Такая же привычка, как и дыхание
– Велосипед, говоришь? Не проблема. Только хочу попросить взамен…
Крик книжника отсекает половину фразы.
–… прости, перестаралась. Так нормально?
– Да. Спасибо, Тоува.
Женщина затягивает узел бинта на его ноге. Поправляет платок на голове и поднимается с колен. Книжник обувается и пробует пройтись по дому. Из гостевой спальни он проходит в прихожую, заваленную разного рода механизмами, металлоломом и запчастями. В углу выставлены в ряд велосипеды с проржавевшими рамами и без шин. Поблизости стоит деревянный ящик с использованными пакетами для капельниц, шприцами и пустыми блистерами таблеток. На этикетке одного из пластиковых мешков можно разобрать слово «цитостатический». Из глубины дома долетает металлический лязг. Тоува что-то делает за своим верстаком.
Книжник чуть качается взад-вперед, переносит вес с носка на пятку. Прислушивается к ощущениям. Рана все еще ноет, но смена опоры не делает боль сильнее.
– Я немного пройдусь! – кричит он.
Ему отвечает чуть хриплое «ага!». Затем мастерица велосипедов продолжает свой разговор с Май. Тоува вместе с мужем согласилась приютить их в своем доме. Они дали ночлег и позаботились о том, чтобы их гости отдохнули и оправились от ран.
Книжник открывает дверь и выходит наружу. Он делает круг по деревне и рассматривает домики, сложенные из грузовых контейнеров и кое-где отделанные деревом. В центре поселения, на старательно вытоптанной поляне, темнеет пятно от большого костра. Неподалеку от него водружают навес, чтобы праздник мог состояться несмотря на приход сезона дождей. В разговорах жители поселения называют грядущее торжество Лиго или Лита. Почти каждый прохожий произносит это слово на свой манер, с неповторимым говором. Такое разноголосье сложно услышать даже в Городе. Десятком разных акцентов жители деревни удивляются нежданной непогоде. Дождь идет не переставая уже четыре дня.
Небольшая прогулка успевает утомить книжника. Он возвращается к дому Тоувы и садится на лавку. Спустя несколько минут к нему подсаживаются двое мужчин. Один из них Селах, супруг мастерицы велосипедов Тоувы. Поздоровавшись, мужчины разворачивают перед книжником лист бумаги. На нем примерно набросан маршрут пути от их поселения к железной дороге.
– С рельсов здесь поезд сошел? – спрашивает Селах.
– Скорее, чуть дальше на восток. Вот тут, – книжник указывает место на карте.
– Думаешь как, полезного собрать много можно?
– Нет. Кажется, большинство вагонов шли пустые. Еще были две цистерны, в которых могло что-то оставаться. Взрывов я не слышал, но вдруг.
– Пробовать стоит, я думаю. Машинистов найдем, может быть. Что-нибудь полезное найти сможем, надеюсь. Для То-то лекарства, наверное.
– То-то?
– Тоуву. Называю ее так, потому что люблю.
– Понятно. А что с ней? Чем ее нужно лечить?
– Называется как забываю все время. Изнутри ест ее. Пакеты ставим с лекарством, чтобы перестало.
– Так вот, о чем я… ах да. Велосипед. Сделаю, без проблем. Только вам надо будет помочь на празднике. Заменить меня. Не бойся, тяжелой работы не поручат. Сойдет?
Тоува бросает ржавые велосипедные цепи в мыльный раствор.
– Да. Много времени понадобится?
– Пара дней, не больше. К Лиго будет готово. Раз уж ты не отсюда и здесь не останешься, я еще соберу набор для ремонта. Резиновые ленты и клей, чтобы чинить шины, еще масло, ключи, насос.
Старая зубная щетка оттирает рыжий налет с цепей. Мелкие брызги летят на блузку Тоувы.
– Спасибо большое.
– А было бы за что… Пойдем-ка, надо подобрать тебе что-нибудь. Ты в этих лохмотьях, наверное, уже давно ходишь. Да и я сменю одежду, чтобы не испачкаться.
