– Я столько не выпью, – поспешил объясниться следак. – Помните, наш разговор об источниках информации? Один из них скоро появится. Сюрприз для вас!
Позабыв о манерах, я отмахнулся и налег на салат с крабами. На пике удовольствия услыхал за спиной приглушенный тенор с насмешливыми нотками:
– Вельмишановное панство, однако трескает без меня! Пореже мечите, Сергей Иваныч!!
Обернувшись, смерил оценочным взглядом невысокого упитанного дядьку в шикарном костюме, белоснежной рубахе с бабочкой вместо галстука. Хитроватая усмешка с прищуром пытливых глаз отодвигала на задний план тыквообразность крупного черепа с блестящей плешью на маковке и сивой щетиной на висках. Через секунду вычислительный центр выдал на-гора нужный импульс:
– Юрок!! Репа!! – гаркнул, подскочив с дивана. – Все так же под Жванецкого косишь?!
Юрий Всеволодович Молодязев удостоился курсантского позывного Репа из-за конфигурации и габаритов своей далеко не глупой головушки. Среди прочих одесситов выделялся типичной внешностью пересыпского фармазонщика и повадками фонтанского биндюжника. В молодые годы здорово походил на Жванецкого, а теперь и вовсе заделался двойником уважаемого писателя-сатирика.
Вышел в отставку полковником с должности заместителя начальника экспертно-криминалистического управления одесской милиции. Один из немногих сумел защититься и на вольных хлебах заделался университетским преподом.
Репа выскользнул из объятий, отступил на шаг и залопотал в присущей Жванецкому манере:
– Одесса жила себе мирно, так нет! Притащился столичный гость, шоб он был здоров! Кстати, я задолго учуял надвигающуюся лажу. Как только в аптеке Вольдмана на Соборке скупили настойку боярышника, сразу поделился предчувствием с благоверной. Зоя нервно хихикнула и молвила, шо ежели то в натуре Слон, которого она помнит, будто весь этот гембель случился только вчера – пальмиру накроет дефицитом на горилку.
– Слон уже не тот, – парировал, возвратившись на место. – Встречу с зеленым змием закончил лет десять назад со счетом два-ноль в его пользу. Я сдался, но он не победил.
– Вечно ты со своими философскими заморочками, – Юрок отмахнулся, подсел к столу и уставился на Панфилова. – Чего сидим?! Рискуешь остаться пожизненным аспирантом! Наливай, давай!
– Я мигом!
– То-то, мой юный друг! А ты, мой старинный друг, надоумь, как втолковать Зое, шо Слон в завязке? Как объяснить, шо это не хохма типа развала Советского Союза? Прикинь, до сих пор не верит!
– Я тоже.
– Проехали! О политике ни слова! Лучше выпьем за встречу, а потом за Дохода. Шоб с кичи поскорее слинял!
После череды тостов я уплел поджаристую отбивную с овощами гриль, а Репа разобрал запеченную баранью ножку.
Захмелевший подрумяненный Панфилов улучил момент и деловито подметил:
– Юрий Всеволодович курирует мой кандидатский минимум. Разумеется, консультирует по делу Недоходова. Ознакомился с экспертизами и заинтересовался телесными повреждениями на теле погибшей. Вернее, одним – ударом в шею. Моя позиция такова, что в пылу ссоры и потасовки возможно нанести подобный смертельный удар. Но если драка имела место, то должны быть другие повреждения. Таковых нет, кроме двух поверхностных гематом на запястьях. Будто потерпевшую удерживали, выверяя решающий удар. Недоходов – крепкий мужик, но по натуре не драчун. К тому же далекий от всяких кунг-фу или айкидо, а удар в шею, по всей видимости, профессиональный.
– Сто процентов, – подтвердил Репа. – Сильный, хлесткий и точный. Убийца целился в сонную артерию справа под подбородок. Даже переусердствовал, будто нападал на здоровенного мужика. От удара разорвалась трахея, а третий шейный позвонок сместился и повредил продолговатый мозг. Практически мгновенная смерть.
Я закивал и дополнил:
– В боевом курсе спецслужб есть похожий удар. Применяется для бесшумного снятия часовых.
