк пронзал барабанные перепонки. Томас протянул руку к аппарату и отключил его. Тишина. Она умерла. Умерла на его глазах.
Когда Томас пришел домой, он долго плакал в плечо Дианы. Он не говорил ни слова, стенания его рыданий не покидали рта. Затем он успокоился, глубоко вздохнул и крепко обнял их обоих – свою родную Диану и маленькую Элли – как единственное, что у него осталось.
6
Нарастающие хрипы Элли переросли в бесконечный кашель. Она уже не смеялась. Просто не могла. Выдавливая слова, она прилагала бешеные силы к тому, чтобы не сбить их тугими заиканиями. Томас, как и Диана, знал, что если кашель прекратиться – все кончено. Жизнь превратилась в ожидание.
– Искренне тебе сожалею, дружище. Ты оказался в дрянной ситуации. Родители не должны хоронить детей, я полагаю, но тебе видимо начертано иное, – говорил Итон.
Томас возвращался домой и желал услышать этот кашель. Эти хриплые вздрагивания ее легких, такие жуткие, словно кто-то вырывался изнутри.
– Готовьтесь к худшему, – говорил доктор, – Ей осталось немного.
Он ехал в метро и слышал, как Элли кашляет. Он засыпал и просыпался под кашель. Тишина превратилась в кашель.
– Просто знай, – говорил Итон. – Что ты всегда можешь на меня положиться в случае чего. Как в финансовом, так и в моральном плане. Я тебя не оставлю, друг…
Диана не отходила от Элли ни на шаг. Она дарила ей каждую долбанную секунду своей жизни. Дарила ей всю себя и постоянно стремилась ее отвлечь от дороги, ведущей к смерти.
– Томас, я так не могу… – она плакала ему в грудь. – Это ужасно. Просто невыносимо! Я молюсь каждый день, Томми, каждый день прошу у Бога милости. Каждый день я испытываю ее смерть…
– Мы должны бороться, Диана. Даже если шансов уже нет, должны бороться. Она наша дочь. Наша маленькая беззаботная Элли…
Каждый день становился последним.
– Пап… – говорила Элли не своим голосом. – Пап, мне больно. Мне очень больно, пап…
Томас сжимал челюсти до хруста зубов, не понимая, что должен был ей сказать. Он просто молчал. Молчал и надеялся.
Однажды Томас проснулся, и Элли дышала так часто, словно ей не хватало воздуха. Она смотрела на него стеклянными глазами, совсем уже не живыми, бесчувственными. Будто эти глаза принадлежат не ребенку, а его умирающей матери.
– Элли, – говорил Томас, напрягая все мышцы тела. – Я люблю тебя, моя маленькая Элли. Я не знаю как мы с мамой будем жить без тебя. Ты станешь ангелом, доченька. Светлым и непорочным, а твои мучения – всего лишь дорога к небесному ложе… О, Элли, как бы я хотел сделать тебя принцессой, чтобы каждая минута твоей жизни стала самой прекрасной. Я бы хотел все изменить еще тогда, когда ты только родилась, но я безответственный дурак, Элли. Я люблю тебя, моя доченька…
Элли моргала, таращась глупыми глазками.
– Мы можем положить ее в стационар под аппараты, – говорил доктор. – Но она все равно умрет. Так ей хотя бы будет легче.
Больничная койка дочери стала вторым домом Диане Клаус. Элли уже совсем ничего не понимала. Томас приходил после работы и часто оставался заменить Диану. Но ничего не менялось. Ей становилось хуже.
– Эй, Элли! – восклицала радостная мама. – Элли, ты скоро выздоровеешь! Тебя отпускают домой.
На ее холодном, умирающем личике рисовалась милая улыбка.
Диана врала. Томас тоже врал.
Они играли роль родителей, чье сердце испытывает великую радость и забрали Элли домой. Иногда их мучила совесть. Разве можно давать такую надежду?
Они не могли по-другому…
Несколько дней спустя они проснулись – Элли по-прежнему таращит свои глаза, но уже не дышит. Она умерла на родительской постели, лежа между ними. Ее ручки были холодными, грудь не вздымалась.
Не нужно было слов в то утро. Рассвет поставил точку.