Май получает чистые брюки, водолазку и новый дождевик. Быстро переодевшись, она наблюдает за Тоувой. Хозяйка дома медленно снимает с себя блузку, открывая просвечивающие ребра, выпирающие суставы и кремово-серую кожу. На узкой бледной спине темнеют родинки.
– Мне говорили, что они складываются в созвездие Лебедя, – Тоува улыбается, заметив взгляд Май. – А вот эта, слева между ребер, видишь? Похожа на звезду Денеб.
Девочка, которая первой увидела их, оказалась очень разговорчивой. Сам книжник убеждается в этом каждую секунду, пока помогает ей нести новую партию гирлянд. Вчера вечером поднялся сильный ветер и сорвал почти все украшения. Пришлось сделать новые. Девочка говорит, что ее зовут Лаура, но ей больше нравится, когда ее называют Лорой. С некоторой долей разочарования она говорит, что брат не стал завидовать ей, когда она нашла книжника и Май. Но она не винит их в этом. Лаура/Лора рассказывает, что взрослые не разрешают ей ездить на велосипеде. Говорят, что подарят его года через два—три, когда она будет достаточно взрослой. Она уверена, что родители неправы, ведь она уже достаточно взрослая. Ей хочется велосипед, потому что она сможет кататься на нем куда угодно, находить новое и видеть всякое интересное. О таких вещах и местах рассказывают взрослые, которые ездят по тропинкам и дорожкам, которых тут сто пятьдесят тысяч штук. А тянутся они на столько же километров. Кто-то даже рассказывал ей, что видел как лес, в который они не ходят, ночью светился. В эту историю Лаура/Лора не верит, потому что мама учила ее серьезному взгляду на мир.
– Нет-нет-нет!
Лязг цепи вторит этому крику, пока Май заваливается на бок вместе с велосипедом. Книжник успевает удержать ее от падения.
– Почему это так сложно?
Вопрос риторический. Май не видит, как книжник поживает плечами. Она уже спешит обратно, туда, где на ящике с инструментами ждет мастерица велосипедов. Тоува слишком слаба, чтобы ходить туда-сюда вместе с ними, ей не хватает дыхания, чтобы кричать издалека. После каждой попытки Май возвращается к Тоуве и выслушивает новые советы.
– Крути быстрее. А то так и не поймаешь равновесие.
Май кивает, садится обратно на велосипед. Первые повороты педалей слишком медленные и неуверенные, но спустя пару метров девушка находит нужный темп. Прихрамывающий книжник, который еще не успел дойти до Тоувы, останавливается. Май проносится мимо. Когда он оборачивается, велосипед вместе с наездницей уже катится в канаву.
Теперь ему приходится хромать в обратную сторону. Из высокой травы до него доносится пространная ругань. Вскоре Май выходит на тропу и тащит за собой велосипед. Внимательно осматривает его и не спешит возвращаться. Ждет, когда книжник подойдет к ближе. Громким шепотом спрашивает:
– Я ведь не сломала его, правда?
Он осматривает немного испачканное в земле транспортное средство. Рама в порядке, цепь на месте, колеса не выдают восьмерку.
– Вроде все хорошо.
Обратная дорога к Тоуве в этот раз занимает больше времени. За день Май успела порядком устать. Она участвовала в установке большого шатра и навеса над костром. В это время книжник перемыл горы посуды, которая с прошлого фестиваля хранилась в кладовках. Праздник состоится уже завтра и Май хочет научиться кататься на велосипеде как можно быстрее. Тоува не спрашивает о причинах такой спешки.
– В этот раз лучше, – говорит мастерица. – При нужной скорости становится легче, правда ведь?
Май молча кивает и разворачивается обратно, для новой попытки.
– В какой-то момент ты поймаешь нужное ощущение. Когда-то так и говорили: это как езда на велосипеде, научившись один раз больше не забудешь. Станет такой же привычкой, как и дыхание.
