Параллели. Часть первая

– Это что за кавалер к нам пожаловал, не к тебе ли случайно, Мотя?

Мотя подбежала к окну и, ничуть не смутившись, ответила:

– Ко мне, только рановато что-то, видно, время не рассчитал. Теперь пусть сидит, ждет.

– Что ж ты его томить теперь будешь, иди, раз пригласила.

– Да, пап, это он меня пригласил погулять. А сам приехал рано.

– Значит, торопился. Ладно, иди давай, не томи парня.

– Хорошо, пап, – ответила Мотя и, стремглав, вылетела из хаты.

Через минуту они уже шагали по улице, а за ними брел конь. Так и началась их дружба с Мотей. С каждым следующим годом Мотя становилась все привлекательнее, а Григорий постепенно превращался в ладно сложенного молодого парня. Наконец-то пролетели трудные годы войны, страна приступила к восстановлению народного хозяйства.

Шел 1946 год, осенью Григория призвали в армию, прощаясь с Мотей, Григорий спросил:

– Ждать будешь?

– Не знаю, как будешь служить! – со смехом ответила Мотя.

И хотя их дружба давно переросла во что-то большее, и как бы не требовала каких-либо подтверждений, все же ответ Моти Григория огорчил. Служить он попал в инженерные войска, в понтонный полк. Они помогали строителям возводить разрушенные во время войны мосты. А так как на восстановительных работах использовался труд пленных немцев, то понтонёры были вынуждены участвовать в их конвоировании и охране во время работы.

В это утро при восстановлении моста через небольшую речку Григорий, как всегда, охранял пленных строителей. Временно возведенная секция мостового пролета была наскоро перекрыта настилом из соснового горбыля. Григорий шел по нему смело, так как делал это не раз, впереди него шли военнопленные, вдруг доска под Григорием подломилась, и он моментально провалился в образовавшуюся дыру. Автомат, сорвавшийся с рук, каким-то чудом перекрыл своей длиной дыру, и Григорий беззащитно повис на ремне. Он посмотрел вниз, на стремительно бегущую воду, затем вверх, на своих конвоированных, и тут только осознал всю свою уязвимость и безвыходность своего положения. Над ним склонились немецкие лица, говоря ему что-то на немецком, схватили его за руки. Григорию почему-то пришло в голову, вот, сейчас выдернут автомат, ударят по голове и сбегут. Он уже приготовился к необратимому, как почувствовал, что несколько крепких немецких рук, схватив его за одежду, рывком потянули его наверх. Сгруппировавшись, немецкие военнопленные выдернули его наверх, на мост, и, что-то громко говоря ему, хлопали его по спине, не скрывая свой радости. Григорий сидел на мосту, поодаль лежал его автомат. А немцы уже перекладывали доски в месте его падения. Они стремились устранить даже самую малую вероятность повторения подобного случая. Сколько раз до этого его старшина предупреждал его об осторожности и готовности к любым неожиданностям. Он не раз испытывал неприязнь к немцам-военнопленным из-за пропавшего отца, войны и многочисленных жертв. Но теперь страх и настороженность перед ними, а тем более вражда, куда-то ушли. Он был благодарен им за свое спасение, он стал доверять им. После этого случая Григорий перед работой всегда встречался со своими спасителями как со старыми знакомыми, был приветлив и не усложнял их и так нелегкую жизнь. К концу второго года службы пришло письмо от Моти, в котором она сообщала о том, что выходит замуж, что она полюбила и просит ее простить. Для Григория это был удар ужасной силы. Благо, его армейские друзья смогли его вовремя поддержать и как-то переключить его внимание.

