Госпожа Клио. Заходящее солнце

– Нет, но дом старый, и мы приспосабливались к прежней планировке. Игорь тут, конечно, многое достроил…

– Старый?..

– Не похоже? – Вика снова засмеялась, – тут фундаменту лет сто – потому мы и второй этаж не решились надстраивать.

Неожиданно они оказались рядом со знакомым зеркалом, и через открытую дверь было видно, как Таня раскладывает вилки.

– И где вы ходите? – она подняла голову.

– Могу я хоть раз уединиться с чужим мужчиной? – Вика хитро подмигнула, предлагая Жене поддержать игру, но его мысли были заняты равнинами, которые ломаясь, словно глиняные черепки, превращаясь в неприступные скалы; скалы тут же прорастали буйной растительностью, теряя грозные очертания, и все это река уносила в жуткое серое море…

– Чего это с ним? – испугалась Вика, – мы в «замри» играем?

– Не обращай внимания, – Таня махнула рукой, – он же писатель. Ему мысль пришла, и он ее думает. Жень! – она дернула его за руку, – очнись! Ты ж сам сказал, что у тебя отпуск.

– А, ну да… – видения свернулись в крохотный черный клубок, который со свистом устремился к горизонту и пропал, оставив взамен двух девушек, не имевших к нему никакого отношения; и еще стол с салатами, тарелкой истекающего прозрачным соком мяса и разнокалиберными бутылками.

– Жень, вы меня не пугайте, – успокоившись, Вика отодвинула стул, – лучше садитесь.

– Это я так, задумался, – Женя улыбнулся, – просто, когда я смотрел картины, мне показалось все это удивительно знакомым, но я же точно знаю, что никогда ничего подобного не мог видеть. Интересно, да? – ему никто не ответил, и пришлось беседовать с самим собой, – мне стало страшно. Как бы это сказать?.. Страшно ни того, что из-за куста выскочит зверь, а страшно устоявшегося в своем единстве враждебного мира… вы понимаете?..

– Нет, – честно призналась Вика.

– Ну и ладно, – Женя вздохнул, решив, что возникшее мимолетное чувство еще очень далеко от того состояния, когда его можно выразить словами.

– Жень, наливай, – Таня уселась с ним рядом, – Вика персонально тебе купила самой дорогой водки, так что цени. Слушай, а почему ты считаешь, что мир враждебен? – вдруг спросила она – наверное, для бухгалтера каждый вопрос обязан иметь четкий ответ, причем, все ответы должны еще и корреспондироваться между собой, как счета в балансе, – люди несовершенны, а мир совершенен, иначе б не просуществовал тысячелетия…

– Может, хватит? – Вика подняла бокал, – вы и наедине проводите время в умных беседах?

– Не всегда, – Таня засмеялась, сбрасывая мантию магистра всех наук, – правда, милый?

Женя кивнул, хотя в данный момент любое времяпрепровождение казалось жутко примитивным, в сравнении с тем, что на мгновение открылось ему через «окна» в стенах зала.

– Вик, – спросил он, – а кто это рисовал?

– Сейчас расскажу.

Пока Вика собиралась с мыслями, Женя успел осушить пузатую, как бочонок, рюмку водки, а Таня принялась жевать, смакуя каждый кусочек и демонстративно ожидая, когда кто-нибудь похвалит ее кулинарные таланты, но так и не дождалась.

– Это перуанские пейзажи, – Вика сделала глоток, наблюдая за произведенным эффектом.

Женя, и правда, замер с открытым ртом и поднесенной к нему вилкой. Скорее, он ожидал услышать, что все это находится где-то на Луне, но название «Перу» звучало очень реально, и в то же время являлось недоступным, как та же Луна. И как связать это воедино?..

– Берег – это залив Гуаякиль, – продолжала Вика, – горы вдали – Кордильеры. Они преграждают путь влажным ветрам с востока, поэтому там пустыня.

