Семейная история

ИСТОРИЯ РОДА ДЬЯКÓВЫХ – АКУЛОВЫХ

Вся история России сделана казаками.

Л. Н. Толстой^[312]

Счастлив человек, знающий историю своего рода. А если она не только неразрывно связана с историей страны, где он родился и вырос, но его предки активно творили её, выступая первопроходцами, воинами, государственными деятелями, землепашцами, то это – живая вечная память, стимул для потомков. Энергия прожитой достойно жизни передаётся следующим поколениям. А память воскрешает давно ушедших людей.

К таким замечательным русским семьям принадлежит древний казачий род Дьякóвых. Корни его истории уходят во времена формирования казачества, русского этноса и самого Российского государства. В конце XV – начале XVI вв. Россия развивалась в целом в общем русле европейской истории: это было время складывания централизованного государства, собирания старых и освоения новых территорий. Но если европейцы из тесноты своих границ активно стремились через моря и океаны, русские люди завоёвывали и осваивали необозримые сухопутные пространства, ставшие впоследствии частями огромной империи: Сибирь, Поволжье, «Дикое поле» (на Днепре, Дону, Средней и Нижней Волге, Яике). Впереди в неизвестность шли отряды казаков, за ними – крестьяне-поселенцы. Казачество действительно сыграло особую роль в истории России. В стране, веками жившей в условиях личной несвободы большинства, оно стало живым воплощением вольницы, раздолья души и тела, но в то же время – строгой дисциплины, воинского духа и братства. Такими были и первые представители казачьих родов Дьякóвых.

Фамилия эта происходит от греческого слова διάκονος, diakonos – служитель – и символически указывает на главный смысл жизни этих людей – служение. В то далёкое время сами фамилии только формировались из прозвищ, отличительных качеств, занятий, и мы не можем с точностью сказать, кем были прародители многочисленных Дьякóвых: государственными служащими, приказными или низшими церковнослужителями, не имеющими степени священства (дьячки). Но поскольку эта фамилия-прозвище среди казаков неоднократно встречается уже в XVI веке (Дьяк, Дьякóв), вероятнее всего первое предположение. Кто-то из казаков изначально был государевым ратником, служил, гораздо больше людей бежало в опасную, но вольную «Степь», спасаясь от ярма налогов и поборов, меняя оседлую, стабильную и бедную жизнь на полукочевое существование с оружием в руках, походы и «воровские» набеги. Герои «Повести об Азовском осадном сидении» XVII в., возникшей в казачьей среде, сами откровенно рассказывают о своём прошлом: «Отбегаем мы ис того государства Московского из работы вечныя, ис холопства неволного от бояр и дворян государевых»^[313].

Казачество формировалось как на западе, в Речи Посполитой, так и по всем протяжённым юго-восточным границам Московского государства. Дальше жили чужие и чуждые народы, язычники, магометане, лежала Великая Степь, откуда на Русь издавна приходили беды. Но это была земля, много свободной земли, дававшей пропитание и жизнь. В таких местах сложно было выжить не только в одиночку, но и небольшой группе, и уже к XVI веку мы встречаем в источниках упоминания о достаточно крупных вольных воинских формированиях, являвшихся автономными организованными сообществами, «казачьими войсками» (Запорожское, Донское, Волгское, Яицкое). Строго говоря, казачья вольница где бы то ни было лишь с большим допущением могла считаться войском. Волжские или волгские казаки, как, впрочем, и остальные, тогда в основном промышляли набегами на иноверцев, охотой, рыболовством, однако занимались они и земледелием. Впервые казаки упоминаются на Нижней Волге в связи с походами Ивана Грозного и завоеванием им Астрахани в 1554 году^[314]. Это были донцы, заходившие туда в основном с целью пограбить татар, но в результате их отряды оказали царю немалую помощь при взятии города.

