Nous ne sommes pas au monde
Май появляется рано утром, вместе с началом очередного дождя. Анита и книжник из окна замечают, как она бредет по асфальтовой дорожке. Поникшая, покорно подставляющая себя дождю. Она отвечает на их вопросы медленными кивками. С помощью Аниты она переодевается в сухую одежду, выпивает две чашки горячего супа и заворачивается в несколько теплых одеял. Садится рядом с обогревателем и молчит.
Оставив Май наедине с собой, книжник уводит Аниту на улицу.
– Часто такое бывает с теми, кто вышел из той комнаты?
– Большинство переживают шок. Май еще не самый плохой случай, поверь. Она отойдет, нужно дать ей время.
– Это может быть связано со мной?
– Маловероятно. Пожалуйста, не льсти себе. Тебя никак не отпускает то, что наговорила та фальшивка? Забудь. И не рассказывай Май об этом. По крайней мере, не сейчас.
– Что нам делать?
– Ничего. Все, что будет дальше – ее собственное решение. Тебе придется привыкнуть к этому. Она может стать прежней к вечеру или навсегда превратиться в другого человека.
– Я уже привык.
– Не слишком заметно. Ты переживаешь за нее намного больше, чем она за себя. Иди поспи.
Вместо сна книжник в очередной раз бродит между аттракционов. Иногда сталкивается с другими гостями парка, которые не отвечают на его приветствия и проходят мимо. Он возвращается с наступлением сумерек. Май спит на полу у обогревателя. Кровать чуть скрипит, когда он ложится на нее прямо в одежде. Книжник засыпает незаметно для себя и просыпается на следующее утро. Из сна его выдергивает запах крепкого кофе. Май снимает чайник с плиты и заполняет одну чашку, а потом и вторую.
– Я придумала игру, – говорит она, пока смотрит на свое отражение в чашке. – Хочешь сыграть?
Игра пятая: Обмен
– Не уверен, что хочу во что-то играть… Что придумала?
– Поменяемся местами. Ты будешь мной, а я – тобой.
– Можешь чуть подробнее объяснить правила?
– Тебе нужно будет вести себя… так, как веду себя я. А я буду вести себя как ты.
– В чем смысл?
– Пока не могу сказать. Мы на время поменяемся местами и разойдемся в разные стороны… Ты останешься здесь, я пойду обратно к той башне, где болела. Может быть, чуть дальше.
Май говорит серьезным шепотом и иногда останавливается, чтобы прислушаться к звукам вокруг. Замолкает и осматривается, когда слышит шорохи или шаги проходящих мимо людей.
В руках книжника остывает чашка кофе. Когда он вспоминает про нее и делает глоток, напиток уже еле теплый.
– Все еще не понимаю.
– Пока и не надо. Я просто хочу, чтобы ты доверился мне и сделал так, как я прошу. Согласен?
– Если я правильно понимаю, игра связана с тем, что ты увидела в комнате кошмаров. Не хочешь рассказать мне…
– Нет. Пока что. Если все пройдет так, как я думаю, тогда… Может быть.
– Я переживаю и…
– Знаю. Не сейчас. Мы встретимся через три – четыре дня. Ты говорил, что где-то поблизости от парка есть вокзал, правильно?
– Да. Могу показать, где он.
– Встретимся там.
Остаток дня они описывают друг другу себя. Рисуют словами собственные портреты. Выражения лиц, наклон головы при смехе, как сильно разжимаются губы во время разговора, любимые жесты и фразы, позы для сна, скорость походки. Как часто моргать, как правильно нервничать, бояться и радоваться. Любимые слова и обороты. Следом описывают друг друга, дополняют портреты новыми чертами.
Репетиции, погружение в роль. Сначала они играют, скорее, карикатуры, пародии друг на друга. Май разыгрывает перед книжником сценку, в которой с крайне серьезным видом листает книгу, потом насупившись смотрит на книжника и, стараясь подражать его низкому голосу, начинает нудить лекцию о том, что все закончилось. По ходу сценки улыбка сползает с лица книжника. Когда наступает его очередь играть роль, он заворачивается в кучу одеял, устраивает в волосах бардак. Энергично ходит из стороны в сторону, говорит о важности прошлого, лунатизме и запахе лисьего меха. Май, поначалу поджимавшая губы, к концу представления не может перестать смеяться. В итоге они соглашаются, что все это не то, что нужно.