– Постой, – Женя пришел в себя, – ты что, была там?

– Нет. Там жила хозяйка этого дома.

– Хозяйка?.. Я ничего не понимаю, – Женя взялся за бутылку, чувствуя, что без ста грамм ни в чём и не сможет разобраться.

– Мудрое решение, – Таня пододвинула бокал, – я-то слышала это тысячу раз.

– Погоди, – торопливо плеснув ей вина, Женя снова вернулся к Вике, – какая хозяйка?

– Когда выделяли землю под застройку, здесь стояли дома, подлежавшие сносу. Игорь всегда мечтал о коттедже, а не о квартире, но узнал обо всем слишком поздно. Короче, осталась последняя хибара, из которой хозяйка наотрез отказывалась уезжать. Какие квартиры ей только не предлагали!.. Но, в принципе, понять ее можно – ей тогда уже было за семьдесят. Зачем ей четыре стены, хрен знает на каком этаже – ей тут лафа. А Игорь, он настырный – долго он к ней ездил, и нашли они-таки компромисс – он делает, типа, пристройку, отделывает весь дом, чтоб смотрелся единым ансамблем, обеспечивает хозяйку до конца жизни, а она сразу составляет в его пользу завещание на свою часть дома, благо, родственников у нее нет. То есть, после ее смерти мы становимся единоличными хозяевами. Мы тогда подумали – ну, сколько она протянет? Год, два… а она живет и живет!.. Прям, вечная! Правда, с головой у нее уже не все в порядке, но, по большому счету, нам это не мешает. На улицу она не выходит, ни в какие дела не лезет – рисует свои картинки, да играет на какой-то глиняной фигне; питается кашами. Игорь ей по мешку разных круп забросит, и на полгода. Так что, пусть живет – опять же нам налогов меньше платить.

Женя подумал, что начиналась история гораздо привлекательнее, чем оказалось в реальности. От разочарования он выпил очередную рюмку и наконец добрался до мяса.

– Тань, а ты – кулинар, однако, – он смачно слизнул с верхней губы капельку жира.

– Ты не знал? Будто я тебе не готовила!.. Конечно, не часто, но сам виноват…

– Так вот, Перу, – напомнила Вика, не желавшая покидать центр внимания.

– И что Перу? – Женя снова повернулся к ней. Перу еще оставалась загадкой, но, скорее всего, она разрешится так же прозаически, как и предыдущая, касающаяся трех запретных комнат. …Только «рыжая» может втолкнуть меня в новый сюжет, а уж никак не подружка главбуха, – разочарованно подумал он, но, кроме Вики, слушать было все равно некого.

– В Перу она попала после войны, когда американцы освободили ее из плена. Уехала сначала в Штаты, но что-то там не сложилось; перебралась в Мексику, а потом и в Перу. Там тоже не получилось, хотя, говорит, и работа была, и деньги; испанский язык опять же знает в совершенстве… но, не важно. Короче, в начале шестидесятых решила она вернуться в Советский Союз. Тогда время уже нормальное было – «возвращенцев» в лагеря не сажали, а про нее даже в газете писали – не выдержала, мол, гнета капитализма. Тогда она дом этот и купила, но теперь, вот, по Перу тоскует – видать, не такой уж плохой капитализм там был. А она – художница, даже училась где-то. Вот и стала картины писать. Игорь их сначала просто так покупал – чтоб ей приятно сделать, а потом выдумал латиноамериканского художника – с биографией, с портретом, и под эту марку толкает их…

– Вообще-то подлинность произведений проверяется, – заметила Таня, будто грязной рукой литературного критика влезая в сказку Андерсена.

– Ой, ну я не знаю! – Вика сморщилась, – видно, есть у него кто-то в музее – какие-то заключения ему там пишут…

– Бог с ними, с заключениями. Давайте выпьем, – Женя поднял рюмку. Как он и ожидал, мир не перевернулся, поэтому можно было спокойно жить дальше, ожидая уготованного «рыжей» озарения.