С тех пор жизнь Дианы и Томаса Клаус навсегда превратилась в пыль.
7
Тишина – признак молчания. Не желая признавать действительности, Томас и Диана ушли в себя. Порознь. Словно так надо было. Невозможно излечиться от боли, которой нет. Они не искали поддержки в лице друг друга. Они в принципе не искали поддержки, лишь бы зацепиться за что-то, что снова украсит жизнь. Заставит вены пульсировать свежей кровью. Но где-то на сердцах обоих плавно и постепенно вырастала опухоль. Как папиллома. Она набухала, воспалялась и гнила.
Эта опухоль – Элли.
Она не отпускала их, витала где-то здесь, между давно не работающим торшером и полкой с никогда не читанными книгами.
– Папа, мама! – говорила она хриплым голосом. – Я все еще здесь…
Они поднимались среди ночи и пялились в потолок. Бессмысленно, но как будто с пользой.
Так шли недели. Неповоротно и безвозвратно, но депрессивно и обыденно. Диана и Томас молчали. Они понимали друг друга без слов. Когда-то сдержанная любовь становилась обязанностью. Они по-прежнему были любимы, но уже не близки.
Желая утолить горечь со своей гортани, смыть порожденный обидой комок, Томас начал частенько выпивать. Он нажирался дешевым пойлом и приходил домой ночью, волоча ноги и виляя, как змея. Иногда он вообще не появлялся дома. Он просыпался с рассветом на уличной лавке, скамейке метро, за столиком в том же баре, в котором пил, или же в подъезде.
Диана терпела. Она не ждала его.
Засыпая в одиночестве, ей вспоминалась вся ее жизнь. Она пробегала чередом, словно абстрактный клип. Родители. Школа. Переезд. Чердак. Томас. Оргазм. Элли. Смерть.
Она смотрела в зеркало и плакала от вида самой себя. Тридцать пять лет пробегает в течение одной минуты. Времени не существует.
Прошлого нет. Она – жидкое отчаяние с легкой ноткой ароматной желчи и пару кубиков стресса.
Как-то раз она наткнулась на Дэнни.
– Диана! – воскликнул он. – Королева нашей школы! Афродита во плоти! Боже мой, мечта моих юношеский фантазий. Как ты, крошка?
– Нормально, – отвечала она.
– По тебе не скажешь. Ты весьма постарела за эти годы. Что с тобой стряслось?
Диана помотала головой.
– Ну же, не кисни! Жизнь довольно сладкая штука, а ты морщишь нос. Рассказывай. Все выливай! Не желаешь забежать перекусить?
Диана покивала.
– Ну, что с тобой?
Их разделял квадратный столик с греческой резьбой. В воздухе таял аромат говядины и ирландского виски. Она оказалась в месте, в которое считала синонимом счастливой жизни.
– Я… я не знаю как сказать.
– Да говори как есть, – его голос внезапно стал сочувственным.
Диана сделала глубокий вдох и выпила низенький хайбол с ароматным спиртным.
– У меня умерла дочь, – оторвала она, стукнув бокалом об стол. – Мой муж стал пьяницей, который не может взять себя в руки. Я тоже не могу взять себя в руки. Я не вижу ничего хорошего в этой жизни. Хочу умереть. Хочу развестись. Жалею о прошлом и совершенно не знаю как дальше жить…
– М-да, – выдавил Дэнни. – Ты запомнилась мне совсем другой. Потрепала тебя жизнь. Как же твои мечты о модельном бизнесе? Еще бокал?
– Да, еще бокал… Модельный бизнес? Ты шутишь? Посмотри на меня, меня даже в порнуху в роли мамочки не возьмут.
Он пригляделся в ее лицо, изъеденное временем. Посмотрел на трясущееся, как у старухи, пальцы. Оценил ее обвисшую грудь – он понял это по соскам.
– Ты изменилась…
– Я постарела. Иногда жалею, что не стала шлюхой. Может было бы лучше.
Диана опустошила второй бокал.
– Да не парься ты. Мы живем в двадцать первом веке, в конце концов. Липосакция, лифтинг, импланты. Они все исправят, клянусь.
– Да, но только для того, чтобы это все иметь нужно быть замужем за старым миллиардером, который сдохнет и оставит все свое наследство тебе.
