142. Иолай становится первым возлюбленным другом Геракла
Геракл не стал утраивать званый пир по случаю совершения второго подвига, поскольку у него для этого не было даже посуды, не говоря уже о деньгах для покупки вина и мяса животных. Утолив голод и жажду скромным ужином из овощей и сыра в обществе Иолая, он пошел на свое камышовое ложе в оливковом саду спать, но сон благодатный, разрешающий горести духа, никак не являлся. Болела свежая рана от укуса Рака Каркина на левой ноге и начало кровоточить бедро, разорванное когтями Немейского льва, и даже откушенный им палец, сильно ныл, кружилась голова от воздуха, отравленного дыханием Гидры.
Телесная боль вскоре утихла, но возбуждение боя не покидало героя, он лежал с широко открытыми глазами и перебирал в памяти разные подробности битвы. Не брал его вовсе крепкий сон, тихой ночью всех людей покоряющий. На своей он камышовой метался постели, вспоминал ужасную Гидру и мужество своего юного друга, и то, как он уже с жизнью совсем распрощался. Все это он вспоминал снова и снова. На сухом камыше он в полудреме лежал то на боку, то во весь рост растягивался на спине, то ничком на живот поворачивался и застывал ненадолго, чтоб опять бессонно на бок лечь или на спину.
В это время к дяде неслышно подошел Иолай, и полусонный Геракл на него удивленно уставился, как будто впервые увидел. Разглядывая племянника, в серебристом свете только, что появившейся на небе луны, он удивлялся, как будто впервые видел его, раньше он не замечал какие у того были плечи, грудь, бедра. Теперь он увидел, что сын его брата Ификла – очень красивый стройный юноша с талией удивительно тонкой, совсем как у мальчика или у девушки в первом цвету. Пышущее здоровьем чуть курносое лицо юноши, томный взгляд и благоухающие миррой очень мягкие волнистые волосы цвета соломы, разделенные ровным пробором точно посреди головы, дополняли это впечатление.
Геракл хмыкнул и, почесав низкий лоб, сказал племяннику:
– Хм… Что-то я никак не могу заснуть. Такое редко со мною бывает. Все тело зудит и болит, но главное: как только закрываю глаза, так сразу вижу перед собой то шипящие и плюющие змеиные головы, то чернокрылого Таната с глазами как красные угли, горящими, явившегося за моей душой с огромным черным мечом. Да, так далеко не заходил я еще по пути в мертвое царство, возврата из которого нет. Ведь я думал, что за ногу меня ядовитая Гидра своими зубами схватила и уж готовился к битве с властительными богами подземными… Может, дорогой мой племянник, нам с тобой крепкого вина сейчас вдоволь напиться, чтоб хоть ненадолго забыться? Помню, как после схватки со львом из Немеи мы со старцем Молорхом напились так, что он во время резвой пляски упал и тут же, на месте как мертвый заснул…
Вечернее солнце меж тем окончательно закатилось в мировую реку Океан, которая круг земной омывает, собою его ограничив, и сумрак густой неслышно ниспустился на теплую благодатную землю. Вот уже появившаяся вдали дивная повозка, влекомая неторопливыми среброшерстными быками, заняла свое законное место на ночном небосклоне. Безмолвные быки неспешно доставили на небо все озаряющую своим блеском прелестную двурогую странницу ночи в одеянии цвета шафрана с серебряным серпом на чистом челе. Туманные лунные лучи тихо залили всю землю, причудливо сплетаясь с тенями, придали наступившей ночи невыразимое очарование.
Геракл почти совсем очнулся от полудремы и сосредоточенно раздумывал самому ли идти к амфоре с искрометным вином или все-таки послать Иолая потому, что и спать, и вставать не хотелось и вдруг почувствовал, как неслышно и осторожно племянник прилег к нему на просторное камышовое ложе. Он вздрогнул от неожиданности, когда дрожащий юноша, жарко дыша, прижался сзади к нему всем своим телом, как у девушки, нежноупругим.