Рядом с их домом лежат перевернутые пластиковые столы, между ножек которых натянуты веревки. На них сушат одежду и белье. Книжник и Май снимают веревки и делают из них перевязь, которая будет удерживать руку девушки согнутой в локте. Она сможет сама снять ее, размять руку и вернуть на место. В сувенирной лавке они находят манекен. С разрешения Аниты проводят ему ампутацию и крепят пластиковый протез к перевязи. Если опустить рукав и натянуть перчатку, то композиция выглядит сносно. Хотя двигать ей, в отличии от руки-ветви, не получится, Май настаивает на таком протезе. Она хочет, чтобы они притворялись друг другом так точно, как это возможно.
Допоздна они продолжают репетиции. Редактируют мимику и жесты друг друга, вносят правки в речь. Перед сном меняются одеждой. К счастью, они носят джинсы, кофты и куртки одинаково неопределенного размера. Май приходится только чуть закатать штанины, а книжнику расстегнуть молнию на рукавах куртки. Обувью решают не меняться. Наручники и кулон девушка тоже оставляет у себя.
Утром они расходятся в разные стороны. Май возвращается к башне, книжник отправляется к вокзалу.
– До встречи, Май, – говорит она.
– До встречи, книжник, – отвечает он.
Игра продолжается: эффект Кесслера и лающий рассвет
По дороге к вокзалу его догоняет Николаек. Пробует завести разговор и замечает, что книжник выглядит как-то иначе. Ему сложно сказать, что именно изменилось.
– Не знаю. Мне кажется, что все осталось прежним, – отвечает книжник. – Ты идешь на вокзал?
– Да. На одном из путей встал грузовой поезд. Я хожу к нему и понемногу проверяю каждый вагон, когда есть время… Мне пригодится еще одна пара рук, – будто извиняясь говорит Николаек.
– Я с радостью помогу тебе, – книжник улыбается, открыто и широко.
Только улыбка неподвижна, будто вырезана из бумаги. Из-за холодных глаз его лицо кажется неудачным коллажем.
Одежда книжника непривычно лежит на теле Май. Иногда ей приходится поправлять ремень на брюках и отдергивать куртку. Девушка старается не сбавлять шаг. Идет быстро, в вызубренном ритме походки книжника, только иногда срываясь на бег. Май делает лишь несколько остановок, чтобы присесть, выпить воды, проверить шнуровку кроссовок.
Одинокий сверчок начинает свою песнь, когда она видит среди деревьев башню, в которой недавно болела. Внутри никого нет. Дрожащими руками она разжигает огонь в камине. Сверчки собираются в хор, за окном стремительно темнеет. Май пьет растворимый суп из кружки и заедает пачкой черствых крекеров. Защелкивает браслет наручников на вбитом в пол гвозде и мгновенно засыпает. Она не слышит, как в приоткрытую дверь башни заглядывает Анита. Проходит внутрь без единого звука, поднимается на второй этаж и через некоторое время спускается, держа подмышкой одеяло в пакете. Присев на корточки, Анита рассматривает одежду Май и перевязь с пластиковой рукой, лежащую рядом с девушкой. Легонько дергает на себя браслет наручников, прикованный к полу. Застегнут надежно. Анита укрывает Май одеялом и подходит к камину. Рука в черной перчатке загребает горячие угли и ворошит их. Когда входная дверь неслышно закрывается за хозяйкой парка, оранжевые головешки спешат опять одеться в пепел.
– Нужно ли говорить, что я безнадежно влюблен? Думаю, это очевидно. Я всегда был как открытая книга.
Книжник и Николаек тащат к вагону две толстые доски. Прислоняют их к раме, чтобы сделать горку.
– Обычно я читаю истории на бумаге, а не людях.