– Есть одно – но, как говорят в Одессе. Мало-мальски грамотный адвокат, изучив заключение судмедэксперта, легко опровергнет доводы о профессиональном ударе. Задаст вопрос – мог ли физически развитый человек без бойцовских навыков случайно нанести такой удар в сложившихся обстоятельствах? Сами знаете, как ответит эксперт. Я прав, Давыдыч?
– Безусловно, Юрий Всеволодович. Еще хотелось бы услышать ваше мнение о коробке с медведем.
Репа вытянул растопыренную пятерню.
– Имею три версии, – огласил и принялся загибать пальцы. – Во-первых, стоит учесть состояние психики Дохода. С бодуна не такое могло привидеться. Во-вторых – не исключено, что коробок мог выпасть из кармана настоящего душегуба. То есть он наследил неумышленно. И, наконец, третья версия, которая вздыбливает остатки волос и пиликает в башке, шо заигранная пластинка. Или как та мозоль от новых итальянских штиблет, шо Зоя купила на Привозе ко дню милиции. Короче говоря – это специально оставленный знак, и в таком случае, его нужно отыскать, кровь из носа!
Он замолчал и покосился на аспиранта. Панфилов потупился в тарелку с сациви и пробурчал:
– Прямо щас позвоню старшему оперу. Пусть еще разок …
– Отставить! – прервал его куратор и ткнул перстом в мою сторону. – Пусть лучше Иваныч позвонит своему подручному.
– В рельс он позвонит! – я вспомнил о приобретениях и спешно выбрался из-за стола. – Мобилу позабыл зарядить. Щас вернусь!
Возле барной стойки подловил прыткого официанта и увлек за собой в подсобку. Там попросил не забесплатно активировать сим-карту, подзарядить новый телефон и незаметно вернуть.
Прошествовав к столу, подсел к Давидовичу и спросил:
– Как думаешь, тезка – пасут тебя, а меня заодно с тобой или наоборот?
– Не понял?
– Сегодня помощник срисовал за мной хвост, а по дороге в Аркадию у водилы хитро выспрашивали, куда он везет клиента.
– Обложили, гады! – процедил сквозь зубы захмелевший следак. – Щас высмотрю и повяжем!
– Заглохните, Серж! – присоветовал Юрий Всеволодович. – Вам не для этого про хвост поведали. Ты детишек еще не нарожал, а у нас со Слоном уже внуки имеются. Понятно, что имелось в виду?
‒ Безопасность и бдительность. Виноват! Градус в бестолковку ударил.
‒ Жуй-закусывай, будущий кандидат наук! Разбегаться, конечно, не будем, но фильтруем базар и филигранно водим жалами. Короче, базарим за жизнь и не даем филерам повода напрягаться.
Немногим более часа мы проговорили под добрую закуску, но раскрепоститься не получилось. Панфилов заметно скис и скоро протрезвел, а Молодязев пытался подбодрить подопечного прибаутками.
Телефон вскорости зарядился и первым делом я набрал секретный номер помощника, зафиксированный в смартфоне. После первого гудка Нюра сбросил вызов, а спустя минуту пришла эсэмэска с текстом: «На месте и на связи. Новостей пока нет».
В половине двенадцатого Репа вызвал такси и, раскланявшись, укатил восвояси. Давидович настоял, что обязан единолично расплатиться, так как является инициатором застолья. Я особо не сопротивлялся, но все же заказал в баре по чашке крепкого латте-макиато, как говориться, «на коня». Взбодрившись кофейным допингом, мы прогулялись по центральной аллее до площади с трамвайным кольцом.
Возможной слежкой не заморачивались. Особенно Панфилов, не оставлявший без внимания ни одну симпатичную девушку. Возле автостоянки он застопорил ход и указал на знакомую спортивную «ауди».
– Хмель из башки выветрился, – заверил, расправив плечи. – До дома прокачу с ветерком!
– Давай лучше я тебя сопровожу. Потом доберусь такси.
– Не! Так не пойдет! Я за вас в ответе. Волына на всяк случай под сиденьем припрятана.
– Лады! Только пообещай, не провоцировать наружку на обратном пути. Чтоб без гонок!
– Сто пудов! Я ж не пацан!
До поворота на улицу Красных зорь, казалось, не домчали, а долетели за пару минут.