– Да зачем же за миллиардером? Достаточно за миллионером. Кстати знаю несколько молодых ребят… Стой, а как же Томас? Ты же про него говорила? Про пьяницу?
– Ты думаешь он чего-то стоит? Все его прошлые рассказы всего лишь глупые мечты, не подкрепленные никакими поступками.
– М-да, а ведь он был одним из лучших в нашей школе.
– Видимо этого недостаточно. В последнее время… Жалею о том, что женилась на нем.
– В финансовом плане понятно. А как же любовь? – спрашивал Дэнни.
– Это давно уже не любовь. Это долг. Сейчас мы просто обязаны быть мужем и женой и говорить, что любим друг друга.
Дэнни закурил сигарету, шипя сквозь зубы.
– Вот это ты попала, подруга. Я бы тебя конечно выручил по старой дружбе, но ты не пойдешь на такую авантюру… Нет, это не для тебя.
– Сейчас я готова на все, лишь бы выбраться из этого дерьма.
– Прямо на все?
– Да…
– Знаешь, всегда мечтал тебя трахнуть…
– Я же сказала – на все!
Диана вновь начала получать оргазмы. Томас был не способен так ее трахнуть даже подростком. Она снова почувствовала себя девушкой. Живой и красивой, которую не просто пялят, а дарят ей удовольствие. Она не испытывала стыда, совесть не грызла ее слабое сердце. От факта измены она приходила в восторг. Словно мстила своему паршивому муженьку за никчемную жизнь и кайфовала с этого.
Дэнни давал ей деньги на карманные расходы, водил в рестораны и бутики. Он обещал исправить ее тело – сделать ее юной и подтянутой, какой она была когда-то.
Но самым дорогим подарком были серьги. Золотые серьги с вставками из платины и бриллиантом в каждой. Эксклюзивное новшество для личной шлюхи ковбоя Дэнни.
Затем она узнала про увольнение Томаса и впервые подумала о том, что он пережил за это время. Наверное, то же самое.
Именно поэтому он начал пить как проклятый. Именно поэтому седина въелась в его волосы и щетину, а морщины пробивали кожу. Они – отвергнутые узники своей любви, которые совсем забыли друг про друга.
Жизнь превратилась в ад. Череда бесконечных сожалений самому себе.
В тридцать пять ты понимаешь, что всегда хотел трахнуть жизнь, а оказалось, что это жизнь трахает тебя. С рвущимся треском задницы, но бесшумно.
Твою мать.
Глава 3. Куда приводит соблазн
1
– Ты знал, что большую часть жизни человек проводит во сне? Ну не большую, это я так сказал. Но только представь: восемь часов в сутки! Мы спим примерно одну треть всего отделенного нам времени…
Итон. Всезнающий Итон Спаркс. Он безмерно гордится завалами книг, нагроможденных в каждом углу его квартиры. Иногда Томас задает себе вопрос:
«Зачем ему нужны все эти сведения?»
Вряд ли он собирается бить мировые рекорды по решению сканвордов или участвовать в передаче с блиц-опросами. Он просто знает все это. Ни для чего.
– Куда ты пропал из клуба, Итон? – спрашивает Томас.
– Да так… Появились дела.
Его голос казался сдавленным. Как будто нечто тяжелое взвалилось ему на плечи и давит вниз.
– А ты знал, – продолжил Итон таким же голосом. – Что если пятнадцать лет ходить с недоброкачественной раковой опухолью и скрывать это, то высока вероятность летального исхода?
– Знал, – отвечает Томас.
– А я – нет. Только вчера узнал.
Томас бросает взгляд на Итона. Впервые он видит его грустным. В голове таились мысли, будто он робот или какая-то другая машина, но только не человек.
Если жизнь – это фильм, тогда ты несомненно главный герой. Вот только второстепенные персонажи тоже люди. Томас забыл об этом.
Глаза Итона опущены, дыхание тяжелое. Он подпирает ладонями лоб, уткнувшись локтями в стол. С его незаметного носа чуть слышно капают слезы. Любимый калькулятор Томаса дал погрешность. Словарь порвался. Энциклопедия устарела и ее данные уже не актуальны.
