182. Геракл, помогая Дексамену, убивает кентавра Эвритиона
Изгнанный отцом Филей удалился на остров Дулихий и поселился там.
Геракл же, проведя месяц в Микенах, так и не дождался нового приказа и отправился погостить в Олен к царю Дексамену, у которого была красавица дочь зеленоглазая Мнесимаха с длинными рыжими волосами. Набирающий славу герой застал царя в то самое время, когда Дексамен оказался вынужденным выдать свою рыжеволосую дочь за буйного кентавра Эвритиона. Об этом диком похотливом кентавре, не умеющим наслаждаться вином, давно по копытам слава дурная ходила. Во время пира у лапифов по случаю женитьбы их царя Пирифоя на Гипподамии, на который были приглашены и кентавры, он был сильно пьян и долго бесчинствовал, пока это для него не окончилось плохо.
Гомер поет, как вред большой от вина получил кентавр многославный Евритион во дворце Пирифоя, отважного духом, в гости пришедши к лапифам. Вином повредивши рассудок, он нехорошее дело свершил в Пирифоевом доме, схватив Гипподамию, стал одежды с чужой невесты срывать. Гнев справедливый героев объял, вскочили они, потащили вон его через сени и гибельной медью кентавру толстый нос отсекли и волосатые уши. А он от этого, повредившись рассудком, прочь ускакал, унося в руках и плоды своего ослепленья.
После битвы Геракла с кентаврами, раненый упавшим деревом безносый Эвритион бежал и был вынужден еще долго скрываться чащобах лесных. Но не зря говорят, что спесивых и дерзких и время не учит. Еще не успели раны на морде и теле рубцами покрыться, как дикий кентавр опять взялся за старое. Увидев однажды зеленоглазую красавицу Мнесимаху за высокой дворцовой оградой, он почувствовал приступ похоти зверской и хотел тут же ее и похитить. Однако сбежавшиеся на крик оленской царевны слуги и рабы окружили кентавра плотным кольцом и не дали ему с рыжеволосой девой на четырех копытах умчаться. Тогда Эвритион, конскими сверкая глазами, нагло царю стал угрожать, толстыми причмокивая губами:
– Я жених красавицы Мнесимахи и хочу ей стать мужем, а тебе Дексамен – зятем. Если же ты не отдашь мне в жены свою дочь по-хорошему, то недолго останется тебе жить на освещенной солнцем земле, я подстерегу тебя в засаде и убью.
Когда испуганный Оленский владыка пожаловался на Эвритиона Гераклу и попросил его помочь, тот с удовольствием согласился – ведь один кентавр ему не противник, он сражался с целыми табунами двуприродных чудовищ и победил. Настроенный решительно герой дождался очередного посещения чудовищного жениха, прискакавшего, как всегда пьяным, за юной невестой, в сопровождении дикой ватаги кентавров.
Выйдя кентаврам навстречу, с отведенными назад плечами и выпяченной вперед грудью, грозно сказал Геракл, обращаясь к Эвритиону:
– Прочь сейчас же убирайся, безносый разбойник – жених! Поспеши, пока тебя еще носят живого копыта. И забудь навсегда к Мнесимахе дорогу, иначе пожалеешь, что остался живым тогда, на Фолое. Надеюсь, ты, хоть без ушей, но услышал меня, ведь второй раз слов на ветер бросать я не буду!
Только сейчас пьяный Эвритион узнал героя, погубившего на горе Фолое большинство его родичей. Свирепое сердце кентавра ярая месть разожгла и, попав во власть гнева, он начисто забыл о том, почему у него нет ни ушей, ни носа и, рот толстогубый разинув, заорал громогласно:
– Вспомнил я только сейчас из-за кого большинство моих милых сородичей, расставшись с обоими своими телами, совсем бесплотные порхают в мрачных пустотах Аида.