«Топтуны точно не ожидали ралли по ночному городу, – подумал, махнув рукой вслед удалявшемуся болиду. – Небось, не поспели. Постою недолго. Вдруг нарисуются неудачливые аутсайдеры».
□□□
Пробудился не от презентации молочника, а от назойливых трелей смартфона.
«Я же супруге не позвонил! ‒ устрашила отгоняющая сонливость мысля. – Чую, грядет виртуальная клизма для поднятия тонуса!».
Вздохнул и, не посмотрев на экран – приложил к уху.
– Будто не расставались, – услышал энергичный голос Панфилова. – Пора просыпаться.
– Я уж думал, жена с утренним нагоняем, – облегченно выдохнул и снова насторожился. – Почему сам звонишь? У нас же режим конспирации!
– Отменил за ненадобностью. Не вижу смысла, коли вас все одно пасут. Тут спозаранку Юрий Всеволодович кипишует. Видите ли, не спалось ему. Подъедет к девяти. Вы тоже подтягивайтесь в прокуратуру. Сегодня вообще утро сюрпризов! Какой-то поп вас разыскивает.
– Кличка, что ли?
– Вроде нет. Звонил референт некоего отца Александра. Не понимаю, как узнали, где вас искать?
– Чего хотел?
– Оставил номер телефона, – проворчал Давидович и раздухарился. – Вот ведь несправедливость! У попов референты! У следователя прокуратуры даже писаря нет! Так что – диктовать номерок?
– Я конспирацию не отменял. Приеду, позвоню с твоего стационарного.
– Звонить не надо. Велено прибыть в Сиреневую рощу к монастырю. Позвонить с проходной. У них своя секретность.
– Через час буду у тебя.
Безусловно, я догадался, кто такой отец Александр:
«Похоже еще один сокурсник примкнул к нашей команде. Хотя торопиться с выводами рановато. Да и срочности, как видно, никакой. Если бы невмоготу – Сан Саныч заявился бы среди ночи».
Натянув шорты, побрел к умывальнику. По двору шастало семейство отбывающих восвояси белорусов. Вместо утреннего выхода на пляж, сябры собирались в дальнюю дорогу. Загрузили свой старенький «фольксваген» до такой степени, что казалось, будто он стонет.
Зато был повод порадоваться: «Освобождается комната для моих помощников. Теперь спокойнее будет. Только бы скорее!».
Глава третья
БАТОН
Душный коридор районной прокуратуры на улице Черняховского, несмотря на утренние часы, был запружен посетителями. Зато в просторном кабинете Сергея Давидовича господствовала тишина. Еле слышался мерный рокот кондиционера, наполнявшего рабочее пространство спасительной прохладой.
Панфилов восседал за офисным столом, загроможденным электронными и компьютерными гаджетами. Молча кивнул, прижимая к уху телефонную трубку, и указал на кресло возле окна. При этом старался успевать записывать на развороте перекидного календаря.
Молодязев примостился на подоконнике с гримасой, отдаленно смахивавшей на улыбку, и салютовал запотевшим фужером с минералкой:
– Здорова, Слон! Слыхал, тебя попы разыскивают? Отпевать, что ли?
– Это была шутка? – парировал, учуяв тягостную атмосферу. – Выкладывай, что стряслось.
– Убили Славу Костюченко. Помнишь, на курсе был женатик-бутуз? Компанейский такой. Пуфиком обзывали.
– Как не помнить, – ошеломленный известием я повалился в кресло.
Репа склонился и зашептал:
– Сеня-летописец первым узнал за убийство и побудку спозаранку сыграл. Я бегом Давыдыча тормошить. Веришь?! Вот как тебя заранее ощущал вблизи, так и халепу эту кормой чуял! – он покосился на Панфилова. – Серж связался с опером из Суворовского, который на место выезжал. Ну, а твоя чуйка, какие сигналы подает?
– Аналогичные. Спичечный коробок перед глазами маячит.
– У меня улыбка Чеширского медведя. Про попа, что думаешь?
– Че тут думать? Батон стрелку забил.
– В цвет!