Вернулся он из армии в 1948 году, стал работать в совхозе. В этом же году в совхоз по распределению прислали учительницу начальной школы. Должность эта была уважаемая на селе и очень ценилась. Григорий вернулся завидным женихом. Обладая отличными внешними данными, с военной выправкой и умением играть на баяне, он стал желанным гостем на любом сельском мероприятии, будь то свадьба или просто любая вечеринка. Надя – так звали учительницу, была родом из Джезказгана, закончила педучилище и по направлению попала в село Смирновка – отделение Новосельского. Статная русская девушка, с большой русой косой, стала завидным, недосягаемым трофеем для местных парней. Они с охотой откликались на любые ее просьбы и стремились завоевать ее сердце. Надя жила в квартире, в доме, выделенном председателем для работников образования и культуры. Квартира находилась недалеко от дома Григория, его отцовского дома, в который он вернулся после возвращения из армии. Этот дом имел давнюю историю, его поставил еще его дед Иван, когда получил здесь землю, затем здесь жила семья Григория, отец, мать и он сам. К сожалению, в их семье Григорий оказался единственным ребенком. После смерти матери они жили вдвоем с отцом. Когда отца призвали на фронт, малолетний Гриша остался в доме один, но и тогда он не хотел покидать дом. Настояла тетка, на попечение которой оставил его отец. Все время, пока он жил у тетки, Гриша не переставал тосковать по своему дому. Наконец, он возмужал, отслужил и с полным правом вернулся в свой родной дом.

Дом его отца и деда был ладно сложен, в отличие от окрестных домов, дед его поставил на высоком каменном фундаменте, высота которого достигала полметра, и, хотя стены дома были выложены из самана, но добротная штукатурка внешних и внутренних стен делала их идеально ровными. Высота внутренних помещений достигала 2м 50 см, что по тем временам было большой редкостью. Дом стоял на холме, который плавно сбегал к пойме реки. Еще одним необычным отличием дома были его две печи, равномерно обогревающие левую и правую половины дома. Дом также имел огромный хозяйственный двор с постройками для скота, лошадей, свиней и птицы. Между домом и скотником были возведены баня, сеновал, дровяник-углярка и большой крытый сарай с мастерской внутри. Постройки были выстроены квадратом вокруг внутреннего двора с широкими воротами. За скотным двором шел огромных размеров огород, сбегающий по склону к реке. Такая постройка замкнутого типа преследовала две цели. Первая – это было удобно для контроля, вторая – это позволяло обезопасить жителей дома во время мощных буранов и метелей, когда можно было запросто потеряться, уйдя в степь и попросту замерзнуть. Раньше за их «усадьбой», как любил говорить его дед Иван, а затем и отец Василий, шли 30 десятин земли, полученные дедом по столыпинской реформе. Но годы шли, сменялась власть, приходили другие порядки и в конце концов в семье остался только дом с постройками и примыкающий к нему огород. Тем не менее, Григорий помнил, как уважительно относился к их усадьбе отец, это же уважение к ней он передал и ему. Поэтому, как только появилась возможность у Григория жить в отцовском доме, он тут же ею воспользовался.

Многому научившись во время службы в армии, Григорий был желанным работником в совхозе. Ему не составило труда найти в совхозе занятие по душе. Он стал трудиться в мастерских по подготовке и ремонту сельхозтехники. Когда Надя появилась в их отделении и стала преподавать в начальной школе, сельчане сразу заговорили о ней. Многим она нравилась и как учительница, и как человек образованный, а потому интересный. Надя тоже искала, чем развлечься во время таких редких выходных и потому ходила на танцы в сельский клуб – место, где обсуждались самые свежие новости. Надежда с интересом смотрела на молодых ребят-односельчан и, конечно, ей, как и любой молодой девушке, хотелось нравиться.

Как-то вечером к Грише забежал его друг Леня и предложил ему сходить на танцы. Гриша с охотой поддержал предложение Лени, и они отправились в клуб на танцы. Вечер уже был в разгаре, когда друзья прибыли в клуб. Молодежь стояла стайками, девушки и парни, разбившись на мелкие группы, с интересом изучали друг друга, по-видимому выбирая себе партнера для танцев. Гриша оглядел зал и остановил свой взгляд на Наде. Та стояла, опиравшись на руку своего коллеги по работе. Гриша подошел к ним и, обратившись к спутнику Нади, спросил:

– Можно пригласить вашу даму на танец?

– Пожалуйста, – ответил ему тот и закончил: – Если она не против.

