Феноменология психических репрезентаций

Мне представляется, что на второй вопрос можно получить ответ, рассматривая наше восприятие кинофильмов, где на протяжении секунд мы можем видеть, как нам кажется, неизменяющийся образ восприятия неподвижного объекта, а на самом деле успеваем пережить за это время десятки мгновенных образов восприятия.

1.6.5. Мгновенный образ восприятия и кино

Пожалуй, особенно наглядное доказательство факта существования мгновенных образов восприятия предоставляет нам кино. Известно, что человек способен различать на экране единичные картины при скорости смены кадров менее 24 в секунду. Если мы разделим 1 с на 24 части, то получим время экспонирования одного кадра, равное 41,67 мс, что соответствует экспериментальным данным (см. выше) о средней продолжительности мгновенных образов восприятия (примерно один образ восприятия за 40 мс). Р. Л. Грегори [2002а, с. 482] приводит более точные данные о том, что включение и выключение света частотой до 30 вспышек в секунду (одна в 33 мс) воспринимается как мелькание. При большей частоте вспышек свет будет казаться непрерывным. Если свет яркий, критическая частота восприятия отдельных изображений (или мельканий) может достигнуть 50 вспышек в секунду (одна в 20 мс).

В кино отдельные картины проецируются с частотой 24 кадра в секунду, что значительно ниже критической частоты предъявления, необходимой для слияния изображений. Однако каждое изображение показывается трижды в быстрой последовательности, так что, хотя показывается всего 24 кадра в секунду, частота мельканий составляет 72 вспышки света в секунду (один кадр примерно в 14 мс). Эта величина превышает критическую частоту мельканий для всех, кроме ярких участков изображений, попадающих на периферию сетчатки, поэтому там могут быть видны отдельные мелькания. Кроме того, в кинематографе и в мультипликации чрезвычайно важно, чтобы соседние кадры отличались друг от друга незначительно, иначе нашей зрительной системе не удается «сливать» их в одно плавное изображение.

На основе сказанного можно предположить, что мгновенные образы восприятия обычно возникают в нашем сознании с частотой, превышающей 25–30 образов в секунду. Непрерывная смена сходных, но различающихся в деталях, мгновенных образов восприятия одного и того же объекта создает эффект его непрерывного изменения или движения. Разворачивающаяся в нашем сознании последовательность таких слегка отличающихся друг от друга мгновенных образов объекта расценивается нами как единый образ восприятия его движения. Скорость смены мгновенных образов восприятия в сознании при этом не может быть меньше 24 в секунду. В противном случае у нас возникло бы ощущение разорванности движений окружающих нас объектов. В нашей памяти изменения окружающей реальности тоже должны быть представлены последовательностями мгновенных образов воспоминания, которые сливаются в сознании в непрерывные образы движений объектов.

Вероятно, скорость, составляющую несколько десятков образов, возникающих за 1 секунду, следует рассматривать как разрешающую возможность человеческого восприятия изменений окружающей реальности. Поэтому если потенциально заметные глазу изменения объекта происходят существенно чаще или, наоборот, реже, чем одно за несколько десятков миллисекунд, то наше сознание просто не в состоянии их репрезентировать как движение. А. Н. Гусев [2007, с. 234] отмечает, что стробоскопический феномен имеет базовый общепсихологический характер. Он выражен также в слухе и осязании.

Б. М. Величковский [2006, с. 180] приводит данные о том, что на основании видеосъемки и компьютерной симуляции походки человека даже уже после 100–500 мс экспозиции испытуемые отчетливо видят движущегося человека, уверенно различая мужчин и женщин. Он отмечает, что для восприятия движения, по-видимому, существенными оказываются события внутри интервала времени порядка 100 мс. Автор [2006, с. 181–182] ссылается на А. Мишотта, который показал, что остановки движущегося предмета не замечаются наблюдателем, если они продолжаются менее 100 мс. Но тут же дополняет, что с увеличением точности измерения этот интервал уменьшился с 100 до 30 мс. Это вполне соотносится с приведенными выше данными о продолжительности мгновенных образов зрительного восприятия, составляющей от 10 до 40 мс.

