Живой рюкзак
Книжник просит показать, где Гарт оставил бонсай, которые доставила почта. Два длинных чуть изогнутых деревца и еще одно, поменьше, стоят на веранде. Они могли бы ловить ветвями лучи солнца, если бы не сезон дождей. Форма деревьев не изменилась, нет повреждений или следов недостатка воды. Из обрезанных старых и толстых корней проросли мягкие корешки.
Немного разговоров, немного взаимной вежливости. Застольная беседа раз за разом натыкается на тишину. Они пытаются по очереди решить ее, как загадку, но тишина не поддается.
– Я должен навестить библиотеку. Останешься с Гартом и Миртл или пойдешь со мной?
– Останусь, – Май не может повернуться к нему, в ее руках намыленная тарелка.
Гарт шумно требовал, чтобы она не мыла посуду, указывая на статус гостьи. Книжник покорился, Май выразила протест.
– Буду рада вместе с моим дорогим супругом показать тебе наш город. Если ты не очень устала после дороги. Проведем небольшую экскурсию по самым… примечательным местам, – говорит Миртл и допивает кофе.
На доске мелом написано сегодняшнее меню: пара блюд и несколько напитков. Май рассматривает список, отмечая пальцем в воздухе каждый пункт. Потом обращается к женщине в окошке.
– Мне номер три.
Через пару минут девушка получает большой бумажный стакан, доверху наполненный молочным коктейлем. Осторожно пробует. На мгновение замирает, а потом выпивает, не отрываясь.
– Еще!
Она получает второй стакан и, со слов женщины в окошке, «подарок за красивую улыбку»: набор сухих напитков, которые надо разводить водой. Немного отпивает, чтобы не расплескать по пути, и спешит догнать Гарта и Миртл, которые успели немного уйти вперед.
Колесики кресла дребезжат на неровном асфальте, пока они гуляют по большому городу, который распался, рассыпался на руины. Май видит, как обливаются потом мужчины и женщины, забрасывающие щебень в дыры на дорогах. Как повисшие на тросах люди красят стены домов, периодически окликая тех, кто идет по тротуару, чтобы они не шли под краску, капающую с края ведер. Как в выкопанной яме ругается несколько людей, обсуждая принципы работы водопровода. Как выбивают старые, почти превратившиеся в пыль, кирпичи и заменяют их новыми.
Гарт и Миртл заводят Май в разрушенный квартал, еще не затронутый ремонтом. Дорога здесь превращена в бесконечный поток ям и пробоин. Гарт забирает Миртл из кресла и сажает себе на спину. Похожая на живой рюкзак, она что-то шепчет ему, хихикает и иногда взъерошивает волосы на голове. Длинные густые волосы рассыпаются плащом.
Гарт извиняется перед Май за то, что ей приходится тащить кресло-коляску. Такие разбитые кварталы можно и обойти, но ему с Миртл рады не везде. Если забрести в район, где много ополченцев, их попросят уйти. Вежливо, но настойчиво.
– Моего мужчину не любят те, кто состоит в доблестном и отважном ополчении, милая – говорит Миртл. – Их страсть к оружию так велика, что в их душе не остается места для прощения того, кто разрушает винтовки, пистолеты и другие инструменты для убийства.
– Оружие нужно им для того, чтобы отстреливать диких собак? Зачем так много?
– Ответом на твой вопрос будет мантра: «чем больше – тем лучше». Не бывает мало оружия, не бывает мало патронов. Потому что это не просто винтовки и пистолеты.
– А что?
– Власть, – отзывается Гарт. – Эти собаки не так опасны, как их пытаются представить. Угроза – это залог их власти. Воплощается эта власть в оружии… и его применении.
– А почему именно собаки? Других диких животных нет? Я читала про змей, медведей, крокодилов, волков.
– Многие вымерли. Некоторые сюда не заходили уже давным-давно. Держались в стороне от большого города и пока что не вернулись. Может, им и не стоит возвращаться. Их ждет только пуля.