– Разрешите пригласить вас? – произнёс Гриша, обращаясь к девушке.

– Пожалуйста, – ответила она и протянула ему руку.

Григорий смело взял ее за руку и уверенно повел к центру танцевального зала. Здесь, в селе, все друг друга хорошо знали и поэтому парни предоставили самой девушке решать, с кем ей хочется танцевать. Они закружились в танце и, совсем осмелев, Гриша заговорил.

– А вы к нам надолго?

– На два года. Я сюда приехала по распределению, отработаю, поеду домой.

– А вы откуда приехали?

– Из Джезказгана, там живут мои родители.

– Красиво у нас, правда?

– Да, красиво. но уж очень у вас холодно.

– Что верно, то верно. Зато простор какой, глаз радует. А весна у нас какая, степь шикарная, вся в цветах!

– Вы о подснежниках?

– Почему? Не только. Вы тюльпаны наши видели?

– Нет, не приходилось. Я стараюсь в степь одна не ходить. Мне эти места не знакомы, сами понимаете.

– Хотите, я вам покажу красивые места у нас.

– Так сейчас лето, какие сейчас цветы?

– Да вы что. Цветы, они в степи постоянно цветут, одни отцветают, другие появляются.

– А вы любитель цветов?

– Нет, просто знаю, о чем говорю, но вообще это красиво, здесь не поспоришь. Я родился здесь, с пацанов в поле работал, всякие сезоны видел-перевидел, так что знаю, о чем говорю.

– Вы русский, ваши предки из России?

– Нет, я украинец, мой дед сюда по реформе приехал, так мы здесь и осели. А вы?

– Мы… Дед здесь служил когда-то, так и остались в Джезказгане. Мои родители на фабрике работают, а я, вот, закончила педучилище.

– Можно мне проводить вас после танцев?

– Пожалуйста, если вы этого хотите.

Гриша с охотой закачал головой. После окончания танцев он дождался Надю в фойе клуба и стал ее провожать. По дороге они говорили о многом, и о пустом в том числе. Поравнявшись с домом, где проживала Надя, Гриша осмелился спросить ее:

– Можно, я завтра после работы приду к вам, мы погуляем?

– Нет, завтра я буду занята, если хотите, то приходите в среду, там у меня посвободней будет.

– Договорились.

Молодые люди попрощались, и каждый отправился к себе. В среду Гриша прибыл в точно оговоренное время, Надя уже ждала его, поэтому быстро вышла из дома, и они направились к реке. По дороге Гриша много шутил, стараясь развлечь спутницу как можно лучше, какие-то его шутки вызывали у Нади смех, а какие-то и вовсе ей не понравились.

Наконец, они пришли к реке, где она делала красивый изгиб. Здесь было место, которое выбирали многие молодые пары для своих гуляний. Река весело катила свои воды поверх песчаного дна, то почти выступая на поверхность своей прозрачной серебристой вязью, то ниспадала вниз и терялась в зияющей черноте глубины. Реку надо было знать, ее можно было легко перейти в засушливое лето, когда ее воды истончались, и невозможно было преодолеть весной, когда к реке устремлялись потоки талой воды с полей. А так как земля промерзала здесь за зимний период почти до 2 метров и более, то она не могла принять талую воду, и та направлялась по естественным уклонам в русло реки. Разлив в это время становился мощным и даже иногда угрожающим. Первой активно заговорила Надя:

– Гриша, вы умный парень, вы хотите учиться?

– Учиться, для чего?

– Как для чего? Для того, чтобы профессию получить, поступить куда-нибудь. Вы вот о чем-нибудь мечтаете?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, как вы дальше жизнь построите? Чем займетесь после армии.

– Так я вроде бы работаю в совхозе. Все нормально. А мечтаю я о своей семье, хочу жениться на красавице, хочу, чтоб она мне детей нарожала, да чтоб не одного, как я у отца с матерью был, троих, а то и больше.

– Что ж, ваши мечтания ограничиваются только семьей, детьми, вашим совхозом?

– А вы, Надя, о чем мечтаете?