Май набирает скорость и подбадривает себя трелью велосипедного звонка. Она не слышит, как заходится в кашле Тоува. Женщина сгибается пополам, закрывает рот рукой. Оставшийся с мастерицей книжник присаживается рядом и протягивает ей платок. В открытой ладони Тоувы блестит кровавая роса.
Перед сном Селах предлагает книжнику выпить в благодарность за работу. Они садятся за одним из столов, за которым завтра будут пить и есть во славу скрывшегося за облаками солнца. Тоува уже спит, Май отказалась от такой благодарности, поэтому Селах и книжник вдвоем распивают небольшую бутылку лимонного ликера. На деревьях и над навесом развешаны фонарики, а на земле через каждый десяток метров скулят костры. Ошейники из каменных кругов не дают им наброситься на траву.
Жители общины заканчивают свою часть работы и спешат уйти домой. На улице быстро темнеет, слабый дождь стучит по навесу. Селах тянет каждую рюмку ликера. Наливает проворно и решительно, но отпивает по чуть-чуть. Признается, что в поезде не нашлось ничего полезного. Хотя они успели проверить только несколько вагонов.
Он рассказывает, как Тоува появилась в их поселении. Просто возникла в поле, как Май и книжник. Быстро стала своей в общине, быстро влюбила в себя Селаха. Сюда часто приходят те, кто прошел через Парк и вынес знание о своем прошлом. Тоува была одной из них, но никогда не рассказывала о предыдущей жизни. Обычная история для этой общины, которая, если верить старожилам, родилась из горстки людей, изгнанных из Города. Они нашли в этих лесах, выросших на месте крупной транспортной развязки, большой склад. Среди сотен тонн испортившихся, сгнивших и сломанных товаров, которые никогда не дождутся своих курьеров, уцелели велосипеды и кое-что еще.
Май тихо отодвигает штору, за которой спит Тоува. Женщина чуть стонет во сне, хрипло втягивает воздух и со свистом выдыхает. Задвинув штору обратно, Май возвращается к своему матрасу, расстеленному на полу. Берет рюкзак и забирается вместе с ним под одеяло. Достает плотный сверток, с которого постепенно снимает слои ткани. Когда последняя тряпка спадает, в ее руках остается пластиковая бутылка, до краев наполненная Луной. Этот ритуал повторяется уже несколько ночей, когда остальные спят. Закрыв глаза, Май ложится на бок и прижимает бутылку к себе. Свет пробивается через одеяло, но Май этого не видит. Она купается в сиянии совсем недолго, пока не чувствует приближения сна. Через силу открывает глаза и заворачивает бутылку обратно в тряпки. Убеждается, что ни один лучик не пробивается через ткань и прячет сосуд света в рюкзак.
Последние капли ликера падают в рюмку. Селах только что выслушал рассказ книжника о том, как он вырастил руку-ветвь. Она привлекла внимание многих поселенцев. Обессиленный и израненный, книжник не спрятал ее, когда вышел из леса. После ночи под дождем на ней выросли новые почки и листья. Только сегодня, перед разговором с Селахом, он состриг их. Селах спрашивает, можно ли так вырастить новые внутренние органы. Сердце, печень… Может быть, легкие? Пара легких, выращенных из плюща, которые смогут перегонять воздух ничуть не хуже обычных. Ведь так можно сделать, правда? Раз получает рука, почему не быть легкому? Что нужно сделать? Проглотить ягоды? Или каким-то хитрым образом вживить ростки, чтобы они росли внутри и заменили собой старые органы? С легким шелестом листьев при вдохе и выдохе можно будет смириться. Ведь это так бесконечно мало перед ценой жизни. Книжник отвечает, что не знает, можно ли так заменить внутренние органы и муж Тоувы надолго замолкает.