– Давайте за мою обновку, – вспомнила Вика, – а то вдруг работать не будет.

– Починим, – Женя махнул рукой, – в Перу мы не были, но с компьютерами дружим.

Вечер, который долго бродил вокруг дома, напоминая, что пора расходиться, наконец не выдержал и уступил место ночи. Впрочем, этого никто не заметил – посмотреть, ни в окно, ни на часы, никому в голову не пришло. Женя, распаляемый водкой и наивными Викиными вопросами, по полной программе выдавал теорию гениальности, почерпнутую из газеты, и, в конце концов, пообещал всем подарить новую книгу.

По мере того, как он чувствовал себя все значимее на фоне других писателей, катастрофически заканчивалась водка. Сначала бутылка выглядела очень внушительно, и маленькие циферки «0,7» в углу этикетки вселяли уверенность в бесконечности веселья, однако, то ли распоясавшееся сознание постоянно требовало допинга, то ли закуска оказалась чересчур калорийной, но наступил трагический момент, когда Женя встряхнул бутылку и прошептал заветное заклинание:

– Барсик, еще капельку… – но «Барсик» был непреклонен, и Женя сообразил, какое количество жидкости уже перекочевало в его организм, – пойду, проверю, как функционирует сантехника, – он оперся о стол и с трудом поднялся.

– Тебя проводить? – спросила Вика.

– Да ладно… – и совсем ни к месту добавив, – язык до Киева доведет, – направился к выходу, стараясь попасть в дверь.

Почему он отправился искать туалет, находившейся в комнате для гостей, объяснению не поддавалось – просто он так решил, а пьяные люди редко меняют решения. Видимо, их сознание способно реально воспринимать лишь одну мысль, а перебирать варианты для него слишком непосильная задача.

Через минуту Женя оказался в полной темноте. Остановился, щупая стену, но выключателя так и не обнаружил.

– И фиг с ним… – пробормотал он. То, что выключатель все-таки лучше найти, являлось уже второй мыслью, излишне перегружавшей сознание, и он упрямо двинулся вперед, пока не наткнулся на препятствие. …Даже прикольно, – он нежно гладил, похожую на ткань, поверхность обоев, – интересно, что будет раньше – я обоссусь или найду сортир?.. Нет, я должен его найти, а то, блин, неудобно получится… – он споткнулся, чудом не рухнув на пол, но плюхнулся на диван. Искушение вытянуться и закрыть глаза было велико, но эта мысль вновь оказалась второй, поэтому он поднялся и натыкаясь на стены, побрел дальше. …Никакой свет мне ни хрена не нужен!.. Я сам все найду! Это приключение!.. Это лабиринт!.. Мой герой тоже попадет в лабиринт!.. Это будет в… а хрен его знает, где это будет!.. – больше Женя не следил за своими перемещениями – упиваясь азартом, он старался сберечь ощущение неизвестности, встречавшей его распростертыми объятиями, чтоб потом перенести это на бумагу. Но ощущения путались, оставляя лишь состояние сладостной тревоги.

Судя по мебели, периодически нагло наскакивавшей на него, и менявшейся фактуре обоев, Женя понял, что заблудился вполне реально, и тогда тревога перестала быть сладостной. Возникло даже трусливое желание позвать Вику, но мужская гордость не могла этого допустить. В туалет ему уже расхотелось, зато мозги просветлели – вроде, жидкость, скопившаяся в мочевом пузыре, поднялась к голове.

…Вот тебе, и уринотерапия!.. – Женя очередной раз налетел на угол чего-то, и медленно пополз рукой, опознавая предмет, – это шкаф… со стеклами… кружевная салфетка… блин, не помню такую… какой-то допотопный телевизор… такого, точно, не было!..