1.6.6. Продолжительность образов представления

Выше я упоминал о том, что обратил внимание на экспериментальные исследования восприятия, лишь обнаружив интроспективно очень быстро сменяющиеся в моем сознании образы представления. Следовательно, интроспекция позволяет обнаружить очень кратковременные образы представления. Хотя надо сразу сказать, что эти образы субъективно все же продолжительнее мгновенных образов восприятия, обнаружить которые интроспективно невозможно. Поэтому правильнее называть их не мгновенными, а только кратковременными. Тем не менее образы представления по своей продолжительности субъективно существенно меньше секунды.

Интроспекция демонстрирует, что неизменные образы представления присутствуют в сознании очень непродолжительное время и тут же сменяются новыми, хотя и похожими образами, что в конечном счете создает ощущение непрерывного «течения» или изменения образа представляемого объекта. Кратковременные образы представления могут сменять друг друга без всякой очевидной связи между собой по содержанию, а могут появляться в виде устойчивых последовательностей, репрезентируя движение определенного объекта или развитие конкретной ситуации.

Обычно кратковременные образы представления непрерывно возникают и бесследно исчезают из нашего сознания, не сохраняясь в памяти. Они существуют настолько непродолжительное время, так многочисленны и калейдоскопичны, что мы, как правило, не успеваем зафиксировать внимание на каком-то из них, выделить его и подвергнуть рефлексии, да, собственно, и не стремимся делать это, а потому в основном не замечаем и не понимаем самого факта их почти постоянного наличия и смены в нашем сознании. Хотя при произвольном усилии кратковременные образы представления можно достаточно легко обнаружить в процессе интроспекции в виде быстро сменяющихся, а потому чаще неясных «мельтешащих» образов.

Из-за того что память обычно не способна повторно предъявить кратковременные образы представления сознанию, они для нас остаются как бы и не существовавшими вовсе. Тем не менее эти образы создают особый психический фон, достаточно легко обнаруживаемый интроспективно, на котором возникают отдельные более значимые и даже сохраняющиеся в памяти образы представления и вербальные конструкции – «мысли». Память может регистрировать последовательности сходных кратковременных образов представления в форме как бы «итоговых», совокупных за период образов.

Образы представления очень лабильны, поэтому даже при специальной целенаправленной попытке зафиксировать в процессе интроспекции определенный образ представления сознание, не будучи в состоянии повторно воспроизвести только что исчезнувший образ, регистрирует не данный конкретный образ, а лишь сам факт появления и немедленной замены этого образа следующим, сходным с ним. Удается лишь воссоздать похожий образ и как-то зафиксировать эту его похожесть на исчезнувший образ. Впрочем, то же самое возникает и при попытке вновь воспроизвести любой образ воспоминания, что лишний раз подтверждает утверждение У. Джеймса (2000; 2003), что ни один образ никогда не повторяется в сознании дважды.

Для того чтобы обнаружить кратковременные образы представления-воспоминания, достаточно представить себе, например, белый экран кинотеатра, а на нем черно-белое изображение, возникавшее при обрыве пленки во время просмотра старого кинофильма. В результате у меня, например, картины в виде черных крестов, перечеркнутых кругов и т. п. начинают быстро сменять друг друга. Можно также закрыть глаза и представить себе какой-то знакомый объект, например лицо близкого человека. При этом в сознании тоже появляются быстро сменяющие друг друга образы воспоминания и представления. Они очень разнообразны и варьируют от совокупностей неясных пятен до более или менее четких образов знакомого лица.