Николаек достает из сумки гидравлические ножницы, запрыгивает на вагон и перекусывает замок. Распахивает двери и заходит внутрь. Спустя минуту появляется из проема, толкая перед собой ящик.
– Вот об этом я и говорю. Ну а вы, господин книжник?
Контейнер скользит вниз по доскам. Его подхватывает книжник и оттаскивает в сторону.
– Хочу попросить тебя не называть меня так некоторое время.
– Я заметил, что вы почти не интересовались книгами, пока были здесь. Значит, решили сменить ремесло. Как занятно…
– Нет, я… ммм… Потом все расскажу.
– Хорошо, госпо… Я не буду. А что с моим предыдущим вопросом?
– Мне нечего сказать. Своей любовной истории у меня нет.
– Трудно поверить, но настаивать не буду. Можно я еще немного поговорю о любви? Мой случай так безнадежен. Анита… слишком особенная женщина, чтобы ответить мне взаимностью. У нее достаточно мужей и без меня. Сложно сказать, что хуже: никакой любви в жизни или любовь безнадежная… Иногда просто хочется любить. Особенно ту, что ничего не требует взамен. Вы когда-нибудь чувствуете одиночество? Такое…
Николаек выталкивает из темноты очередной ящик.
–…вселенское большое одиночество. Кроме которого ничего нет.
Деревянный параллелепипед с надписью «Не бросать!» скользит вниз.
– Часто об этом думаешь? Ты не кажешься таким одиноким.
– Каждый день. Стоит только посмотреть на небо и сразу вспоминаю.
С холма она видит Город, укутанный дождливой моросью. Отсюда весь он, вместе с домами, дорогами и людьми, помещается в расстояние от большого до указательного пальца. Май снимает кроссовки, разминает замерзшие и ноющие от долгой ходьбы ступни. Она переночевала в магазине у автозаправки и проснулась от лая одичавших собак. Их стая проходила где-то рядом.
Май ежится, ее веки то и дело скользят вниз. Она протяжно и широко зевает, потягивается. Потом решительно поднимается, подхватывает сумку и идет на запад. Туда, где виднеются выкорчеванные корни земли, похожие на осколки темного грязного стекла, сваленные в подобие горной гряды.
В дороге протекает остаток дня. Когда за спиной слышится лай, Май переходит на бег. Оглядывается и никого не видит, но продолжает бежать. Совсем рядом с местом, где начинается вспоротый почерневший грунт, она видит несколько покосившихся домов. Какие-то пригородные постройки. Май выбирает двухэтажное строение, которые выглядит уютнее других. Под цветочным горшком, который треснул от разросшихся корней, она находит ключ. Cпешит открыть дверь, забежать внутрь и запереть за собой.
По заученной схеме Май находит все, что может гореть. Внутри здания достаточно ящиков для рассады и инструментов с деревянными черенками. Девушка разводит огонь в железной печке, развешивает одежду сушиться и греет немного воды. Снимает перевязь и медленно выпрямляет руку. Следы, которые веревки оставили на коже, выглядят так, будто никогда не исчезнут. Под аккомпанемент лая Май приковывает себя наручниками к батарее. Засыпает и не слышит, как ближе к полуночи собаки замолкают. Вместо лая за дверью звучит голос Аниты, которая разговаривает со стаей и запрещает им кусать спящую девушку. Пусть они запомнят ее запах, расскажут о нем другим и никогда не приближаются. Собаки внимательно слушают и чуть поскуливают.
– Вы слышали об эффекте Кесслера? Это ситуация, при которой нашу планету окутывает облако космического мусора. Ведь все те спутники и станции, что мы запустили в космос, остались там. Они сталкиваются друг с другом, разрушаются, дробятся. Околоземное пространство заполняется мелкими осколками, которые летят по орбите с огромной скоростью. Это мясорубка, через которую невозможно пройти и она заполняет все небо. Мы заперты на планете, в своем большом вселенском одиночестве. Никто не заглянет к нам в гости и мы тоже ни к кому не придем. Грустно, правда?