– Зачем ополчению власть? Зачем ей обладать? Они собираются захватить город и стать в нем главными?
– Я так не думаю.
– Тогда что?
– Ради чувства осмысленности и устойчивости. В последнее время они в дефиците.
Библиотека города разделена на две части. В первой сохраняется хаос, во второй когда-то навели порядок. В первой остаются книги, в которых страницы перетасованы ветром перемен. Вторая, с почти пустыми стеллажами, хранит реконструированные книги. Здесь три сотни томов. Может быть, чуть больше. Результат работы нескольких реконструкторов за многие годы.
Почти все время библиотека пуста. В ней нет постоянных волонтеров. У входа на столе лежит книга посещений. Книжник вносит свою запись. Указывает количество книг, которые принес, и проставляет дату: «Сезон дождей».
После того как реконструированные книги оказываются на стеллажах, книжник проходит по первой секции библиотеки. Открывает и листает несколько томов, возвращает их на место. Все здесь пропитано пылью и непонятной тоской. Из распахнутых книг сыплется бессмысленность, в шелесте страниц сквозит глухая пустота. Бестолковые ненужные бумажные кирпичи. Книжник не заполнит и одного стеллажа здесь, прежде чем умрет. Он выбирает наобум, даже не глядя на обложку, пухлый том. Убирает его в сумку и сбегает из библиотеки.
Разумеется, на главной площади есть место для пророков конца света, политиков и революционеров. Сейчас оно пустует. Площадь эта выросла сама собой вокруг телебашни. Май следует взглядом за металлической вертикалью, которая упирается в облака. Задирает голову к небу и видит людей, копошащиеся черные точки, у самого шпиля башни.
– Работы к сезону дождей. Включают освещение на вышке, – говорит Гарт. – Чтобы люди, которые потерялись ночью, могли рассмотреть сигнальные огни в темноте и шли к городу. Жаль, что приход сезона нельзя предсказать, чтобы все делать заранее. Хотя многие пробовали делать прогнозы… Еще вон там. Видишь?
Май смотрит куда указывает Гарт. Там на крышах домов устанавливают что-то вроде уличных фонарей и протягивают к ним электрокабели. На балконе соседнего дома толпятся люди в форме грязно-зеленого цвета. Через громкоговоритель они напоминают о комендантском часе из-за сезона дождей и приглашают вступить в ополчение.
– Куда еще ты хотела бы направить шаги? Есть пожелание, не дающие покоя сердцу? – спрашивает Миртл.
Май осматривает площадь. Долго разглядывает стенд, завешенный объявлениями о пропаже людей. Ее фотографии на этой доске нет. Некоторые из листовок давно выцвели и расплылись от дождя, другие выглядят совсем новыми.
– Я хочу…
«Странное это дело, я проснулся и подумал, что в моем доме живет кто-то еще, кроме меня».
–…что это? – Май оборачивается на фразу, которая будто бы упала с неба.
– Радио.
Гарт указывается на темную коробку в открытом окне. Сейчас она издает только рассерженное шипение.
– Иногда что-то слышно, иногда нет. Непонятно почему, – Гарт пожимает плечами. – Так что, куда еще хочешь сходить?
– Четко и ясно. Мы не будем вам помогать.
Нельзя дать определение голосу этого человека в белом халате. Тембр плавает и скачет, переливается и звучит как перекатывающаяся галька.
Книжник трет пальцами переносицу. Глаза не желают привыкать к мерцанию светодиодной лампы.
– Это последнее ваше слово? Неужели нам нечего предложить?
– Послушай, твой друг уже приходил ко мне. И не один раз. Говорил ровно то же самое, что и ты. Уговаривал, просил, требовал и так далее. Мой ответ был ровно таким же.
