На звонок в прихожую выскочила Ленка и сразу же ручками заплескала, как это умеют делать толстые тетки, чтоб похвастаться аппетитными ямочками на этих самых пухлых ручках. То ли из-за ямочек, то ли еще почему, но она мне показалась куда как симпатичней, нежели в прошлый раз. И лохматость ее куда-то пропала. Ленка причесана, наверно, по моде, да и одета тоже ничего себе. Кто бы мог подумать, что эта шикарная дамочка средних лет когда-то таскала на своем розовом личике здоровенный фонарь под левым глазом? Теперь она носит другие украшения и выглядит не хуже той моей коробочной крали. Я же сразу узрел в Ленкиных лопоухих ушах золотые сережки! А деньги, спрашивается, откудова? Вот в чем вопрос! И как это Витька позволяет ей форсить!? Да еще прямо на дому, в собственной квартире! Или она к моему приходу принарядилась?
Ленка, как всегда, сразу же закудахтала. В этом-то она не изменилась.
– Раздевайся, раздевайся скорей, – говорит Ленка и гостеприимно помогает Витьке стягивать с меня пальто.
А потом тапочки синенькие мне протягивает. Я сую их подмышку, а сам думаю, зачем они мне, спрашивается, нужны? С каких это пор хозяева стали гостям подарки дарить? Может, в культурных домах теперь так принято? А Ленка мне знаками показывает, – на ноги, мол, надо тапочки надеть. Делать нечего, скидываю я свои допотопные грязедавы, влезаю в Ленкины шлепанцы. Потоптался на одном месте – чувство неописуемое. Как-то непривычно, словно босиком по асфальту шлепаешь, а ноги сами собой заплетаются. Говорят, такие в музеях носят. Ну, думаю, и дела здесь творятся. Сначала пижама с сережками, а теперь, будьте любезны, – тапочки! Вообще ребята обалдели! На что тратятся…
А Ленка от меня не отстает, в спину толкает:
– Проходи, – говорит, – в гостиную. Сейчас чай пить будем…
Тут уж обалдел я сам. Глаза на лоб полезли от удивления. А Ленка, заметив мой недоуменный взгляд, а правильнее сказать, вконец ошарашенный вид, добавляет:
– А обед уж, извини, попозже… Мне еще салат нужно приготовить, цыплят разделать, поставить их в духовку, торт украсить и еще куча разных дел…
Вот балаболка! Зачем, скажите, нам с Витькой все эти гастрономические излишества? Банки килек и пары головок лука за глаза хватит! Или вареной колбаски, той, которую бездомные кошки не жрут, на двоих грамм пятьсот… Лучше закуси не найти!
А Ленка продолжает балаболить:
– Ты совсем не изменился, – льстит она мне, наверно, женским чутьем своим угадывая, что в глубине души я нещадно кляну и осуждаю ее кулинарные способности.
Конечно, очень культурно с ее стороны говорить мне прямо в глаза такие приятные вещи. Чувствуется воспитание. Но сам-то я давно и определенно знаю, что старость моя неминуемо приближается. Еще лет восемь пройдет и сороковник стукнет… И с каждым новым днем краше я не становлюсь. Как никак, а и мне изредка приходится в зеркало смотреться. У нас ведь в котельной над рукомойником здоровенный осколок пришпандорен и тот, кто после работы решит помыться, волей-неволей взглянет на свою рожу. Только нет радости на себя смотреть… Чего там хорошего можно увидеть?.. Эх, нет в жизни счастья!
– Ты же к нам, – кудахчет Ленка, – со дня нашей свадьбы не заходил. Обиделся на что-нибудь?.. Пропал, ни слуху, ни духу… Все только Вите надоедал какими-то непонятными звонками о нашей плохой жизни… А мы живем хорошо! Видишь, импортную стенку недавно купили! Полгода в мебельном магазине отмечались…
И с этими словами Ленка заводит меня в комнату, которую она давеча почему-то назвала гостиной. И тут я чуть не упал от удивления! Нет, что стол будет пуст, я знал заранее, – сердобольная Ленка меня об этом еще в прихожей предупредила, так сказать, подготовила, а то бы меня вообще инфаркт в один миг расшиб… Да и стол здесь не причем. Стол как стол, – круглый, на четырех ножках, скатерка пестрая на нём и ваза с какими-то розочками… Но то, что я увидел вокруг него, меня поразило и потрясло до мозга костей. Это ужас какой-то!! Как будто я действительно в музей попал! Недаром, видно, Ленка мне эти чертовы тапки сунула…
И чего там только не было! Во-первых, та стенка, о которой Ленка только что трепалась. Во-вторых, диванчик модерновый, – не чета моей старенькой кушетке, – и два мягких кресла по сторонам. Это у Витьки-то! У которого раньше кроме колченогой табуретки и пары ходуном ходящих стульев ни фига не было! Воистину, есть от чего с ума сойти…
Потом смотрю и глазам не верю, – убиться можно! – ковер на полу валяется! Метра два на три. Сам весь бежевый, а в центре и по краям красно-белые узорчики какие-то, наподобие мухоморов… Этот ковер меня окончательно доконал… Вообще, думаю, оборзели идиоты!? С жиру бесятся!? Нет, чтобы красоту такую на стенку повесить, чтоб все приходящие для расширения собственного кругозора мухоморные узоры рассматривали, а они топчут ее ногами. Вот она – наша доморощенная культура! Далеко нам еще до Запада… Перестраиваться нам еще и перестраиваться, не зря газеты только об этом и пишут… Представляете, какое безобразное отношение к ценным предметам домашнего обихода! Было бы у меня такое богатство, я б дышать на него боялся…
А сам думаю, – во, буржуи, как жить стали! И это бывшие мои друзья-соратники!? Я сразу к Витьке пристал:
– Где, – говорю, – наворовал столько?
