163. Геракл уходит за веслом, и нимфы похищают Гиласа
Аполлоний Родосский поет, как Геракл, когда изнемогшие пловцы от усталости тише гребли, их подменял силой рук своих многомощных. Тогда Зевсов сын, один тащил по зыбким хребтам беспокойного моря чернобокий корабль, крепко сбитый из досок и брусьев сосновых. И вот однажды, неустанно взрезая волны бурного моря, Геракл переломил весло пополам, и, сжимая его обломок, он с громкой руганью на скамью повалился, а беспредельное море другой безвозвратно поглотило обломок. Виновато озираясь, Геракл весь от удушливого стыда красный сидел и молчал, ведь его могучие руки не привыкли к безделью, тем более, когда другие, сил не жалея, трудились.
В это время достигли герои границ Кианиды возле Арганфонейской горы и Киосского устья. Приняли их там дружелюбно, как гостей дорогих, мисийцы, жители этой страны. Все, в чем нуждались герои, и туши жирных овец и круторогих баранов и медосладкого много вина, принесли им в подарок.
Зевсов сын, у которого без работы руки просто чесались, друзьям так заявил:
– Вы пока пир здесь наладьте на славу, а я в лес отправлюсь, чтобы подходящее найти дерево, по руке, для нового весла взамен того, что сломалось.
С Гераклом последнее время неотлучно был его возлюбленный спутник юный Гилас, сын Менодики и царя дриопов Феодаманта, не пожелавшего добровольно дать голодному Гераклу быка и потому им убитому.
Этот отрок прекрасный после ухода Геракла оставил всех прочих пловцов и с медным кувшином в руках стал источник искать, чтоб к приходу зевсова сына легкий ужин успеть приготовить – ведь жареное мясо для пира будет готово не скоро. Так его успел воспитать сам Геракл по правилам строгим, малым ребенком его, забрав из опустевшего, отчего дома. С тех пор юный Гилас был при Геракле в качестве возлюбленного и оруженосца и, конечно, слуги.
Драконций поет, что умевшая быть злопамятной богиня любви Афродита, не забывшая, как болтливые нимфы всем рассказали о ее тайных встречах с Ареем, милому сыну Эроту в это самое время сказала:
– Мой резвый ребенок, кажется, тебе все этом мире подвластно! За матери слезы если угодно тебе отомстить, я научу как – ты внимательно только послушай. Нимфы источника, мой мальчик любимый, всем хором однажды сучили пряжу на дне своего Пенея. Тут (стыдно промолвить!), Солнца давнишняя любовь нимфа Климена сестрам все грехи мои разгласила; о том рассказала, как в сеть я попала, которую Марса Вулкан оковал, – во всем этом Солнце – наводчик. Нимфам же не только слушать было угодно, как нашу беду расславляют, но и самим рассказывать всем… Надо за это их так наказать. Есть у героя Алкида, в годах самых нежных, Гилас – любимейший спутник, еще не посвятивший своих кудрей Аполлону, юноша со щеками в первом пушку нежным румянцем украшенными и белизною молочной. Пусть же, этого отрока-красавца узрев, все невесты источника тут же пламенной страстью зажгутся.
Бог идалийский крылатый, обвив шаловливыми материнскую шею руками и настойчиво у нее поцелуев прося, громко смеется и уверенно так говорит:
– Все, что ты скажешь я исполнить сейчас же готов, милая матерь. Если угодно тебе, то эти невесты с чудесными волосами, украшенными венками из свежих цветов, жгучий огонь наш почуют и скоро признают неодолимую мою силу.
Радуясь этим словам, с лицом просветленным, Киферея в венке благовонном кудри златые милому сыну перебирает, самые нежные материнские дарит объятия. Эрота руками лаская, богиня милоулыбчивая нежно в сластолюбивые губы его целует, а он уж готов самые острые стрелы выпустить в протяжноступающих дев, живущих во влажнопрозрачном источнике.