Потом Селах говорит, что он скучный человек. Однажды в их общину забрела женщина, которая несла в рюкзаке кота. Селах раньше никогда их не видел. Он помнит, как Тоува радовалась тому, что может погладить это очаровательное животное. Ему пришлось гоняться за ним по всему поселению, чтобы схватить и принести Тоуве. Кот нещадно вырывался и царапался, пока его жена не погладила его. Селах говорит, что всегда хотел просто смотреть, как жизнь проходит мимо. Вместе с той, кого он любит. День за днем, ночь за ночью. Простая и стремительная жизнь, о которой нечего рассказать.
Приглашение на танец
Музыка стихает, танец останавливается. Место задорной мелодии ненадолго занимают аплодисменты, которыми танцевавшие награждают друг друга. Когда затихают и они, под навесом остается только тишина. Книжнику приходится бороться с потоком людей, которые возвращаются к своим местам. В его руках два кувшина, полные лимонного сока. Он лавирует между длинными столами, выдвигающимися стульями и случайно выставленными локтями. Приветливые девушки из шатра, в котором готовят лимонад, принимают у него два сосуда с соком и обещают принести стакан готового напитка, когда у них будет время. Еще раз извиняются за то, что для книжника не хватило места в шатре или рядом с ним.
Он возвращается к своему столу, на котором уже ждет новая партия лимонов. Садится на скамью и переводит дух. Ветер приносит слабый запах дыма и стрекот сверчков. Огни костров подсвечивают темный бархат, которым укутаны лес и поля. Ночь надела сегодня свое лучшее платье. Но для кого?
Музыканты успели отдохнуть и теперь объявляют новый танец. Рядом с книжником неслышно появляется девушка из шатра с напитками. Оставляет на столе стакан лимонада и пустые кувшины. Она так спешит обратно, что книжник не успевает поблагодарить ее. Под навесом оживает очередной танец. Мелодия в этот раз медленная и спокойная. Кто-то из танцующих остается в одиночестве, другие собираются в пары. Книжник маленькими глотками пьет лимонад и видит, как к танцу присоединяются Селах и Тоува. Уже после первых тактов мастерица кажется не такой худой и замерзшей, как обычно. Ее морщины разглаживаются, кожа горит румянцем, в движениях появляется сила и ловкость.
Когда музыка стихает, Селах и Тоува остаются на месте, не разрывая объятия. Она прячет лицо у мужа на груди. По знакомым движениям плеч можно понять, что женщина откашливается. Остальные возвращаются к столам, забирают из больших коробок записки с предсказаниями. Одна из традиций Лито. После каждого из двенадцати танцев можно взять бумажку с предсказанием на следующий год. Наконец, Тоува и Селах покидают место для танцев. Мастерица украдкой вытирает губы и запускает руку в коробку. Придирчиво выбирает и, наконец, вытаскивает записку. Пробегает глазами по предсказанию и радостно обнимает мужа.
Книжник возвращается к работе. Разрезает плоды, выжимает сок в кувшин. Через каждые пять – семь лимонов книжник ополаскивает руки в чистой воде, потому что сок щиплет кожу и раздражает древесную кору. За его спиной звучит новая мелодия. Обернувшись через плечо, книжник видит, как Тоува опять тянет Селаха танцевать, но тот с улыбкой качает головой. Она остается одна, немного растерянная, пока не видит Май, которая возвращается из шатра, где моют посуду. Когда книжник оборачивается в следующий раз, Тоува уже тащит Май танцевать. Из воротника девушки торчит салфетка, которую она не успела снять. Книжнику приносят новую порцию лимонов и он нехотя отворачивается от первых танцевальных движений Май. Она неспешно и неловко переваливается с ноги на ногу.
Танец опять медленный. Тоува обнимает партнершу, направляет ее движения. Губы отсчитывают «па-па-па-па», чтобы девушка уловила ритм. Выражение лица Май говорит, что она в панике.
Неловкие объятия, в которых Тоува сжимает свою ученицу, оставляют след липкого пота. Худое тело горит в лихорадке. Урок танца разваливается на ходу. Май пытается найти удобное для себя положение и следовать ритму. Ее руки опускаются на талию мастерицы, а та в ответ обхватывает шею девушки и прижимается лицом к плечу. Тоува не обнимает, а цепляется за партнершу в попытке удержаться на ногах. Сквозь музыку Май слышит слова, чувствует горячее дыхание над ухом.