Палец упирается в ямочку у губ и смазывает аккуратную линию помады. Книжник смотрит в этот нарушенный, прерванный розовый контур. Потом рассматривает следы на сигарете, которую собеседник (ца?) держит в руке.
– Вот, что я готова предложить, – книжник кивает, когда слышит это «а». – Операционную и необходимые инструменты, медикаменты, кварцевую лампу. Обезболивающие тоже есть, пусть и… нестандартные. С ними нужно по-аккуратнее. Все это в обмен на оружие для ополчения, разумеется. Но помогать в этой белиберде ты не заставишь ни меня, ни других врачей или медсестер. Не знаю, кем ты себя возомнил, но лучше бы тебе еще раз подумать, и не давать надежду ни Гарту, ни его жене. Они мне не нравятся, они не нравятся ополчению, но врачебная этика для меня не пустой звук. Я не могу спокойно смотреть на это.
– Тогда помогите.
– Нет. Четко и ясно.
– Операционная. Все необходимые инструменты и препараты. Палата, где она сможет отдохнуть, включена? Я говорил, что потребуется только одна аренда, а не две, как планировалось раньше?
– Говорил. Это не меняет сути дела. Да, будет все необходимое. Кроме нашего участия.
– Сколько с нас потребуется?
– Гарт уже все оплатил. Когда?
– Послезавтра.
Жемчужные слезы (До десяти)
вдох
– Я благодарна тебе.
Книжник ополаскивает руки в дезинфицирующем растворе.
– Еще рано.
– Я все равно благодарна.
Он натягивает резиновую перчатку на левую ладонь. Пробует надеть и на правую, но перчатка немедленно рвется из-за жесткой коры.
– Все будет хорошо, – говорит Май.
Ей досталась роль медсестры, поскольку у нее есть нужный опыт. Гарт временно выполняет функции успокоительного. Пока Миртл сидит в операционном кресле, подняв голову к потолку (не смотри, что они делают – не буду – обещаешь – обещаю – смотри на меня – буду), он обнимает ее за плечи.
В операционной все еще пахнет озоном после кварцевания. Миртл дергается, когда книжник убирает плед, прикрывающий ее ноги. Под ним прячутся две культи, которые заканчиваются на середине бедра. Книжник чуть подворачивает женщине шорты и омывает ее ноги тем же раствором. Миртл начинает дрожать.
– Сделай глубокий вдох и считай до десяти. Раз за разом. Снова и снова. Пока все не закончится, – говорит книжник.
выдох
– Я должен спросить тебя еще раз. Ты уверена? Ты действительно хочешь?
Миртл опускает глаза. Рассматривает собственные ладони, ерзающие на пледе.
– Да, – даже в мягкой тишине спальни ее ответ еле слышен.
– Завтра мы поедем в больницу. Они не помогут нам, но дадут все необходимое. Справляться придется самим. Операцию проведу я, Май будет мне помогать.
– Я уже делала это. Мы справимся.
– Как ты понимаешь, все должно было быть не так. Я хотел привить себе руку здесь, в безопасных и стерильных условиях. Специально выращивал нужное дерево. Ты бы смогла увидеть, как это происходит, и не боялась. Как видишь, все вышло иначе.
– В чертогах моей души для страха нет места, – ладони Миртл сжимают, сминают плед.
– Мы будем прививать обе ноги за один раз. Тебе придется потерпеть.
– Терпения у меня в избытке, книжник. Не желаешь рассказать мне, откуда ты владеешь этим искусством? Прочитал о нем в одной из книг или это плод твоих собственных размышлений?
– Не желаю. Мне нужно будет еще кое-что обсудить, а пока… Одну минуту.
Когда книжник выходит из спальни, Май садится перед Миртл и берет ее ладони в свои.
– Тебе и правда не страшно?
– Если только совсем чуть-чуть.
– Боишься того, что будет больно?
– Страшусь, что надежда напрасна. Я привыкла к ней и мне жаль будет с ней проститься. Вряд ли будет больнее, чем тогда.