Томас делает вид, что не видел этого.
Нет. Это иллюзия. Ошибка настоящего.
– Осталось три недели, Том, и тебя увольняют. Не представляю, что будет дальше. Ты стал мне, как брат. Пускай и малоразговорчивый, но все-таки брат.
Томас смотрит на Итона и снова отводит взгляд.
То ли ему плевать, то ли он совсем ничего не чувствует.
– Пап, а разве так можно? Он всегда тебе помогал.
– Можно…
– Что ты говоришь, Томас?
– Ничего, сам с собой болтаю.
Бесконечное месиво гребанных противоречий в голове наводит на мысль, что ты нихрена не понял за годы скитаний по миру. Ты – остаток себя настоящего, уходящий в бесконечную дробь. Иррациональный. Постигнувший лишь оргазм и запах скудного количества денег. Число Пи. С приставкой «здец».
Томас выпячивает глаза в экран. Создается ощущение, будто он – одна из миллиона папочек.
Томас копирует музыку – свою любимую – и вставляет в папочку. Он выделяет тысячи фотографий и перетаскивает их. Ctrl+C – Ctrl+V. Книги, фильмы, исписанные документы, пару стаканчиков свежевыжатого сока из него самого и горсточка приправленных сомнений. Он создает документ. Он пишет: «Мои мечты, надежды и счастливое будущее».
Томас называет его: «Диана и Элли Клаус».
Щелчок – удалить. Томас все еще жив. Значит, это не имеет никакого смысла. Ведь Томас помнит. Помнит все, что долбило его по макушке, трогало за сердце и задевало за живое. Живое.
Но есть ли что-то живое в нем?
Разве что глисты. И Элли.
Она жива. Она где-то там, между грудью и спинным мозгом, извивается и просит ее отпустить. Пожалуйста. Она кричит. Она колит в кадык и пальцами сжимает извилины мозга. Элли. Она никогда его не оставит, если только сам Томас не сможет оставить ее.
Томас поворачивает голову.
Итон. Его нет. Подобный конфуз он испытывает впервые. Может быть, Итона не было никогда? «Тогда кто он, пап?» Томас думает: «Плод моего воображения».
– Ты не прав, пап.
– Значит, я просто схожу с ума.
– Возможно.
Воздух начинает рябить и гаснуть, пространство сжимается, под коленными чашечками бегает дрожь. Тишина. Тьма. Пахнет чем-то едким и неестественным, словно несуществующим, гадким. Сквозь туманную пелену глаз пробиваются очертания родного дома. Диана. Она ходит босиком по холодному полу и что-то бормочет, что-то невнятное, едва уловимое. Она далеко. Слишком далеко, чтобы ее понять или прикоснуться к ней, но он видит ее лицо и слышит ее слова, пока еще совсем неразборчивые. Они проталкивается к нему, разбивают материю и пространство, просачиваются сквозь время и мутное стекло разума.
Внезапно качнуло. Угол его обзора переменился. Монотонное тиканье стрелок надоедливо стучит по голове. Они ударяют по деснам, царапая щеки.
– Эй, Томми! Томми!
Не разобрать. Слова разваливаются, будто пар, подхватываемый потоками воздуха и волнениями воды. Томасу хочется закрыть глаза и уснуть. Так будет легче. Да, непременно. Так будет легче.
Он закрывает глаза.
– Томми!
Резкий запах спиртного ударяет по слизистой носа, на глазах проступают слезы. Силуэты окружающих Томаса предметов обретают очертания, они кажутся ему знакомыми.
– Проснись, пап…
Диана. Она стоит над Томасом с какой-то ваткой в пальцах. Ее лицо невероятно испуганно, губы поджаты, кожа бледная.
– Что… Что случилось?
– Я не знаю… Не знаю, Томми. Мы ужинали и ты неожиданно упал. Видимо потерял сознание. Ты как будто смотрел в никуда, как будто вообще не был со мною рядом…
– Не понимаю… Где Итон? Как я оказался дома?
– Итон? Что с ним? Ты… ты просто пришел домой. Как обычно. Но ты был каким-то задумчивым.