Это первая ночь с тех пор как Май ушла. Книжник и Николаек ночуют на вокзале, в зале ожидания, рядом с пригородными кассами. Зал освещают несколько свечей, которые припас Николаек, и ламповый телевизор, найденный им в каморке охраны. В пустом медицинском пункте стоит дребезжащий бензогенератор, который обеспечивает скупой свет и работу маленького обогревателя.
В очередной раз Николаек пролистывает все каналы на телевизоре. Ничего кроме ряби. После исповеди о любви и одиночестве он смущенно меняет тему разговора на технологии. Рассказывает, как однажды наткнулся на канал, работающий в радиорежиме. Была какая-то странная передача, будто разочарованный в себе бог каялся перед созданными им существами и жаловался, что в его доме живет кто-то еще.
Генератор глохнет и приходится идти к главным дверям вокзала. Там стоит металлическая бочка с остатками бензина. С помощью шланга книжник и Николаек переливают топливо в пластиковую бутылку. От едких паров кружится голова. Заправленный генератор вновь шумит и пустой зал ожидания освещает телевизионная рябь.
Николаек пробует заговорить о том пробуждении посреди ночи, о почти сломанной руке-ветви, о странном существе без лица, о том куда ушла Май и как все это связано с тем, что книжник просит не называть его книжником. Предлагает равноценный обмен секретами, чтобы его собеседник не чувствовал себя уязвимым. Он готов рассказать о том, почему живет ради возможности ответа и не интересуется тем, что было в его жизни до того, как он оказался у стен «Страны фантазий».
– Потом. Я отвечу. Но не сейчас.
Чтобы скоротать время до сна, Николаек рассказывает, как уже давно работает над теорией, согласно которой пропажа Луны не была следствием того, что все закончилось. Это не более чем занимательное и грустное совпадение, что с неба пропала большая финальная точка. Книжнику обещаны подробные расчеты и доказательства, когда они вернутся в парк и Николаек сможет продемонстрировать свой архив. Еще немного и он подведет расчеты к самому важному: что произойдет дальше, когда развоплощение достигнет кульминации и чем в итоге окажется этот мир, со всеми его небесами, дождями и звездами.
– Опять надоедаешь людям рассказами о своих расчетах, – в женском голосе слышатся и упрек, и добродушная насмешка.
Николаек и книжник поворачиваются к двери. В проходе стоит Анита и выжимает юбку.
– Как же пахнет бензином, – она морщится и оставляет дверь приоткрытой.
– Что ты здесь делаешь ночью? Не боишься заблудиться? – спрашивает книжник.
– Нет, не боюсь. Я точно знаю, где мой дом. Чтобы забыть это и потеряться… мне нужно самой захотеть.
Она проходит внутрь, вешает на спинку стула мокрую куртку. Садится на пол рядом с Николаеком и прижимается к нему.
– Устала? – он легко касается ее мокрых волос.
Даже в скупом свете нескольких свечей и телевизора видно, как лицо Николаека заливает краска. Он снимает вязаный кардиган и накрывает им Аниту.
– Немного, – Анита жмурится и зевает. – Завтра меня не будет почти весь день. Расскажешь другим мужьям, чтобы они не беспокоились?
Рука Николаека замирает. Ладонь отрывается от волос, которым подражают морские волны.
– Хорошо.
– Сегодня я переночую с тобой… С вами. Такое чувство, будто кого-то нет на месте. Кого же я не видела весь день… – Анита приоткрывает глаза и смотрит на книжника. – Ты как-то странно выглядишь. Кажется, у тебя другая одежда. Говоришь будто не своим голосом. Все хорошо? Ни с кем не поругался?
– Нет. Все как обычно.
– Понятно… Я заметила, что несколько мерцающих садов были сломаны. Будто кто-то очень разозлился. Кто бы это мог быть… – она моргает медленно, как кошка. – Кажется, ближайшие дни будет лить дождь. Надеюсь, что все пока останутся в парке и никто не уйдет.
Соцветие теней
Май просыпается рано, заправляет руку в перевязь и прикрепляет пластиковый протез. Поднимается на второй этаж, потом на крышу. Ложится на мокрый холодный бетон. Не отрывая глаз от неба, она ждет.