– Когда?
– Расскажу тебе, когда все это закончится.
– Можно еще спросить? – Май дожидается кивка и продолжает. – Почему он так тебе не нравится? Он сделал тебе что-то плохое?
Дверь спальни открывается от небольшого толчка. Гарт и книжник вносят в спальню бонсай, две липы. Строгую вертикаль чоккан у корней нарушает легкий изгиб бундзин. В этом сгибе скрывается будущее колено. Верхушка, самая сложная для исполнения часть, причудливо изогнута. За листьями прячется узор ветвей, составленный так, чтобы заменить ступню и пальцы.
– Это твои будущие ноги, – книжник ставит бонсай прямо перед Миртл.
– Я уже видела их. Зачем опять беспокоить деревья и меня?
– Чтобы ты в последний раз подумала. Чтобы вспомнила, что придется работать без обезболивающих. Будет больно, будет мучительно. И в итоге ты будешь ходить вот на этом. Если нам повезет. Потом тоже будет больно. Придется заново учиться ходить, терпеть ночные и дневные кошмары, когда спящее дерево будет просыпаться.
– Я повторяю ответ, который дала раньше.
один
Его имя было Гарт. Ее имя заставляло его плакать. Поэтому он научил себя не вспоминать его. Она была мертва уже два дня, но только сегодня он позволил опустить ее тело в землю. Не стал целовать давно остывшие губы, только внимательно рассмотрел лицо, совсем не такое красивое как при жизни. По ее щекам стекали его слезы.
Он уехал сразу после похорон. Ключ утонул в замке зажигания, когда слезы еще не успели высохнуть. Два дня прошло с тех пор, как она ушла, семь дней он отвел ей на дорогу до приюта мертвых. Прямо как в тех старых историях, одну из которых он решил повторить.
За рулем Гарт не переставая курил, пил крепкий кофе и поглядывал в зеркало заднего вида на машину, которую тянул на буксире. Бурчал под нос стихи, которые когда-то посвящал ушедшей.
Короткие остановки, не больше часа. Нырнуть в сон, задержать горе, как задерживают дыхание, и вынырнуть обратно, когда становится невыносимо. Ночью пятого дня Гарт остановил машину у Аверно. Убрал буксирный трос и перенес в багажник первого автомобиля канистру с бензином. За рулем второго он вновь нырнул в сон. Через час проснулся, закурил новую сигарету, сделал глоток из термоса и нажал на педаль газа.
Ночью шестого дня Гарт позволил себе утонуть во сне. Она могла присниться ему или не присниться. Оба варианта были плохими. К счастью, сон оказался пустым. Гарт вернулся в сознание с больной головой. Между его пальцев был зажат окурок, потухший еще вчера. Обогреватель в машине работал всю ночь. Гарт сделал последний глоток кофе, достал из багажника рюкзак и отправился к подножию вулкана.
К полудню он забрался так высоко, что ему стало тяжело дышать от дыма. Сделал остановку, как он предполагал, первую и единственную. Из рюкзака появился дорожный набор: зубная щетка, маленький тюбик с пастой, одноразовая бритва и мини-баллончик с пеной. Гарт долго и тщательно приводил себя в порядок. Много времени ушло на чистку зубов. Вкус кофе и сигаретного дыма никак не хотел исчезать. Умытое и свежевыбритое лицо Гарт закрыл респиратором, и продолжил подъем.
Когда перевалило за полночь он подошел к краю кратера. Из дымной глубины поднимался тяжелый жар. Хоть Гарт надел полнолицевой респиратор, его глаза слезились от дыма, а в груди собирался комок кашля.
Пустой рюкзак полетел в жерло вулкана. Наблюдая за его падением, Гарт поправил на плече поясную сумку. Затем он закрыл глаза и прыгнул.