Он, конечно, слышал рассказы и об олимпийском виночерпии красавце Ганимеде, услаждавшем Зевса не только на пирах, но и на ложе, и о Гименее, и об Орфее, и о многих других не столь знаменитых юношах, которых страстно любили боги или причастные смерти мужи. До сих пор Геракл предпочитал любить только женщин и девушек, но сейчас, в таинственной темноте, наполненной магическим лунным светом, после смертельного боя, в котором он себя в мыслях уж похоронил… его изнуренные члены вдруг выразили острое желание наслаждения, и, резко повернувшись, он стал жадно ласкать нежное тело четырнадцатилетнего племянника, вмиг забыв об ужасах кончавшегося дня…
В память о возвышенной любви между Гераклом и Иолаем, которая, несмотря на множество других возлюбленных подруг и друзей, длилась удивительно много лет, фиванцы справляли празднества Нолей, состоявшие из гимнастических и конных игр, на которых победителям преподносили оружие и сосуды из железа. А перед вступлением в бой возлюбленные друзья приносили последние клятвы верности у могилы Иолая в Фивах.
Согласно Плутарху, надо признать, что любовь к мальчикам и любовь к женщинам происходит от одного и того же Эрота. Если же их различать, то окажется, что этот обращенный на мальчиков Эрот заслуживает порицания: появившись на свет поздно, как бы у престарелых родителей, незаконный и темного происхождения, он воздвигает гонение на законного и старшего Эрота. Совсем недавно он проник в гимнасии вслед за обычаем обнажаться при телесных упражнениях, проталкиваясь среди мальчиков и мимоходом обнимая их за плечи, понемногу отрастил крылья, и вот его уже не сдержать, и он бранит и поносит брачного Эрота, хранителя бессмертия человеческого рода, передающего светоч жизни от поколения к поколению. Этот незаконный Эрот отрекается от наслаждения: стыд и страх заставляют его искать благопристойное объяснение для своего пристрастия к молодым и красивым юношам, похожим на женщин, ибо их лица покрыты девственным пухом на свежих щеках. И вот таким предлогом становится для него дружба и добродетель. Он покрывается пылью палестры, омывается холодной водой, нахмуривает брови и громогласно объявляет, что занимается философией и соблюдает целомудрие в соответствии с законом; но вот ночью, без помех – сладка добыча, если страж глаза сомкнул.
143. Гера придумывает третий подвиг
После того как Геракл совершил два таких опасных подвига, как удушение Немейского льва и убийство Лернейской Гидры, царица блистательных высей Олимпа долго не могла придумать как извести сына Алкмены, какое ведущее к неминуемой смерти дело ему поручить.
Наконец, ей пришла в голову одна мысль, которая показалась ей очень удачной, и она, чтобы подробно ее обсудить с собой и улучшить, вслух ее для себя неспеша повторила:
– Пора уж мне крепко задуматься как нечестивого пасынка погубить, ведь двух самых страшных чудовищ он уже одолел. И правда, велика его сила и дух его, хоть мерзок и нечестив, но крепок, как камень. Чуткое сердце мне подсказывает, что лучше всего было бы стравить его с кем-нибудь из могучих бессмертных богов, желательно из тех, кто мной особенно не любим – этим я могу сразу двух зайцев убить. Хорошо бы, например, воздвигнуть буйного Вакха против такого же бешеного нечестивца Геракла! Ах, как было бы замечательно, если б эти два ненавистных мне зевсовых сына от смертных блудниц сошлись бы в схватке смертельной, но как это сделать?
Гера промучилась целую ночь, но так и не придумала, как натравить друг на друга Диониса и Геракла. Уж под утро ее посетила непостоянная Тюхе, о месте обитания которой даже Мойры не знают, и она вдруг вспомнила, что Артемиду, умереть обреченные люди прозвали Улией – Убийцей и подумала так:
– Дерзкая Тавропола во время нашей с ней схватки, когда мы, олимпийцы врукопашную сражались друг с другом, попыталась пустить свои губительные стрелы даже в меня, как будто я боли очень боюсь или смерти подвластна. Тогда я показала заносчивой дочери притворной скромницы Лето кто из богинь всех главнее на нерушимом вовеки Олимпе!.. Да, Геракл, очень силен, силой громадной его Мойра одела для истребленья чудовищ, но все же он смертен. Не Диониса, Артемиду надо напустить на Геракла и сделать мне это будет не трудно, ведь богиня диких зверей всегда скора на расправу, особенно она не любит людей.