По одной из версий, впрочем, не подтверждённой никакими документами, в нынешних селениях Ермаковке и Кольцовке на Самарской луке когда-то жили атаман Ермак и его товарищ Иван Кольцо. Ермак успел повоевать на Ливонской войне, однако в 1582 году он «с сотоварищи» – всего около 500 человек, были приглашены купцами Строгановыми на Урал для защиты от хана Кучума^[315]. В дружине Ермака собрался самый разнообразный люд: это и казаки, и пленные из Литвы, и стрельцы. Все они привыкли к военно-кочевой жизни, но теперь это была не просто вольница, а передовой воинский отряд Московского царства. Среди них могли быть и предки С. А. Никифорова, будущие первостроители крепости Тара и других городков-укреплений по Иртышу: Зубовы, Калашниковы, Урлаповы, Красноусовы, которых потом в Сибири будут называть челдонами – пришедшими «в челноках с Дона». Они ушли с самим Ермаком или в других отрядах первопроходцев на восток. Кто-то из них или их сыновей участвовал в Ирменском сражении 20 августа 1598 года, знаменовавшем окончательное поражение Кучума, которым официально датируется покорение русскими Сибири.

Волжский казак. XVIII в.

Дьякóвы на восток не ушли, оставались на Волге и Дону, во всяком случае, эта фамилия-прозвище неоднократно встречается в самых первых списках донских казаков примерно с 1638 года и далее среди жителей сразу нескольких казачьих станиц: «… Лунев, Зуев, Гайдуков, Мартинов, Зацепин, Симаненков, Дьякóв, Реуцков, Соловьев, Водовозов…», «… Кочетков, Кудинов, Дьякóв, Бражников, Иванчихин, Атаршик, Абухов…», «… Сивогривой, Дьякóв, Ледащев, Желник, Суслин, Ражок, Красноштанов, Панамарь.»^[316] Однако в начале XVIII века казацкая вольница в очередной раз забурлила: донские казаки отказались выдавать беглых и поднялись на восстание под руководством Кондратия Булавина. Особенную непокорность проявили станицы на притоке Дона – Хопре. За что царским указом от 14 мая 1711 года было велено «городки верховые с Хопра и Медведицы. разорить, а жителей их за воровство, за принятие Булавина к себе, и за то, что ходили против государевых войск и жителей, свести в низовые станицы, чтобы впредь на то смотря, так воровать и бунтовщиков и шпионов принимать было неповадно»^[317]. А в 1718 году всех донских казаков поимённо привели к целованию креста наследнику Петра Великого, маленькому царевичу Петру Петровичу. В этом важнейшем документе, Крестоприводной книге Войска Донскаго^[318], встречается как фамилия казаков Дьякóвых, так и упоминаются станичные дьяки, чьи дети вполне могли дальше записаться как Дьякóвы.

Бурное петровское время захватило своей пассионарной энергией и без того издревле постоянно воевавших казаков, дисциплинировало их, востребовало в качестве организованной военной силы на службу новой Российской империи. Очевидное стремление Петра I положить конец казачьей автономии и вольнице не могло не вызывать противодействия, но власть действовала решительно и скоро. Все несогласные объявлялись «бунтовщиками», и к ним применялись карательные меры. Отныне иного пути, кроме государственной службы, у казаков не было.

На вновь созданную в 1718–1720 годах по повелению Петра Царицынскую сторожевую линию между Царицыном (ныне Волгоград) и Камышенкой в 1733 году поимённо поселены были 1057 семей (из которых 520 были из «природных» донских казаков, а остальные – «великорусские и малорусские сходны»)^[319]. На Средней и Нижней Волге указом императрицы Анны Иоанновны «Об учреждении Волгского казачьего Войска и становлении его на государственную службу» официально основывается Волгское казачье войско. В грамоте новому войску от 15 января 1734 года говорилось: «Записавшихся в Царицынскую линию донских казаков. поселить по Волге, где прежде была слобода Дубовка, между Царицына и Камышина. Служить вам вместо донских казаков при Саратове и в Астрахани, также и в других местах. и писаться вам Волгскими казаками.» Указом военной коллегии, которой подчинялось войско, ему было дано общеказачье устройство. Казаки получили от правительства пособие на построение дворов и должны были получать впредь денежное и хлебное жалование в размере 5 рублей и 6 четвертей хлеба на семью каждого рядового казака. Среди добровольцев, выразивших желание переселиться, опять встречаются Дьякóвы, эта фамилия упоминается в «Экстракте записавшимся на поселение к Царицынской линии казакам и недорослям, природным и сходцам» от 14 июля 1733 года.

