Разведка. «Нелегалы» наоборот

Советские офицеры в Лондоне

…Люди старших поколений рассказывают, что в доперестроечном Советском Союзе было две телепремьеры, которые заставляли пустеть улицы; упомянутые уже «Семнадцать мгновений весны» и английский сериал «Сага о Форсайтах».

Мы уверены, что когда перед тогда ещё чёрно-белым телевизором усаживался ветеран советской разведки Иван Андреевич Чичаев, то перед его глазами стояли цветные картинки. Ведь как и один из Форсайтов, Чичаев, возглавляя секцию связи НКВД в Лондоне, жил в британской столице как раз на холме Кемпден-Хилл.

Известна даже квартира: номер 54 в жилом комплексе Кемпден-Хилл-Корт^[122], который стоит и поныне; к сожалению, менеджмент этого дома отказал нам в возможности его посещения.

Глава секции связи НКВД в Лондоне Иван Чичаев

Еще в августе 1941 г. Иван Андреевич был вовлечен с «генералом Николаевым» и «полковником Осиповым» в переговоры с SOE в Москве. И именно ему предстояло вместе с британскими коллегами готовить к заброске в Европу прибывающих коминтерновцев – участников операции «Ледоруб».

Любой, кто знаком с российскими реалиями, не раз улыбнётся, когда будет читать характеристики Чичаева в материалах британских спецслужб из TNA. Добрая улыбка – когда узнаёшь, что англичане относились к нему с явной симпатией, присвоив ему добрую кличку «Чич»^[123]. Растерянная ухмылка – когда доходишь до описаний Чичаева, переполненных «сведениями», которые явно основаны на «надувании щёк», но не на знаниях. Например, англичане полагали Чичаева «уроженцем волжского бассейна»^[124] (он и правда родился в нынешней Мордовии^[125]), но добавляли, что он «сибирского разлива»^[126]. Это утверждение, конечно, не назовёшь никаким другим, как безграмотным: волжанин и сибиряк. Это всё равно что сказать «он был добрым англичанином шотландской сути». При этом ещё он казался англичанам «хорошо сложенным, чисто выбритым брюнетом с еврейской внешностью»^[127]. Ещё, по мнению SOE, он был «склонен к женственности». Это – потому что носил в лацкане розу^[128]. Женственность отнесём к тогдашним ветхозаветным представлениям о прекрасном даже и в Англии. А вот, получается, русский «сибиряк-волжанин еврейской внешности»?! Смешно.

Глядя на его биографию периода Второй мировой войны через российскую призму, добавим, что Британия для него была отнюдь не первой загранкомандировкой. До этого были независимая тогда Тува и резидентуры в никем тогда не признаваемой, но стратегически важной для России Монголии, в японской тогда Корее (Сеул), финляндском тогда Выборге, в межвоенных Эстонии и Латвии. В Британию Чичаев прибыл под прикрытием должности советника советской дипмиссии, отвечавшего за связи с нашедшими себе убежище в Лондоне эмигрантскими правительствами европейских стран, оккупированных Германией и Италией. И как бы он ни был загружен по основной работе в разведке, он с блеском выполнял и работу по прикрытию. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1945 г. ему был присвоен ранг Чрезвычайного и полномочного посланника^[129]. В следующий раз такое произойдет только в 1960-е, когда недовольный присланным ему советским послом Фидель Кастро настоял, чтобы советскую дипмиссию в Гаване возглавил руководитель резидентуры КГБ Алексеев. Насколько нам известно, с тех пор такого больше вообще не было (запись уже в XXI веке американскими СМИ в «супершпионы» российского посла в Вашингтоне Сергея Кисляка – сюжет отдельный).

В Лондон Чичаев прибыл уже 30 сентября 1941 г. Через две недели к нему присоединилась и семья: дети и жена Ксения Митрофановна, ставшая секретарем-шифровальщиком.^[130]

Ещё советские

Также уже в 1941 г. в Лондон от НКВД прибыл капитан Николай Торопченко^[131] (по российским данным, его инициалы были «М.А.»^[132], то есть не Николай, а, допустим, Михаил, а может, Макар, или Митрофан, или Мстислав и т. п.; к сожалению, более подробных российских данных о нем нет). Англичанам он не понравился. В SOE о нём писали о нем как о человеке «некультурном» и «закомплексованном», иногда признававшим, что «в Лондоне красивые деревья», но, в целом, не стремившемся улучшить свой английский язык и положительно отличавшемся только умением хорошо играть в шахматы^[133].