Часто образы репрезентируют просто совокупности каких-то черных или темно-серых линий и незавершенных фигур на сером фоне, которые вроде бы что-то изображают, но не очень ясно, что именно. Они так быстро сменяют друг друга в сознании, что по большей части не удается их зафиксировать и осмыслить. Тем не менее все они осознаются как явления сознания, но в силу кратковременности своего существования и их калейдоскопичности большинство из них малопонятны или вовсе непонятны. Почти так же, как не очень понятны картины, проносящиеся за окном набирающего скорость поезда при фиксации взгляда на неподвижной оконной раме поезда. Они составлены из множества фрагментов каких-то знакомых предметов, но за краткий миг их существования в сознании не удается понять, что это за предметы. В лучшем случае остается лишь ощущение их знакомости.

Даже кратковременные образы представления, появляясь в сознании всегда, осознаются, но понимаются нами лишь при специальной концентрации на них внимания. Например, я закрываю глаза и передо мной быстро движется черная строка на белом фоне. Я, безусловно, осознаю этот образ, то есть регистрирую факт наличия его в сознании, но не понимаю его. Слишком быстро бегут буквы, и я не успеваю их прочитать. Затем они вдруг сливаются и сменяются другим образом – силуэтом лежащего быка, который немедленно трансформируется в новую фигуру.

Смутные кратковременные образы представления рождают столь же неясные ассоциации. Так, например, какая-то незавершенная фигура, то есть часть непонятной черной фигуры на белом фоне, похожая на небрежно нарисованный рукой ребенка контур куклы, попадая в поле моего внимания, вдруг актуализирует в моем сознании непонятные ассоциации: вербальную мысль «это знак, как-то связанный с N» и неприятное чувство тревоги, что в совокупности рождает следующую мысль – «это знак, неблагоприятный для N». В следующем возникшем и немедленно исчезнувшем образе воспоминания удается узнать конкретного человека. Неясно, что именно в образе позволяет сказать себе: «Это именно он» – и как мне удается узнать среди множества других мимолетных образов именно этот образ.

Что я успеваю понять в кратковременном визуальном образе представления, если моему вниманию удается «ухватить» его на короткое время? Если это не образ знакомого объекта, то обычно – ничего, кроме самого факта его наличия. Но иногда внимание выхватывает конкретный образ. Это выражается в том, что данный образ, точнее, его содержание становится точкой притяжения для немедленно возникающих в сознании ассоциаций. Содержание образа превращается в «тему», задающую поток новых ассоциаций, которые как бы «рассматривают», «трактуют» так или иначе данную «тему». Это «рассмотрение» образа приводит в том числе к появлению новых сходных образов воспоминания-представления и вербальных конструкций, оценивающих, квалифицирующих, объясняющих и описывающих рассматриваемый образ.

Вероятно, именно из-за кратковременности существования каждого единичного образа представления и воспоминания, их непрерывной смены, фрагментарности, обычно непонятности, чередования невербальных и вербальных образов и т. д. исследователи и не могут чаще всего сказать, что представляют собой их мысли: вербальные идеи, чувственные образы или что-то еще.

Я полагаю, что кратковременность сенсорных репрезентаций, причем как образов восприятия, так и образов представления-воспоминания, и представленность в виде последовательностей кратковременных образов являются их характерными признаками.

1.6.7. Мгновенные образы и «подпороговое восприятие»

Мгновенный образ восприятия и даже кратковременный образ воспоминания-представления, а тем более несколько сходных последовательно возникших мгновенных образов могут вызывать не только двигательный рефлекторный ответ, но и отчетливую физиологическую реакцию организма: изменение кожно-гальванической реакции, частоты сердечных сокращений, другие вегетативные реакции. При этом совершенно не обязательно, чтобы мгновенные образы восприятия, вызвавшие вегетативные реакции, в последующем сохранялись в памяти. Иными словами, возникнув в сознании на десятки миллисекунд и даже вызвав физиологический ответ организма, они могут бесследно исчезнуть из сознания, не зафиксировавшись в памяти. Соответственно, и сам факт их появления в сознании часто не остается в памяти субъекта в качестве имевшего место психического события.