Но Волгское казачье войско просуществовало сравнительно недолго. В 1774 году для России победоносно закончилась очередная война с Турцией. Согласно подписанному мирному договору, граница на Кавказе стала проходить от устья Терека до Моздока и далее на северо-запад к Азову. Перед Россией возникла новая задача – разворачивалось покорение Кавказа, туда можно было направить и энергию, и умения казаков, там требовалось постоянное присутствие значительной военной силы. Уже в 1770 году 517 семейств Волгского войска были переселены к Моздоку и помещены в пяти станицах по левому берегу Терека – между Моздоком и гребенским войском – для охраны края от непокорных кабардинцев. Они образовали Моздокский полк, во главе которого вместо войскового атамана был поставлен полковой командир. «Да ис поселеннаго по Волге между Царицыном и Дмитриевском Волгскаго Войска перевесть 517 семей и учредить полк и поселить около Моздока по реке Терку вниз между сим местом и последним Гребенским городком Червлёным, и разделить их на 5 станиц и отвесть им земли.»^[320] Принудительное разделение опять вызвало у казаков недовольство. Во время самого крупного казачьего восстания под руководством Емельяна Пугачёва 1773–1775 годов, центр которого пришёлся на приволжские земли, волгские казаки оказались среди самых активных его участников. Пугачёва встречали в станицах с хоругвями и хлебом-солью; казаки влились в его войско, образовав Дубовский полк.

С этим государство смириться тем более не могло. Было принято решение разобщить древний очаг казацкой вольницы на Волге, и указом императрицы Екатерины II в 1777 году Волгское войско было упразднено. «Светлейший князь» Г. А. Потёмкин мотивировал это решение и тем, что в связи с продвижением государственных границ Волгское войско оказалось расположенным на внутренних территориях и, продолжая пользоваться казачьими привилегиями, перестало нести настоящую военную службу: «Волгское войско состоит из 540 чел. и имеет у себя войскового атамана Персидского. Поселены казаки в пяти станицах по Волге;. вообще занимают только имя казачье, а дел казачьих по должности их не видно. В декабре 1773 года киргизы сделали набег на их станицы, и они оказались столь слабыми в защите, что потеряли при этом случае много жён, детей и имущества. При приближении злодея (Пугачёва) все они не только в толпу его предались, но Балыклейская станица ещё до прихода злодея не впустила к себе посланную лёгкую команду и, встретив её стрельбою из пушек, заставила отойти, а злодея впустила. И хотя сам атаман Персидский со старшинами ушёл в Царицын и пребывал в верности, однако, если б он порядочно смотрел за своею командой, то такого бунта и неустройства в войске быть не могло бы.»^[321]

24 апреля 1777 года Екатериной был утверждён доклад Потёмкина «Об учреждении линии от Моздока до Азова», что положило фактическое начало основанию новой, Азово-Моздокской оборонительной линии. На ней предполагалось построить ряд укреплённых поселений: «1-е Святыя Екатерины, 2-е Святого Апостола Павла, 3-е Святыя Марии, 4-е Святого Георгия, 5-е Апостола Андрея, 6-е Святого Александра Невского, 7-е Ставрополь, 8-е Донское, 9-е Московское, 10-е Владимирское»^[322]. Первые пять из упомянутых станиц-укреплений должны были основать казаки с Волги, для чего и была выслана сюда практически вся остальная часть Волгского войска, расселённая на протяжении около 200 вёрст. Сохранив своё прежнее наименование, бывшие волго-донцы на новом месте составили в строю казачий полк из пяти сотен. В его штат были включены: командир полка, пять станичных атаманов и в каждой станице по одному есаулу, сотнику и хорунжему, 514 казаков^[323]. Летом 1780 года с Волги были переселены последние казачьи семьи, хотя немногочисленные остатки тамошних бывших донцов всё же сохранятся и потом будут причислены к астраханским казакам.