– Я… Я мечтаю об образованном муже, о возвращении в мой родной Джезказган, об успехах на работе, в частности, о талантливых учениках!

– Да, тяжело с вашими мечтами-то, с мужчинами не густо, где ж вы такого возьмете, чтоб всем вашим запросам отвечал?

– Да, с женихами тяжело, но коль не найду такого, так придётся его самой сделать, воспитать, вырастить. Понимаете?

– Да я-то понимаю, только не очень верится. что взрослого человека можно таким образом воспитать.

– Ну, почему вам не верится, есть такая наука – педагогика! Я для этого училась, что же я, имея специальные знания, не смогу их в жизни применить?

– Да нет, применить вы, может, и сможете, а вот добьетесь ли результата, что-то я сомневаюсь.

– А вы не сомневайтесь, я думаю, у меня получится!

– Да мне как-то даже неловко стало от вашей уверенности.

– Почему неловко? Я считаю, в жизни всегда надо ставить и добиваться своих целей. Ни один человек ничего не делает бесцельно, понимаете? Вот вы для чего меня пригласили гулять?

Гриша растерялся, но нужно было отвечать. Надя смотрела на него вопросительно, как на ученика у доски, по спине Гриши покатились капельки пота.

– Хотел, вот и пригласил – выдавил он из себя.

– Ну, чего вы хотели? Обратить на себя внимание, добиться моего расположения? Покрасоваться перед друзьями, односельчанами, чего?

– Понравились вы мне, вот и пригласил.

Надя вздернула плечи вверх и резко их опустила.

– Понравилась, потому что интересна, интересна, потому что образована, образована, потому что поставила и добилась своих целей. Понимаете?

Гриша терялся в разговоре с Надей, он упускал из рук нить управления, Надя явно довлела над ним. Но мужская гордость не хотела уступать, она требовала хоть какого-то реванша.

– Послушайте, Надя, всем нам в конечном счете хочется одного и того же, простого семейного счастья, верно?

– Конечно, Гриша, но построить его с кем попало нельзя. Нужно быть нацеленным на определенные задачи, тогда придет успех. Вы хотите создать семью, для этого необходимо иметь единомышленника, человека, который согласен с вами решать такие сложные задачи. И, конечно, они, эти задачи, должны быть ему под силу. Понимаете?

– Да все я понимаю, я не могу, может быть, так гладко говорить, как вы, но понимаю, думаю, не меньше. Вам замуж нужно, а то вы какая-то слишком заумная.

– Какая?

– Ну, такая, слишком много умных слов говорите. У меня уже голова не переваривает всего, что вы мне наговорили.

– Думаю, что вы меня прекрасно поняли, и для этого вам каких бы то ни было специальных знаний не нужно. Человек вы, еще раз говорю, не глупый. Только зря не учитесь.

– Не хочу учиться, а хочу жениться! – с юмором выпалил Гриша.

– Так женитесь, – с таким же юмором вторила ему Надя.

– Так на ком же? – продолжал шутить Гриша.

– Как, на ком? Да хотя бы на мне! – опять со смехом произнесла Надя.

– Хорошо, Надя. Тогда завтра же и распишемся, согласна?

– Не поняла, вы шутите?

– Нет, я на полном серьезе.

– Но ведь вы знаете мои требования к мужу. И вы с ними согласны?

– Согласен! Ну, что, договорились, Надя?

Теперь растерялась Надя. Ее будущее было для нее понятно и предсказуемо. Гриша вызывал у нее симпатию. Она была почему-то уверена в своих педагогических талантах. Она вообще редко когда сомневалась в себе. Конечно, шаг, о котором говорил Гриша, был серьезен и ответственен. Но она была уверена, что именно у нее все получится.

– Хорошо, Гриша, завтра же и распишемся.

Смущенные своим таким внезапным решением, они какое-то время сидели молча, вглядываясь в шумящие воды реки. Затем взялись за руки и побрели к Надиному дому. По дороге они уточнили время встречи в сельсовете и простились, как заговорщики, смотря в глаза друг друга.

– До свидания, Надя, до завтра, – сказал ей Гриша, разжимая руку.

