Czytaj książkę: «Летать в облаках против ветра», strona 3

3.

Мне пришла в голову мысль, что мы постепенно готовим себя к любви, иногда странным образом. Лет в одиннадцать, уж не помню, кто первый, уронил ручку, наклонился за ней, увидел под юбкой девчачьи трусики и сказал: «О‑о‑о!». Началась эпидемия. Все мальчишки стали ронять линейки, карандаши, учебники. Девчонки оказались беззащитны от нашего любопытства. Мне поручили записывать тех, кто уже осмотрен, чтобы не запутаться. Очередь дошла до учительниц.

Ха‑ха‑ха!

Главная территория свободы для меня в этой жизни – книги. Но добывать новые все трудней. Не могу читать их в электронном виде, не будят воображение, в отличие от печатных страниц. В специализированных библиотеках для нашего возраста я все прочитал. Беда. Я рыскал, как голодный в поисках жратвы, пока не сумел записаться во взрослую библиотеку. Настоящее ошаление я испытал от «Идиота» Достоевского. Я как раз повторял про себя: «Идиот, идиот, я – идиот». И вдруг книга с таким названием. Не мог уснуть, пока не прочитал. Утром проснулся, пропуская через себя всю жизнь князя Мышкина. Тронула история с мальчишками, с которыми он познакомился во время лечения. И как он ответил на пощечину от Иволгина: «Вам будет стыдно».

Если бы я раньше прочитал, то так бы ответил ударившему меня толстяку Валерке. Наверняка Достоевского били в детстве, вот он и придумал эту сцену с Мышкиным, чтобы избавиться от детского унижения.

История с Аглаей и Настасьей Филипповной – тоже про меня. И мне пришлось выбирать между двумя девчонками, как Мышкину. Из‑за Светки. Ей в принципе все равно, с кем я встречаюсь, но прочитав стихи моей новой знакомой Илоны, она сказала: «Выбирай, или я, или она».

Все началось с того, что на уроке литературы Инна Макаровна со вздохом сказала:

– Трагедия. В каком‑то веке проходит городской конкурс юных литераторов, а в нашей школе они не обнаруживаются. Компьютеры убили живую человеческую речь.

– Так Кириленко стихи пишет, – сообщила Кислицина.

Вот дура. Мы учились вместе в старой школе, и я ей подарил один стих, что‑то на меня нашло. Она теперь меня заложила. Дело даже не в учительнице. Весь класс хохотал. Ко мне могло прилепиться прозвище «поэт». Это не лучше, чем «монашка».

– Кириленко, я как чувствовала, что вы – творческий человек, – обрадовалась Инна Макаровна.

Я объяснил учительнице и доброжелательной публике, что да, был грех, писал по молодости, но ничего не сохранилось. Все раздал людям.

– Я храню, – опять вылезла Кислицина. – Я принесу.

Так я стал участником городского конкурса. Пришлось выходить на сцену и бубнить идиотские строчки. Помню только:

«Ты не принцесса. В самом деле.

Хоть неприступна и горда.

Картошку жарить не умели

Принцессы.

А твоя вку‑усная была».

От позора спасало только то, что идиотов, как я, набралось много. И произведения были еще глупее. Поэтому я получил специальный приз жюри за поиск в стихотворном творчестве. Диплом забрала Инна Макаровна. Она понимала, что до школы я бы его не донес.

Когда все расходились, меня прижала в углу девчонка в очках и с необычной челкой, прикрывающей лоб.

– Я – Илона.

– Привет.

– Ты – настоящий талант.

– Ты тоже, – вежливо ответил я, прикидывая, как вырваться на волю.

Илона перегородила проход руками. Толкаться вроде нехорошо.

– Я решила, что мы созданы друг для друга, а у меня хорошо развита интуиция. Я – твоя Муза, а ты – мой Парис.

У тебя есть еще что‑нибудь почитать?

– Да нет. Все раздал друзьям.

– Это ничего. Так даже лучше. Мы будем читать новые стихи вслух. При свечах.

Илона счастливо засмеялась.