В паре дней пути от места, где Май смотрит на облака, фон Силин принимает новых гостей, которые прибыли из моря, перебираясь с одной баржи на другую. Они рассказывают, что на большом острове из мусора посреди океана начали заново придумывать законы. Местные книжники собрали несколько книг, из которых смогли составить приемлемую систему правил.
Фон Силин хвастается в ответ, что занимается тем же самым в одиночку и ему не требуются примеры из книг. Настоящий мастер создает правила из головы. Загорелый, с кожей цвета темной карамели, мужчина следит за сыном и женой бегущими по пляжу. Они что-то кричат друг другу и, кажется, на ходу договариваются об условиях игры в догонялки. Мужчина поворачивается к фон Силину и напоминает, что идея правил не принадлежит ему.
Мальчик останавливается, мама догоняет его. Смеясь, они падают на песок. Звенит детский крик, сразу две руки указывают куда-то в небо. Прежде чем фон Силин находит для гостя остроумный ответ, его ослепляет солнечный луч. Впервые за долгое время монах прикладывает ладонь ко лбу, чтобы заслонить глаза от света. Тучи расходятся в стороны, будто становятся тоньше и рвутся. Сквозь дыры проглядывает синее небо.
Внутри «Комната кошмаров» была просто залом, в котором стены, пол и потолок были густо закрашены черным. Это торжество угольного цвета освещали разноцветные гирлянды. Лампочки в них мигали без малейшего чувства ритма. Головная боль от этого мерцания не заставила себя ждать. Прикрывая глаза, Май подошла к невысоким перилам в центре комнаты. Они обрамляли крутую лестницу, ведущую вниз. Май спустилась, не убирая рук с перил. Ступени были скользкими, будто залиты водой.
Внизу девушку ждал еще один лестничный пролет, а за ним еще и еще один. Прежде чем спускаться дальше, Май осмотрела этот этаж. Все те же черные стены и гирлянды на них. Рядом с лестницей был столик, над которым кто-то повесил лист бумаги с надписью «выбери кассету» и стрелкой, указывающей вниз. На столешнице лежал магнитофон и картонная коробка, заполненная аудиокассетами. Май взяла одну из них. Следуя инструкциям на другом листе бумаги, она вставила кассету в проигрыватель и нажала на кнопку play.
– Вы включили запись номер сорок семь. Эта информация ни к чему не обязывает, но я надеюсь, что такая конкретика поможет вам справиться с тревогой, – голос Аниты покидал колонки со скрипом и гулом. – Я прошу вас отнестись с пониманием и серьезностью к тому, что произойдет дальше. Если вы здесь, значит, хотите ответов. У меня их нет. Возможно, они есть у вас. Я постараюсь помочь вам найти их. После отсчета, который я сделаю, вы должны развернуться и пройти на этаж ниже. Я буду задавать вопросы и прошу отвечать на них не более 5 минут. После этого времени я задам новый вопрос. Пожалуйста, отвечайте вслух, спокойно, но достаточно громко. Вы должны чувствовать собственный голос. Пожалуйста, приготовьтесь. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один… Есть ли у вас сейчас имя? Назовите его. Вы помните, откуда пришли?
Миртл не может понять в чем дело. Ее ноги иногда немеют, а кожа у корней покраснела и начала зудеть. По утрам и вечерам демонесса старательно разминает ветви и натирает бедра мазью. В течение дня не носит ничего тяжелого. Когда Гарт предлагает помощь, она отвечает, что Колия из рода Мелан более не станет пользоваться чужой добротой. И все же, сегодня она разрешает Гарту донести себя до аптеки. Оба надеются, что фармацевт сможет подобрать лекарство, которое снимет покраснение и чесотку.
Миртл прижимается щекой к затылку Гарта так тесно, что может услышать его мысли. Она говорит ему об этом.
– Не знаю, есть ли там что-то кроме эха моего голоса.
– Смысл этих слов не столь прозрачен. Объяснишь ли, как мне их понимать?
Гарт молчит целый квартал.
– Я не скрываю от тебя ничего. И говорю только то, что думаю.