План созрел сам собой, и Гера не спеша повторила его своему милому сердцу:
– Гераклу в качестве очередного труда надо приказать убить какое-нибудь досаждающее людям животное, например, любимую лань Артемиды, и она в отместку убьет его самого… Впрочем, если Агротера узнает, что Гераклу приказали убить ее священную оленицу, то она вместе с могучим братом отомстит не только отдавшему приказ Эврисфею или Копрею. Аполлон прозорлив и быстро узнает, что убить священное животное сестры придумала я. Тогда надо сказать, чтобы Геракл не убил, а только пленил лань Артемиды… А мне очень нравится эта коварная мысль. Ведь, и поймать златорогую оленицу будет намного трудней, чем убить, очень она быстронога, а Геракл, хоть силой могуч, но в беге многим мужам уступает, тем более этой лани… Надеюсь, что сыну блудницы Алкмены не один год придется за этой ланью гоняться! Если ж догонит и сумеет пленить, то ему придется сразиться с медвежьей богиней, и легко она попадет ему в глаз, не защищенный львиной каменной шкурой! И Зевс ни в чем не сможет меня упрекнуть!
Довольная собой Гера явилась к Эврисфею, как всегда во сне, когда он, свернувшись комочком, сладко спал и посапывал, подложив обе ладошки под не по возрасту морщинистое лицо. Богиня схватила царя за редкие слипшиеся волосы и дернула, и когда тот вскочил и, увидев Геру, недоуменно открыл глаза повелела ему:
– Прикажи Гераклу поймать Керинейскую лань с золотыми рогами и медными копытами, и чтобы принес он ее живую тебе показать или Копрею. Вели так же Копрею Геракла прилюдно оповестить о том, что эта лань объедает и сильно топчет посевы и уже многих людей погубила, которые пытались избавить от нее свои нивы. Однако пусть промолчит твой вестник о том, что эта златорогая лань – любимое животное Артемиды.
И вот громкоголосый глашатай Копрей, выпучив свои белесые глаза и плоский задрав подбородок так, что он казался на одном уровне с его мясистыми ушами, спесиво изрек, собрав на рыночной площади народу немало:
– Как ты ни могуч, сын Алкмены, но жить и впредь будешь обязан под Эврисфеевой волей и все его приказания, что я передам, выполнять безропотно должен. Сейчас же тебе приказано поймать медноногую лань за то, что она сильно топчет посевы на горе Керинее, своими золотыми рогами нивы Аркадии роет и при этом много губит людей. Жизнь ей нужно оставить, но ты должен мне ее показать, чтоб я посмотрел на ее рога и копыта своими глазами и убедился, что ты не обманщик. Справедливостью гордый наш царь Эврисфей понимает, что эта лань быстронога и потому на подвиг этот отводит тебе времени много, но на все про все не более года!
144. Лань с золотыми рогами
Когда Геракл услышал, какой третий подвиг ему надлежит совершить, он не поверил своим ушам – настолько это дело ему показалось простым. Всего-то надо было поймать безобидную лань с золотыми рогами и медными ногами и привести на веревке или, если она сама не захочет идти, то принести ее на плечах в Аргос или в Микены. Но напыщенный тон глашатая юному герою опять не понравился. Глядя в вытаращенные глаза Копрея, Геракл открыл было рот, чтобы съязвить про его глаза, но сдержался, он только поморщился, скрипнул зубами, повернулся и молча ушел. На одутловатом лице глашатая появилась мрачная мстительная улыбка, и он погрозил кулаком в спину удаляющемуся герою.