И дерзкий Эрот, упругой тетивой вмиг опоясавшись, кипарисовых острых стрел прихватил, приладил меж радужных крыльев колчан за плечами и во всеоружии резво взлетел. Некоторые говорят, что безоружным этот бог быть обязан, обнаженным совсем должен быть, без лука, чтоб не ранить стрелой никого и без факела, чтобы жгучим огнем не опалить. Все же, нимфы, берегитесь, ибо он, и обнаженный, до зубов вооружен.
К ручью, в котором нимфы все ночи и дни напролет проводили, быстро примчавшись, бог крылатый лук достает и, смешав с пламенной страстью непреодолимые любовные яды, наконечники стрел с зазубренными крючками в них обмакнул и ими беспечные сердца нимф поразил. И тут же девичьи лица влажнодорожных невест с дыханием нежным становятся то мертвенно бледными, то покрываются жгучим румянцем. Руки они то ликующе воздымают, то безнадежно вдруг опускают, вздохи страстные с уст их срываются; то быстро-быстро говорить они начинают, то внезапно совсем умолкают. Налицо все приметы страстной любви. И молвит сестрам любимым среброногая источника нимфа Климена:
– Хочется мне, милые сестры-игруньи, чтобы юноша Гил был нами похищен и в зыбях источника нашу опьяняющую изведал любовь, – желанье такое страстно влюбленной в вину никто не поставит.
И всем сестрам очень понравилось предложенье такое. Между тем, напевая беспечно, к прозрачному источнику отрок Гилас пришел, чтобы воды зачерпнуть, и в руках его был медный кувшин. Только увидели среброногие девы, как к их роднику он подходит, все в предвкушении будущих удовольствий радостно засмеялись и всем одного захотелось. Лишь только в воду он кувшин погрузил, как тут же дружно его обхватив, за собой увлекая, все девы-игруньи под воду нырнули. Всем захотелось юной красою такой навсегда завладеть, с ним на влажном ложе любви обнаженными смешаться телами и в сладостных поцелуях слиться губами. И, вздымая фонтан брызг, с испуганным криком Гилас в воду упал и, увлекаемый нимфами, быстро погрузился в пучину.
Согласно Драконцию, Гил испугался похищенный и устремился от страха с громкими криками к гроту хрустальному, который был образован землей травянистой. Тогда всех своих сестер – кранид ободряя, красавица Дейопея к мальчику страстно так обратилась:
– Милый ребенок, не подобает слезами лик юный свой тебе орошать, – только прекрасную внешность бесполезным зря уродуешь трепетным плачем. Вовсе и незачем плакать, – ведь все при тебе остается. Нас здесь украшают фиалки, лилии, розы, любит нас сам Гиацинт с нежными лепестками, и в наших волнах прекрасный Нарцисс поселился; всякий цветок ароматный, всякая яркая травка наши пышные косы, водою взращенные, украшают венками. Ты теперь женихом нашим здесь будешь вечно, до дней окончанья.
Речью смягчала такой Дейопея похищенного мальчика душу.
164. Геракл и Полифем отстают от аргонавтов
Похищенный невестами Гилас от испуга успел крикнуть так громко, что крик его услыхал Элатид Полифем, по воле Мойры Лахесис пошедший затем, чтобы встретить друга Геракла на обратной дороге с деревом крепким для нового весла. Быстро острый меч, обнажив, разъяренный герой Полифем на голос отрока, словно ветер, помчался. Тут на дороге внезапно он столкнулся с Гераклом, который спешил к кораблю чернобокому, неся вырванную с корнем огромную корабельную сосну на могучем плече. Полифем мощному сыну скромной Алкмены про несчастье страшное стал говорить, борясь с тяжелой одышкой:
– Стой мой бедный товарищ! Об ужасном происшествии тебе я поведаю первым! Гилас, твой любимейший спутник, с амфорой к прозрачному пошел роднику и целым и невредимым назад не вернулся. То ли разбойники злые подкрались к нему и связанного в безотрадный плен увели, то ли лютые звери ему сейчас тело терзают, – я испуганный крик его слышал вдали и к нему, что есть сил, побежал, но тут встретил тебя.