– За бархатом слов ты не спрячешь шпильку в мою сторону. Да и не очень стараешься. Говоришь, что я таю от тебя мысли свои?
Из-за своего текущего положения Миртл не видит лица Гарта. Оно более красноречиво, чем молчание бывшего поэта.
– Я не самый умный человек, но я не дурак, Миртл. Неужели думаешь, что я не вижу мокрых от слез платков, которые ты прячешь под пледом, не слышу твоего полуночного бормотания и прочего? Ты точно не говоришь мне чего-то.
Гарт останавливается у ступеней, которые ведут к аптеке. Открыв дверь с большим красным крестом, навстречу ему выходит врач из больницы, где они проводили операцию. Все тот же белый халат и густой макияж. Еще на ступенях она закуривает сигарету и делает долгую затяжку. Спускается, опустив взгляд в пол, и чуть не врезается в Гарта и Миртл.
– Пршу прщения, – сигарета не покидает ее губ.
Она поднимает глаза. Видит пару, замершую перед ней.
– Как у вас дела?
– Я… у нас…
– Неловко упоминать это постыдное обстоятельство, но я так и узнала вашего имени, – Миртл подбирает к словам свою лучшую улыбку.
– Летиция. Ну так что? Как дела после операции?
– О самочувствии моем можно не беспокоиться. А вот ноги порой лишаются должной ловкости.
Летиция велит Гарту усадить Миртл на ступени аптеки. Докуривает сигарету, присаживается напротив и запускает руки под длинную черную юбку.
– Мне так неловко делать это посреди оживленной улицы.
– Я быстро.
Руки врача пробегают по ногам-деревьям. Чуть задерживаются на имитациях коленей и у самых корней.
– Сыпи и раздражения нет? Покороче только, без высокого стиля.
– Есть.
На мгновение оголяется линия бедра, будто покрытая мазками розовой помады. Летиция встает и шарит по карманам. Находит сигареты и вновь закуривает. Обыскивает халат еще раз, достает записную книжку с ручкой.
– Я выпишу мазь. Спросите в этой аптеке, ее вам приготовят. Насчет онемения ног – надо улучшать кровообращение. Или что там у вас обращается… Попросите мужа, пусть сделает вам такую штуку.
На вырванном из книжки листке быстро появляется рисунок. Грубый, но понятный. Гарт заглядывает Летиции за плечо и кивает.
– Возьмите вот это от велосипеда. Педали сюда. Вот здесь сидение. И каждый день крутить. Сначала минут по пятнадцать. Потом понемногу увеличивать время упражнений. Понятно?
Гарт кивает, прячет рисунок в карман. Летиция разворачивается и уходит не попрощавшись.
– Подождите, а… Что скажете о том, что получилось?
Вопрос Гарта останавливает ее уже на другой стороне улицы. Летиция перепрыгивает особенно глубокую яму в асфальте, вынимает сигарету изо рта и поворачивается.
– Хорошая работа, – кричит она. – Крепкие, сильные ноги. Мои комплименты книжнику… Тренируйтесь только и все будет у вас хорошо.
На обратном пути Миртл молчит, но Гарту и не нужно особого умения, чтобы слышать ее мысли. Он чувствует, как горячие слезы пропитывают его волосы. Сдавленный голос просит его остановиться, когда до дома остается несколько шагов. Гарт опускает Миртл на землю и забирает у нее баночку с мазью.
– Я хочу сама, понимаешь?
Он не отвечает, только отступает в сторону. Миртл глядит себе под ноги и вытирает лицо рукавом. Ее колени немеют, волны слабости прокатываются по телу. Она заносит ногу для первого шага и замирает. На том пятнышке асфальта, куда она хотела поставить липовую ступню, расцветает солнечный зайчик. А потом еще один, рядом с первым. Миртл поднимает голову и видит на балконе соседнего дома музыку ветра, блестящую в солнечных лучах. Зайчики танцуют под ногами, а потом растворяются в волне света, которая затапливает улицу.
– Мне кажется, что это был один большой сон и все люди тоже мне приснились. Только я не знаю, был это хороший сон или кошмар.