Фамилия Дьякóв встречается в списках переселяемых казаков за 1767–1771 годы, а в «Книге имянным спискам Волгскаго Войска служащим и семейным старшинам и казакам переселяемым в Моздок» от 1778 года её уже нет^[324], но зато появляется казак Акулов. Однако, по семейным преданиям, Дьякóвы принадлежали к первостроителям станицы Марьинской, а Акуловы, чьи потомки в 1926 году соединятся в одну семью Фёдора и Анастасии Дьякóвых, появились в этой станице лишь в начале XIX века, прибыв из Воронежской губернии. Как бы то ни было, спустя более 400 лет после ухода Ермака со сподвижниками на восток, и через 200 с лишним лет после отбытия Дьякóвых с Волги на юг, потомки этих казачьих семей вновь встретятся и создадут семью. Поистине круги и сюжеты семейной истории могут быть интереснее любого романа.

Переселение было непростым делом. Назначенные для отправления волжские и хоперские казаки в первые дни августа 1777 года прибыли в Царицын. Они явились, как на войну, в боевом составе, то есть без семей, оставленных на старом месте до будущего года. Из Царицына 6 августа казаки в сопровождении Владимирского драгунского полка под командованием полковника В. В. Шульца двинулись на юг, к Моздоку^[325].

Дороги никто не знал, а по безводной степи надо было преодолеть более 500 вёрст. Испытывая недостаток в воде и корме для лошадей, отряд не один раз попадал в крайне бедственные ситуации, но казаки стойко вынесли все лишения. Наконец, в конце августа отряд достиг урочища Маджар на Куме (ныне город Будённовск) и здесь простоял несколько дней лагерем. Измученные люди и лошади, наконец, получили возможность отдохнуть. Отсюда Якоби приказал волгским казакам двинуться на реку Малку, где их поджидал Кабардинский пехотный полк, а хоперцы и драгуны продолжили движение к Моздоку. Там было решено, что волгцы займут своими станицами линию на северо-запад от Моздока до вершины реки Томузловки и станут ближайшими соседями переселённых ранее своих же волжских земляков-моздокцев. Время подгоняло казаков – до зимы следовало обустроиться и, самое главное, укрепить новые поселения. Первой в сентябре 1777 года была заложена Екатерининская станица, ставшая впоследствии губернским городом Екатериноградом, до 1822 года – административным центром Кавказского наместничества. В сентябре же появилась вторая станица-крепость – Павловская, просуществовавшая недолго, а в первых числах октября на реке Цалуге (теперь река Золка) была заложена третья крепость линии – Марьинская, тоже впоследствии перенесённая на новое место на реке Малке. По семейной легенде, основателем одного из четырёх марьинских родов Дьякóвых (скорее всего, находившихся в близком родстве) был лекарь Хоперского полка казак Дьякóв, однако первостроитель Марьинской Андрей Дьякóв[1695], чьё имя удалось установить по источникам, не упомянут в них как военнослужащий этого полка.

В фонде Астраханской духовной консистории Государственного архива Астраханской области сохранились самые первые исповедные росписи казаков станицы Марьинской, приход которой тогда относился к Астраханской и Моздокской (с 1803 года Кавказской) епархии. Из списков «служащих казаков и их домашних» 1802 года мы узнаём, что Андрей Дьякóв^[326][1695], 55 лет, жена его Мавра (в следующих росписях – Мария) Фёдорова[1696], 37 лет, а также их сын Николай[1493] 11-ти лет у исповеди были, а два других сына, Кирей[1496] (Кирилл) 6-ти лет и 2-летний Елисей^[327][1498] не были «за малолетством»^[328]. Значительная разница в возрасте позволяет предположить, что Мария была второй женой Андрея. А сам он, родившись около 1747 года, должен был быть в числе переселённых с Волги казаков и непосредственно участвовать в обустройстве Марьинской крепости.