Драконций рассказывает, как тиринфский герой разъярился. Отбросив сосну, он бурно помчался по дороге с призывными криками к Гилу, и многократное эхо ему отзывалось, и волны, и горы, и лес – все наперебой повторяли любимого мальчика имя. Только родник, где похищен был Гил, упорно молчал. В эту пору к звездам крылатый Эрот возвращался, бог италийский крылатый, который и был виною всему. Исполнив с блеском обычное для себя дело, милой матери Эрот сообщить о своей новой победе стремился, всем сердцем ликуя в предчувствии заслуженной им ее похвалы и поцелуи новые предвкушая. Слышал он, пролетая, в небе голос зычный и громкий стонавшего сына Алкмены и Зевса, всюду искавшего Гила. Бог коварный спустился и с притворным сочувствием поведал Гераклу о случившемся: он случайно тут пролетал и увидел, как мальчик прекрасный, спутник Алкида был похищен похотливыми нимфами.
Так втуне все шаткие надежды Геракла, что отыщется отрок любимый, пропали, огнем идалийским были истреблены. Застонал от бессилия найти Гиласа необорный герой и, цепенея от невыносимого горя, закричал, губы до крови кусая:
– Вскормлен ты был мной, мальчик прекрасный, видно, напрасно. Ты, видевший доблесть мою на Лернейском болоте, когда я головы Гидре рубил, теперь по веленью своевольной Судьбы навсегда ты покинул меня. Кто оботрет мне теперь, утомленному, соленый пот после сражения и согреет юным телом упругим мне тростниковое ложе? Кто будет верным спутником мне, если новые смертельные битвы навяжет мне злобная мачеха? Что я скажу Менодике – твоей красавице матери, которая малым ребенком мне тебя вверила, чувства забыв материнские? Одно лишь я ответить смогу, что сделал все, чтоб тебя отыскать.
Геракл был так опечален пропажей любимого отрока, что перепутал Гиласа с другим своим возлюбленным – племянником Иолаем, который был свидетелем и помощником в свершении дядей некоторых подвигов, начиная с истребления Гидры в Лерне. У Геракла с висков пот струился обильный, разгоряченная кровь у него кипела под сердцем и, костенея от скорби не разрешимой, громко стонал всегда мужественный герой.
Аполлоний Родосский рассказывает, как в гневе Геракл в неизведанный путь устремился, сам не зная, куда понесут его быстрые ноги. Как подгоняемый оводом бык без устали мчится, луг заливной и родные поля покидая, не думая вовсе о пастухах и о своем стаде, то мчится без остановки, то внезапно встает, подняв могучую шею, громко мыча, измученный жалом овода злого, – так в исступлении мчался и Геракл, то перебирая быстро ногами, то в тягостном беге вдруг на миг застывая.
В это время звездочет и кормчий Арго Тифис по приказу русокудрого Ясона с правдивыми голубыми глазами, велел всем героям на корабль быстроходный взойти и с ветром попутным, нисколько немедля, отчалить. Все, кроме Гиласа, Геракла и Полифема поднялись на борт, пловцы быстро наверх якоря подтянули и принялись дружно грести, укрепив канаты у мачты, лежащей на палубе крепкой. Потом белые вверх паруса они подтянули, мачту поставив, и парус вздулся от свежего ветра упруго у них округлой дугою, и ярко вскипели воды синего моря под носом быстро бегущего судна. По хребту широкодорожного моря под парусом белым корабль равнобокий помчался, словно огромная белокрылая птица, которая устремилась в небесную синеву, ровным дыханием ветра несомая, крылья спокойны ее, она вся безудержному отдается полету.
165. Прорицание Главка о доле Геракла [4]
Как только корабль чернобокий отчалил, а Геракла на его месте не оказалось, сразу среди аргонавтов поднялся и жаркий спор, и шум несказанный из-за того, что отплыли они, бросив героев Геракла и Полифема. При этом о Гиласе никто даже не вспомнил. Ясон сразу заявил, что они двоих товарищей в спешке случайно забыли, не заметив их отсутствия в темноте предрассветной. Многие не поверили своему предводителю и укоряли Ясона за то, что он намеренно бросил на берегу знаменитого силой и крепкого духом Зевсова сына. Был подавлен и очень растерян русокудрый Ясон, и сидел, потупив всегда ясные синие очи. Не зная, что еще товарищам можно ответить, лишь молча, душу терзал он произошедшим несчастьем.