А Витька эдак хвастливо, как бы выказывая свое достоинство, мне отвечает:
– Заработали!
– Ну да! – безапелляционно заявляю я, – Столько добра в жизни не заработать! – и недоверчиво смотрю на Витьку. Какова будет его реакция? Расколется или нет?
Но Витька до предела спокоен, как будто окружающее богатство его нисколько не волнует. Бесчувственный он, что ли!? Да на такие деньжищи, наверно, сорок ящиков водки купить можно! За год одному не выпить!
А Витька, как ни в чем не бывало, полез в свою музейную стенку, из застекленной секции начал выставлять на стол чайные чашки и блюдца.
Тут опять Ленка встряла:
– Правда, веселенький сервиз? Тебе нравится? – спрашивает она меня.
Я что-то буркнул ей в ответ, а одновременно с тем в уме заново пересчитываю, сколько же они, растратчики, вложили в свою обстановку ящиков водки.
А Ленка опять пристает, с важной мысли сбивает:
– Ты чего нахохлился? – говорит, – Удивлен? Просто ты у нас давно не был… Вспомни, сколько раз тебя Витя приглашал в гости, а ты все отнекивался. На какие-то неотложные дела ссылался… И на телевизор… Хорошо хоть на деревянную годовщину пожаловал. И как только Вите удалось тебя уговорить?..
– Годовщину чего? – до сих пор занятый своими мыслями и пальцами я не до конца врубился в Ленкины причитания.
– Да нашей с Витей свадьбы! Пять же лет уже прошло!.. Эх, ты, забыл… – продолжает Ленка, – Вот утром сегодня Витя раньше меня встал, приготовил нам завтрак и за цветами сбегал. Нравятся тебе розы?
Я машинально киваю головой. Как быстро, думаю, время бежит. Я даже и не заметил, как эта пятилетка промелькнула. Раньше хоть на каждом углу лозунги трепыхались, напоминали простым людям, какой пошел год, определяющий, решающий или завершающий… Заботились о народе, не то, что сейчас… Эх, вот так и катится наша жизнь по протоптанной колее: котельная, баня, телевизор, снова котельная, опять баня… И нет в жизни счастья!
– Мы с Витей решили всех, кто у нас был тогда на свадьбе, пригласить в гости, – тараторит Ленка, – но оказалось, что ты сегодня будешь единственным гостем.
– А Кешка где? – спрашиваю, – Этот мозгляк сопливый?
– У Иннокентия сейчас сессия в институте, – наконец-то подает голос глава семьи, – Он в Москве на заочном учится и вчера уехал сдавать экзамены.
– Да, он – молодец! За ум взялся по-настоящему… – мелькая из комнаты на кухню и обратно, Ленка успевает вставить словечко, – А Вера замуж вышла за офицера и уже третий год живет на Урале. Телеграмму нам прислала поздравительную…
– Какая такая Верка!? – удивляюсь я. – Почему не знаю?
– Ты, что же, все начисто забыл? – в свою очередь удивляется Ленка, – Она же у нас на свадьбе была. Стройная такая блондинка… Ты же с нею всю ночь отплясывал… Замучил девушку, у нее даже джинсы порвались от твоего кордебалета.
Я согласно киваю головой. Как же, как же, вспоминаю… Кажется, симпатичненькая… И чтобы вновь меня не упрекнули в забывчивости, беру инициативу в свои руки.
– А Харитоныч чего не пришел? – спрашиваю, – Или на этот раз ему вдруг нюх изменил?
– Умер Харитоныч… – очень натурально вздыхает Витька, – Двух лет до пенсии не дотянул…
– Как так!? – говорю, – Ты что-то путаешь! Ему же еще в то время лет восемьдесят было.
