После рассказанного нами романического эпизода, случившегося с Башкирцевой на шестнадцатом году, она уже не имеет никаких романов. Она для этого слишком серьезна, слишком по-мужски создана, слишком озабочена воспроизведением себя – не в детях, а в творческих проявлениях своей богатой духовной натуры.
В 1879 году, когда ее семейство поселилось в Париже, Башкирцева впервые начинает заниматься живописью, и с той поры, в течение семи лет, это искусство делается ее мучением до самой смерти.
Существует мнение, что Башкирцева и живописью занималась только для рекламы, что она не любила своего дела, как любят истинные художники, и что ее артистическая репутация раздута влиятельными людьми, посещавшими богатый салон ее матери. Мы не видели картин Башкирцевой и не можем говорить о ней, как о живописце. Но что живопись была ее призванием, что она нашла в ней единственную цель своей жизни и отдавала ей все свои силы, – все это для каждого непредубежденного читателя дневника становится совершенно бесспорным. Все оставленные Башкирцевою картины составляют только начинания и пробы: одна уже неумолимая настойчивость ее в самоусовершенствовании, – настойчивость, возраставшая до последнего дыхания, – доказывает присутствие в ней внутренней мощи. Нам при этом поневоле вспоминаются слова Сары Бернар об одной даровитой девочке, которая будто бы добровольно отказалась от сценической карьеры: «Если бы она чувствовала в себе силу сделаться великой, она бы, несмотря ни на что, подчинилась непреодолимому влечению, всевластности фатума. Самоотречение есть ложь. Отказываются только от неведомых лавров…»
Нужно ли объяснять, что истинное призвание проявляется у разных людей при самых разнообразных условиях: у одного – рельефно и быстро, а у другого – исподволь и туманно; иной сразу и страстно любит свое дело, а другой начинает как бы нехотя и только потом уже все более и более увлекается; у одного – первые штрихи уже блистательны, а у другого – долгие опыты не раскрывают еще истинного дарования. Итак, когда Башкирцева остановилась на живописи, то ей было ясно только одно, что у нее есть способности и что ей следует трудиться. Первый толчок был чисто рефлективный. Но раз только она очутилась на этом пути, как сейчас же поняла, что вот, наконец, в этой именно сфере, а ни в какой другой, она сможет сделать действительно нечто большое. И как только она это почувствовала, она принялась за труд.