Май спустилась на еще один этаж и села на пол. От мигающих гирлянд у нее разболелась голова. А потом к мигрени добавилось головокружение.
– По вашим ощущениям, сколько вам лет? У вас есть мнения других людей о том, на какой возраст выглядите? Сколько длится ваше беспамятство?
Голос из кассеты ширился и разбухал от эха. Казалось, что звучал он не только сверху, но и со всех сторон.
– Не знаю, лет двадцать пять или около того. Про возраст ничего не говорили. Забвение… как давно это со мной происходит. Если считать «мной» то, что я сейчас, с момента, когда я села на пороге… А если считать…
Май со стоном уткнулась лицом в колени.
…
…
…
– На одном из этажей ниже на стенах будут… изображения. Прошу вас подробно описать то, что вы на них увидите.
Мальчик с криком проносится мимо, потом возвращается и несется в другую сторону. С небольшим отставанием за ним бежит девочка. Ее визг не прерывается даже когда она спотыкается и падает. Ольвия спешит к ней, чтобы поднять и утешить, но в этом нет нужды. Детский крик быстро превращается в смех. Девочка вырывается из рук, чтобы продолжить погоню за мальчиком, который, в свою очередь, преследует Грея.
Ольвия поднимается, отряхивает колени от налипших травинок и грязи. Ей стоит проведать бабушку детей, Агату. Они живут вместе на небольшой ферме, неподалеку от Города. На родителей Анны и Глеба год назад напала стая диких собак. Сейчас они лежат под одним из бетонных столбов на подходе к Городу. Агата клонится к старости, ей нелегко управляться с пылающими жизнью детьми. Ольвия попросилась на ночлег к Агате в тот же день, когда рассталась с Май и книжником. Наутро она уже не хотела уходить. Ее кот стал неисчерпаемым источником развлечения для детей, а сама Ольвия главной помощницей по хозяйству.
По вечерам она садится на лавочку у дома со стаканом разбавленного водой вина. Смотрит на размытый дождем или туманом горизонт. Когда Агата присоединяется к ней, Ольвия обещает, что скоро продолжит паломничество. С каждым днем в бокале становится больше вина и меньше воды. В один из вечеров женщина, потерявшая всех близких, признается Агате, что ее скорбь куда-то уходит. Она плохой человек, ведь забывает своего ребенка, мужа и родителей.
Утром ее ждут дела: собрать ягоды в саду, принести дров, постирать одежду и нагреть воду, чтобы помыть детей. Агата хочет сделать все сама, но Ольвия справляется быстрее. Вечером повторяется ритуал стыда и вина. Скоро, совсем скоро она уйдет и оставит их в покое, перестанет мешать.
В доме пахнет полевыми травами и мазью от артрита. Агата сидит за столом и раскатывает тесто пустой бутылкой. Это удобнее делать стоя, но колени у пожилой женщины с каждым днем болят все сильнее. Ольвия предлагает помощь, но получает решительный отказ. Вместо этого Агата велит ей помыть собранные в саду ягоды и угостить детей.
Грей чуть не сбивает женщину с ног, когда она выходит во двор с чашкой блестящих от воды вишен. Дети не слышат, как она зовет их, потому что слишком заняты восторгом от кота, от того, что могут бегать, что день непривычно теплый, а сами они еще так молоды. Ольвия берет вишенку. Она ярко блестит и кажется столь спелой, что вот-вот лопнет и начнет истекать соком. На темной влажной кожице отражается солнце. Солнце? Ягода чуть не выскальзывает из пальцев. Облака будто прорезает лезвие. Серые края расходятся и на землю проливается свет. Не отрывая глаз от неба, Ольвия отправляет ягоду в рот. Жмурится от кисло-сладкого вкуса. Мурашки пробегают по коже. Ольвия не замечает, как съедает все вишни. Ее губы, щеки и пальцы забрызганы красным соком. Она ставит пустую чашку у порога и присоединяется к погоне за котом.
На другом этаже стены были украшены непонятными белыми разводами и кляксами. Это могли быть проступившие следы старых изображений или небрежные рисунки, сделанные разбавленной краской. Под мерцающим светом гирлянд эти бесформенные пятна находили строгую форму и тут же ее меняли, двигались, дышали и складывались в целые истории.