Исповедная роспись 1802 года станицы Марьинской^[329]. Фрагмент

Кроме Андрея, в станичной росписи этого года упоминаются ещё семьи молодого казака Михаила Дьякóва с женой Прасковьей, 34-летнего Фадея Дьякóва с женой Василисой, от которых пойдут многочисленные марьинские Фаддеичи Дьякóвы, а также семья отставного пятидесятника Михайлы Степанова Чеботарёва[1699] с женой Василисой Евтеевой[1700] (удалось установить и её девичью фамилию – Серебрякова), чьи потомки вскорости породнятся с Дьякóвыми^[330]. К сожалению, достоверно доказать родственные связи Андрея, Михаила, Фаддея Дьякóвых и появляющихся в исповедной росписи 1803 года Дмитрия Дьякóва с женой Екатериной Панкратьевой, а также отставного казака Самсона Дьякóва[1800] не представляется возможным.

Крепости Азово-Моздокской линии

Жизнь на новом месте у марьинцев была чрезвычайно трудной и опасной. Генерал-губернатор Якоби даже распорядился выдавать казакам в первую зиму, наряду с солдатами, провиант, чтобы казаки не впали в абсолютную нужду. Укрепления Азово-Моздокской линии в основном были земляными. Для усиления обороноспособности каждое укрепление снабжалось двумя-тремя или даже несколькими десятками орудий. Крепость Святой Марии тоже была земляной и имела форму шестиугольника неправильной формы. С трёх сторон её предохраняли от недругов рвы, по внутреннему краю возвышался земляной вал. На небольшом кургане был выставлен наблюдательный пост. В нескольких шагах от него торчал шест с пучком сена наверху и соломенным жгутом. Появился вдали неприятель – мгновенно вспыхивает факел. Внутри укрепления под защитой его пушек и фортификационных сооружений (вал и ров) располагались дом коменданта крепости, казармы, пороховой погреб, помещения для хранения военного снаряжения, провианта и другие строения.

Азово-Моздокская линия укреплений

Первыми поселенцами Марьинской станицы стали 102 строевых волгских казака, 5 отставных старшин, 75 казаков внутренней службы и ещё 83 отставника. Казаки, скучая без своих семей, едва закончив строить укрепления, сразу взялись за жильё. Хаты были рублеными и турлучными (мазанки), четырёхскатные крыши делались из камыша. Всем миром строили дворы с постройками, которые потом распределялись по жребию. Первый снег удалось встретить уже в тепле и за валами укреплений. И, конечно, надо было отстроить церковь, поскольку на приграничных территориях немыслимо было отправляться на воскресную службу в соседнюю крепость. Каждая станица старалась создать самый красивый, самый неповторимый храм Божий, на постройку которого обычно шли значительные силы и средства. Красота церкви, высота её колокольни, чистота колокольного звона, блеск куполов и золочёного креста служили признаком достатка всех жителей, предметом гордости. Колокола отбивали время – ведь других часов у станичников не было, медленные, размеренные удары созывали жителей на Господню службу, а частые – в «набат» – возвещали тревогу. Заслышав такой звон, служивые казаки бросались с оружием на вал, а женщины, старики и дети спешили в церковную ограду. Храм зачастую становился последним редутом, где при нападениях находили спасение или смерть жители всей станицы. Свобода мыслилась казаками нераздельной с жизнью, потерять её – означало потерять честь и звание казака, что было для большинства хуже смерти.