– До свидания, Гриша, до завтра – ответила она ему.

На следующий день они встретились в сельсовете, где их, при всеобщем удивлении, расписали. Так они стали мужем и женой. Гриша настаивал на том, чтобы они шли к нему в дом и начинали совместную жизнь, но Надя ему ответила, что спешить она не будет, ей надо спокойно собраться, и как только она будет готова, она сразу перейдет к нему. В селе с удивлением наблюдали, как пара молодоженов живет в разных домах и каждый вечер гуляет, при этом что-то оживленно обсуждая.

Только через две недели Надя переехала жить к мужу. Гриша был счастлив, что это наконец-то случилось. Он устал от шуток в его адрес со стороны друзей и товарищей по работе. Но, как выяснилось, радость его была преждевременной. Семейная жизнь у них с Надей начиналась крайне сложно. Так, Надя сразу же определила, что детей им заводить рано, и она не хочет рожать ребенка, пока не отработает положенный по направлению срок в два года. Так же она предупредила Гришу о том, что ему придется пользоваться средствами контрацепции для мужчин, а также выполнить свое обещание и пойти учиться. Одним словом, Гриша оказался не готов к такому способу семейной жизни. Он как-то смотрел на все гораздо проще, по-колхозному, как говорил он сам. Однако требования Нади были высокими, и она не желала хоть в чем-то поступаться ими. И если по поводу интимной жизни Гриша смирился, то вот в остальных своих привычках он никак не хотел уступать, особенно он не хотел бросать курить или иногда, как было принято, в конце рабочей недели посидеть с мужиками за бутылочкой беленькой. И хотя молодость и сильное здоровье не давали ему сильно захмелеть, однако запах спиртного Надя не переносила вовсе и возвращение мужа «навеселе» вызывало ее стойкое отторжение. Дело всегда заканчивалось минискандальчиком, Надя укоряла Гришу за нежелание противостоять дурным привычкам, Гриша обижался на нее за излишнюю придирчивость.

Так неоднозначно они прожили до окончания Надиной отработки. Уговоры директора школы, ее коллег, не приводили к изменению ее устойчивого желания вернуться домой. Вечером, дождавшись Гришу с работы, за ужином она затеяла с ним серьезный разговор. Уставший и наспех умывшейся, Гриша уселся за стол, Надя подала пахучий борщ, Гриша его особо любил. Как только он справился с борщом и, довольный, откинулся на спинку стула, Надя, обращаясь к нему, начала:

– Гриш, у меня заканчивается отработка, я довожу ребят до каникул и могу уволиться из школы. Я хочу, чтобы мы с тобой уехали ко мне домой, в Джезказган, там и город крупный, рудник есть, ты там сможешь поступить учиться. Не всю же жизнь рабочим быть.

Гриша напрягся, он почувствовал, что разговор будет сложный. У него еще теплилась надежда на то, что она его поймет, услышит. Должна же она меня понять, думал он, ведь она человек образованный, детей учит. Повернувшись к ней лицом, он с улыбкой, пытаясь убрать напряжение, заговорил:

– Что ты так резко решила, давай не будем спешить, взвесим все «за» и «против».

– Гриш, у нас с тобой был уговор – ты будешь учиться, был?

– Ну, был, я же не спорю. Но ведь учиться можно и здесь. Я вот на железную дорогу хотел бы пойти работать.

– Ну и прекрасно, поступишь на нее в Джезказгане, там крупная станция.

– Так и здесь станция растет, тоже крупная будет.

– Вот именно, будет, а там уже есть.

– Здесь дом у нас, ты говорила, он тебе нравится.

– Дом и впрямь хороший, я не лукавила, но стоит он где? В селе, до города 5 километров. Ты как собрался работать на станции, будешь каждый раз попутными добираться? А зимой, а буран или метель, как ты это себе представляешь?

– Продадим дом, в город переберемся.

– Гриш, здесь у нас дом хороший, а что в городе возьмем, не известно.

– Ну, подстроимся, подумаешь, а то, может, ты пока в селе в школе поработаешь.