Я испытал спокойную радость, на миг приглушившую горесть после жуткого известия, и попытался воссоздать в памяти наружность приятеля юности, который, наконец, отыскал свое…
Коренной одессит Александр Александрович Саечкин получил курсантский позывной из-за фамилии, созвучной с хлебобулочными изделиями – сайка, ватрушка, батон. Хотя в облике ничего похожего не отмечалось. Сутулый, жилистый с увесистыми кулачищами и боксерским подбородком – Сашко напоминал неандертальца с картинки в детской энциклопедии. Спросите, почему не удостоился соответствующей клички? Все просто! Во-первых, из-за развитого интеллекта, веселого нрава и гротескового чувства юмора. То есть личностных признаков не характерных для первобытных людей. Во-вторых – за неандертальца можно было ощутимо схлопотать.
Вообразив Сан Саныча в рясе, бессовестно хохотнул и поспешил выправиться:
– Прошу извинить, это нервное, – потом сызнова нырнул в закрома памяти.
Повидаться с Батоном выпало лет пятнадцать назад. Оба тогда еще тянули ментовскую лямку. Саечкин служил важняком по линии УБОП и параллельно углублял познания в юриспруденции.
При встрече я заприметил некоторые странности в его обличии и поведении. Честно признаться, заподозрил, что дружбан подсел на допинг. Телодвижения заторможенные дерганные, будто покадровая видеосъемка. Потянутая речь при напрочь отрешенном взгляде и глянцевитые глаза с расширенными зрачками.
«Да нет же! У нариков зенки иначе блестят, ‒ пытался себя утихомирить. – К тому же мутные, будто в горячке и злющие от безысходности. У Сашка – добрые жалостливые».
Из прострации вывел громкий шепот Молодязева:
– Наши до сих пор в шоке! От Батона всего можно было ожидать, но такого! Раньше номера откалывал, только в другую сторону. Когда дослуживал – чуть не списали по больничке. Еле дождался выслуги и сразу подался в монастырь. Одни шарахнулись, будто от прокаженного. Дескать, башню у Санька напрочь снесло. Другие вроде бы приняли выбор, но за глаза хихикают по сей день. Только плевать он хотел! Умудрился на новом поприще бугром заделаться. После рукоположения обзавелся приходом, церковь достраивает. Нашим помогает, ежели что. Короче, как был, так и остался своим пацаном.
– Чуйка тоже прежняя. Мигом меня вычислил.
– То Сеня-летописец растрезвонил. Ты же помнишь – Пуртев еще на первом курсе заделался массовиком-затейником. Потом пока трудился в сыске – поднаторел на компьютерах. Вышел в отставку и теперь заправляет крупным интернет-магазином. Недавно создал сайт нашего олимпийского курса. Почти все зарегистрировались. Учиняем кипиши на форуме за экономику и политику. Про Дохода всех оповестили, чтоб помогли, кто чем сможет. Сегодня – про Славика весточка разлетелась.
Колкий тревожный импульс заставил задаться вопросом:
«Что такого сказал Юрок? Будто током шандарахнуло! Ну, конечно же! Олимпийский курс! В 80-м году школу милиции откомандировали в Москву для охраны порядка на олимпиаде. Оттого и прозвали курс олимпийским».
Поднял глаза и пробормотал:
– У медведя точно дебильная улыбка. Вот тебе и олимпийский курс.
В наступившей тишине слышалось, как лопаются пузырьки в фужере с минералкой.
– Значится, наклейка на коробке не случайная, – выдохнул Репа.
– Сто пудов, господа полковники! – подал голос Панфилов, отложив телефон. – Предчувствие нас всех не обмануло.
– Жилы не тяни! – гаркнул куратор на аспиранта.
– Я и говорю, что заказуха. Выстрел в грудь и контрольный в голову. ТТ с глушителем брошен рядом с телом. Потерпевший приехал поздно с работы на поселок Котовского. У него там приватное домовладение. Собирался загнать машину во двор, да не успел. Джип так и остался перед воротами. Жена проснулась посреди ночи, выглянула в окно… Дальше понятно. На закуску поведаю про медведя с дебильной улыбкой. В ладонь Костюченко вложен спичечный коробок с наклейкой «Олимпиада-80».
Молодязев издал то ли свист, то ли стон и прохрипел:
– Водки хочу!
– Коньяк сойдет? – Давидович потянулся к сейфу.
– Отставить, Серж! Бесконтрольно вырвалось. Последнее дело – набухаться при этаком раскладе! Разве неясно, что какой-то шлимазл бросил нам вызов?! Не тебе, Давыдыч, а нам – бывшим курсантам олимпийского курса. Посему, расслабься – пасут не тебя.