Гераклу рассказали, что золоторогая лань, называемая по имени города, где она впервые появилась, еще Керинейской, была любимым животным Агротеры. Это обстоятельство отпрыска Зевса не сильно встревожило, хотя он знал, что его божественная сестра Артемида не только отнимала подошедшую к концу жизнь у старых людей нежной стрелой, но в гневе и молодых людей губительной стрелой жизни часто лишала. Но лань не требовалось убивать, и потому с заносчивой богиней охоты и дикой природы особенных затруднений он не предвидел. Герой, ставший неразлучным со своим племянником Иолаем после второго подвига, собрался на необычную охоту один, так сказав возлюбленному своему другу, нежно его во влажные губы целуя:
– Богоподобный Иолай, юноша прекрасный, любимый мною горячо! Глаза твои чудесные мне душу греют, а мальчишеское тело твое мою воспламеняет кровь! И подвиг мне любой дается легче, когда при тебе его я совершаю, но за Киренейской ланью одному мне придется носиться, ведь не можешь быстро и подолгу ты бегать. И потом, ведь ты помнишь, что царек наш с ушами ослиными, мне объявил, что подвиги я должен совершать один для усиленья наказанья. Но ты не сомневайся в том, что я люблю тебя больше всех юношей вместе взятых на этом свете. Время быстро промчится, подвиг этот я свершу, и мы опять с тобой будем вместе.
Каллимах поет, что на заоблачных высях, в предгорьях горы Паррасийской, скачущих ланей, дивное диво! Паслись на бреге реки Анавра они неизменно, – ростом больше быков, а рога их златом блистали. Когда богиня охоты увидела этих ланей впервые, то изумилась их виду и молвила тотчас своему милому сердцу:
– Вот пристойная дичь Артемиде для первой охоты!
Было этих ланей всего только пять; четырех богиня поочередно быстро настигла, псами их не травя, и в свою запрягла золоченую колесницу. Но одна убежала, пересекла поток Келадона, и скрыл беглянку холм Керинейский, что возвышался на границе Аркадии и Ахайи. Впоследствии Медвежья Богиня все же настигла непокорную последнюю лань и заставила служить себе.
Однажды после сбора богатого урожая жители счастливой Аркадии принесли жертвоприношения всем вышним, обойдя лишь благовонные алтари стрелолюбивой дочери Лето, которые одни тогда без благовонных курений остались.
– Пусть должного нет нам почтения от ничтожного, жалкого племени для смерти рожденных людей, но безнаказанности для них мы все равно никогда не допустим!
Гневно изрекла богиня охоты, презрительно округлив полумесяцем уголки нежных девичьих губ рожками вниз, и послала лань, прозванную впоследствии Керинейской, в наказание людям опустошать их поля. Керинейская олениха оказалась не только очень свирепой, но и неуловимой – догнать златорогую лань, не ведающую усталости, никто не мог из смертных людей.
Некоторые, как Пиндар, иначе рассказывают о дивной златорогой лани. Якобы безбрачная дочерь Лето превратила плеяду Тайгету в обычную лань, чтобы спасти от преследований любвеобильного Зевса. Это не спасло Атланта и Плейоны милую дочь, и она родила от Зевса героя Лакедемона, по имени которого впоследствии самая воинственная страна Эллады с главным городом Спартой была названа Лакедемоном. Тем не менее, Тайгета в благодарность посвятила богине охоты такую же лань, но златорогую и с «писанным обетом» – надписью на ошейнике: «Тайгета с благодарностью посвящает Артемиде». После этого гордая, как водрузивший небо на плечи родитель, плеяда повесилась на вершине горы Амиклей, и впоследствии ее имя Тайгет было присвоено Лаконской горной цепи.