Попытка встать. Холод кухонного кафеля замораживает задницу сквозь брюки. Качает. Все вокруг плавает в глазах Томаса, раздваивается и вновь сливается воедино.
– Итон… Он пропал. Не помню, чтобы такое случалось.
Молчание.
– Я не понимаю, как добрался до дома. Сколько времени? Почему я оказался здесь?
– Эй, Томми, все нормально, ты пришел как обычно. Вставай, я провожу тебя до постели. Тебе нужно полежать, расслабиться. Ты вероятно переутомился, такое бывает.
– Ладно, ладно. Пойдем.
2
Голос ведущего разрывает аудиосистему дорогущей плазмы, висящей на дальней стене, напротив кровати. Он что-то бормочет, заигрывает со зрителями и заводит их. Нелепые шутки проскакивают между фраз. Странно, но без этих шуток было бы даже грустно.
Современное ТВ – способ избавиться от страданий. Миллионы однотипных телепередач украшают пребывание в одиночестве. Ты не один. Совсем не один. Ты слышишь закадровый смех и ораторский голос ведущего. Он говорит с тобой, разбавляя пустоту и одаряя своей волшебной вежливостью.
– Тебе легче? – спрашивает Диана.
– Да, пожалуй, – отвечает Томас.
– Так что это такое было с тобой?
– Без понятия. Как будто отключился на время. Последнее, что я помню, как сидел на работе и говорил с Итоном. Я задумался ненадолго, потом смотрю, а Итона нет. И дальше все как в тумане. Или в вакууме. Очнулся дома, на полу. Ну ты видела.
– А Итон? Просто взял и исчез?
– Ну как исчез. Наверное ушел куда-то, а я не заметил. Недавно в баре тоже куда-то пропал. Не похоже это на него.
Назойливые мысли о Маргарет когтями вцепились в его лицо. Томас забыл о ней. Как будто это было во сне. Ее лицо. Шлюховатое, но красивое. Грудь, белье, юбочка и оргазм. Рот Томаса наполняют слюни. Кидая косые взгляды на Диану, он думает о том, что будет, если она узнает.
– Странно… – говорит Диана.
В тайне Томас желает, чтобы Диана выглядела как Маргарет. Нет. Он хочет, чтобы она вела себя также. Чтобы она игриво заводила его ножками, медленно снимая трусики, но оставляя юбку.
– Вернуться бы в прошлое, на чердак, и трахнуть тебя как раньше.
Диана медленно поворачивает голову.
– Что?
– Хочу пригласить тебя на свидание. Завтра в семь вечера жду тебя у ресторана «Антураж». Хочу видеть тебя во всей красе.
Диана смутилась. Она и не помнит, когда в последний раз Томас был так уверен в своих словах.
– Эй, Томми…
– Я дам тебе денег на одежду. Хочу чтобы ты завела меня, ладно?
– А ты…
– А я обещаю трахать тебя всю ночь. Соскучился по бессонному времени с тобой. Хватит этого молчания и напряжения. Надеюсь, завтрашний день расставит все точки.
Неожиданная приятность заставляет пищать девчонку, живущую где-то внутри Дианы. Жар закутывает ее личико, медленно переходит на ключицы, обводит соски и скользит вниз по животу. Диана чувствует, как тонкая полоска чего-то склизкого стекает по внутренней стороне бедра.
– Как давно я не слышала от тебя таких слов, Дэнни…
Стоп. Скулы сжались. Диана сказала Дэнни. Она медленно поворачивается на мужа, больше глазами, чем головой. Томас по-прежнему втыкает в телевизор. Она ждет от него ответа. Ответа нет. Томас не услышал.
Румянец вновь покрывает щеки, в этот раз от стыда.
3
Тысячи офисных фриков занимают свои места в шахматном порядке. Фен-шуй капитализма. В центре стены располагаются самые жирные, в углах – худощавые и высокие. Кондиционер все еще не работает. Излюбленный ад стал раем – они привыкли к жаре.
Томас Клаус, сломанный и печальный, думает о Диане. Экран монитора забит фотографиями порнухи. В паху горит.
– Чем ты занимаешься на рабочем месте, Томас?!
Мистер Уолкер. Безмерно горячий парень. Вот он то, наверное, трахается, как зверь.