два
Боль начинается с кончика скальпеля, который погружается в кожу. Миртл молчит, когда в ее левой культе, перетянутой жгутом и зафиксированной ремнями, утопает лезвие. Молчит, пока оно медленно погружается в плоть. Вскрикивает только когда скальпель выныривает обратно.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Дрожь охватывает тело Миртл. Побелевшая ладонь сжимает руку Гарта. Он кусает губы и пытается успокоить свою женщину. Что-то шепчет ей на ухо и гладит по волосам.
С лица книжника льется пот. Он начинает прививать первый бонсай. Топит в кровоточащей ране самые крупные корни. Аккуратно – движения плавные и быстрые как падение пера – заправляет внутрь небольшие корешки. Потом быстро забинтовывает, пока Май удерживает содрогающуюся культю. Миртл плачет и ее плач все больше похож на завывание зимней метели. По щекам стекают молочно-белые, как маленькие жемчужины, слезы.
три
Гарт пришел в сознание, когда почувствовал, что ему в грудь что-то упирается. Одна рука прижала его к земле, а другая сорвала с лица респиратор, пропахший потом и дымом. Глаза, залитые слезами, ничего не видели перед собой. Судорожно наполняя легкие воздухом, Гарт хватался за давящую руку и ругался охрипшим голосом.
– Тихо. В твоем наморднике только хуже будет, вот я его и снял.
На грудь перестали давить. Гарт перевернулся на бок, закашлялся. К горлу подкатила тошнота, но рвоты не последовало. Ему помогли подняться и сесть. В грудь ткнулось нечто холодное и твердое. Гарт слепо схватился за жестяную кружку, в которой что-то плескалось. Дрожащими руками поднес ее к губам и залпом выпил. Холодная, чистая вода.
– Еще? Пожалуйста, еще, – прохрипел Гарт.
Кружка пропала из его руки и через некоторое время вернулась более холодной и тяжелой. Он медленно сделал несколько глотков. Прополоскал рот и выплюнул. Остатками воды смыл слезную пелену с глаз.
Прямо перед ним на корточках сидел мужчина в черном балахоне. Худой, с потрескавшейся белой кожей. На лице застыла ухмылка, оттенок которой не распознавался. Вместо глаз у мужчины были два черных провала.
– Кто ты? Что тут делаешь? – сухие тонкие губы еле шевелятся, но голос ясный и чистый.
Гарт ответил не сразу. Он пристально разглядывал это странное место, состоявшее из наплывших друг на друга пепельных волн. У земли была такая текстура, у холмов вокруг и даже у того, что заменяло здесь небо. Будто застывший дым складывался в серые волны, которые закручивались в спирали, изгибались в муках и заламывали позвоночники. Где-то вдали слышался плеск воды.
– Свое имя хотя бы помнишь?
– Да, – сказал Гарт.
Следом он ответил и на предыдущие вопросы.
– Ясно. Вы, поэты, не меняетесь. Это особая придурь людей, которые складывают слова в предложения? Знаете же концовку, не дураки.
– Не понимаю, о чем вы.
– Можно на ты. Пошлина с собой?
Гарт кивнул и открыл молнию на поясной сумке. В его ладони появилось несколько крупных монет. Юбилейный выпуск, номиналом выше, чем обычные. Мужчина внимательно рассмотрел их и отобрал две.
– Подожди. Они нужны мне, чтобы… – Гарт потянулся, чтобы вернуть деньги.
Мужчина приложил одну монету к правому глазу, а другую – к левому. Они застряли в его пустых глазницах как пара круглых очков.
– Давно хотим собраться профсоюзом, чтобы обсудить плату за переправу. Нужна ли она вообще. Но такое здесь не в чести. Лучше не высовываться… У помпов ведь забирают глаза. Это прописывается в договоре самым мелким шрифтом. Видеть-то я могу, но через реку не переберусь. А когда оплачивают пошлину, на какое-то время в голове будто появляется навигатор. Точно знаю, куда надо плыть. Только это все равно паршиво, согласись?