Как бы там ни было, но все говорили, что златорогая лань много бед приносила людям. Чудесная златорогая оленица, ростом выше быка, посланная Артемидой в наказание людям, опустошала и вытаптывала поля. Не так много она зеленых посевов съедала, как много на горе хозяевам топтала медными своими копытами, и гибли хлеба на корню. Люди, поняв, что зря житницы ждут обещанных им богиней благой урожаев богатых, пытались ее изловить и отвезти куда-нибудь далеко, но все напрасно – будучи очень быстрой, она всегда вырывалась из окруженья и убегала, как ветер. Никто не мог быстроногую Керинейскую лань изловить, а из лука убить не решались – беспощадной мести Господыни звериной страшились. Многие помнили, что стало с могучим героем Мелеагром, убившим Калидонского вепря – верного слугу и мстителя Артемиды, которого она послала в наказание царю Ойнею, совсем забросившему охоту и от имени страны не принесшему ей урожайного года первинки.
145. Геракл пленяет Керинейскую лань
Дело оказалось не таким простым, как представлялось Гераклу. Если бы лань требовалось убить, то такое деяние он совершил бы за несколько дней, которые потребовались бы, чтобы только ее отыскать.
– Да, придется за ней мне немало побегать, но это лучше, чем душить могучего льва с каменной кожей или рубить головы огромной змее с самой ядовитой желчью на свете.
Весело подумал Геракл и, стремглав за чудесной ланью пустился в погоню, одетый в шкуру Немейского льва, но без дубины – с одним луком и стрелами, которые он взял для собственного пропитания. Так же, как большая свора быстроногих собак охотничьих гонят мощного тура, сзади настырно на него наседая и не давая ему отдохнуть ни в лесу, ни в кустах или в поле, и он убегает то с испуганным мыком, то с изнурения хрипом. Так и герой Амфитрионид, после двух самоотверженных подвигов, прозванный истребителем самых страшных чудовищ, гнал упорно дивную лань, все время ее отрезая от родного холма Керинейского, где она поселилась, четырех лишившись сестер, которых Хозяйка горных дубрав запрягла в свою золотом и серебром изукрашенную колесницу.
Геракл преследовал Свирепую оленицу без малого целый год и сильно похудел за это время, поскольку бегал целыми днями, а питался в основном плодами и ягодами, которые находил в тенистых лесах и некошеных лугах, по которым пришлось пробегать. Дичь он убивал изредка, когда она сама прямо на пути попадалась, ибо ни на что не было времени, кроме, как на погоню, которой не было видно конца.
Некоторые говорят, что неутомимый отпрыск добродетельной Электриониды, преследуя лань, достиг тенистого Истра и страны гиперборейцев, лежащей за спиной Борея, борода которого всегда блестела от снега и льда. Он настиг дивное животное в северной стране Гиперборее, самом любимом стрелолюбивыми Летоидами месте на широкодорожной земле. Гиперборею считают северной, очень холодной страной. В труднопроходимых гиперборейских льдах, в снежных степях Танаиса, там, где рифейских стуж не избыть, Геракл изловил вконец изнуренную лань с золотыми рогами.
Другие, подобно Плинию Старшему, говорят, что в северной Гиперборее, лежащей «за Бореем», т. е. за Рифейскими горами, сходятся все петли мира и крайние пределы обращения светил. Несмотря на северное положение, это самая солнечная страна, в ней не бывает холодных ветров и потому ее благодатный климат подобен тому, что установлен богами в своей небесной крепости нерушимой, где не бывает плохой погоды. Поэтому гипербореи не строят себе ненужных им дворцов и других теплых жилищ, предпочитая жить в благоухающих рощах и тенистых лесах на берегах весело журчащих рек и кристально чистых озер, как жили при Кроне первые природные люди в золотой для них век.
Многие, подобно Диодору, говорят, что Геракл поймал чудесную лань в тенета; либо выследил и захватил во время сна; либо уморил непрерывной погоней. Геракл совершил этот подвиг, не прибегая к силе и действиям, таившим в себе опасность, но исключительно благодаря своей сообразительности.
Когда утомленная долгой погоней лань из последних сил готовилась переправиться через очередную реку, Геракл захватил ее, выпустив стрелу, которая пригвоздила передние ноги животного одну к другой, пройдя между костью и сухожилием так, что не упала на землю ни одна капля крови. После этого Алкид не спеша подошел к еле ковылявшей лани и, аккуратно связав ее, взвалил на плечи и поспешил в древний град многолюдный Микены, построенные согласно одному из преданий его прославленным предком Персеем.