– Уже дошло. Найти бы коробок…
– Во-во! Шо там твой подручный, Слон?
– Трудится. Должен отсемафорить.
– Тогда разбегаемся. Поеду к Пуртеву. Объявим полундру для экс-олимпийцев. Ты нанеси визит его преосвященству. Ждет ведь. Может, Батон чего подскажет. Будущий кандидат наук остается на хозяйстве.
Купленный накануне телефон известил о принятом СМС-сообщении. Немедля зачитал обнадеживающий текст, который мало-мальски приподнял расположение духа:
– Коробок в поддоне под плитой. Похоже, спецом заныкали. Водочную бутылку старший армян припрятал. Он тоже в тот день вырубился. Операм сказал, а те послали. Подробности при встрече. Заселяемся к Марии.
Панфилов вскочил и азартно потер ладони.
– Не зря мне русалка снилась! – сообщил, усмехаясь. – Помчусь изымать вещдоки.
– Жениться тебе пора, – проворчал Репа.
– Успеется, – отмахнулся следак и протянул мне клочок бумаги. – Номерок не забудьте. И разузнайте лично для меня – на фига попам референты!
□□□
Сиреневая роща на шестнадцатой станции Большого Фонтана ‒ знакомое с юношеских лет место.
Последний раз довелось побывать в монастыре лет пятнадцать назад. Тем летом мы отдыхали с женой в Одессе, и в один из церковных праздников Оля настояла на паломничестве. Я не испытывал восторга от подобной экскурсии, потому выпросился обождать ее в сквере за воротами. Батон подвез нас из центра на своей машине и составил мне компанию на скамейке.
Я пытался острить, маскируя неловкость, и долдонил о нынешнем веянии – демонстрировать направо и налево причастность к духовности. Саечкин молча кивал, а потом неожиданно попросил:
– Ты только не мешай ей, брат! Пускай своё отыщет.
– Что значит «своё»?! – завелся я с пол-оборота. – Чего ей по жизни не хватает?! Муж пить бросил, в семье достаток. Дети вроде бы правильными растут.
Сашко обнял меня за плечи и растолковал:
– Поиск своего – это соответствие разнообразных внешних проявлений внутреннему состоянию психики и духа.
– Ты, прям, со мной, как с умным базаришь! Давай замнем до поры…
□□□
Нынче в монастыре явные перемены. Возведены новые въездные врата с колокольней, отреставрированы храмовые постройки. Облагороженная территория утопает в зелени, и совсем нет мусора. Вероятно – в этаких местах люди стараются вести себя цивилизованно. Подтягиваются, как бы изнутри к невидимой границе меж мирским и мистическим.
У распахнутых настежь ворот на обычном кухонном табурете восседал тучный нестриженый дядька. Я поздоровался и спросил:
– Пропустите к отцу Александру? Сейчас только позвоню …
– Неча трезвонить! Обожди тута, – привратник тяжело поднялся и пошкандыбал в сторожку. Отворив дверь, гаркнул в темноту. – Выходь, Данька! Заявился твой гость.
На пороге показался худой светловолосый парнишка в сером подряснике. Издали поклонился и поманил за собой.
«Откуда знает, что я, это я? – подумал, поспевая следом. – Вот ведь дурацкий вопрос! Он же референт у бывшего опера».
Обойдя колокольню, зашагали вглубь тенистой аллеи, но тут позади раздался грозный окрик привратника:
‒ Куда в бесовском одеянии?! Не пущу!! Побойтесь Бога!
Обернувшись, увидел служителя, затворявшего ворота и ощутил на себе изучающий взгляд лысого атлета в спортивных шортах и растянутой футболке. Препираясь с привратником, тот обнимал за талию сухопарую девицу в облегающем платьице с декольте, которая таращилась на меня поверх солнцезащитных очков.
«Неужто сопровождение? – предположил, ускорив шаг. – Тогда зачем скандалить, привлекать к себе внимание? Мне тоже незачем трактовать события вокруг, как преследование. Нечего дергаться, даже если это наружка! Пусть себе работают».