Тут, как рассказывает Аполлоний Родосский, в гневе к нему герой Теламон яростно обратился, недобро сверкая сузившимися от гнева очами:
– Ты, вождь русокудрый, здесь сидишь перед нами и упорно молчишь! Видать, тебе нечего нам сказать потому, что давно ты хотел бросить Геракла! Твой умысел вполне ясен: чтобы нетленная слава героя Геракла, всю Элладу пройдя, твою славу вождя аргонавтов собой не затмила, если нам боги дадут на родину снова вернуться. Собственная шумная слава тебе дороже всего! Ну а я товарищей брошу тех, что вместе с тобой подстроили коварную хитрость такую!
Молвил так Эакид, бывший большим другом Геракла, и сразу бросился к Тифису, Гагния сыну. Тифис, когда по приказу Ясона велел аргонавтам на корабль снаряженный взойти, не знал, что среди них нет Геракла. Искрами жгучего пламени очи обоих героев сверкали. И повернули б они обратно в Мисийскую землю, ветра рев неумолчный презрев и пучины морские, если бы двое сынов Борея фракийца суровой речью своей сдержать не сумели бы порывистого сына Эака. Тяжкая в будущем выпала им за это расплата от беспощадных Геракловых рук за то, что его сейчас разыскать они помешали. Их, идущих назад после игр на Пелия тризне, безжалостно он убил на острове Теносе. Потом Отпрыск Зевса землю насыпал над телами убитых, и им поставил две стелы, из которых одна, к удивленному взору людскому, движется взад и вперед под исполненным тяжкой скорби дыханьем и горестным плачем отца их Борея.
Сказанному, лишь долгое время спустя, по непреложной воле Мойры Лахесис надлежало в Элладе случиться. Сейчас же многие пожелали уже повернуть обратно, в мисийскую землю, но тут из ревущего моря по воле никогда не дремлющей вещей Ткачихи вдруг Главк морской появился, мудрый глашатай божественной воли старца известного правдолюбца Нерея.
Никандр Колофонский поет, что Главк был возлюбленным Старца Морского Нерея и наставником Аполлона в прорицании. Когда бывший рыбаком и охотником юный Главк охотился на Орее (это самая высокая гора в Этолии), он поймал измученного погоней бессонного зайца, отнес его к ручью, потер прибрежной травой, и умирающий заяц вдруг ожил. Главк понял, в чем необыкновенная сила этой травы, отведал ее и стал боговдохновенным. Тогда по воле Зевса началась буря, и Главк вместо того, чтобы убежать от взволнованной ветром зыби, по воле старой лишь обликом Мойры Лахесис в пучину, бурлящую бросился и с тех пор живет там, и прорицает.
Вверх сейчас Главк приподнялся по пояс с косматой главой из ревущей пучины, прочный корабль за корму схватил могучей рукою, остановил на волны высоком гребне и так зычно воскликнул:
– Я тут, проплывая, услышал, что вопреки великого Зевса желанью, вы в город Ээта хотите везти героя Геракла, хотя по воле Мойры Лахесис доля иная давно ему суждена. Для царя Эврисфея в Аргосе, изнемогая, он должен двенадцать подвигов совершить и жить затем вечно сотрапезником между бессмертных, если сверх этих двенадцати он совершит и другие деянья славные. Поэтому пусть понятное ваше стремленье найти друга и героя Геракла теперь всех вас все же покинет! Также и всем вам известному Полифему Мойрой назначено в устье Киосском дивный город в трудах возвести для мисийского люда, славно жизнь потом завершив, в стране запредельной диких Халибов. В Гиласа же среброногие нимфы богини влюбились по воле улыбколюбивой Киприды, породительницы сладких томлений и выбрали себе его мужем. В поисках долгих мальчика этого и отстали оба героя.