Ещё один точно установленный сотрудник Чичаева в Лондоне – лейтенант Василий Суворов^[134]. Британцы называют его радистом^[135]. По их сведениям, Суворов никогда до этого не бывал за пределами Родины и живо, «как ребенок», интересовался всем. Он как раз резво взялся за английский и очень быстро его отшлифовал. В то же время был очень ранимым и застенчивым^[136]. Возможно, когда-нибудь мы узнаем о его истинной сущности. Но пока подробных открытых российских материалов нет и о нём.

Относительно больше известно о «втором номере» советской миссии в Лондоне полковнике Андрее Григорьевиче Граур^[137]. Правда, «История российской внешней разведки» характеризует его исключительно скупо: «Работал во внешней разведке с 1938 г., побывав за этот период на закордонной работе, в том числе руководящей, в США [и] Швеции»^[138]. Западные источники словно добавляют к этой, по сути, черно-белой «карточке» цвета. Донал О’Салливан развивает ту мысль, что перед войной Граур по поручению Берия инспектировал резидентуру НКВД в Соединенных Штатах^[139]. В документах SOE Граура называли «крайне некультурным», но «безусловно самой сильной личностью» и «наверное, самым честным» в советской миссии, упоминая то, что он постоянно возвращался к теме открытия «второго фронта»^[140]. В 1943 г. Граур (у которого в Лондоне умер ребёнок) вернулся в Москву. Не будем исключать той версии, что Центр отозвал его не в рамках плановой ротации. Дело в том, что в апреле 1942 г. британцы рассматривали вариант, чтобы Граура завербовать: такой сценарий обсуждал со своим подчинённым директор секции «В» британской контрразведки МИ-5 Гай Лидделл. Но с каким конкретно своим подчинённым он это обсуждал? Со своим помощником Энтони Блантом, который был советским «кротом»^[141] и мог сообщить Москве о нависшей опасности. Но, кстати, в Москве Граур занял должность «генерала Осипова».

Стоит сразу сказать, что о жизни британских спецслужбистов в НКВД действительно узнавали по многим каналам.

Джордж Хилл. Обрывки и отрывки

Джордж Александр Хилл, с чьей резиденции-резидентуры мы начинали эту главу, относится к тем, про кого говорят «хорошо известный разведчик». Хорошо известный – контрразведке страны-хозяйки.

По разным данным, родился он то ли в 1890-е во входившей тогда в Российскую империю Эстонии, то ли в 1893 г. в Лондоне, но точно в семье подданного, торговавшего с Россией и Персией, много по ним ездивший и бравший с собой сына. Как и многих подданных Их Британских Величеств, во все времена, в молодости Хилла и самого поносило по миру. Скажем, на фронты Первой мировой он призвался из Канады. Но детство и отрочество он провёл точно в Российской империи, что и позволило ему, когда он был зван в британскую разведку, быстро освоить такой похожий на русский болгарский язык.

Однако вскоре он получил приказ вернуться в саму Россию в составе миссии британского генерал-лейтенанта Пула. Было это в июле 1917 г.^[142], то есть в самый разгар революционных событий. Но тогда Россия и Британия ещё были союзниками по Антанте (генерал Пул был при Ставке русской армии в Могилёве). В «Истории российской внешней разведки» даже говорится, что, служа, конечно, своей стране, Хилл, тем не менее, оказал такие услуги русским союзникам, что в разное время получил ордена Св. Владимира, Св. Анны и Св. Станислава, врученные ему такими разными российскими власть имущими, как «Николай II, Керенский и Деникин»^[143]. Учитывая, что Хилл прибыл в Россию летом 1917 г., приходится сомневаться в том, что он получил награду от царя, к тому времени уже давно отрекшемуся. Но то, что в списке тех, кто награждал Хилла, значится ещё и Деникин, намекает нам на то, на какой стороне он (конечно же!) оказался в российской Гражданской войне.