– Убирай свои гейские штуки, придурок! Мастурбировать что ли собрался?
Твою мать.
– Я… Извините… Случайно вышло…
– То есть ты случайно пришел на работу, случайно включил порнуху и случайно начал смотреть? Ты случайно родился, Томас, а это ты делаешь, потому что тупоголовый.
Молчание.
– Ты дебил? Выключай я тебе говорю!
– А… Да.
– Вот так то.
– А вы… вы случайно не знаете, куда пропал Итон?
Лоб мистера Уолкера медленно покрывается морщинами, брови выгибаются в V-образном виде. Томас невольно подумал о том, что, может быть, он его не уволит, если нагнуться раком и позволить ему себя трахнуть.
– Он и так это делает, пап…
– Итон? Какой еще Итон? Твой дружок? Я в вашем голубом сленге не разбираюсь. Оставь свои шуточки при себе, – говорит мистер Уолкер.
Миллионы потрепанных волос становятся дыбом. Галлюцинации времени. Если человек сошел с ума, поймет ли он это?
Итон Спаркс. Наверное, поэтому у него не было лица. Страх окутывает сознание. Элли смеется. Он отчетливо слышит ее смех, детский, но язвительный. Томас чувствует колебание ее ухмылок в каждом миллиметре своего затхлого тела. По спине пробегает дрожь.
– Итон. Итон Спаркс, – говорит Томас. – Вот его рабочее место. Он обычно приходит раньше всех и знает кучу нелепых фактов…
– Это место всегда было пустым, Клаус. Оно в резерве. На случай если какой-нибудь сумасшедший индюк сломает свой компьютер. Ты пьяный что ли? Соберись, болван.
Мистер Уолкер. Улетная смесь иронии и высокого интеллекта. В случае апокалипсиса он непременно станет лидером выживших. Соорудит ночлег, добудет огонь, выкупит последние акции национального банка и заставит мониторить рост цен на недвижимость.
– Пап, по-моему здесь что-то не так.
Томас достает китайский смартфон с переводчиком на кошачий и кошельком криптовалют.
Женский роботизированный голос.
Абонент недоступен.
Томас заходит на электронную почту и забивает адрес Итона.
Такого адреса не существует.
Итона не существует. Существует ли сам Томас? Может он давно уже умер от передозировки несбывшимися мечтами? Его труп гниет в могиле, его жизнь – предсмертная проекция мозга о несуществующем будущем.
Нет. Он в коме.
Мозг подкидывает сюжеты, поддерживая его в жизнеспособном состоянии. Диана. Как же она? Если он кончает в этой жизни, кончает ли он наяву?
– Да расслабься ты, шизофреник. У него мать заболела, я дал ему три дня отгула, – говорит мистер Уолкер.
Смех Элли заполняет пространство внутри Томаса. Он проникает в легкие, желудок и селезенку.
– Папочка, ты смешной!
Ctrl+Z.
4
Томас Клаус выбегает из офиса, садится в метро, трется локтями об обвисшую грудь жирного мужичка и бежит до Итона. Он пробегает лестничные пролеты, задыхается, глубоко дышит и снова бежит.
Стук в дверь.
Из квартиры доносится грохот, шорканье тапочек и перед Томасом появляется Итон Спаркс.
– Ты напугал меня! – кричит Томас.
– Я такой страшный? – спрашивает Итон в недоумении.
Его улыбка обнажает зубы. Но что-то в ней не то. Она фальшивая
– Что с тобой?! Все в порядке?! Я слышал про твою маму…
– Тише, Том. Если ты решил меня поддержать, то вламываться в мою квартиру и паниковать – не лучший вариант. Слава Богу с нервами у меня все в порядке.
– Ладно, – спокойно продолжил Томас. – Ты как?
– Я?! Да все нормально, не стоит переживать. Просто слегка на стрессе. Вот решил немного побыть наедине со своими мыслями. А их у меня много, ты же знаешь. А мама… Ее положили в больницу. Я говорил тебе про рак, который скрывали пятнадцать лет… Так вот моя мать оказалась стойкой женщиной. Сейчас она в больнице…
– Итон, я… Тебе нужна помощь?