Несмотря на все трудности, новая малая родина даже по сравнению с отеческими землями на Волге не могла не радовать казаков своим неохватным степным привольем. Точных размеров земельного участка, выделенного «обществу», никто не знал, собственно, никого это и не интересовало – земли хватало всем. Вековая целина после первых трудов отдавала урожай сполна. Зимой маленькая, речка Золка превращалась весной и летом, особенно после проливных дождей, в бурный поток, в нижнем течении выходя из берегов. Неподалёку находился лесной массив с вековыми дубами, карагачем, ясенем – материала для изб и хозяйства было предостаточно. А на опушках росли орешник и тёрн, дикие яблони и груши. До сегодняшнего дня остатки Марьинской крепости на Золке являются одним из наиболее сохранившихся памятников 1777–1829 годов на бывшей Азово-Моздокской линии. Расположены они близ посёлка Фазанного Кировского района Ставропольского края. Сохранилась возвышенность, где была устроена земляная крепость, а также остатки крепостного вала и рва.

Остатки крепости Святой Марии. Современный вид

Новая жизнь ни у кого не рождала иллюзий, она требовала постоянной бдительности, готовности каждого к отражению нападений кабардинцев и других кавказских народов, к войне с Османской империей. Но постоянная опасность была привычной не только для казаков, но и для их семей, это был их стиль жизни, рождавший свой менталитет, свой уклад, свои ценности и свою гордость. В военном духе казаки воспитывались с самого раннего детства, в наибольшей степени это касалось мальчиков. Младенцу «на зубок» родные и друзья отца приносили по пуле, у изголовья маленького казачка клали саблю, пистолет, лук, ружьё. В год его, по дедовскому обычаю, сажали одного на коня: не испугался, сам схватился ручонками за гриву – дельный казак будет! А пятилетние наездники уже бесстрашно скакали по улицам станицы, распугивая не только кур, но и сверстниц-казачек, тоже занимавшихся своими, «женскими делами».

Конфликты с местным населением были обыденностью. Они отличались жестокостью с обеих сторон, отсутствием всяких норм и правил. Кабардинцы долго не могли смириться с захватом родовых земель, в их клановой среде царили противоречивые взаимоотношения, не все князья признали верховенство России, некоторые требовали срыть новопостроенные крепости. Одно из самых серьёзных сражений с ними произошло уже летом 1779 года. Объединившиеся отряды горцев численностью до 10 тысяч человек напали на Марьинскую и осадили её. На выручку из Павловской крепости вышли войска во главе с генералом Якоби. Пока они не подошли, солдаты и казаки Марьинской (около 200 человек) сдерживали нападавших своими силами. После вступления в бой войск Якоби враг обратился в беспорядочное бегство, кабардинцы потеряли 550 человек убитыми, а у русских было 8 убитых и 44 раненых^[331]. В том бою должны были участвовать и Андрей Дьякóв, отец Елисея, и Фёдор[1785], отец будущей жены Андрея и матери Елисея, Марии.

В том же 1779 году крупные столкновения произошли у реки Малки, после чего кабардинцы вынуждены были отказаться от притязаний на землю, занятую казачьими крепостями, хотя единичные набеги-грабежи не прекращались ещё долго. По преданию, один из них отразили марьинские женщины-казачки. Случилось так, что почти весь личный состав убыл по какой-то военной надобности в крепость Святого Павла. Горцы напали неожиданно, и до возвращения мужчин Марьинскую против неприятеля держали немногочисленный караул, женщины, дети и старики. Этому событию ставропольский поэт В. Ходарев посвятил стихотворение «Марьинские амазонки»^[332]:

 
… А враг всё ближе подходил.
У жёлтой Малки – речки звонкой,
Собрали женщин старики.
Они – ну, чем не амазонки? —
Расположились у реки.
Мальчишки воду кипятили,
Пылали жаркие костры.
В руках у женщин вилы были,
Кинжалы, пики, топоры.
 

Волгские казаки Дьякóвы, Серебряковы, Чеботарёвы, несомненно, должны были участвовать и во многих других боевых действиях на Кавказе, а они велись непрерывно. Воинская доблесть постоянно отличала представителей этих семей. В 1781 году русская армия совершила поход в Грузию, 6 мая 1784 года марьинцы участвовали в основании Владикавказа, будущей столицы Терского Войска. С 1785 года они воевали с кавказскими мюридами, последователями религиозно-политического учения, объявившими газават (священную войну) России, в 1786 году внесли свой боевой вклад в усмирение закубанских татар, а в 1789 году началась новая русско-турецкая война. После ряда неудач русской армии 30 сентября 1790 года сражение против 40-тысячной армии турок начал авангард из бывших волжских казаков под командой майора Орбелиани. Батал-паша потерпел жесточайшее поражение. Казаки в лихой атаке разгромили черкесскую конницу, изрубили турецкую пехоту, взяли пушки. Армия неприятеля была разгромлена тремя тысячами русских солдат и казаков. Сам Батал-паша попал в плен.