Потом, оглянувшись, на своих четырехногих товарищей, он сказал:
– Ведь, это он нас сначала нагло ограбил, медосладкое выпив наше вино, а потом еще многих убил из своего ужасного лука. Сейчас, негодяй, сам к постыдной смерти готовься! Братья, давайте прибьем его камнями и стволами деревьев, словно мерзкую муху, жить нам мешающую!
Вне себя от гнева, кентавр вырвал с корнем громадную сосну и, медленно размахивая ею, словно огромной дубиной, впереди двуприродных сородичей, яростно двинулся на Геракла.
Сокрушивший многим колени герой, по ярости и отваге был подобен дикому вепрю, который в горах, обернув назад щетинистое рыло при бегстве от быстрых собак и охотников, вдруг легко рассыпает всех своими загнутыми клыками по кустам и ущельям. Так и могучий Геракл, необорный сын Алкмены и Зевса, ринувшись против кучи кентавров, знаменитой дубиной своей из дикой оливы их раскидал и рассыпал.
Эвритион, размахнувшийся огромной сосной, остался один. Амфитрионид от удара этой немалой сосны сумел легко увернуться, ибо слишком тяжелым оказалось сырое дерево даже для мощных рук двуприродного существа. Пока Эвритион размахивался сосной, чтобы ударить второй раз, Геракл, подбежав к нему близко, ударил своей дубиной по рукам человеко-коня, и сосна с грохотом и треском упала на землю, чуть не придавив вечно пьяного жениха. Герой, по силе сравнимый только с богами, отбросил дубину из дикой оливы и, схватив кентавра за горло, задушил его, что было совсем не трудно, ибо Эвритион был намного слабее Немейского льва.
На пире, устроенном Дексаменом в честь Геракла, победитель Эвритиона смотрел на зеленоглазую Мнесимаху не менее похотливо, чем побежденный кентавр, только чувственный взгляд свой старательно прятал от гостей и, особенно от хозяина. Отпрыск Зевеса тайно от всех крепкой душой сокрушался:
– Почему этот Дексамен, не такой радушный, как Феспий, почему он не предлагает мне всего на одну только ночь прекрасную рыжеволосую Мнесимаху с такими дивными зелеными глазами и грудью высокой такой и упругой? Ведь спас я его от чудовищного зятя и где же мне заслуженная награда? Не напрасно меня Арета на перепутье предупреждала, что люди не благодарны.
В это благословенное время молодой герой, находящийся в начале сияющей дороги Славы, еще не чужд был справедливости и стыда и просидел весь пир красный от своих тайных мыслей, и Мнесимаха, выйдя замуж за сына Аркада и Эрато Азана, подарила мужу чудные плоды своего милого целомудрия.
183. Эврисфей пожелал для своего стада дивного Критского быка
Седьмой подвиг, заключавшийся в том, чтобы поймать знаменитого своей красотой и свирепостью Критского быка, Эврисфей после долгих раздумий придумал для Геракла сам, ибо Гера давно не посещала его в сновиденьях и в его ежедневных молениях не только не давала никаких приказаний, но и не отвечала. Напрасно дни пролетали, складываясь в недели, и тогда он сам решил вызвать Геракла и отдать ему новый приказ и даже распорядился заранее снарядить крепкий корабль многовесельный с хорошо обученной командой. Таким образом, царь разрешил сыну Алкмены привлечь спутников для выполнения этого подвига, а про себя, обо всем этом он так думал:
– Конечно, дивного цветом и необыкновенно красивого статью быка на Крите Геракл, должно быть, поймает легко, и подвиг будничный этот мною будет «истрачен» напрасно. Но время идет, а богиня безмолвствует, а потом может меня изругать, что я сам не выдумал новый подвиг Гераклу. И потом, если потребуется, перед Герой я смогу так оправдаться: я не засчитаю ею пасынку очистку конюшен Авгия, ведь он взялся работать за плату и, самое главное – ему не просто помогали Алфей и Пеней, они за него сделали всю большую работу… А бык…, о, говорят, это настоящий красавец! Не зря Минос его спрятал и не стал жертвовать Посейдону. Покровительнице своей Гере преподнесу его в дар, а, если вдруг откажется она от подарка такого, а я уверен, что именно так и будет, то в моем стаде для него достойное место найдется. Славных быков от него мои коровы родят, лучших во всей Элладе.