Итак, осенью того же 1917 г. Россия стала советской, другой. В частности, заключила с Германией, с которой воевала Антанта, сепаратный мир в Бресте (или, как говорили тогда, Брест-Литовске).

Лондон этому всячески противился, и Хилл «засветился» на радарах ВЧК как со-организатор антикоммунистических операций. Тогда он сменил офицерский мундир на одежды шпиона-нелегала (отсиживался на настолько конспиративной квартире в московском Замоскворечье, что по его скупым описаниям идентифицировать тот дом невозможно и сейчас), но в отличие от «посла-заговорщика» Локкарта и «Сиднея О’Рейли», о нём советские газеты не писали. Написал – он сам. В межвоенный период он сам опубликовал воспоминания, которые читаются как настоящий детектив. Правда ли, что Хилл, как он утверждал, был тем, кто лично обхаживал Троцкого, вытянул из паралича московский железнодорожный узел, а в бывшем вагоне императрицы Марии Фёдоровны вывез из России румынский золотой запас?^[144] Как бы то ни было, книгу он написал настолько бодрую, что она до сих пор входит в число мемуаров, которые в Соединенном Королевстве и XXI века только и успевают печатать дополнительными тиражами.

Главное для нашего повествования: со вступлением во Вторую мировую войну Советского Союза и с заключением советско-британских соглашений о военном и разведывательном сотрудничестве знание России Хиллом вновь было востребовано. Его реакция на то, что он увидел по пути из Архангельска в Москву: «Боже, что же большевики сделали с этой бедной страной?!»^[145] Но на момент начала Великой Отечественной войны было не до идеологических споров. Надо было спасать Отечество. Как заметил в своих мемуарах лично знакомый с Хиллом Ким Филби, «русские приняли это назначение с восторгом. Они знали о Хилле всё»^[146]. По рассказам самого Хилла, реакция Молотова была такой (перевод с английского; и кстати, обратите внимание на умение Хилла расставить акценты в, казалось бы, той же мысли): «Да, мы на самом деле всё знаем о капитане Хилле, у нас на него полное досье… В НКВД готовы его принять, так как знают, что он эксперт»^[147].

Он прибыл в СССР через Архангельск, преодолев за три недели путь по арктическим водам на борту миноносца «Лида»^[148]. В своём дневнике он записал: «Я абсолютно согласен с Черчиллем в том, что все, кто сражается с Гитлером, будет получать нашу помощь»^[149]. Но добавил: «Это должна быть помощь на наших условиях»^[150]. При этом Хилл с удовольствием погрузился в привычные российские реалии: например, вкушал на переговорах с партнерами из НКВД «прессованную икру» (очевидно, паюсную), «капустный суп» (наверное, щи или борщ), жареную курицу, ванильное мороженое, водку и «достойное красное кавказское вино»^[151].

– Ну, наконец-то, Джордж, – обрадовался генерал-чехословак Пика, когда минут через десять Хилл вернулся в комнату. – Я уж думал, что, отправившись за книгой, вы были, как всегда, перехвачены какой-нибудь прекрасной дамой.

– Не без этого, генерал.

– Но книгу всё-таки принесли!

– Да. Хотите, покажу, какой пассаж в ней понравился Советам особенно сильно? Вот, читайте.

«Ленин, Троцкий и вся их большевистская партия считались союзными миссиями в России предателями и агентами германского правительства. Пресса в Англии, Франции, Италии и Америке в основном придерживалась того же видения.

Это правда, что после революции 1917 года основные большевистские лидеры достигли России из Швейцарии в специальном поезде, который пропустили немцы… и что большевистская партия получила большие суммы денег от Германии. Но было бы ошибкой считать Ленина и Троцкого обычными агентами. Они выполняли приказы Германии только тогда, когда это соответствовало их собственным установкам. Они не полагали имперскую Россию своей Родиной, а себя – ею обязанными. Они были революционерами, чьей целью было обеспечить идеальными условиями пролетариат. Большевики были бы столь же готовы принять деньги и помощь Антанты, если бы это служило их целям.