В 1791 году под командованием генерала И. В. Гудовича начался новый поход на крепость Анапу. В нём приняли участие все волгцы. 9 июня русские войска подошли к крепости и осадили её, в ночь с 21 на 22 июня начался штурм. Волгские казаки доблестно сражались и заслужили особенную благодарность Гудовича. Были ранены подпоручик Стрешнев, прапорщик Тимофеев, сотники Попов и Венгеровский, хорунжие Уснов и Корсунский, семеро казаков оказались в числе убитых^[333]. Среди особо отличившихся был и 36-летний пятидесятник Михаил Степанов Чеботарёв[1699], прапрапрадед Л. А. Дьякóвой. Анапа была взята, и этой победой война с Турцией на Кавказе тогда закончилась.

Послужной список казаков-пятидесятников Волгского полка. 1798 год^[334]

28 февраля 1792 года из части бывших волжско-донских казаков, проживавших на Кубани, был сформирован Кубанский полк поселённых на Кавказской линии казаков (впоследствии этот полк был включён в состав Кубанского казачьего войска). 26 февраля 1799 года оставшаяся часть казаков бывшего Волгского казачьего Войска была записана в Волгский полк^[335]. Казачьи полки на Кавказских укреплённых линиях, кроме Черноморского казачьего войска, жили совершенно самостоятельной жизнью, управлялись каждый сам по себе, имели собственные земельные наделы и подчинялись в военном отношении начальнику Кавказской линии. Всё мужское население станицы считалось служилым, а служба начиналась с 15 лет. Молодёжь до 20 лет и мужчины свыше 50-ти несли её в пределах станицы и крепости. Вместе с непосредственным участием в боевых походах казаки несли прежде всего охранную пограничную службу, которая делилась на «станичную» (охрану внутреннего порядка, защиту населения от «разных случайностей» приграничной жизни) и «кордонную» (охрану всей Кавказской области от набегов со стороны соседних с ней горских племён). Всю границу необходимо было держать под постоянным наблюдением, для чего между станицами были устроены посты и кордоны, а для обозрения местности в станицах и на постах устраивались вышки, которые позволяли казакам увидеть угрозу на расстоянии 5 и более километров.

Служба была круглосуточной, ночами третья часть постовых казаков несла службу в «секретах». Разделившись на группы, по 2–3 человека, казаки скрытно залегали на пограничной полосе (на бродах, лесных тропинках, в узких проходах). Кроме того, передовые посты утром и вечером высылали казачьи разъезды, которые несли службу вдоль оберегаемой полосы, пользуясь для этого так называемыми патрульными дорогами, скрытыми кустарником, бурьяном и камышом. Когда обнаруживали отряд противника, на коня садился всякий, кто был в то время дома. В станицу строевой казак возвращался ненадолго, чтобы принять участие в полевых работах, встретиться с семьёй. Так жили и все марьинцы, в том числе и семьи Дьякóвых, Серебряковых, Солнушкиных, Брагиных, Осиповых, Чеботарёвых.