Здесь мы сталкиваемся с тем, что многие исследователи рассматривают как «бессознательное», или «подпороговое»^[44], восприятие. Хотя логичнее было бы предположить, что в большинстве подобных случаев в сознании появлялись вполне осознанные, но очень кратковременные образы восприятия, не оставившие после себя отчетливого следа в памяти, а потому как бы и не существовавшие вовсе. В этой связи есть, по-видимому, основания говорить о пороговом количестве сходных мгновенных образов, после превышения которого мгновенные образы восприятия фиксируются памятью и могут быть воспроизведены в последующем, что позволяет испытуемому вновь возвращаться к ним в будущем и утверждать, что он воспринял объект.

Многие авторы отождествляют «подпороговое восприятие» с «неосознаваемым восприятием». Так, В. М. Аллахвердов (2000) приводит, например, в качестве одного из доказательств наличия такого восприятия экспериментальные данные Д. Викенса:

…испытуемые оценивали сходство двух последовательно предъявляемых слов: например, надо было установить, рифмуются ли слова (рыба – глыба), принадлежат ли они к общей категории (стол – шкаф), вызывают ли одинаково окрашенные эмоции (дворец – красота) и т. д. Первое слово «тахистоскопически» предъявлялось на 50, 60, 70, 80 мс и сразу же после экспозиции маскировалось. Маска (то есть хаотическое изображение, стирающее все, что сохранялось на сетчатке глаза) удерживалась 1,5 с, после чего в течение 5 с экспонировалось второе слово. Затем испытуемый должен был высказать свое суждение. Даже при длительности экспозиции первого слова в 50 мс некоторые высказывания испытуемых о принадлежности к общей категории, о синонимичности и т. д. пары слов оказались правильными, причем даже в том случае, когда само первое слово испытуемому не удавалось воспроизвести, то есть он его не осознавал (точнее, не мог вспомнить. – Авт.). А. Марсел показал также, что слово, предъявленное всего лишь на 10 мс, которое, разумеется, не осознается (не вспоминается потом. – Авт.), влияет на последующие процессы переработки словесной информации… [с. 273–274].

Данная цитата доказывает не то, что якобы существует неосознаваемое, или «подпороговое», восприятие, а то, что в нашем сознании существуют мгновенные образы восприятия и их последовательности, которые осознаются в момент своего существования, но не воспроизводятся впоследствии, так как не были зафиксированы памятью испытуемого. В то же время образы воспринятых слов актуализировали, по-видимому, в сознании испытуемых свои значения (к этому мы еще вернемся ниже), сохранившиеся даже после стирания из памяти самих зрительных образов воспринятых слов, что повлияло «на последующие процессы переработки словесной информации».

К сегодняшнему дню накопилось огромное количество литературы, посвященной вопросам «подпорогового», «неосознаваемого», «субсенсорного» и т. п. восприятия (см. например: P. Merikle, M. Dantman, 1998; И. Смирнов, Е. Безносюк, А. Журавлев, 1996; Э. Р. Пратканис, 2003; Э. А. Костандов, 2004 и др.). Мне представляется, что большинство рассматриваемых в этой связи экспериментов ничего не доказывает, так как они содержат серьезные методологические изъяны. Невозможно доказать, что так называемый «подпороговый» сигнал является не-воспринимаемым. Представляется более очевидным, что на протяжении периода предъявления объекта у испытуемого возникает несколько мгновенных образов его восприятия или даже последовательностей мгновенных образов восприятия, которые и определяют результаты опыта, хотя вследствие быстрого исчезновения их из памяти испытуемые отрицают факт восприятия или не могут воспроизвести воспринятое. Проблема методологически сложна и требует дополнительных исследований.