– Знаешь, я в ближайшее время очень занят. Вот, возьми.

Я с радостью протянул ей мятый листок со стихотворением, аккуратно переписанным Кислициной.

Илона приветливо засмеялась и протянула мне тетрадь.

– Это тебе. Почитать, конечно. Насовсем не могу, это все, что у меня есть. Доверяю тебе всю себя.

– Может, не надо…

– Ну, что ты, – кокетливо улыбнулась поэтесса. – Ты прочитаешь меня, как книгу. И поймешь, что я права. Мы – как два полюса магнита. Должны быть вместе.

Добравшись домой, я залез в ванну и долго отмокал от впечатлений. Это была иная жизнь, не знакомая мне, странная. Илона мне теперь не казалась неприятно навязчивой, а даже милой.

Я открыл ее тетрадь. Странные стихи, по‑настоящему девчачьи. Их переполняло желание любить и быть любимой при свете оплывавших свеч, под тихие переборы гитары.

С дуру я понес тетрадку Светке. Она почитала… Я никогда не видел ее такой злой.

– И это тебе может нравиться? Ты, у которого любимый поэт Блок, можешь всерьез читать эти бабские всхлипывания?!

Я еле спас тетрадь от уничтожения.

– Так. Выбирай, или я, или она.

Я не выдержал. Со Светкой мы все‑таки знакомы всю жизнь, а с Илоной – один день. Опять ультиматум! Что же они преследуют меня?

Когда я сказал моей музе, что стихи очень хорошие, но я понял, что мы не подходим друг другу, ее улыбка сменилась жалкой гримасой. Слезы беззвучно потекли под очками.

Мне стало ее жаль, но я убежал. Еще мгновение, и я бы не выдержал.

Целую неделю я избегал Светку, не хотел разговаривать с ней. Она подкараулила меня по пути в школу и грозно спросила:

– Ну‑у!

– Мы с ней больше не встречаемся.

Светка потом призналась, что стала меньше уважать меня. Надо было бороться за любовь. Вот они, женщины. Добилась своего, а теперь меньше уважает. Но я уже не мог вернуться к Илоне. Глупо все, нехорошо. Это Достоевский преследует меня со своим «Идиотом». Надо жить проще.

Захлопнулась дверь в другой мир, что‑то не состоялось, может быть, уже не состоится никогда.

4.

Вечеринки без взрослых и походы – это, пожалуй, еще глоток свободы в нашей жизни. Важнее уроков, это точно. Со школой мы смиряемся только потому, что можно пообщаться с ровесниками, даже если их терпеть не можешь. Надо чем‑то заполнять пустоту.

В доме бывшей одноклассницы Инны мудрые родители специально уходили и оставляли нас одних, оговаривая время, когда вернутся. В благодарность к их деликатности, все происходило культурно, с играми в фанты и прочим в том же роде. Правда, и безобидные жмурки можно превратить в нечто большее. Поймал девчонку – и с завязанными глазами дольше, чем нужно, ощупываешь, даже если понятно, кто твоя добыча. А уж как девчонки нас оглаживали!.. Парни смеялись над тем, у кого при этом на брюках вырастал предательский бугорок.

Походы с ночевкой ценились еще больше. Тут надо было придумать, кто из родителей вроде бы идет с нами, чтобы отпустили. Вот родители удивились бы, если бы встретились вместе и узнали, что многие из них «путешествуют» с нами. Одно время классным руководителем у нас был химик, бывший фронтовик, он хромал. Пытаясь найти с нами общий язык, он сказал, что тоже любит походы. Нам ничего не оставалось, как согласиться. Правда, встречу мы перенесли в другое место, и со смехом смотрели через дырку в школьном заборе, как химик в одиночестве прохаживается во дворе с хозяйственной сумкой с продуктами. В поход пошли без него, воспользовавшись таким замечательным алиби. Сейчас вспоминать об этом стыдно. Химик хорошо относился ко мне, занимался с небольшой группой дополнительными опытами после уроков. Я воровал из небольшой подсобки при кабинете реактивы, чтобы проводить собственные химические изыскания. Доверчивый учитель ничего не замечал. Или делал вид, что не замечает. После неудачного похода то ли он сам от нас отказался, то ли дирекция решила, что он не справляется с трудным классом, пора на пенсию.