Отдернув руку, Женя замер, потому что приключение выползло за рамки придуманного. Он повернулся, водя руками в пустоте. Теперь надо было быть осторожным, потому что неизвестно, куда мог привести следующий шаг. …А в этом ли я измерении?.. Однако, телевизор… Если я провалился, то не глубоко, – мгновенно в сознании возник миллион захватывающих сюжетов, – говорят же, мысль материальна… я хотел роман?.. Вот, он!.. А как же тогда «рыжая»?.. Или она изменила облик?.. Она ведь все может!..

Вопросы, не имеющие ответов, да еще обостренные пьяным восприятием, рвали на части устоявшуюся систему мироощущений. …Отсюда надо сваливать!.. Дверь!.. Где дверь?.. – осторожно скользя рукой по стене, Женя неожиданно наткнулся на картины, висевшие в беспорядке. …Это не зал… блин, была б хоть зажигалка!.. Как я оставил ее на этой чертовой кухне?.. Нет, точно, не зал – там не было телевизора… Тем не менее, перед мысленным взглядом возникли жуткие пейзажи, и Женя представил, как неведомый ветер выносит его в «окно», словно соринку; еще он чувствовал, что ноги начинают дрожать, и тут очень кстати ему попался очередной диван; бессильно опустился на него и закрыл глаза. Темнота осталась неизменной, зато теперь в ней можно было спрятаться, а не стоять мишенью посреди неизвестного пространства. А тишина продолжала нагнетать страх – казалось, еще секунда, и она расколется выплеском адского грохота и пламенем, проглатывающим существующий мир. Но вместо этого комнату заполнили мелодичные звуки – они всасывали в себя переполненное страхом пространство, усмиряя надвигающуюся катастрофу.

Мелодия переливалась журчанием воды, дыханием ветра и еще чем-то успокаивающим, будто влажное полотенце, приложенное к горячечному лбу; не было в ней одного – радости. Ее красота напоминала взгляд созерцателя, утратившего чувства и потерявшего всякую надежду, зато взамен обретшего покой. Под нее хотелось плакать.

Впечатление оказалось настолько сильным, что сознание, медленно освобождавшееся от хмельных оков, не могло даже определить, родился ли этот тоскливый мотив в нем самом или все-таки пришел извне. Женя таращил глаза и вертел головой в поисках источника звука, но это ничего не меняло, и тогда он решил, что сам придумал мелодию, и она звучит у него в душе. Он радостно углубился в нее, отрешаясь от всего, и клубившийся в голове туман стал приобретать некие очертания; еще чуть-чуть воображения, и он рухнет старой пыльной шторой, а, вот, тогда!..

«Тогда» наступило быстро – Женя увидел перед собой дорогу. Это была дорога с картины, висевшей в холле, только почему-то изменилась точка обзора и дождевые капли, размывавшие изображение, тоже исчезли.

Оказывается, дорога вела вовсе не к горам, а плавным изгибом уходила вправо. Если повернуть голову… (…Блин!.. Я способен повернуть голову художника!.. Хотя нет, это уже работаю я, а не художник…), то открывалась панорама города, имевшего четкую естественную границу, то ли из оврагов, то ли из неглубоких ущелий. Над толчеей домов, построенных из камней самой непредсказуемой формы, главенствовало некое сооружение. С непривычки на его блеск, наверное, было трудно смотреть, но Женя чувствовал, что его глаза имеют такую привычку. Они не слезились и не пытались переместить взгляд на серые камни – они вбирали в себя сияние, постепенно распознавая в нем главные ворота с золотыми барельефами и глазами из драгоценных камней; остроконечную крышу, как и стены, покрытую золотыми пластинами… Это зрелище не поддавалось словесному описанию, а язык души, не требовавший слов, подсказывал лишь одно желание – повернуться к нему лицом, склонить голову и опустив руки с раскрытыми ладонями, немедленно поведать все тайные помыслы.