«Подпороговое восприятие» включает в себя так называемые «подпороговые ощущения», или «предощущения»^[45]. Обсуждая последние, в большинстве случаев следует говорить о реакциях организма не на подпороговые ощущения, которых не может быть в принципе, так как это что-то вроде «сухого дождя», а о физиологических реакциях на субсенсорные (неощущаемые) стимулы, то есть здесь следует обсуждать физиологические процессы. Необходимо также отдавать себе отчет в том, что проблема реакций человека на подпороговые воздействия чрезвычайно многогранна. Здесь, как и везде, нет четкой границы между черным и белым, например между ощущаемыми и неощущаемыми воздействиями. Существует множество переходных и смешанных состояний, а также неясных феноменов и еще больше сомнительных предположений исследователей. А. Н. Гусев (2007) приводит несколько аспектов этой проблемы, рассматриваемых в книге Н. Диксона и влияющих, по его мнению, на результаты экспериментов:

Испытуемый реагирует на стимул, сила и длительность которого ниже порога его восприятия, определенного ранее.

Испытуемый чувствует стимульное воздействие, но не имеет никакого понятия о характере этого воздействия.

Может быть зарегистрирована реакция на стимул, о котором испытуемый ничего не знает.

У испытуемого имеется некое представление о стимуле, но отрицается какая-либо реакция на него.

Испытуемый знает о стимуле и о своей реакции на него, но не понимает или отрицает связь между ними.

А. Н. Гусев (2007) продолжает:

Среди исследователей восприятия до сих пор нет однозначного мнения о степени и характере воздействия подпороговых стимулов на человека… [с. 115–116].

Следовательно, играют определенное значение спонтанные изменения порогов чувствительности испытуемого, степень его информированности и наличие у него установок, возможность физиологического ответа организма на стимул без участия психики, качество рефлексии испытуемых и даже их интеллектуальная состоятельность. К сказанному можно было бы добавить и другие аспекты проблемы: методологические ошибки в постановке экспериментов, ошибки в трактовке их результатов, невоспроизводимость полученных в экспериментах результатов и др.

Подводя итог, можно сказать, что нет и не может быть никакого «подпорогового восприятия», так как образ восприятия и ощущение – это сознательные психические явления. Не может быть подсознательных образов и ощущений, а без образов и ощущений не может быть восприятия. Все то, что относят к «подпороговому», или «субсенсорному», восприятию, – это либо физиологические явления, либо не зафиксировавшиеся в памяти испытуемых образы восприятия и ощущения, либо ошибочные трактовки результатов экспериментов.

1.6.8. Образ как гештальт

В гештальтпсихологии тоже постулируется, что психические образы – это сконструированные психикой целостности, или гештальты, не являющиеся просто суммой своих более элементарных частей. Наиболее типичный пример – слуховой образ слова, который не является просто суммой составляющих его звуков. В 1890 г. Х. фон Эренфельс [цит. по: Е. Е. Соколова (2005)] продемонстрировал идею гештальта на примере музыкальной мелодии, исполняемой в разных тональностях. Знакомая мелодия узнается человеком как та же самая, несмотря на полное несходство составляющих ее тонов. Ч. Осгуд (2002в) пишет:

Перцептивные формы как интегрированные целые допускают перенос, несмотря на значительные изменения в сенсорных элементах, их составляющих. Известной иллюстрацией тому является мелодическая тема. Временная последовательность тонов, которая неизменно узнается нами как «Милая Аделина», может переходить от струнных к духовым или голосу, из одного ключа в другой и т. п.: даже измененная по ритму, она еще сохраняет свой «целостный характер» [с. 327].