Витька отрицательно качает головой:
– Это нам тогда так казалось… Из-за его внешнего вида… На самом деле он только в этом году должен был бы шестидесятилетний юбилей справить…
Для приличия помолчали. А здесь Ленка с кухни прискакала и в руках чайники принесла. Один большой – с кипятком, другой, маленький, – для заварки. Как будто нельзя чай прямо в чашках заваривать… Транжиры! Никакой экономии!
– Вот булка, масло, сыр… Тебе чай покрепче? Вот овсяное печенье… А это джем клубничный… Бери, угощайся, – щебечет Ленка, разливая по чашкам чай.
– Джем вкусный, попробуй, – вторит ей Витька.
Я кисло улыбаюсь, – того ли я ждал! – и говорю, стараясь по мере возможности показать свою культуру:
– Конечно, конечно, – говорю, – Не беспокойтесь. Я же по натуре не стеснительный.
– Это мы знаем! – в один голос смеются Витька с Ленкой. И так здорово у них это на пару получается.
Сидим мы, культурно общаемся, не спеша чай хлебаем и вдруг совершенно для меня неожиданно открывается дверь смежной комнаты. О ее существовании я раньше, сотни раз бывая у Витьки, и не догадывался. Позднее уж Витька мне объяснил, что эту дверь всегда заслонял шкаф, и я при всем желании увидеть ее не мог. Комната в те времена пустовала, так на кой в ней зазря топтаться? Еще лишний раз убирать… Спасибо Витьке, успокоил он меня, а я уж, грешным делом, подумал, что у меня опять галлюцинации какие-то начинаются. Как с Веркой и ее джинсами…
Так вот, секретная дверь открывается и оттуда выходит доныне неизвестное мне существо крошечного роста, цветом глаз и сытостью напоминающее Витьку. Я аж подпрыгнул, позабыв о прежних своих наваждениях. Столько новостей за один визит!
– Никак сынок твой!? – кричу, – Ну ты, Витька, и молоток! Это ж надо, сына себе сумел сотворить! Что ж ты мне сразу не похвастался!?
Витька на мои пустые вопросы не отвечает, а подхватывает своего шпаненка, сажает его к себе на пижамную коленку и говорит уже нам обоим:
– А ну-ка, тезки, знакомитесь друг с другом!
Тут уж у меня прямо-таки слезы на глазах навернулись и в душе закипело. Надо же, в кои веки родить сына и взять и назвать его моим именем! Вот что значит настоящий друг! И, не выдержав переполнивших меня чувств, я говорю:
– Наливай, Витька! Давай скорей выпьем за подрастающее поколение!..
А Витька – все же он определенно со странностями! – самым неподобающим образом нагло мне заявляет:
– Я, – говорит, – при детях не пью. Такой у меня принцип! Мы не должны показывать детям плохие примеры. Чего хорошего, если они с утра до вечера будут наблюдать своих родителей в подпитом состоянии? И глядя на них самим пристращаться к этому проклятому зелью? И, в конце концов, свою молодость, а то и жизнь, променять на водку, как это в свое время сделали мы… Так что, милый, знай – при детях я не пью!.. А Елена Васильевна, кстати, с тех пор, как забеременела, вообще в рот ни капли спиртного не берет…
Тут уж я взбеленился по-настоящему, и такую в ответ речугу закатил, какую и не мечтал выговорить в своем расклеенном состоянии.
– Да что с вами произошло, – говорю, – черти окаянные!? Раньше же вы были нормальными ребятами! Люди как люди, свои в доску! А теперь?.. "Проклятое зелье… Ни капли в рот…" Ишь, друг ситный, как заговорил!.. Сплошное извращение! Вы, что же, совсем с ума посходили!? Не выпить за родного сына! За первую пятилетку своего обоюдного сожительства! Не помянуть беднягу Харитоныча! Нет, так жить нельзя!
Я не зря привел слова какого-то перестройщика, – очень уж я тогда возмутился. И кричал благим матом. Ленка даже с кухни прибежала и долго стояла, раскрыв рот, с ужасом глядя на меня. Мне и слов-то нормальных, чтоб высказать все накопившиеся проклятия, не хватило. Так и хотелось прямой русской речью выразиться, без всяких там французских реверансов… Хорошо хоть я быстро взял себя в руки и не наговорил лишнего. Все нецензурные слова вовнутрь проглотил, каких мучений мне это не стоило… Если, думаю, эти гады пить при детях не могут, так почему я, культурный человек, должен при своем тезке нехорошими словами ругаться? Что я хуже их?.. Не такой уж я законченный алкаш, чтобы не уважать чужое мнение… В плюрализмах мы разбираемся…