…Впрочем, какие у меня могут быть помыслы, если Великий Инка решает за меня, где я должен жить; сколько маиса, картофельной муки и сушеного мяса должен получить, чтоб уложиться в предписанный дневной рацион; сколько должен износить одежды и сандалий за год; сколько дней работать и сколько отдыхать. Я еще только иду к городу, а Великий Инка уже определил квартал, в котором мне разрешено поселиться… Великий Инка знает все! Так, какие у человека могут быть помыслы, кроме служения Великому Инке? Даже жену мне выберет он, когда решит, что наступил подходящий день. И эта неизвестная женщина, так же, как моя мать, будет покорно рожать детей, готовить пищу, присматривать за ламами, собирать травы, прясть и ткать… Все знает Великий Инка, чей отец – Солнце, обитающее в золотом доме на холме…

Внезапно мелодия оборвалась, и вместе с ней рассыпался город с золотым дворцом, а дорога вновь уперлась в горы, обретая ракурс, ограниченный шириной рамы. Только состояние собственной малости и предопределенности бытия сохранялось еще некоторое время – пока не вспыхнул свет.

Женя открыл глаза. Он сидел на диване в абсолютно незнакомой комнате. Напротив стоял старенький телевизор, а стены были увешаны пейзажами. Больше они не пугали, потому что он успел ощутить себя их частью и не усмотрел в этом ничего противоестественного. А еще в комнате появилась сморщенная старуха со смуглой кожей и блестевшими, как в рекламе, черными волосами. Увидев незваного гостя, она не закричала и не кинулась звонить в милицию; на ее лице не дрогнул ни один мускул – лишь глаза смотрели так пристально и отрешенно, что Женя окончательно растерялся. Он сразу догадался, что забрел на чужую половину, но не знал, должен ли оправдываться или может просто встать и уйти – взгляд хозяйки не подсказывал решения.

Наверное, немая сцена могла продолжаться очень долго, потому что в позе женщины не было напряжения, только, вот, Женя чувствовал себя полным идиотом. У него даже не спрашивали, кто он и что здесь делает!.. …Хотя, Вика ж говорила, что старуха выжила из ума, — вспомнил он, – тогда все объясняется, кроме, разве что, удивительной мелодии – сумасшедшая не может так играть…

Свой музыкальный инструмент женщина держала на уровне груди, готовая в любую минуту, как факир, продолжить заклинание, если змея вздумает броситься. …Если ей не интересно, откуда я тут взялся, то и не будем заострять на этом внимание, – решил Женя.

– А на чём вы играли? – спросил он, проверяя, способно ли это человекоподобное изваяние слышать и говорить.

– Это кена – старинная индейская флейта.

– Мне очень понравилось.

– Еще бы не понравилось, ведь она воскрешает в тебе то, что давно умерло, – лицо женщины по-прежнему не выражало никаких эмоций, а голос был ровным, как гул ветра.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что сказала. Посмотри вокруг, и сам поймешь. Только смотри зорко, а не так, как привык смотреть…

Женя обвел взглядом комнату и вдруг с удивлением обнаружил, что картины складываются в единую панораму, замыкающую пространство со всех четырех сторон: впереди, наползая друг на друга, громоздились горы; справа – город с золотым дворцом; сзади – примитивный мост через широкую реку, а он сам находился в центре и почему-то не чувствовал себя чужим среди всего этого.

– Кажется, я понимаю… – произнес он медленно, – но не могу объяснить.

– А зачем объяснять словами то, что понимаешь? – резонно возразила женщина, – зачем, вообще, что-то объяснять, если мы не в состоянии ничего изменить? Только Великий Инка все знает и может все объяснить. Он принял на себя все думы подвластных ему народов. Как Великий Ленин.

Сравнение получилось настолько шокирующим, что Женя не нашелся, что ответить.