Некоторые говорят, что этого быка Посейдон некогда выслал из зыбей моря по следующе причине: зевсов сын от Европы Минос, когда захотел стать царем всех 100 городов Крита, встретил большое сопротивление граждан. (Этот Минос скорее всего был внуком Зевса и сыном легендарного царя-законодателя Миноса). Тогда он стал, голосом, притворно правдивым, громогласно утверждать, что царскую власть должен получить по воле богов. Желая придать своим словам больше убедительности, Минос заявил, что любая его просьба-мольба к богам непременно исполнится. Когда Минос приносил жертву Посейдону, он взмолился о том, чтобы из необъятных глубин лазурного моря появился бык, и дал при этом обет принести его в жертву богу водной стихии, и его мольба была исполнена. Пораженный необыкновенной красотой и удивительной мощью появившегося из волн ослепительно белого быка, Минос спрятал его среди других быков на своем пастбище, а в жертву Колебателю земли принес обыкновенного белого быка из своего стада.
Разгневанный подменой чудесного быка, которого люди прозвали Критским, царь глубинного мира решил покарать Миноса необычно, ведь и Минос не просто похитил быка, а подменил его хитро. Он упросил Афродиту послать своего сына Эрота поразить стрелой в сердце жену Миноса Пасифаю (Всем светящая), дочь Гелиоса и океаниды Персеиды так, чтобы она влюбилась в утаенного мужем быка. Киприда и сама давно питала затаенную вражду к Гелиосу и всему его солнечному потомству и потому тут же сына призвала и ему молвила:
– Покоривший всю землю и море, и бездонное небо сын мой, чье ярое пламя разит самого Громовержца, всепобеждающей силы взыскую твоей, от коей и сама пламенею, чтобы оружьем своим, содержащим огонь плодородный, матери просьбу узнав, исполнил, как сыну то должно. Не о преступном прошу, и мое не порочно желанье, также не в тягость тебе, хоть и тягости ради матери ты одолел бы. Меня Землеколебатель, своим прерывистым дыханием спокойное море тревожа, вчера очень просил Миноса наказать необычно… Царь этот критский на Пасифае женат, дочери Солнца. Знаешь ты, что Гелия я давно не люблю за то, что он, сверху все видя, потом об увиденном не в меру болтает, он рассказал моему первому мужу Гефесту о моей измене с Ареем и обрек меня на позор и посмешище. И потом его дочь Пасифая дерзко со мной красотою спорить пыталась, глупая. Сделай же так, чтоб молодая Крита царица зажглась безудержной страстью к красавцу быку ослепительно белобокому, которого утаил Минос от Посейдона.
Всегда резвый и озорной крошка-бог громко засмеялся в ответ, матери любимой лукаво кивнул головой и тут же, разрезая чистейший светоч эфира, как стрекоза, вооруженная изящно изогнутым луком, на сверкающих крыльях помчался на Крит.
Эти легкие прозрачные крылья, беззаботно отвергнутые некогда сыном Нерея красавцем Неритом, оскорбленная Афродита подарила своему любимому сыну Эроту, а самого сына Нерея в молюск превратила. Впрочем, мудрые не раз изрекали, что не Любовь летает, а влюбленные, и ваятели и живописцы только по невежеству окрыленным Эрота представляют.