– Молчи, не говори ничего. Только слушай. Пожалуйста… Я в своем уме и все обдумала. Мне кажется, я знаю кто ты. Я уже видела тебя. Когда жила в другом месте, была женой другого человека, и заблудилась в лесу ночью сезона дождей. А теперь, спустя несколько лет опять идет дождь и ты здесь. Молчи, это не важно. Я хочу попросить тебя об одной услуге. Твой велосипед готов, я закончила его сегодня. Он у моего дома, стоит за кустом жимолости. Пожалуйста, помоги мне еще один раз и велосипед твой. Ты сделаешь то, о чем я попрошу?
Иногда книжник посматривает на танцующих женщин. Видит, как Тоува кивает в его сторону и Май качает головой. Последние капли сока падают в кувшин, отжатая мякоть отправляется в жестяной поднос. Книжник вновь оборачивается. Май уже не видно. Тоува о чем-то разговаривает с двумя девушками за одним из столов. Книжник относит сок в шатер, где готовят лимонад. Потом отдает подносы с мякотью работникам другого шатра. В нем делают десерты. На выходе его уже жду девушки, с которыми разговаривала Тоува. Его хватают за руки и тянут за собой.
– Каждый, кто сегодня здесь, должен потанцевать! Ну же, давай с нами!
Книжник сопротивляется как может. Он уверяет, что не приспособлен для танцев. Несомненно, они очень милы и ему стыдно отказывать им, но он боится, что именно это ему и придется сделать: отказать двум очаровательным девушкам и вернуться к недожатым лимонам. Эти аргументы бессильны перед звуками скрипки и барабана. Ритм обещает быстрый и озорной танец. Еще одна попытка. Он уверяет девушек, что не умеет танцевать, а веселые и быстрые танцы не умеет танцевать вдвойне. Его рана еще не зажила окончательно, нога лишена ловкости. Его не слушают.
В небольшом оркестре есть пустующее место. За пианино никого нет и клавишные молчали всю ночь. Книжник повторяет, что не умеет танцевать, но может сыграть для девушек и остальных. Это их устроит?
Из толпы летят недовольные крики. Танец немного задерживается, пока книжник садится за инструмент. Пальцы левой руки легко пробегают по клавишам. Превращенная в руку ветвь остается без дела. Она слишком медлительная и недостаточно ловкая.
Книжник начинает играть. Пианино немного расстроено, но звучит сносно. Будь поблизости Май, она бы узнала мелодию одной из песен, фрагмент которой восстановил Николаек. Ее продолжение книжник придумал таким, чтобы его можно было сыграть одной рукой.
Мотив подхватывает оркестр, другие инструменты подставляют плечо там, где ноты летят мимо. Книжник оборачивается и видит, что люди уже увлечены танцем. Притащившие его девушки кружат друг друга и смеются. По танцующим прокатывается волна недовольного гула, но дело не в музыке. Так они отвечают начавшемуся дождю. Когда в мелодии находится простое место, где не надо смотреть на клавиши, книжник поднимает глаза к танцующим. Ищет среди них Май, но не находит.
Еще одно прощание
– Май, ты читала много книг? Я прочитала достаточно и поняла, что мне больше всего не нравится в них. Концовки. Все эти истории заканчиваются. Иногда я думаю, не было ли это перепутывание всех страниц странным благословением. Чтобы ни одна книга и ни одна история не закончилась. Этот книжник… Он мне нравится, вроде хороший парень. Только его работа – это упражнение в смерти. Все истории, все маленькие приключения подходят к концу. Особенно если это приключение – жизнь… или наше знакомство.
Тоува за спиной Май прерывает речь, чтобы откашляться. Ей нужно перевести дух, прежде чем идти дальше в лес. Май поднимает бутылку с лунным светом повыше, чтобы осмотреться. Они уже забрели в самую чащу.