– Да нет, чего ты! Сейчас смотрю передачу про цифровую мистику. Ты знал, что существует теория, согласно которой духи в скором времени смогут занимать цифровое пространство? Интересно, правда?
– Да…
– Пап, ты же видишь, что ему плохо.
– Я не могу остаться, я обещал твоей маме…
Лицо Итона исказилось.
– Что? Не можешь остаться? Ничего страшного, я понимаю. Ладно, ты видимо торопишься.
– Да.
Дверь медленно закрывается. Томас остался один. Один с невидимой Элли.
– Может ему нужна помощь, пап? Выглядит он неважно.
– Да… Знаю. Но я обещал маме. Он скоро снова появится на работе и мы сходим с ним в бар расслабиться.
– В тот бар, где подают кислое пиво, или где ты изменил маме?
– Что?
– Ничего, просто я видела, как ты любил другую женщину. Она красивая, но мама ведь тоже красивая.
– …
– Не надо, пап, я знаю, о чем ты думаешь. Я знаю, что тебе понравилось и что ты мечтаешь, чтобы мама была такой же. Еще я знаю, что ты постоянно думаешь о выигрыше в том неизвестном месте. Ну… Которое за черными шторками
– Не надо, Элли, это всего лишь глупые мысли. Они ничего не значат. Просто папе понравилось это чувство, вот он и вспоминает постоянно.
– Тогда понятно… Пап, не нужно больше изменять маме, она тебя любит.
– Я тоже ее люблю, я Элли, тоже ее люблю…
– …
5
Том ям – роскошь, доступная единицам. Влечение разума.
Утиная ножка – блаженство достойных.
Два бокала красного вина разделяют Томаса и Диану в этот вечер. Два бокала вина и двадцать лет любви. Сытой и непрестанной. Опьяняющей душу не меньше, чем удовлетворяющей либидо. Их секс был сказкой для взрослых. Словно самая сочная порнуха разрезала экраны мониторов и вырывалась наружу в виде Томаса и Дианы, одаряющих друг друга трудами своих губ, пальцев и гениталий.
– Как давно мы здесь не были, Томми. Я помню это заведение совсем другим. Когда еще не было такого потока людей, и таких ужасных цен. Помнишь наш вечер за тем столиком, где сидят те старушка со стариком?
Он прекрасно помнит тот минет. Тугой и капризный. По-настоящему страстный.
Томас кивает.
И как же тогда официант не заметил ее ножки под столом? Не заметил сконфуженного лица Томаса и вцепившиеся в скатерть руки? Стоило Диане уронить вилку. Стоило ей нагнуться.
– О чем думаешь? – спрашивает Диана.
– О тебе, – отвечает Томас.
Секс – животное наслаждение. Наследие предков. Плевать на сотни лет развития человечества, опыт веков и знания прошлого. Секс – лучшая награда за достижения цивилизации. Результат жизнедеятельности миллиона приматов. Конечная точка в погоне за поставленной целью.
Элегантно выпрямив спину и обнажив бретельки лифчика, Диана разрезает утиную ножку ножиком и смотрит прямо в его глаза. Но что-то не так в этом взгляде. Что-то чужое и инородное засело в пелене ее зрачков. Туманное, незыблемое.
– Я соскучился по тебе, Диана. Не могу думать ни о чем, только ты у меня у голове.
Ложь. Он думал о многом за последние дни.
Итон, Элли, Маргарет, чердак, мистер Уолкер, долбанный кондиционер. Он словно сейчас чувствует жару офиса. Трусы намокают, леденяще касаясь кожи, спертый запах просачивается сквозь волокна. Или он просто кончил?
Диана говорит:
– Я хочу повторить тот вечер. Только не здесь. Я уже слишком стара для такого риска. Дома. В постели. Вдвоем.
Как будто планировал появится кто-то третий.
Дыхание Томаса сбивается, становится глубоким и покрывается дрожью. Что-то набухает в его штанах. Он знает, что это, но не хочет принимать реальности. Его член. Он камнем уперся в ширинку и начинает рвать ее. Словно сейчас он вырвется и упадет на стол.
Нет. Томас переоценивает себя.