Я был уверен тогда, и с тех пор не случилось ничего такого, что заставило бы меня переменить моё мнение, что советские делегаты в Брест-Литовске не действовали по инструкции Центральных держав и что Брест-Литовск не был инсценировкой»^[152].

– Хилл, так вы действительно должны нравиться Советам. Они вам что-нибудь говорили про эту книгу?

– Да. Есть такой «Осипов», – пальцами обеих рук Хилл изобразил кавычки. – Безбоязненно называю вам это имя, потому что уверен, что оно не настоящее. Но это – из тех людей, от кого я получаю самую официальную из всех официальных позиций. Так вот, он сказал мне дословно следующее: «Вы хорошо написали о Ленине. Для врага ваша книга честная, вы пишете объективно»^[153].

– И вам даже прощают то, что вы объективно пишете о Троцком?! Советскому гражданину за это сразу – расстрел.

– Во-первых, на мне британская форма. А это, знаете ли, своего рода политический бронежилет. Во-вторых, я именно что восхищаюсь Троцким^[154]. Это был блестящий организатор. Ну, а в-третьих, для YMCA ещё важнее то, что я ненавижу немцев^[155].

Что ж? Хилл был любитель женщин и был такой, как сказали бы сегодня, «тусовщик», что после войны многие его знакомые не могли поверить, как это он, никогда не отказывавшийся от выпивки, вошёл в руководство компании по производству минеральной воды^[156]. Но всё это лишь доказывает: кроме своей страны он любил – и себя. А ещё был – прагматиком.

И кстати: в Коминтерне Хилл видел «готовую пятую колонну по проникновению в Германию»^[157].

Глава II
Операция «Ледоруб-I» и забытый резидент

«Сегодня в мире немало людей, выступающих в роли адвокатов звериного нацизма, сознательно или неосознанно обеляющих коричневую чуму… Белые перчатки словно бы скрывают от наших глаз дубинки, которыми избивали, уродовали, калечили».

Леопольд Треппер

Со временем отдельно взятые операции по заброске советских агентов из Англии на континент в SOE стали обозначать либо по названиям напитков («Тоник», «Кофе», «Бургундское», «Оранж», «Виски» и т. п.), либо по названиям гор («Этна», «Эверест», «Арарат»)^[158]. Но целиком вся схема – всё-таки “Pickaxe”. То есть «Кирка», «Кайло». Или – «Ледоруб». Как предполагает британский соавтор, это было намеком на организованное перед войной НКВД убийство Троцкого: ему же именно ледорубом размозжил голову советский агент Рамон Меркадер^[159].

Эх, в SOE, конечно, и думать не могли, как близко оказались к истине, которую мы обнаружили только теперь в архивах Коминтерна! Дело в том, что и непосредственный убийца Троцкого испанец Меркадер, и организатор этого убийства Наум Эйтингон имели прямое отношение к тому, что с 1937 г. на советскую разведку работала первая же девушка, переброшенная в Британию по соглашению между НКВД – SOE.

Доказательства? Приведем отрывок из автобиографии в РГАСПИ Шифры Липшиц, где она рассказывает о некоторых обстоятельствах своего пребывания на Гражданской войне в Испании (орфография и пунктуация сохранены): «В декабре 1937 г. через товарища Меркадер я имела разговор с тов. Котовым…»^[160] Для понимания: как хорошо известно сегодня, «Котов» – это Наум Эйтингтон^[161]. Про него Шифра Липшиц пишет: «[Он] предложил мне выехать в Польшу с целью вести нам работу в пользу Советского Союза; я конечно согласилась на это»^[162].

В 1942 г. Шифра повторит подвиг Зои Космодемьянской. Но уже – во Франции.

Первая партия

…Март 1942 года. В Северной Атлантике немцы топят советский транспорт «Ижора»: один из тех, что участвовали в том, что в России называют «северными», а в Британии – «арктическими» конвоями. Теперь – вопрос. С Запада в СССР такие конвои везли оружие, стратегические материалы и т. п.; здесь и сейчас мы не будем дискутировать на тему, каков был процент советских военных потребностей, покрытых этими поставками. А после того, как эти конвои разгружали в Мурманске и Архангельске, неужели они возвращались пустыми?