– Хотя об этом стоит говорить с книжником. Кажется, его книги интересуют больше, чем тебя.
Тоува сплевывает в траву. Оглядывается по сторонам и подбирает обломанную ветвь с подходящим изгибом. Опирается на нее, как на трость, и приближается к дереву. Завязывает на стволе узел из светоотражающей ленты.
– Я тоже люблю истории, – отвечает Май. – Каждый раз, когда я начинаю читать или слышу новую, я страшусь именно того, что она закончится.
– А знаешь, чего я боюсь?.. Я боюсь боли, Май.
В кронах деревьев путается порыв ветра. Тоува говорит что-то еще, но ее слова заглушает шелест листьев. Такой громкий, что походит на овации.
– Какая странная лампа… Она не погаснет? – Тоува смотрит на бутылку света в руках Май. – Нет? Хорошо. Тогда я попрошу тебя пройти со мной еще немного. Спасибо, что согласилась. Мы не близки. Я тебе никто и ты мне тоже. Наверное, я должна быть благодарна хотя бы за это. Незнакомка, провожающая в смерть. Лучше, чем в полном одиночестве. Спасибо, что ты здесь, со мной.
Они идут дальше, в самое сердце леса. Где много сломанных ветвей, поваленных деревьев, перепутанных корней и кочек. Чем глубже в лес они забираются, тем сложнее им идти. Тоува чуть не падает, споткнувшись обо что-то. Почти минуту они выпутывают ее ногу из сложного сплетения ветвей, в которое она угодила, как в капкан. Выбравшись из ловушки, Тоува оставляет на другом дереве узел из сигнальной ленты.
– Ты боишься только боли?
Май берет попутчицу за руку и ведет дальше.
– Еще смерти. Я не хочу умирать, Май. И не хочу делать это в муках. Не хочу, чтобы он запомнил меня такой. Дальше будут только мольбы дать обезболивающее и крики. Мне уже очень и очень больно… Я говорила, что чувствую, будто скоро умру. Я должна умереть сегодня. Мне поможет усталость, я вымотаюсь в этой дороге через лес. Я уже придумала, что сделаю, если буду чувствовать себя слишком живой… У меня все с собой. Когда ты уйдешь, меня заберет ночь. Я все забуду. Не придется прощаться, плакать и просить быть сильным, жить дальше. Если я забуду даже свое имя, то кто умрет? Дешевая уловка, но мне кажется, что умирать будет просто некому.
Тоува сжимает руку Май крепче и позволяет увести себя еще глубже в чащу. Дождь начинает лить с новой силой и лес заполняет шум, похожий на тот, что издавал телевизор Николаека, когда в нем не было ничего кроме черно-белой ряби. Внезапно Тоува останавливается. Май продолжает тянуть ее за руку, но больная и хилая женщина неподвижна как гранитная плита.
– Хватит.
Тоува смотрит на свою проводницу и аккуратно отпускает ее руку. Она бережно кладет трость на землю и обнимает Май так крепко, как только может. Через ткань одежды и промокший дождевик девушка чувствует быстрое сердцебиение и болезненный жар. Она обнимает умирающую в ответ. По лесу пробегает новая волна шума.
Тоува мягко отталкивает ее, подбирает трость и уходит в темноту. Май поднимает бутылку с лунным светом повыше, освещая ей путь. Внезапно Тоува оборачивается.
– Ты слышишь это? Слышишь? Как красиво… Напоминает о чем-то… Как в детстве. Когда мама, папа, солнечный и ясный день. Май, как же это красиво.
Волна ветра и шелеста приносит с собой очаровавшие Тоуву слова.
«Странное это дело, я проснулся и подумал, что в моем доме живет кто-то еще, кроме меня. Стоило догадаться, что здесь были призраки. По ночам они, как и при жизни, раздраженно хлопали дверьми».
Май поднимает над головой сосуд света, пока худая переломанная фигура не пропадает из виду. Женщина, подарившая ей велосипед, растворяется в темноте.