Е. Е. Соколова (2005) замечает:

Х. Эренфельс сформулировал следующую проблему: откуда берется это новое «качество целостности», или «гештальт-качество» (от нем. Gestalt… «целостная структура» или «форма»)? Сам Х. Эренфельс решал эту проблему так: «Новое “качество целостности” (гештальт-качество) представляет собой еще одно, новое содержание сознания, которое “автоматически” появляется в сознании, как только в нем возникнут составляющие мелодию звуки, то есть сумма N элементов становится целостной благодаря прибавлению к ней в сознании нового элемента (N + 1)». С его точки зрения, целостных мелодических структур в самой реальности (объективно) не существует. Целостность психического образа – это, видимо, результат работы самого сознания, механизм которой Х. Эренфельс не раскрыл. …А. Мейнонг считал гештальт-качество результатом специального, «продуктивного» духовного акта… Таким образом, восприятие не есть зеркальное отражение физической реальности; восприятие есть результат специальной «целостно образующей» духовной деятельности [с. 139–140].

 

Из приведенной цитаты не вполне понятно, в какой именно феноменологической форме «новое содержание сознания автоматически появляется в сознании». Остается только согласиться с тем, что Х. фон Эренфельс «не раскрыл его механизм».

Е. Е. Соколова (2005) подчеркивает важное свойство образа-гештальта:

…целое дано в восприятии испытуемого раньше, чем какая-либо его часть [с. 141].

Многократно описанная в литературе в качестве типичного примера образа-гештальта последовательность музыкальных тонов, или мелодия, не является в строгом смысле образом. Слишком уж явно сама мелодия выходит за пределы того, что можно было бы считать единичным физическим объектом, поэтому нельзя говорить и об образе ее восприятия. Как я уже говорил выше, мелодия – это жестко структурированная последовательность образов более простых объектов – отдельных звуков, которые тем не менее формируют в сознании человека особую целостность – гештальт. С большим основанием о слуховом образе восприятия можно говорить применительно к короткому слову, например слову «я». Хотя абсолютное большинство звучащих слов так же, как и мелодии, представляют собой устойчивые последовательности разных звуков, а «образ восприятия слова» тоже является целостной сложной психической конструкцией, состоящей из строго определенной последовательности более простых образов – образов фонем.

О том, что зрительный образ – это тоже особый гештальт, свидетельствует факт, на который обратил внимание еще К. Коффка (2002): фигура и фон образуют вместе единую структуру, поэтому первая никак не может существовать отдельно и независимо от второго. Соответственно и воспринимается фигура по-разному в зависимости от фона. Например, серый овал (рис. 8) выглядит более светлым на черном фоне, чем на белом.

Рис. 8. Серый овал на черном и на белом

При восприятии букв алфавита Л. Брайля для слепых, где каждая буква кодируется несколькими выпуклыми точками, возникают тактильные гештальты [В. В. Нуркова, 2006, с. 149].

Ч. Осгуд [2002в, с. 327] верно замечает, что целостный характер гештальта теряется, когда мелодия проигрывается в обратном направлении, и этому факту теоретики гештальта не уделили должного внимания. Вместе с тем квадрат или круг сохраняют свой «целостный характер», несмотря на любые изменения в их величине, цвете, точке зрения и т. д. Автор полагает, что этот феномен связан как с константностью восприятия, так и с образованием понятий. Мне представляется, однако, что данное обстоятельство связано лишь с феноменологическими различиями между визуальными и слуховыми образами, а именно с тем, что уже единичный визуальный мгновенный образ квадрата или треугольника возникает как «короткоживущий» гештальт и существует в сознании в течение всего лишь нескольких десятков миллисекунд.

Слуховой же образ слова или тем более мелодии формируется как феноменологически совершенно иной «длительноживущий» гештальт, состоящий уже из целой последовательности мгновенных слуховых образов восприятия тонов мелодии или фонем слова, которые в строго определенном порядке возникают в сознании на протяжении всего времени восприятия мелодии или слова (от одной до нескольких десятков секунд и даже больше). Следовательно, слуховые «образы» слова или мелодии – гештальты сформированы как специфические последовательности строго определенных мгновенных слуховых образов, поэтому-то изменение порядка мгновенных образов в них и приводит немедленно к разрушению соответствующего гештальта.