Остатки укреплений в станице Марьинской

Постепенно граница России на Кавказе отодвигалась, военная повседневность казачьего быта отступала от селений, расширялись посевы, казаки вступали в мирные отношения с покорившимися горскими народами. Это приносило много пользы обеим сторонам. Казаки внимательно относились к своим недавним противникам и перенимали у них многое: взятые когда-то с Волги тяжёлые сабли и пики, длинные и неуклюжие, проигрывали горскому вооружению и быстро были забыты. Кинжал и шашка, страшное, но лёгкое по весу оружие, стали казачьим обиходом, но не обойтись было и без винтовки с пистолетом. Казацкие жупаны – и те отошли в область предания, заменяясь мало-помалу черкесками, которые казаки предпочитали за лёгкость и удобство покроя. В XIX веке казаки уже одеты в черкески с газырями на груди для патронов и в бешметы (кафтан длиной ниже бёдер) с боковыми грудными карманами, чувяки или мягкие сапоги. И даже традиционным головным убором казака стала папаха, которую шили из овчины, каракуля, мехом наружу. Незаменимой верхней одеждой казака в походе стала бурка^[336]. В 1831 году Высочайшим повелением обмундирование и вооружение «черкесского образца» стали официальными для всех линейных казаков.

Форма Л.-гв. Кавказского казачьего эскадрона Собственного Е.И.В. конвоя

Не меньше северокавказских заимствований прослеживается и у женщин: они носили кафтан (он тоже назывался бешметом) или фуфайку, а в холодное время года – шубу. Вся верхняя одежда кроилась в талию. Рубашки шились длинные, по самые щиколотки, с широкими рукавами; будничные из ситца, а праздничные – из персидского канауса (шёлковой ткани) красного, малинового или жёлтого цвета.

Костюм терской казачки. Начало XIX в.

Жизнь выходцев с Волги Дьякóвых шла своим чередом, военная служба чередовалась с мирными радостями. В 1814 году 17-летний Елисей Андреев Дьякóв[1498] уже женат, его молодой жене Ирине Савельевой [1499] (в этой исповедной росписи она по ошибке записана Параскевой Фёдоровой, в 1815 году – Параскевой Савельевой, но далее везде как Ирина Савельева) 16 лет…^[337] У его старших братьев Николая и Кирилла тоже есть жёны, у Николая уже родились две дочки, Ирина [1121] (далее – Пелагея) и Варвара [1122], а у Кирилла – сын Савва [1128]. Младенческая и детская смертность была в казачьих семьях на Кавказе тогда высокой, хотя и не такой ужасающей, как, например, в Сибири. Савве и Варваре было не суждено выжить, далее в источниках они не упоминаются. Только шестому ребёнку Николая, Ивану[1126], родившемуся в 1827 году, и четвёртому у Кирилла – тоже Кириллу [1131], родившемуся в 1820 году, было суждено продолжить род отцов.

У Елисея вскоре тоже родится сын, которого назовут Иваном[1140] – и с него в родословном древе этой семьи начнут появляться ребусы, которые не так просто разгадать спустя два века. В 1819-20 годах у Елисея Дьякóва родилось ещё двое сыновей-погодков: старшего назвали достаточно редким именем Зеновий[1142] (так в источниках, что позволяет предположить рождение мальчика осенью, близко ко дню памяти священномученика Зиновия 12 ноября), а младшего опять окрестили Иваном^[338][1148]. Это не было ничем необычным, называли детей практически всегда по Святцам, не обращая внимания на то, что другие дети в семье носят те же имена. Около 1823 года у Елисея появился и третий сын Иван[1144]. А последний из известных братьев Дьякóвых-Елисеевичей, Моисей[1146], появится на свет только в 1831 году – что, несомненно, предполагает рождение в восьмилетнем промежутке других детей. Казачьи семьи тогда были большими, редкая не могла предъявить миру как минимум 5–6 детишек. В 1823 году в Марьинской у Ивана Михайловича и Анны Митрофановны[1500] Чеботарёвых родилась дочь Анна[1149], позже она станет женой Ивана Дьякóва-среднего^[339]. Ещё у одной семьи в Марьинской, казака Павла Акулова[1703] (? – до 1848) и законной жены его Степаниды Романовны[1704] (1795-до 1859), родился сын Иван-старший[1509], следом появился Иван-младший^[340][1518], а в 1825 году – Савелий[1511]. Потом у них родятся ещё Никита [1514] и Максим[1516], но Павел рано скончается или погибнет…