– Хочешь, я подарю тебе картину? – спросила женщина, – тогда ты в любой момент сможешь бывать там, откуда пришел.

– Постойте! – Женя подался вперед, нарушая статичность сцены, – вы что, верите в прошлую жизнь и хотите сказать, что когда-то я был индейцем?..

– Чувствовать это наверняка, можешь только ты сам, – женщина пожала плечами, – скажу я «да», или скажу «нет» – ты вовсе не обязан мне верить, ведь так?

– Так…

– Тогда зачем спрашиваешь?

Диалог получился настолько исчерпывающим, что Женя больше и не знал, о чем говорить. В самом деле, ведь абсолютно все есть вопрос веры. Даже самый неопровержимый факт можно подвергнуть сомнению, и только вера расставляет вещи по своим местам – а вера эта заключена в нас самих, в наших желаниях и восприятиях. Таким образом, получается, мы видим мир только таким, каким хотим его видеть, а остальное – есть наши сомнения в собственной вере…

– Это старая индейская мудрость? – спросил Женя.

– Это просто мудрость, – женщина улыбнулась (если, конечно, можно назвать улыбкой чуть дрогнувшие уголки губ).

Женя не был готов к продолжению беседы, и проблема заключалась не в тяжелой голове и похмельной сухости во рту, а в том, что он не способен апеллировать понятиями, которые в чужих устах кажутся абсолютными.

– Помогите мне выбраться отсюда, – попросил он.

– Откуда? – женщина подняла взгляд на картины.

…Блин!.. Почему она все время мыслит такими глобальными категориями?.. – это было первое, что пришло на ум, но тут же Женя подумал, что, возможно, и сам не знает, что конкретно имел в виду.

– Отсюда, – повторил он, предоставляя женщине право выбора его желаний.

– Хорошо. Вон дверь, через которую ты пришел. Через нее же ты можешь уйти.

– Спасибо, – уже поднявшись, Женя осознал, что не хочет уходить отсюда. …Откуда, «отсюда»?.. Из этой комнаты?.. Чертова индейская философия сплошных недомолвок!.. – решив оставить размышления для более светлого сознания, он все-таки дошел до двери и повернув ручку, увидел кабинет Игоря, куда Вика приводила его во время экскурсии. Под дверью, ведущей вглубь «пристройки», виднелась полоска света.

– Я не знал, что дома сообщаются, – Женя обернулся, – извините, что потревожил.

– Дома сообщаются. Мы с Игорем так решили. На всякий случай. Только обычно он запирает дверь. Наверное, сегодня она должна была остаться открыта, – женщина пошла прочь, даже не дождавшись, пока гость покинет ее территорию.

На цыпочках Женя пересек кабинет, приоткрыл следующую дверь и просунул голову в образовавшуюся щель. Ярким белым пятном бросилась в глаза разобранная постель, над которой, взбивая подушку, склонилась Таня. Она была в одних трусиках, тонкой ленточкой деливших пополам незагорелое тело.

– Тань… – позвал Женя шепотом. Но даже этот звук заставил ее вскрикнуть. Она повернулась так резко, что плюхнулась на постель, прикрывая руками грудь. Однако испуг длился лишь доли секунды.

– Придурок! Алкаш несчастный!.. Мы весь дом обыскали! В каком чулане ты дрыхнул?!..

– Я не дрыхнул – я случайно зашел на ту половину.

– И что там? – на Танином лице проявился интерес – видимо, оправдание было принято.

– Сейчас я не могу сформулировать, но там все безумно необычно! Я пока сам не пойму.

– Ладно, потом расскажешь. Ложись, – Таня юркнула под простыню, – если не хочешь, душ можешь не принимать. Все равно будем спать, а то уже три ночи… Тебя, дурака, проискали!

– Душ я все-таки приму.

– Как хочешь, – Таня повернулась на бок, – полотенце там одно. Я им уже вытиралась, так что оно мокрое – кто не успел, тот опоздал. Спокойной ночи!