Что касается «Ижоры», то про неё точно известно, что в свой предыдущий «порожний» рейс она 20 ноября 1941 г. доставила в Британию первую тройку советских разведчиков: «Анну Успенскую», «Павла Кубицкого» и «Петра Кузнецова».

Информация об их предстоящем прибытии на борту «Ижоры» пришла в Лондон 12 ноября. Начальникам портов Лит, Абердин и Глазго в Шотландии, а также Ньюкасл и Халл в северной Англии предписывалось придержать гостей из СССР на борту до тех пор, пока за ними не приедет Милнс-Гаскелл из SOE: «Это должно быть сделано как можно более ненавязчиво, чтобы другие пассажиры ни о чём не догадались».^[163]

Правда, с этим возникла проблема. Милнс-Гаскелл ждал группу на «большой земле» в Эдинбурге, но из отчёта на имя директора SOE по заграничным группам следует, что на «Ижоре» случилась какая-то поломка и она на несколько дней застряла в порту Скапа. Это на Оркнейских островах^[164], куда и сейчас выдвинуться оперативно бывает сложно. Милнс-Гаскелл туда из Эдинбурга не успевал, представителей SOE на самих островах не было, и пассажиры из СССР сходили на берег самостоятельно, явно нервничая. Пассажиры-мужчины даже оставили на борту свою радиостанцию, «так как боялись показать ее таможенникам»^[165]. Когда Милнс-Гаскелл всё-таки их дождался на «большой земле», то отвёз их в Лондон, откуда мужчин направили на объект STS № 51, как тогда назывался нынешний международный аэропорт Манчестера. Там «ледорубам» предстоял курс парашютных прыжков.

Мужчин пока вынесем за скобки (он станут участниками операции «Ледоруб-II»), а на девушку переключимся – уже окончательно.

«Анна Успенская»

Приглядевшись к ней, поговорив с ней, в Лондоне пришли к двух выводам. Во-первых – коммунистка^[166]. Во-вторых, из всех других посланцев НКВД только про неё в SOE сначала подумали, что она русская: по акценту^[167].

В российской историографии намёк на то, кем она была, до сих пор имелся весьма скупой. Сначала в «Истории российской внешней разведки», а потом в книге о Фитине только и было написано: «Первая группа наших связников прибыла в Англию уже в ноябре 1941 года. В составе группы была «Ханна»… Никакой информации о ней, кроме оперативного псевдонима, мы не имеем, хотя и можем предположить, что это была советская комсомолка»^[168]. При личной встрече автор книги «Фитин» Александр Бондаренко посетовал российскому соавтору этой книги на то, что в Москве «к сожалению, все архивы до сих пор засекречены»^[169].

Как мы уже показали, российские архивы засекречены не все; просто раньше никому не приходило в голову сравнить то, что есть в TNA в Лондоне, с тем, что есть в РГАСПИ в Москве. Но так как началось всё с рассекречивания материалов по операции «Ледоруб» в Британии, начнём с TNA. И – сразу два уточнения из архива в лондонском Кью. Во-первых, как мы уже выяснили, «Ижора» пришла из Архангельска не в Англию, а на входящие в Шотландию Оркнейские острова^[170]. Но это не суть. Для нас главное – другое. Во-вторых, проводя уже после войны ревизию операции «Ледоруб», в британских спецслужбах посчитали «вероятным», что в реальности «Анна Успенская» – это уроженка Варшавы Шифра Липшиц^[171]. То есть акцент у нее был не русский, а польско-еврейский^[172]. А ещё во время её пребывания в Британии в SOE сделали фотографию этой девушки.

Сравнив эту карточку «Анны Успенской» из Национальных архивов в лондонском Кью с тем, что имеется в личном деле Шифры Липшиц в РГАСПИ на Большой Дмитровке в Москве, мы можем быть на 100 % уверенными: это действительно одно и то же лицо.