– Гриша, я тебе говорю о другом климате, что у вас здесь хорошего-то? Зимой морозы да бураны, нос не высунешь, летом жара несусветная с пыльными бурями. Я устала ноги от пыли мыть. И ты хочешь, чтоб наши дети здесь жили?

– Люди везде живут.

– Так кто же спорит, коль у них выбора нет, они и живут. А у нас с тобой как раз выбор есть. Мы можем на юге, в более благоприятном климате жить, чем плохо? Какие витамины ты здесь своим детям сможешь дать?

– А что, у нас в саду ранетки есть, ягоды, мало, что ли?

– Мало, Гриша, для детей мало!

– Ну, я тоже, знаешь ли, вырос, и ты за меня вышла, значит, не такой уж заморыш получился, и наши дети вырастут.

– Нет, я здесь жить не хочу. Мне мой дом нравится. Мы сначала сможем жить с моими родителями. Там я пойду работать в школу, может, жилье дадут. А пойдут дети, получим служебное. Пока-то жить есть где, что тебя смущает?

– Надь, ты мне, имеющему свой дом и работу, предлагаешь в примаки пойти? Жить у твоих родителей? Нет, это не по мне. И потом, я считал, что жена за мужем должна идти, а не наоборот.

– Послушай, Гриша, что у тебя за «домостроевские» взгляды, я никогда не скрывала, что не являюсь сторонницей отсталых патриархальных взглядов. Ты видел, за кем ухаживаешь, и на ком женишься. Я не сельчанка и такой кроткой, как некоторые женщины вокруг тебя, быть не могу, да и, честно, не хочу!

Гриша увидел ее распалённое лицо и понял, что нужно тушить пожар, иначе беды не миновать. Он потянулся к ней и, нежно увлекая ее за собой на кровать, зашептал:

– Ну, буде, буде, разошлась, кипяток, иди ко мне, конечно, мы все решим.

Увлекаемая им в постель, Надя не успела собраться и проконтролировать процесс. Все произошло естественным путем. Но и она думала в этот момент:

– Вот упрямец, ну, ничего, сейчас закончит, размякнет, будет посговорчивее.

Они растянулись в кровати. Надя с нежностью положила свою голову ему на грудь и, поглаживая его, взялась за свое. Гриша тоже намеревался переубедить жену, в особенности после такой яркой и нежной близости, без всяких средств контрацепции.

– Гриш, ну нам же хорошо?

– Отлично, Надя.

– Так ты чего сопротивляешься, пойми, надо ехать, зачем нам здесь время терять.

– Надюш, я в примаки не хочу, да и дом мне, честно говоря, очень нравится, его еще дед строил. Мне его бросать жалко, да и стыдно, это ведь тоже память о них.

– Ну, не бросай, отдай тетке, у нее детей много, вот и память об отце и деде сохранишь, родные ему люди жить будут.

– Да, верно ты все говоришь, только он и мне нравится, и природа эта мне нравится, привык я к ней, и морозы с буранами не пугают. А какие у нас поля бескрайние, любо-дорого посмотреть, а?!

– Это ты наши края не видел, а тепло там как, разве сравнишь с вашей стужей и пылью! Глина такая, что ног не вытянешь, сапоги тонут, что же, мне всю жизнь в сапогах прикажешь ходить?

– Ну, чего ты в сапогах, да в сапогах, летом без дождей кто здесь в сапогах-то ходит?

– Ты что не хочешь ехать, все отговорки ищешь? Имей в виду – не поедешь, я одна уеду, придётся следом бежать, куда ты денешься.

– Ну, ну, Надюш, не заводись, дело-то, о-го-го, какое серьезное.

– Ладно, Гриш. У меня остаётся месяц до конца учебного года и начала у детей каникул. Так что ты с решением не тяни, я одна уеду, если ты не решишься, подумай!