Поспевая за послушником, залюбовался ухоженной территорией с подстриженными кустами, цветущими клумбами, побеленными бордюрами. Золоченые купола с устремленными ввысь крестами переливались на солнце, а подражавшие им корабельные сосны – тянулись верхушками в небо, пронзая раскидистые кроны лип и каштанов.
Казалось – жара отступила, обернувшись невидимым покровом, позволявшим дышать полной грудью и обонять цветочный аромат.
Провожатый свернул на узкую аллею, выложенную тротуарной плиткой. Тенистый тоннель из сплетенных ветвей тянулся вглубь фруктового сада. То и дело приходилось кланяться, чтобы не задеть головой зрелые яблоки, персики и налитые грозди винограда.
Средь зарослей показался бревенчатый сруб, напомнивший карпатскую часовню. На ступеньке крыльца с резными перилами сидел Сан Саныч, облаченный в черный подрясник. Хитро улыбался и покачивал головой.
Довелось немедля признать ошибку:
«Напрасно я потешался, вообразив Батона в облачении. Скорее в ментовском прикиде он выглядел смехотворно. Вылитый дядя Степа в обмундировании с чужого плеча. Предо мной – эталон священнослужителя без малейшего намека на мамон, присущий сану и возрасту. Налицо строевая выправка, к тому же гладко выбрит и коротко стрижен».
– Как правильно к тебе обращаться – батюшка иль святой отец? – пропыхтел, оказавшись в стальных объятиях.
– Вякнешь подобное, буду звать рабом Божьим! – пробасил Сашко и обернулся к послушнику. – Понаблюдай, Даниил, чтоб нелегкая филеров не принесла. Мы на поляне потолкуем.
Обогнув сруб, оказались на опушке леса. Свернули на тропу и, прошагав полсотни метров в зарослях малины, вышли на поляну. В тени старой яблони стоял дощатый стол с лавами, врытыми в землю.
Усевшись напротив друг друга, помолчали, разглядывая дозревавшие на столе яблоки. Первым заговорил Саечкин:
– Удивлен? Не робей – выкладывай, как есть.
– Не так, чтобы очень, но контраст неслабый. Был опером – заделался священником.
– Еще и монашествующим. Удостоился рукоположения в процессе карьерного роста.
– В ментовке тоже мог выбиться в начальство.
– Мог, но верх одержали иные импульсы.
‒ Импульсы, говоришь? Вот, значит, как это называется.
‒ Неужто испытывал подобное?!
– Типа того, – кивнул, припомнив череду болезненных позывов, после которых отвернуло от горилки.
– Поделишься?
– Можно. Поначалу ощущал еле слышные сигналы, похожие на далекий звон колокольчика – беспокойство, уныние, тоску. Трактовал их, как предостережение о ненормальном состоянии психики, которую привык раскрепощать алкоголем. Постепенно перезвон перерос в набат, сотрясавший воспаленные мозги – временами хотелось выть от безысходности.
– Понимаю, о чем ты. Со мной, правда, вышло иначе, но тоже по нарастающему вектору. В этих импульсах нет ничего сверхъестественного. Просто Всевышнему крайне необходимо достучаться до каждого из нас.
– Больно же и страшно.
– Как есть. Кому-то сразу обухом по головушке, с кем-то иначе – долгие уговоры, ненавязчивые намеки.
– Со мной особо не панькался. Пару раз предупредил, а потом долбануло так, что сквозь матрац на пол закапало.
Сан Саныч усмехнулся и подметил:
– Слава Богу, до подобного не дошло. Наверное, я покладистый. Хотя был прецедент, когда из кабинета могли прямиком в дурдом отвезти.
– Расскажешь?
– Сижу, подшиваю розыскное дело. Никого не трогаю. Вдруг будто вывернуло всего наизнанку. Дыхание застопорилось, шевельнуться не могу, а стены кабинета разъезжаются и растворяются в темноте. Чувствую, куда-то проваливаюсь, а свысока начальник меня изучает. Принесло же, как раз в тот момент. Тормошит за грудки, что-то лопочет. Я, как та мумия египетская – ни гу-гу! Шеф подумал, что бухой в хлам. Обнюхал, а запаха нет. Повезло, что мужик адекватный. Гембель подымать не стал – отволок к себе в кабинет и по-тихому вызвал скорую. Эскулап меня облапал и говорит, что с такими симптомами они отвозят клиентов в дурку. Шеф еле упросил оформить вызов, будто у меня гипертонический криз. Короче насовали уколов и отвезли домой.