Молвил так Главк и, в воду нырнув, подхвачен был тут же сильной волною. Вихрем кипучим кружась, там, пеной покрывшись, вода потемнела, быстро долбленный корабль подняла и помчала по необъятному хребту широкодорожного моря. Радостно стало притихшим героям.
Тут поспешно к Ясону Теламон подошел, схватил его руку своею беспорочной рукою, обнял крепко, к себе прижав, и в волнении молвил:
– О, Эсонид! Вождь наш бессменный и милый друг! Не сердись на меня, если по горячечному неразумью я впал в заблужденье! Я сам огорчен и опечален немало дерзкою той и несдержанной своей речью. Но бросим на ветер эту ошибку и будем опять как прежде друзьями!
Сын русокудрый Эсона, посмотрев на всех честными голубыми своими очами, ему ответил разумною речью:
– Милый товарищ, конечно, меня оскорбил ты негожею бранью, всем заявив, что нарочно я бросил благородного мужа Геракла. Пылкая молодость, видно, ум твой в этот раз победила, но обычно ты не бывал легкомысленным иль неразумным. Я, хоть ровесник тебе, однако, в ответ не скажу обидного слова, даже столь оскорбленный. Ведь ты на меня рассердился не из-за стада овечьего, не за имущества доли, а из-за нашего всеми любимого друга Геракла. Не остерегайся и впредь стараться быть справедливым, надеюсь, ты так же за каждого вступишься предо мною, коль нечто подобное вдруг еще раз случится.
Молвил так юный вождь аргонавтов, невинными синими сверкая очами, и все помирились и сели, кто где раньше сидел. Северный ветер могучий на влажных с льдинками крыльях по морю понесся, – лик его устрашающий скрыт под туманом седым, влагой борода тяжела и темные рваные облака на страшном челе; и крылья и грудь его в каплях замерзших. Этот ветер, непрерывно днем и ночью неистово дуя, их корабль быстроходный уносил в лазурную даль все дальше и дальше.
166. Разные мнения об участии Геракла в плавании аргонавтов
Отставший от аргонавтов Геракл между тем, кулаками грозно тряся, всем миссийцам пригрозил громогласно:
– Знайте здесь все! Всю Мисийскую землю я оставлю совсем без юношей и мужей, коль участь Гила не будет раскрыта, где он находится, живой или мертвый.
И за Гиласа в залог Гераклу отобраны были лучших мужей сыновья, и клятвой они подтвердили, что никогда не прекратят искать здесь пропавшего Гила. Вот почему вопрошают киосцы доныне про Гиласа Феодомантова сына, и дальний Трахин опекают, дивно созданный город, в котором Геракл оставил юношей тех, что ему из Мисии в залог отданы были.
Антонин Либерал (перелагая Никандра) сообщает, что нимфы источника испугались, как бы упорный в поисках Геракл не нашел спрятанного ими на дне родника Гиласа, и превратили его в Эхо. Поэтому похищенный отрок на зов Геракла отзывался точно таким же образом, как тот кричал и притом кратко, повторяя одни окончания последних слов.
Несмотря на то, что Геракл приложил немалые усилия, он так и не смог найти Гиласа – ведь эхо нельзя отыскать.
Овидий поет, что некогда Эхо, как все нимфы, плотью была, а потом стала голосом только. То была заслуженная месть белокурой царицы Олимпа: едва лишь богиня пыталась невест похотливых застигнуть и покарать, в горах с Зевсом часто в обнимку лежавших, их бдительная сестра наяда Эхо всякий раз ее отвлекала громкой предлинною речью, и те всегда успевали сбежать. Мстительная Гера, это однажды постигнув, нимфе Эхо так надменно сказала:
– Твой подлый язык без костей, которым меня ты столько раз обманула, впредь плоти лишится и власть над голосом потеряет свою, и речь твоя отныне станет очень короткой.