184. Дивный бык, в которого Пасифая влюбилась
Когда Пасифая любовалась чудесным быком в ее сердце неслышно вонзилась выпущенная Эротом кипарисовая стрелка с острым зазубренным крючком на конце, и она почувствовала, что этот дивный бык милее ей всех мужчин на свете. Пылкое сердце в груди у нее от охватившего мимолетного счастья сначала зашлось, потом царицу охватил удушливый стыд и страх цепенящий, ведь не в человека она страстно влюбилась, а в животное мощное, к тому же острыми рогами увенчанное.
Впрочем, некоторые говорят, что не Эрот был виновником любви Пасифаи к быку, а частые супружеские измены Миноса. Однажды они настолько рассердили гордую Гелиаду, что она с помощью сведущей в колдовстве своей сестры Кирки заколдовала мужа: стоило ему возлечь с женщиной, как извергнутое им семя превращалось в скопище ядовитых змей и скорпионов, которые тут же набрасывались и убивали его соложницу. От этой напасти Миноса смогла излечить только дочь Эрехтея Прокрида. Когда появился удивительный бык, Пасифая решила из супружеской мести с ним Миносу изменить.
Лицом Пасифая была очень красивая, с еще молодыми зелеными глазами, ее статное, гибкое тело было телом вполне зрелой женщины. Сквозь тонкий пурпур льняной ткани были видны округлые полушария пышной груди с выпиравшими большими коричневыми сосками, тонкая талия, как у амфоры, плавно переходила в округленные бедра, уже родившие от Миноса Акала, Акакаллиду, Ариадну, Андрогея, Девкалиона, Катрея, Главка и Федру. Она также родила Кидона от Гермеса и ливийского Аммона от Зевса.
Критяне говорят, что и после столь многочисленных родов критская царица считала себя самой красивой и гордилась своей красотой. Не Афродита, с которой Пасифая дерзко спорила красотой и ей не свершала священнодействий, и не Каллона, а сама природа не поскупилась для нее и в полной мере излила невыразимую прелесть на ее лицо, а также на все ее дивное тело. До 30 лет она не пользовалась ни румянами, ни маслами, драгоценной тесьмой пушистые кудри не перевивала, но природной красотой она всех поражала.
Красавица-царица не долго терзалась и мучилась, с дерзким высокомерием, не знавшим предела, сказав своему влюбленному сердцу:
– Я не такая как все смертные женщины. Своей необычной любви нисколько я не стыжусь: мой беспомощный стыд сбежал, как воин трусливый из кровавого боя. Я женщина особенная, самая красивая, и мне можно все то, что для других под запретом. Захочу и стану бычьей подругой, ведь он тоже особенный среди быков, он так могуч и прекрасен, каким не бывает ни бык обычный, ни мужчина. Ах, как мне хочется сочетаться безоглядной любовью с выдающимся этим быком, самым красивым на свете!
Кидонцы говорят, что, Пасифая, словно обезумев, безудержно стремилась к быку, его бычий вид женского стыда в ней совсем не будил, ей не была помехой ни царская честь, ни супружеский страх перед мужем, – только на этого быка желали глядеть ее красивые глаза, ставшие совсем бесстыжими от такой непотребной любви. Дошло до того, что она даже женскую ревность испытывала и телок бичом гнала прочь от красавца-быка.
Воспылав преступной страстью к необыкновенному быку, царица попросила искусного мастера Дедала сделать для нее полую деревянную корову такую, чтобы она с ее помощью могла удовлетворять неестественную свою потребность. Внук Эрехтея и сын Метиона сделал такую корову из клена и обтянул ее белой шкурой, снятой с настоящей коровы. Не только люди не могли заметить изъяны в корове Дедала, но и сам дивный бык не почуял подмены и, взобравшись на корову, в деревянном теле которой согнувшись в пояснице на руках и коленях Пасифая стояла, покрыл ее через дырочку.