Мастурбация это как приготовить себе еду. Вкусно и, конечно, сытно, но ресторанный ростбиф, тающий на языке, заставляет кончать тебя глоткой. Изгибаться в прекрасных агониях спелых форм и чувствовать, как силы покидают тебя, оставляя на верную гибель слабую утомленность в твоей груди. Утомленность от переедания.
– Он будет, Диана. Честно говоря, я уже хочу собраться и пойти домой. Нахрен это все! Надо было прийти и накинуться на тебя.
Заняться сексом – сходить пожрать.
Мы медленно уплетаем маринованные кусочки мяса в свежем пюре из батата и запиваем май-таем или дайкири. Наслаждаемся каждым укусом. Растягиваем удовольствие. Мы получаем сочный вкус, упиваемся своими же слюнями. Иное дело – дешевый суп из продуктов, лежащих дома. Обыденная семейная жизнь. Ешь, потому что надо.
– Расскажи мне, – говорит Томас.
– Что рассказать.
– О себе…
Изысканные формы женского тело, плавно переходящие от ног к ягодицам, от ягодиц – к талии, от талии – груди, шее, лицу, волосам… Обтянутые тонкими кусочками ткани, прозрачными в некоторых местах, чтобы можно было смотреть и возбуждаться до немыслимых пределов. Чтобы заносить свои пальцы под ткань и медленно стягивать трусики, вдыхая желанный аромат, и желать лишь одного – окунуться с головой в прекрасное создание… Раздвинуть ноги и забыть обо всем на свете.
Об умершей дочери, матери, о верном друге, который сейчас страдает. Чтобы понять, что твои ошибки никакие уже не ошибки.
Их нет, как и прошлого.
А секс есть. Свежевыжатый, сдавленный нежными руками до состояния джема. Слегка поджаренный на сковородке до золотистой корочки. Хрустящий, как багет, и жирный, словно студень.
Диана говорит. Шепотом. Практически просто шевеля губами.
– Я надела свое новое белье, Томми. Кружевное. Черное. Тонкие складочки ткани сейчас заплетены вокруг моих бедер и талии. На мне чулки. Они врезаются в мою кожу. Но ты можешь не снимать их, дорогой. На мне трусики с дырочкой. Небольшой, как раз для того, чтобы…
Томас. Серая рубашка с катышками, затертые брюки, черные боксеры. Он просидел в них целый день. Вероятно, они пахнут. Отдают душком и вызывают жар.
Надо было что-то придумать на этот счет, надо было придумать…
Золотые сережки Дианы поблескивают в свете хрустальных ламп.
– Я хочу тебя, Диана… Ты не представляешь, как. Сегодня будет особенный вечер…
– Жду с нетерпением.
– Хочу вспомнить прошлое. Я подготовился специально для этого.
– И каким же образом?
Интимная гель-смазка делает оральный секс приятнее, проникновение становится легким, как сам воздух. Презервативы. Разные. С запахом. С ребрышками и усиками. Никто никогда не знал, для чего они нужны, но все делают вид, будто они – гурманы в мире ресторанного секса. Анальной пробкой можно заткнуть не только анал, куда чаще ей затыкают рот. В переносном смысле.
Но почему бы не попробовать в буквальном?
Специальный мужской крем. Гениальное изобретение. Пролонгатор – высшая степень человеческого ума. Эверест науки. Столп философии. Вибратор. Гребанный лучший друг твоей подружки. С коттеджем и кабриолетом.
Человеку нужен человек? Робот может трахнуть человека лучше, чем человек.
– Томас, – нежно говорит Диана ему на ухо, аккуратно причмокивая красными губками. – Я теку, как девственница.
Томас сжал челюсть.
Недоеденный том ям – признак высокого интеллекта. Нет. Нужно его доесть.
Раз уж роботы трахают человека, почему человеку не трахнуть робота? Интересный симбиоз двух интеллектов, чьи высокочастотные данные никогда не будут известны. Вся фантастика современности – всего лишь фантастика по сравнению с тем, что может создать металл во плоти, гоняемый кровью по дебрям нашей планеты. Скоро вибраторы научаться не только доставлять, но и получать оргазм.
Песенка спета. Резиновая женщина никогда не будет стонать от счастья. Лишь монотонно поскрипывать.
Иллюзия семейной жизни.