– Паршиво, – кивнул Гарт. – Так мы можем отправляться?
– Да. Поднимайся и идем. До причала здесь недалеко, ты удачно приземлился. Некоторые вообще падают там, за холмами, – мужчина ткнул обломанным ногтем куда-то в серую дымку. – Либо теряются, либо выходят сюда, но голодные, забитые и злые. Нам не доплачивают за то, чтобы искать вас.
– Что, таких как я много? – Гарт поднялся с земли и отряхнул серую пыль с одежды.
– Больше, чем ты думаешь. Если бы вас было мало, зачем нужно было разводить всю эту бюрократию? Кстати, распишись вот тут.
Мужчина протянул Гарту ручку и книжечку с бланками, похожими на таможенную анкету: кто, куда, с какой целью. По просьбе лодочника Гарт расписался на строке «подпись прибывшего».
– Остальное сам заполню. С перепуга вы и даты путаете, и имена. Расскажешь, а я все запишу с твоих слов.
Он повел Гарта туда, где слышался шелест волн. Еле переставляя ноги, уперев взгляд в землю, бывший поэт шел вперед, вцепившись в балахон мужчины. Пыль под ногами сменил влажный песок.
– Искупаться захотел? Не рекомендую. Голову подними.
Пепельный берег облизывала чернильная вода. Слева, рядом с причалом, на волнах покачивалась моторная лодка.
– Надеюсь, морской болезни у тебя нет?
– Нет.
– Славно. Залезай давай. У навигатора есть счетчик. Надо успеть, пока время не закончилось. Можно было бы сделать так, чтобы навигатор отключался, когда мы прибываем на другой берег… Но, ты понимаешь, так они еще и время перевозок контролируют.
четыре
Книжник говорит, что это может все испортить. Вдруг начнется отторжение? Нет гарантий, что деревья привьются хорошо, если в крови что-то будет. Они ведь этого не хотят? С другой стороны, болевой шок…
Бледные губы, горящие глаза. Кажется, самому книжнику может понадобиться нашатырь в любую минуту. Он делает пару шагов назад, чтобы рассмотреть Миртл. Ее бьет дрожь и бутылка с глюкозой позвякивает в держателе от этих вибраций. Трубка, по которой капает раствор, постукивает по ручке кресла. Миртл смотрит на него черными глазами, полными жидких жемчужин.
– Да.
Май выходит из операционной. Книжник еще раз проверяет, как ремни удерживают культи Миртл в неподвижности. Из соседней комнаты доносится звон бутылочек и ампул, скрип петлей. Пока Май нет, книжник не знает куда себя деть. Замерев, он стоит перед Миртл, которую гладит по волосам Гарт. Задержка кажется бесстыдной.
Наконец, Май возвращается в операционную. В руках она несет плюшевого мишку со вспоротым животом. Вместо поролона в нем лежат небольшие пакетики с желтоватым порошком.
– Могли бы и подготовить все как надо, – ворчит книжник, пока меняет перчатку.
Гарт смотрит на игрушку, на книжника и на Май. Он ненароком отпускает ладонь Миртл и она кричит. Намного сильнее, чем до этого. Как ребенок, вообразивший, что его бросили. Крик прерывается, стоит только Гарту вновь сжать ее руку.
– Что…то это…то? – с разницей в одну пульсацию боли спрашивают Гарт и Миртл.
– Героин, – отвечает книжник. – Плохо, я знаю. Другого обезболивающего у них нет.
Он объясняет Май, что еще нужно найти и сделать.
– Почему так больно? Ведь это не должно быть так, правда? – голос Миртл похож на шипение змеи.
– Дерево уже начинает расти, запускает корни. Сначала это очень больно, но потом будет легче, обещаю. Сейчас нужно притупить боль, чтобы разобраться со второй ногой.
– Пока что все хорошо? Скажи что я терплю это не напрасно.
– Хорошо. И ты молодец.