Через 9 месяцев Пасифая родила от быка чудовищного Минотавра (Бык Миноса), который желал питаться только человеческим мясом. Чтобы скрыть позорящий его плод преступной страсти супруги, Минос по совету оракула в Дельфах приказал построить для Минотавра подземный дворец-лабиринт. Человекобык, надежно запертый в Лабиринте, построенном Дедалом в критской столице Кноссе, пожирал тела чужестранцев, а также 7 афинских девушек и 7 юношей, присылаемых на Крит в качестве дани за убитого сына Миноса и Пасифаи Андрогея. Так продолжалось до тех пор, пока чудовищного Минотавра не убил могучий Тесей, сын трезенской царевны Эфры, зачатый ею в одну брачную ночь от чернокудрого Посейдона и бездетного афинского царя Эгея.
Энносигей, наказывая, таким образом, Миноса, рассчитывал, что правнук Зевса, безмерно страдая, будет стараться искупить свою вину богатыми жертвами, принося ему ежемесячно целые гекатомбы отборных белых быков, однако он так и не дождался особого почитания у Миноса. Тогда властелин самой бурной стихии разъярил Критского быка, и тот, как бешеный, сначала принялся опустошать посевы местных жителей, а когда те попытались поймать его, убил нескольких человек. Несколько опытных охотников, в сопровождении слуг и рабов, устроили на него большую облаву, чтобы убить его, но он сам убил многих из них, заколов огромными острыми рогами или затоптав мощными ногами. С тех пор к этому быку с ослепительно бело шкурой боялись близко подойти, даже с копьями и мечами. Немногие уцелевшие в той облаве рассказывали, что в толстой белой шкуре быка, как в коре могучего дуба, застревали наконечники стрел и дротов, не принося ему ощутимого вреда, а его сокрушительная атака была подобна Девятому валу, все сметающему на своем пути.
185. Геракл пленяет Критского быка
Прибыв на корабле чернобоком на солнечный Крит, священную родину Зевса, Геракл встретился с его внуком Миносом, таким же могущественным правителем ста городов, как и его сын от Европы и молвил почтительно:
– Радуйся, о, царь благодатный, внук великого Зевса! Да умножат все сто твоих городов своих граждан! Я прибыл к тебе за тем, чтобы по с заданию арголидского царя Эврисфея поймать необычного быка белоснежного цвета, которого люди прозвали Критским. Помощи, кроме телки, не знавшей ярма, никакой я не прошу, а лишь прошу твоего разрешенья стреножить вашего красавца – быка, дивного белым цветом и особенной статью и отвести его к Эврисфею.
– С искренней радостью это я тебе разрешаю, Геракл, сын Зевса могучий. Делай, что хочешь с этим быком, веди его в Арголиду и назад не надо его возвращать, достаточно погулял он на Крите. Однако, справедливости ради, должен тебя честно предупредить, что все, кто пытался этого особенного быка поймать или убить, сами в мрачные недра земли против воли спустились и там навечно остались.
Геракл не любил рисковать понапрасну и, как всегда, подошел к делу основательно, составив подробный план поимки необыкновенного не только красотой, но и огромной силой быка. На большой травянистой поляне, где часто видели это животное, он привязал к толстому дубу толщиной в три обхвата прочную веревку со скользящей петлей и прекрасную белую телку тонкой веревкой и побежал по следу быка, оставленному в мягкой почве. Целый день герой провел в бесплодных поисках, и вечером, расстелив шкуру Немейского льва, утомленный бегом, заснул как убитый.
Ранним утром, только лишь алый сполох, ежеутренний вестник росистой повозки Эос, мрак ночной разогнал, свежее всюду разливая сиянье, как Геракл проснулся. Светло рассмеялись берега маленькой речки и тропинки в долинах зеленых, где лежали прохладного утра алмазы – росинки на изумрудной траве. Бодрый Геракл, напившись студеной воды из журчащей реки и подкрепившись сочными плодами и орехами, побежал навстречу встававшему солнцу, всюду струящему сладостный свет.