Гипербореи говорят, что, поймав дивную лань, Геракл окинул внимательным взглядом всю их землю за холодным дыханием Борея и изумился растущим там диким оливам. И появилось тогда у него большое желание насадить такие деревья вокруг огибаемой 12 раз меты конного ристалища, и он взял одну маслину с собой.
146. Гера натравливает на Геракла Артемиду
Увидев, как легко Геракл выполнил основную работу третьего задания Эврисфея и уже спешит к Копрею показать связанную лань, Гера, мстительно прищурив свои огромные, как у телки, глаза, сказала себе, что пора приступить ко второй части плана – натравить на пасынка губительную для людей Стреловержицу. Словно бурный вихрь, помчалась царица богов на поиски Девы безбрачной и повстречала ее на заоблачных высях, в труднодоступных предгорьях горы Паррасийской. Вместе с прислужницами – двумя десятками нимф амнисийских и с собаками гончими она здесь выслеживала оленей и рысей, которых разила для пиров на Олимпе.
– Радуйся милая Артемида! Ты вот здесь охотишься на оленей и зайцев и не знаешь, что Зевса сын дерзкий от смертной Алкмены Геракл в Гиперборейских горах, любимых тобою и Фебом, изловил, а может и ранил стрелой твою любимую лань с золотыми рогами. Тащит он ее сейчас насильно в предвкушении пышного пира, про тебя ж блаженным гипербореям говорит, что Артемиде под силу охотиться лишь на кроликов робких.
Так с притворным сочувствием тихо сказала Агротере коварная царица Олимпа. Артемида, злобно сверкнув ясными, как у ребенка, глазами, скривила гневно злые девичьи губы в ответ и надменно, с издевкой сказала:
– Безнаказанность здесь невозможна! Пусть он и брат мне по отцу, и силой говорят, очень могучий, но меня это ничуть не волнует. Никто не посмеет сказать, что нет мне отмщенья, ведь нельзя просто так посвященную мне оленицу с золотыми рогами пленить!
Гера удовлетворенно прикрыла свои большие красивые глаза ресницами гнутыми, довольную сдерживая улыбку, а богиня охоты бросилась к своей колеснице златой, запряженной ланей четверкой – сестрами были эти дивные лани златорогой сестре Керинейской.
Быстро полетела сияющая золотом и серебром колесница грозной Стреловержицы, уносимая проясняющим воздух могучим богом северного ветра бородатым Бореем. Долго неслась богиня дикой природы и вскоре настигла Геракла с золоторогой ланью на плечах. Бросив упряжку, дева, никогда не знавшая ложа мужчины, как стрела, выпущенная из лука, метнулась к зевсову сыну. Пылая гневом, она крикнула Амфитриониду срывающимся от злости голосом:
– Остановись, смертный! Больше ни шагу! Сейчас же отпусти мою любимую лань!
Геракл увидел стройную девушку в короткой шафрановой тунике, не скрывавшей не только нежных девичьих колен, но и самых стройных среди богинь бедер. Подвязанная лентами грудь была высокой, но небольшой, такой, чтоб помещалась в ладони любимого, хотя такового у нее никогда не было, даже красавца-охотника Ориона, огромного ростом, по-настоящему она не любила. Серебряный лук за точеное плечо на охотничий лад был у нее переброшен, отданы светлые кудри во власть Ауре и ветрам. Рядом с ней стояли огромный серый волк и черный медведь, глядевшие на Геракла свирепыми глазами и готовые по приказу хозяйки на него кинуться.
Отпрыск Зевса давно ожидал увидеть богиню охоты и потому сразу узнал ее.
Госпожа диких гор выглядела как нежная девушка в первом цвету, у нее была тонкая талия, стройные ноги и красивое лицо с чистой кожей и свежими пурпурными губами, подобными бутону только распустившейся красной розы, которая была словно пышные кудри весны.