Надя откинула его руку со своего бедра, встала с кровати, накинула халат и вышла в другую комнату. Гриша вздохнул, встал с кровати и пошел управляться. Он всегда охотно шел к животным, которые его понимали, требовали только еды и старались ему не перечить. Через несколько минут его распевные песни уже доносились со стороны хозяйственного двора. Со своей стороны, Гриша думал: «Никуда она не денется, позлится, позлится, да успокоится. Куда баба денется от мужика! Мужики нынче в цене! Война вон сколько их покосила, не разбежишься, нет их, мужиков-то».

Надя была не из тех женщин, что послушно следуют за мужчиной, она обладала сильным и упрямо- независимым характером, она привыкла выполнять свои обещания и не могла позволить никому, даже Грише, не выполнить ей данные обещания. Поэтому видя, что муж никуда не собирается, она продолжила следовать своим курсом. Рассчитавшись с работы и выждав время, когда Гриши не будет дома, она собрала свои вещи, зашла к его тетке и, отдавая ей ключ, сказала:

– Я уезжаю к нам домой, здесь жить мы с Гришей не хотим. Будем жить в Джезказгане, Гриша закончит все дела, оставит вам дом и приедет ко мне, передайте ему ключ, пожалуйста.

Она сунула удивленной тетке ключ и с чемоданом зашагала к большаку. Через полчаса совхозная попутка уже везла ее в город на станцию. Придя с работы, Гриша уткнулся в запертую дверь и, нисколько не удивившись, отправился за ключом к тетке. Они часто оставляли ей ключ. Подойдя к ее дому, он попросил двоюродную сестру вынести ключ, чтобы не заходить в дом. Но вместо сестры на крыльце с его ключом показалась тетка.

– А, Гриша, – сказала она ему, и продолжила: – Забегала Надя, передала ключ, ты почему не сказал, что вы уезжаете в Джезказган? Мы хоть проводили бы вас по-человечески, дом нам оставляешь?

Гриша, не понимавший ровно ничего из сказанного теткой, стоял опешивший, широко раскрыв глаза.

– Сам то когда ехать решил? – не унималась тетка.

Гриша стал туго, но все же соображать, что он ошибся в степени упорности жены в своих решениях. Да, думал он, это я маху дал. Но, собравшись с мыслями, ответил тетке, что не скоро еще, после уборки, наверное.

– Куда сейчас-то поеду, некогда, да и подсобраться нужно. А она там пока устраиваться будет.

– А-а, – протянула тётка, – ладно, забегай, – и скрылась в хате.

Придя домой, Гриша с тоской ходил по комнатам большого дома, вспоминал счастливые минуты их жизни. И чем больше он предавался воспоминаниям, тем все больше и больше обида обхватывала его душу и сердце. Она накатывала приступообразно, рвала в клочья светлое и на его место обильно стелила темное, непроницаемое. Она начинала его давить всей своей тяжестью, отнимала разум, будила злость и опустошённость. Как только разум говорил о том, что нужно что-то предпринять, пока еще не слишком поздно, как тут же обида вонзала свое выжигающее жало в сердце, говорила о его собственной правоте и неправоте Нади. О том, что она непременно пожалеет о совершенном поступке и еще приедет, прилетит просить у него прощения. Что он может сейчас сделать, что? Ехать за ней глупо, ее, вероятно, уже не догнать. Она, небось, уже едет к своим в поезде. Утром нужно идти на работу, самовольно ведь не уедешь. Нужно отпрашиваться. А что говорить? Сказать, что от него сбежала жена, и он едет ее вернуть? Поймут ли? А если нет, если он превратится в посмешище? А может, перебесится и вернётся? Может, нужно дать ей паузу, показать себя мужчиной, которым невозможно крутить, как собака крутит хвостом. Так, надо набраться терпения, спокойно подумать, завтра, наверное, все будут судачить о ее отъезде. Надо придумать что-то правдоподобное. Мысли путались и перемешивались в разной последовательности. Одно становилось ясно – он не знал, что с этим делать!

Гриша встал и двинулся кормить животных, за этим привычным делом ему стало спокойней, ему даже показалось, что животные, как никто другой, понимали его и сочувствовали ему. Он был им благодарен. Закончив дела. он вернулся в дом, есть не хотелось, он, не раздеваясь, лег на кровать и, промучившись еще до позднего вечера, стал уговаривать себя заснуть. Наконец, естественная усталость от нервного напряжения стала брать верх и в какой-то миг выключила его сознание.