Пробегав полдня, наконец, на прибрежном зеленом лугу он увидел грозу ста городов белоснежную, соединявшую в себе дивную красоту здорового животного и дикую, первозданную мощь чудовища и радостно кинулся к нему. Бык заметил человека и, насторожив чуткие уши, внимательно наблюдал за ним. Когда расстояние между ними сократилось вдвое, бык наклонил рогатую голову и начал возбужденно рыть копытом передней ноги мягкую землю.
Геракл сбавил скорость, и вот уже бык сам тяжко тронулся навстречу герою, его мышцы могучими валами стали все быстрее перекатываться под лоснящейся белой шкурой, с мясистых ноздрей стал все чаще вырываться пар и с толстых губ начали падать клочья белесой пены. Когда до быка осталось всего пять шагов, Геракл замедлил свой бег и через несколько мгновений быстро схватился за концы крепких серповидных рогов. Человек на миг встретился взглядом с быком и ему в налившихся кровью бычьих глазах, горевших огнем звериной злобы и человеческой ненависти, почудилось:
– Ты сам пришел ко мне, и теперь я убью тебя.
Геракл изо всех сил попытался остановить быка и пригнуть его рога к земле, как это он не раз делал с многими другими быками. Однако вместо этого он почувствовал, как его ноги рывком отделились от земли, и он оказался в воздухе. Бык легко перебросил Алкида через себя, и он очень больно ударился задом о мягкую землю, если бы он упал на камень, то мог бы и покалечить седалище. Герой покачал головой и, разворачиваясь к пытающемуся остановиться быку, прошептал:
– Ты еще слишком свеж и полон сил. Не буду я искушать больше Судьбу, ведь никогда ко мне она не благоволила.
Бык между тем, вспахав передними ногами землю, развернулся и медленно направился к Гераклу, и тот вдруг резво побежал к возвышающемуся вдали дереву, под которым была привязана молодая корова. Животное, шумно сопя и топая тяжко копытами, двинулся за ним, постепенно набирая скорость. Почувствовав по мощному шумному дыханию, доносившемуся сзади, что бык его догоняет, Геракл резко повернул в сторону, и огромное животное пронеслось мимо. Когда бык, затормозив, опять взрыл передними ногами высокий вал земли и развернулся, Геракл подскочил к нему и снова схватил его за рога, и опять бык перекинул его через себя. На этот раз он не ушибся о землю, неожиданно ловко для его мощного тела, приземлившись на согнутые упруго в коленях ноги.
Так продолжалось несколько раз, но с каждым разом человек и животное оказывались все ближе к дубу с привязанной телкой. Когда измотанные борьбой и бегом, Геракл и бык оказались у дерева с молодой коровой, бык, шумно нюхая воздух, оставил Геракла и не спеша пошел к замычавшей телке. Геракл схватил заготовленную крепкую веревку, привязанную к дубу, и накинул петлю на заднюю ногу быка, и только теперь позволил себе отдышаться.
Геракл, на которого не обращали внимания ни бык, ни телка, тершиеся друг о друга, подошел к дереву и, отвязав конец веревки, привязанный к молодой корове, сильно стегнул ее крепкой веткой без листьев, словно бичом. Испуганная болью корова во всю прыть понеслась прочь, бык за ней. Вскоре рванувшийся за телкой бык почувствовал привязанную к ноге веревку и стал ее неистово дергать. От его могучих рывков, казалось, сотрясается не только крона огромного дерева, а вся земля, но толстая новая веревка выдержала, и бык вскоре стал уставать.
Когда успевший отдохнуть, полный свежих сил Геракл подошел к изнемогшему борьбой с веревкой животному и схватил его за рога, борьба оказалась не долгой. Герой на сей раз привычно пригнул мощную шею к земле, и могучий бык, бессильно упав на согнутые в коленях передние ноги, сдался. Алкид позволил ему подняться на ноги, и бык больше не пытался проткнуть его рогами. Вспоминая свою туманную юность пастушью, он ловко стреножил быка веревкой так, чтобы тот мог только медленно идти за ним.