В новой школе все было по‑другому. На летние каникулы нам предложили десятидневный поход. Светка, узнав про это, добыла себе путевку, но не попала в нашу группу. И насела на меня, чтобы я пошел с ней. Я представил себе кучу чужих ребят, с которыми надо находить общий язык, да еще с подружкой‑толстухой, и отказался, несмотря на уговоры.

Чувствовал себя немного предателем, но она сама говорила, что надо уметь настаивать на своем. Получай. Долой ультиматумы!

Длительный поход оказался суровым испытанием из‑за рюкзака, набитого съестными припасами, спальным мешком и прочим барахлом. Ох, как было тяжело переть рюкзак первые километры. Несмотря на то, что со стороны спины уложен спальник, обязательно вылезет что‑нибудь угловатое.

Ремни нестерпимо трут плечи. И хочется пить, пить на привале у родника. Инструктор уговаривал: «Только ополосните горло, не пейте. Плохо будет». Мало кто слушал, вот и страдали потом от жажды. А к рюкзаку он посоветовал относиться как к испытанию. Как преодолеешь, так и жить потом будешь. Я к удивлению ребят добавил в рюкзак несколько камней. На ближайшем привале убавил. Хорошо. Когда избавился от всех камней, появилось чувство полета. Придумал изобретение – надо привязывать к рюкзаку шар, надутый гелием. Почему никто не использует? Еще понял, что в груз надо выбирать продукты первой необходимости: макароны, крупу, сахар. Быстрее освободишься. Вот она – школа жизни. Правда, инструктор стал перераспределять груз, отбавляя у девчонок и добавляя пацанам.

Я открыл во время похода старомодные танцы парами – они хороши для установления любовных отношений. Можно обниматься так интимно, как позволит девушка. Если не отстраняется, значит можно рассчитывать на что‑то большее.

Я полюбил дорогу, тропу, даже тяжелый рюкзак. Столько мыслей приходит в голову! Так бы и шагал, пока не повзрослеешь. Одни мамины знакомые каждую неделю ходят в поход всей семьей с четырьмя детьми. Самого маленького несут за спиной в рюкзаке. Теперь я их понимаю.

В походе пересеклись со Светкой. Она шла со своей группой и сердито посмотрела на меня.

Правда, злость ее продолжалась недолго. Только вернулись в город, Светку, вот умора, тоже посетило чувство любви. Правда, не в парня, вроде меня, а в мужика, художественного руководителя Дома культуры, недалеко от нашего дома. Он пришел туда работать после института культуры.

Светка умудрилась где‑то с ним познакомиться и влюбиться. Это чувство выражалось в том, что она выследила, где живет объект ее обожания, сидела подолгу возле подъезда. Потом заставила меня идти к нему в гости и нести всякую чушь, будто я мечтаю стать режиссером и пришел посоветоваться.

Разговор проходил у открытой двери, в квартиру заходить я отказался. Светка стояла под лестницей и млела от любимого голоса. Потом заставила до деталей повторить весь разговор. Светкин любимый, долговязый, сутулый и уже начинающий лысеть, вскоре встретился на улице.

– Молодой человек! Почему не заходите? У нас сейчас репетиции нового спектакля «Ромео и Джульетта» Уильяма Шекспира. Может хотите поучаствовать?

Я еле от него отвязался. Посоветовал Светке самой заглянуть в Дом культуры и поучаствовать. Например, напроситься на роль Джульетты. По‑моему, очень оригинально. Если откажут, согласиться на кормилицу.

Противно, когда чавкают за столом. Надо ввести урок манер. Я осваиваю их по «Книге о вкусной и здоровой пище» сталинских времен. Вывел формулу: воспитанный человек – не тот, кто не чавкает при всех, но и наедине с собой. И пользуется ножом и вилкой, когда хочется взять кусок мяса руками.