Женя подумал, насколько ему безразлично, мокрое ли полотенце, да и вообще все эти эмоции. Даже если б Таня предложила лечь на полу, он бы выполнил это с удовольствием. Какая разница, где спать? Главное, по назначению использовать отведенное для этого время.

Сбросив одежду, Женя втиснулся в крохотный закуток, где рядом с душевой кабинкой с одной стороны висело полотенце, а с другой, притулился унитаз. Прикинул, что если на него сесть, то колени упрутся в дверь. Но опять же, какое это может иметь значение для решения функциональных задач?.. Он влез под теплые струи, блаженно подняв лицо.

Когда плескаться надоело, Женя вышел, завернувшись в сырое полотенце. В комнате было темно, но теперь уж он не ошибется – впереди еле заметно белел прямоугольник постели, и слышалось ровное Танино дыхание. Женя не хотел ее тревожить, но все-таки неловко коснулся теплого плеча. Таня вздохнула и не просыпаясь, закинула на него ногу.

– И что ж ты у меня такой глупый?.. – прошептала она сонно, – заботишься о тебе…

…И что? – подумал Женя, – это такая фигня, в сравнении с тем, куда подталкивает меня полоумная старуха… а если она не такая уж полоумная?.. Если, к примеру, это «рыжая» приняла новый облик – так, для разнообразия…

Женя улегся на спину и уставился в темный потолок. Сон не шел – сумбурные впечатления от странной индейской страны вытеснили даже похмельную усталость, внеурочно запустив механизм воображения. Правда, думал он не о новом романе, а о том, могла ли существовать у него прошлая жизнь? …Блин!.. Это ж ответ на основной вопрос мироздания – вечна ли жизнь?.. И если вечна, то, возможно, протекает она не в заоблачных высях, где душе предстоит переродиться в некую эфемерную субстанцию, а на земле!.. В нас уже заложены впечатления миллионов лет существования, надо лишь суметь расшифровать информацию. Вот они, тысячи романов – правдивых, потому что невыдуманных!.. Как раз таких, как требуют мои издатели! С другой стороны, а если все же она просто сумасшедшая тетка, и ей везде мерещится ее Перу?.. Если это, типа, мания?.. Эх, не понимает она, что, поставив такую задачу и не решив ее, невозможно тупо жить дальше!..

Как-то незаметно в комнате посветлело. Повернув голову, Женя увидел в окне серый холст неба, на котором приближенный к богу художник пробовал свои краски – голубая полоса, рядом бледно-розовая, переходящая в желтоватые разводы; в итоге должна была получиться замечательная, жизнеутверждающая картина летнего утра.

Женя сполз с дивана, сумев при этом не разбудить Таню, оделся и тихонько вышел. Ему хотелось взглянуть на картины при другом освещении, в другом настроении, обладая другим багажом знаний. Да и цель у него была теперь совершенно конкретная – почувствовать себя индейцем… или кем он там был ночью?.. Однако не зря мысли бывают «ночными» и «дневными», потому что картины уже не производили того колдовского впечатления – они не оживали, оставаясь плоским отображением абсолютно чужой природы, и сколько сознание не запихивало человека в рубашке и джинсах на дикое доисторическое плато, ничего не получалось. Женя был разочарован, но расставаться с иллюзией очень не хотелось.

…Теперь я знаю, чего просить у господина Виталия! – подумал он, – я поеду к ним домой. Сегодня же!.. С утра пораньше, пока он не свалил на работу!.. И Даша мне не нужна – я и упоминать-то о ней не буду! Блин!.. Я могу даже взять его в соавторы – неужто откажется?.. Какая ему разница, Древний Египет или Древнее Перу?.. – Женя посмотрел на часы, – нет, пять утра – слишком рано даже для такого неотложного дела…

Вышел на кухню. На пустом столе стояла вымытая посуда, а от вчерашнего праздника остались лишь две пустые бутылки, предательски притаившиеся в углу. Чайник призывно выглядывал из-за шторы – оставалось только найти кофе, и тут за стеной Женя услышал шаги. Поскольку входная дверь не открывалась, это могла быть, либо Вика, либо Таня.