В справке, которую под грифом «Совершенно секретно» после её смерти подготовили и.о. зав. Отделом кадров ИККИ Белов и работавший тогда в Коминтерне сын основателя ВЧК-ГПУ-НКВД Ян Феликсович Дзержинский, приводились её псевдонимы: Яська, Жанета Гиль, Хуанита Гиль, Сабина^[173]. Сообщается, что к работе «по линии советских органов» она приступила в апреле 1938 г.: отправилась из Барселоны в Варшаву^[174].

Но как она оказалась в Барселоне? И вообще: откуда она такая?

Корни

«И русские, кто с ней ездил, и англичане, кто её встречал, не смогли найти в ней никаких признаков шарма»^[175], – напишет о ней в 1941 г. в своём дневнике шеф московского отделения SOE Джордж Хилл. Ну что ж… Не шарма и здоровья, но целеустремленности и решительности Шифре было не занимать.

Сама про себя она сообщала, что родилась 14 мая 1915 г. в столице Речи Посполитой, откуда в 1925 г. выехала с родителями в Палестину^[176]. Но на Ближнем Востоке жизнь у семьи Липшиц явно не пошла, и на следующий год они вернулись в Польшу (хотя в справке Белова – Дзержинского указывалось, что ее родители и братья по состоянию на 1939 г. вновь проживали в Тель-Авиве^[177]; к сожалению, обнаружить следы ее родственников в сегодняшнем Израиле нам пока не удалось).

Как бы то ни было, два слова о ставшей известной нам её ранней биографии.

В 1932 г. Шифра окончила в Варшаве гимназию Мирласовой, в августе того же года вступила в польский комсомол^[178], но почти сразу уехала учиться на медика во Францию. Несмотря на то, что в 1941 г. в своём дневнике о ней написал Хилл (что она очень некрасивая), личная жизнь у Шифры всё-таки сложилась. В июле 1933 г. во Франции она вышла замуж за молодого итальянца. Написание имени ее мужа в ее личном деле в архиве Коминтерна – Нино Неннетти^[179]. В итальянских источниках – Nannetti^[180]. Забегая вперед: в архиве СВР проходит как «Наенетти»^[181].

Судя по всему, быт молодой семьи был весьма скромным. Что совершенно точно: жили они так, как жили классы, которые мы назовём обслуживающими. Липшиц сообщала, что в 1934 г. была вынуждена прекратить учебу, т. к. «родители не посылали мне больше денег… я работала… гладильщицей мужских рубашек в прачечной… официанткой, давала частным образом уроки и т. д.»^[182].

Очевидно, их скромный быт тем более подталкивал их к радикальным взглядам и активной политической деятельности. Неслучайно к этой чете иностранцев, к Шифре и Нино, французские власти относились с подозрением: за парой следила французская полиция Sûreté (о чём в 1956 г. британские власти получили подтверждение от самой этой французской службы, когда проводилось дополнительное исследование вопроса^[183]). А как ещё? Нино ведь был членом компартии Италии, а в 1930–1931 гг. даже учился в партшколе в Москве^[184]. Продолжила участвовать в коммунистическом движении и Шифра: с 1933 г. она была членом окружного бюро комсомола в Тулузе, а в 1936 г. вступила во «взрослую» компартию Франции^[185]. Оба активно участвовали к уличных митингах. Эту категорию людей хорошо знал Леопольд Треппер. В данном случае неважно, что он был не из НКВД, а из ГРУ. Речь идёт о знании реалий. Он писал: «Участие в так называемых «жёстких» манифестациях всегда было сопряжено с немалым риском, ибо в случае задержания иммигрантов, не получивших натурализации, их частенько выдворяли за пределы Франции»^[186]. Впрочем, Шифра и Нино покинули Францию сами.

Когда генерал Франко поднял мятеж против республиканского правительства в соседней Испании и там вспыхнула Гражданская война, то первым на Пиренейский полуостров выдвинулся Нино: чтобы добровольцем защищать республику. Было это в начале августа 1936 г.^[187] Шифра отправилась из Францию на Пиренейский полуостров в феврале следующего, 1937 г.^[188]

В Москве в том месяце как раз состоялся печально знаменитый февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б), благословивший «большой террор», но пока еще никто не отменял решения VII Конгресса Коминтерна, провозгласившего главной угрозой фашизм. Франко, его фаланга – фашизм. Коммунисты – мобилизовались.