Делом богиня богинь тут же свои скрепила слова: теперь Эхо стало чадом эфира и голоса, только и может, что чужие умножать голоса и то, повторяя лишь самые окончания слов, которые слышала от других.
Между тем, упорный во всяком деле Геракл там, где отчетливо слышал эхо, оставил Полифема, чтобы тот все же попытался разыскать Гиласа, но Полифем умер, так и не найдя любимого отрока Амфитрионида. Гиласу же до настоящего времени приносят жертвы местные жители у одного источника: жрец трижды громко выкликает его имя, и трижды отвечает ему гулкое горное эхо.
Так, согласно Гигину и Аполлонию Родосскому, закончилось недолгое плаванье Геракла с аргонавтами. Герой – истребитель чудовищ уже знаменитый, но по-прежнему подневольный вернулся в Аргос, славный своими конями, чтобы продолжить тяжкую службу у Эврисфея.
Феокрит же уверяет, что Геракл, не найдя Гиласа, догнал аргонавтов, придя пешком в Колхиду, хотя другие говорят, что ему помешала сделать это Гера, чтобы ему не досталась слава Ясона, к которому она благоволила.
Отец истории Геродот говорит, что в заливе Магнесии есть одно место, где, по преданию, Ясон и его спутники с корабля “Арго” во время плавания в колхидскую Эю за руном золотым покинули Геракла, отправив его за водой. Ведь отсюда они, запасшись водой, хотели выйти в открытое море. Поэтому-то это место и называется Афеты, и здесь-то через много лет флот Ксеркса бросил свои якоря.
Геродор говорит, что Геракл и не начинал вовсе похода, но находился тогда в рабстве у Омфалы, а согласно Эфору, попал к ней только после того, как покинул Арго.
Ферекид, Гелланик и Геродот рассказывают, что Геракл сошел на берег за водой или был оставлен у скал в гавани Афеты, в Фессалии, ибо сам говорящий корабль Арго (точнее вставленный в обшивку корпуса кусок священного додонского дуба) провещал человеческим голосом:
– Здесь оставьте Геракла, не в силах я больше выносить его непомерную тяжесть.
Демарат же передает, что Геракл доплыл до самой Колхиды, а Дионисий Скитобрахион даже говорит, что он еще долго руководил аргонавтами, а после возвращения взял с них клятву взаимной верности и учредил Олимпийские игры, в которых все они приняли участие.
Диодор Сицилийский рассказывает, что, когда аргонавты собрались расстаться и возвратиться каждый на свою родину, Геракл посоветовал всем дать клятву выступить вместе союзниками, если кому-либо из них понадобится помощь. Также могучий герой предложил избрать место в Элладе для проведения состязаний и всеобщего праздника, учредив игры в честь величайшего из богов – Зевса Олимпийского. Герои дали клятву о союзе и поручили учреждение игр Гераклу, а тот избрал для этого место в стране элейцев, у реки Алфея, и эта местность стала называться Олимпией. Стяжав славу благодаря признанию, которым он пользовался у аргонавтов во время похода, Геракл прославился также благодаря учреждению Олимпийских игр и стал, таким образом, самым знаменитым среди эллинов. Заслужив всеобщее восхищение своей необычайной храбростью и военными дарованиями, он собрал сильное войско и прошел с ним по всей обитаемой земле, оказывая благодеяния роду человеческому, за что с общего согласия позднее удостоился бессмертия. Тем не менее, поэты в силу обычной для них склонности к вымыслам создали мифы, согласно которым Геракл совершил ставшие сказочными подвиги в одиночку и к тому же почти совсем обнаженным в одной львиной шкуре и с дубиной из дикой оливы.
Однако другие считают, что после Пелопа первые Олимпийские игры в честь Зевса были проведены повторно Гераклом после его окончательной победы над Авгием и Молионидами.
Такое разночтение у древних писателей о жизни и подвигах Геракла характерно для всей античной мифографии, ибо мифы эти создавались народом на протяжении более, чем двух тысяч лет и потом уже почти три тысячи лет пересказываются. Поэтому можно удивляться тому, что эти сказания обычно лишь в мелочах не «стыкуются».