Женя заглянул в зал, но возле идола стоял мужчина с объемистым мешком. Для вора он вел себя слишком беспечно, и обернулся, лишь когда Женя демонстративно кашлянул – он тоже решил не прятаться, так как пребывал в доме легально.

– А вы, собственно, кто? – удивился мужчина.

– Гость, – Женя улыбнулся, – пока все спят, решил, вот, выпить кофе, но никак не найду.

– Идемте, покажу. Я – Игорь, – мужчина протянул руку.

– То есть, вы, муж Вики? А я – Женя. Моя девушка с Викой подруги еще с университета. Вчера мы Вике компьютер купили, ну и, сами понимаете, засиделись.

– Все нормально, – Игорь махнул рукой, – Вике скучно, когда меня нет. Она уже давно хотела эту игрушку, но я в них слабо разбираюсь, да и некогда мне, – хозяин достал кофе и две чашки, – заварите пока, если не трудно, а я умоюсь с дороги, переоденусь.

Едва в ванной щелкнула задвижка, Женя, подталкиваемый любопытством, прокрался обратно в зал. Его интересовал мешок, потому что, если человек не бомж, то в такой таре может только мусор выносить, и то не всегда, а уж никак не возвращаться из командировки. Присев на корточки, он нащупал под грубой тканью что-то гладкое и твердое. …Если добавить чуть-чуть фантазии, из всего происходящего в этом доме получится классный роман!.. А если «рыжая» меня бросила, то где еще брать сюжеты?.. Женя перевел взгляд на идола, стоявшего рядом, но это была слишком смелая, даже безумная идея, и наверняка имелась более логичная версия, касавшаяся содержимого мешка. …Глянуть бы одним глазком!.. Но я ж могу не успеть завязать его обратно… Он вернулся на кухню и наполнив чашки, закурил, глядя на желтоватую кофейную пенку.

Игорь появился минут через десять, гладко выбритый, с капельками воды в волосах. На нем была чистая белая футболка, оттенявшая сильные загорелые руки.

– Я готов, – он присел к столу, – а вы, значит, спец по компьютерам?.. Сахар?..

– Нет, спасибо, – Женя придвинул чашку, – спец. А вы чем занимаетесь, если не секрет?

– Всем понемногу. Как говорит один мой приятель – не зазорно торговать даже говном, если знаешь, где его дешево взять и кому дорого продать. Логично?

– В принципе… только говно, к сожалению, никто не берет.

– Зависит от качества и опять же от цены, – Игорь засмеялся, а Женя задумался – был ли в этой фразе скрытый смысл? Наверное, получилось это у него слишком наглядно, потому что Игорь заботливо спросил, – что с вами? Размышляете, где взять дешевое говно? Так это просто, но места надо знать.

– Понятно – коммерческие тайны не раскрывают, – Женя посмотрел на часы, – пожалуй, я пойду, а то почти семь – дела.

– А как же ваша подружка?

– Она в отпуске – ей спешить некуда. Тем более, вчера мы сидели часов до трех, так что спать она будет долго – уж поверьте.

– Верю. Значит, и Вика раньше часа не встанет, – в голосе Игоря не чувствовалось неудовольствия – скорее, даже наоборот.

– Все, – допив кофе, Женя направился к выходу, – Таньке передайте, что я позвоню.

– Обязательно, – хозяин с готовностью распахнул дверь.

Стоя на крыльце, Женя видел, как дверь тут же закрылась и щелкнул замок, разом отгородив его от массы замечательных сюжетов. …Ничего, господин Виталий откроет мне другую дверь… – он радостно направился к остановке.