Утром на работе он был сумрачен и подавлен. Работа не клеилась, все валилось с рук. В таком положении – «между небом и землей» – он провел все время до конца первой после отъезда Нади недели. Оставшись на выходные один, он не выдержал и, увидев в окно Леню, позвал его к себе. Леня уже, конечно, знал об отъезде Нади, но спокойно на это реагировал, сожалея только о скором отъезде своего друга. Они пили весь день, пока тетка, заподозрив что-то неладное, не явилась к Грише и не стала разгонять их по домам.

Придя в дом Гриши, она была поражена, как тот за такое короткое время буквально запустил дом. Белое белье наволочек выглядело засаленными тряпками, всюду стояла немытая посуда, одежда была раскидана по всему дому. Гриша сидел в грязных галошах на кухне, которая была просто окутана клубами серого дыма. В доме стоял устойчивый запах табака и самогона.

– Ты, вот что, Гриша, – обратилась она к нему, – вы с Надей в своих делах сами разбирайтесь, мы здесь не советчики. А Леньку моего ты не спаивай, да и сам не раскисай, мужиком будь. Вам завтра на работу, а вы лыка не вяжете. Смотри у меня, а то не посмотрю, что вырос, закачу тебе добрую взбучку. Ленька, марш домой!

И она грозно вышла из дома. Гриша провожал ее ничего не понимающим взглядом, пока его голова не упала на стол, на скрещенные руки, и он не забылся в тяжелом сне. Дни летели один за другим, но никаких вестей от Нади не было. Так, незаметно для себя, Гриша дождался осени. Все больше появлялось охотников его утешить, выпивая за его счет. Наконец, он осознал, что Надя не приедет к нему, не вернётся, он остался один. Какое-то время он тешил себя мыслью, что вот-вот сходит в школу, возьмет ее адрес и напишет, пока это желание само по себе не угасло. Гриша стал понемногу отходить от боли и досады. Затем стал подумывать о дальнейшей своей судьбе и, наконец, пришел к мысли о том, что прекрасно справится и без Нади. Тем более, что парнем он был видным, и многие местные дивчины продолжали смотреть на него с нескрываемым интересом. Гриша тоже стал посматривать в их сторону и, как водится, ответная реакция не заставила себя долго ждать. Люба – его соседка – давно и безнадежно влюбленная в него, в этот сезон уборочной была переведена на их участок. Им обоим стало удобно уходить из дома и вместе возвращаться. Во время работы они часто игриво общались на совершенно разные темы.

Люба обладала скромным характером и, хотя не имела сверхпривлекательной внешности, но была очень обаятельна и добра. Отца у Любы не было, она жила с матерью и сестрами, была старшей и потому много работала, стремясь во всем помогать матери подымать младших детей. Люба всегда скромно, но со вкусом одевалась, была улыбчивой и живой. Гриша все чаще и чаще засматривался на нее. Ему уже хотелось иметь в доме хозяйку покладистую и скромную, которая не будет им командовать. Как-то вместе возвращаясь с работы, Гриша обратился к Любе:

– Люб, поздно уже, пошли ко мне, переночуем.

Люба вспыхнула, как загоревшаяся лампочка.

– Как переночуем, ты же женат?

– Да нет уже, разошлись мы с Надькой, к себе она потому и уехала.

– Так говорят, ты после уборки к ней уезжаешь?

– Да кто тебе все говорит? В разводе мы, штамп, конечно, стоит в паспорте, ну, схожу в сельсовет, сниму его, что с того? Пойдем ко мне?

– Ты что, мне предложение делаешь?

– Да, делаю, а ты что, не соображаешь?

– Соображаю как раз, поэтому приходи в выходной и сватай, как положено, тогда пойду, а так чего я пойду к женатому мужчине!

– Во, как, не пойдешь, значит. Ну, хорошо, жди в воскресенье сватов, Леньку, наверно с братьями двоюродными пришлю, больше мне слать некого.