К. Дункер (1981) касается интересного вопроса – сходства гештальтов, представленных в нашем сознании:

…«сходство» не обусловлено идентичными элементами; там, где имеется идентичность элементов, мы встречаемся со «сходством» совершенно иного типа, которое даже не следовало бы называть тем же словом. Если бы сходство было обусловлено идентичными элементами, то это означало бы, что чем больше два объекта или процесса имеют общих элементов, тем более они должны быть сходными. Однако это неверно. Представьте себе мелодию, сыгранную в двух различных ключах; здесь нет ни одного общего элемента, и тем не менее какое сходство: мы замечаем, что это одна и та же мелодия; сходство это настолько велико, что мелодия, заученная в одном ключе, может быть легко воспроизведена в другом. С другой стороны, можно оставить все элементы идентичными, изменив только один или два из них, и мелодия будет полностью разрушена. То же самое можно заметить и в любом виде нашего поведения или приобретенного опыта. Сейчас нам нужно внести различение между гештальтом и суммой. Если сходство двух явлений (или физиологических процессов) обусловлено числом идентичных элементов и пропорционально ему, то мы имеем дело с суммами. Если корреляция между числом идентичных элементов и степенью сходства отсутствует, а сходство обусловлено функциональными структурами двух целостных явлений как таковых, то мы имеем гештальт [с. 39].

Таким образом, сходство гештальтов заключается не в идентичности входящих в них элементов, а в сходстве структуры составляющих сравниваемые психические гештальты последовательностей соотносимых элементов.

Своеобразный гештальт в виде развертки во времени последовательности из многих мгновенных зрительных образов восприятия мы имеем, когда сталкиваемся с восприятием движения объекта. Возникающий в этом случае сложный визуальный гештальт движения состоит из строго определенной последовательности мгновенных зрительных образов восприятия конкретных незначительных и всегда повторяющихся в сходном виде изменений объекта. Если переставить эти мгновенные образы (например, поменяв местами кадры на кинопленке, регистрирующей движение объекта), то исчезнет гештальт конкретного движения и возникнет восприятие хаотического изменения объекта. Гештальт воспринимаемого звучащего слова также исчезнет, если поменять местами его слоги.

Многократное повторение и восприятие сходных ситуаций и событий в окружающем мире приводит к запоминанию гештальтов движения и к тому, что в сознании человека может актуализироваться весь сложный гештальт в результате восприятия лишь каких-то его частей. Увидев, например, падающую чашку, мы легко можем представить себе ее разлетающиеся осколки. Вероятно, способность сознания оперировать «сложными» гештальтами связана с тем, что многие из них оно способно удерживать в памяти целиком. Еще В. Вундт (2007) давал испытуемым прослушивать ряды звуков, состоящие из одного, двух, трех, четырех и т. д. тактов. Такты могли быть различной степени сложности: двухдольные (тик-так), трехдольные (ритм вальса – раз-два-три) и т. д. Испытуемым не разрешали считать количество тактов. Вслед за первым рядом сразу же предъявлялся второй. Испытуемый должен был ответить, возникает ли у него ощущение равенства рядов или нет. Ему приходилось сравнивать удерживаемый в памяти ряд звуков с непосредственно воспринятым. Испытуемые давали верные ответы для восьми двухдольных, шести трехдольных и пяти четырехдольных тактов (16, 18, 20 ударов соответственно).

Следовательно, человек способен одновременно удерживать в сознании слуховые образы 16–20 последовательных ударов метронома, сгруппированных в слуховой гештальт. Вероятно, именно это позволяет нам формировать целостные чувственные репрезентации сущностей, отсутствующих в физической реальности в каждый данный момент, но развернутых во времени (слов, мелодий и т. п.), а также чувственно репрезентировать само время и изменения объектов во времени, то есть их движения.