Май говорила, что в пятнах на стенах ей привиделась Анита. Будто она жила когда-то здесь и ее длинные волосы, которым подражают морские волны, стекали в спокойные воды реки и улитки ползли по следам ее пресных слез. Может быть, Анита была духом этих вод. Потом реке сломали позвоночник и выгнули в другую сторону, но Анита осталась рядом с ней. Она была здесь и когда вырыли яму под фундамент. Осталась и когда на бетонном панцире появились офисы, туалеты, аттракционы и кабинки с сахарной ватой.
Анита была одной из тех, кто пробивали билеты на входе, убирались в туалетах и собирали в огромные мусорные мешки разбросанные по дорожкам обертки от фастфуда, пластиковые бутылки и сломанные игрушки. После каждой смены она смотрела, как река утопает в отходах. Она осталась, когда все закончилось, и парк стал никому не нужен. Посадила желудь в ямке, которую сама пробила в асфальте ломом. Ждала, пока дерево вырастет большим и сильным, чтобы его корни могли обнять то место, которое раньше было ее домом. Чтобы она могла представить, что снова стала девой реки, хотя река уже не была прежней.
Может быть, Май просто хотела, чтобы все было так. В прошлом, которое стало еще более неопределенным, чем будущее, эта история могла быть правдой.
– Это ведь не я? То, что я рассказала, было не обо мне?
…
…
…
– Пожалуйста, спуститесь еще на несколько этажей до пустого зала. Прошу вас пока подумать над вопросом: в чем ваше спасение?
Один лестничный пролет остался позади, потом еще один. Май замерла на одной из ступеней, а потом громко и четко сказала:
– Единственное спасение – знать, что спасения нет.
Ноги сами вели ее дальше. Май прошла этаж, стены которого были увешаны зеркалами; потом этаж, в котором черный пол, стены и потолок были покрыты белыми отпечатками рук; этаж со сценой для публичных выступлений, окруженной стульями, на которых были рассажены манекены; этаж, заставленный коробками с кассетами, дисками, флэшками и бухгалтерскими книгами; этаж, главным украшением которого был стол, накрытый на две персоны.
Вскоре Май спустилась на последний этаж. Дальше можно было пройти только через дверь напротив. Девушка открыла ее и шагнула в зал, стены которого были грязно-серыми. С потолка на пол капала вода. Лужа прямо в центре зала походила на неровное зеркало. Май подошла к ней и услышала голос Аниты:
– Прямо перед вами есть лужа. Я прошу вас заглянуть в нее. Смотрите на свое лицо и отвечайте на мои вопросы. Так быстро, как можете. Сколько вам лет?
– Не знаю.
– Когда вы родились?
– Не знаю.
– Какой у вас рост?
– Метр семьдесят пять. Наверное.
Капли продолжали падать в лужу. Лицо Май непрерывно искажалось и тряслось. Она никак не могла поймать собственный взгляд. Голова кружилась все сильнее.
– Вес?
– Не больше 60 килограмм.
– Вы правша или левша?
– Левша.
– Какого цвета ваши волосы?
– Черного.
Голова болела все сильнее. Рассмотреть себя в луже никак не получалось. Было ли вообще у нее когда-либо лицо?
– А глаза?
– Светло-зеленые.
– На вашем теле есть примечательные родинки или шрамы?
– Нет.
– Опишите ваш характер одним словом.
– Не смогу.
– Как вас зовут?
– Май.
– Это ваше настоящее имя?
– Нет.
– Вам страшно?
– Да.
Звук капель, которые ударялись о лужу на бетонном полу, напоминал стук клавиш пишущей машинки.
Был слышен гул магнитофона, но Анита молчала. Май качалась из стороны в сторону, выпадала из собственной формы, теряла лицо и контроль над телом. По ее щекам текли слезы, из уголка губ тянулась струйка слюны.
– Вы у точки, которая должна стать началом. Я прошу вас перемотать память назад. От сейчас к самому первому воспоминанию… И не бойтесь падать.