– Подфартило с начальником. Могли комиссовать.
– Нашлись доброжелатели! На следующий день в управу заложили. Что тут началось?! Гонцы стаями налетели. Начальнику объявили служебное несоответствие, меня отправили на военно-врачебную комиссию. Представляешь – полтора года до пенсии?!
– На раз бы всучили белый билет.
– Стопудово! Но случилось нечто диковинное. Обошел я всех врачей, как тут звонят из регистратуры. Говорят, чтобы повторно прошел психиатра. Ну, думаю – амба! Дотошный еврейчик в той комиссии самый главный. Делать нечего – пошел сдаваться. Мозгоправ взглянул на меня сурово и неожиданно объявил, что я не псих и здоров, шо буйвол. Таковым будет вердикт комиссии. Потом тихонько добавил, мол, реактивные ступоры, наподобие твоих – к медицине отношения не имеют. Ступай в церковь и потолкуй с разумным священником.
– Ничего себе! Я думал, что психиатры все чуть-чуть того.
– Значит, не все. Пару месяцев меня в маятнике качало. Думал – в какую конфессию податься? Какая из них правильная? Где искать разумного священника? Напряг извилины и понял, что Всевышнего конфессиями разделить нельзя, а священники – всего лишь люди на службе у Бога. Какая разница, кому из них душу излить? Если у тебя зуб заболит, ты же не станешь собирать досье на дантиста. Пулей помчишься к первому попавшему. Так и здесь – если веришь, что Бог вразумит, то Он вразумит через любого священника. Главное – понять суть сказанного, а не отдельные фразы с интонациями. Набрался решимости и побрел в ближайшую церковь. Захожу, а возле алтаря два попа меж собой переговариваются. Поздоровался и выложил им все без утайки.
– Экстримал!
– Не было более мочи внутри носить. Поп, который помоложе, обратно к врачам отослал, а дедок седовласый вывел на улицу и надоумил идти в монастырь. Я оторопел! Неделю ходил, шо булыжником стукнутый! Проснулся однажды, побрился, вышел на улицу и – не понял, как оказался в обители. Слава Богу, попался мудрый наставник. Подсказал, как трансформировать неясные состояния в молчаливый молитвенный диалог. Как не отвернуться от мира и людей. Как научиться слышать и понимать голос Бога.
– Вот оно что, – проворчал я обескураженно. – Оказывается, тот набат в бестолковке следовало понимать, как приглашение к диалогу. Я-то думал, что крыша съезжает. Разве нельзя было со мной по нормальному поговорить?! Без всяких ужасных гадов и кикимор.
Саечкин прыснул от смеха и попросил:
– Подробнее с этого места, пожалуйста.
– Однажды, после череды праздничных застолий заступил я ответственным по управлению. То есть первую трезвую ночь коротал на службе. Происшествий не было, потому улегся в кабинете на раскладушке. Только начал засыпать, как вдруг ощутил, будто электрический ток гуляет по организму. Конечности затряслись, скрючились. Мозги застопорило паническим страхом. Стены, пол, потолок растворились, типа, как ты рассказывал. Короче, завис вместе с раскладушкой в кромешной тьме, и стали на меня прыгать ужасные страшилища о рогах и копытах. Клацали челюстями, царапались, пытались ухватить за горло скользкими лапами. Вонь разъедала глаза, в ушах – жуткий высокочастотный визг, будто спугнули стаю летучих мышей-вампиров. И тут я понял, почему люди страшатся смерти. Потом вдруг осознал, что беззвучно молюсь… Нет! Истошно ору внутрь себя, призывая и выспрашивая Бога. Мол, если ты есть, то помоги, а коль поможешь – завяжу с бухлом. Через минуту глюки исчезли, мышцы расслабились, дыхание выровнялось, а вскоре провалился в мертвецкий сон без сновидений. В кабинете было не жарко, но под утро проснулся мокрый, как хлющ. Подумалось – неужто обмочился? Ощупал подушку, а она тоже насквозь мокрая. Чуток отлегло, но пришлось подхватываться и собирать постель. Потом весь день ходил, как зомби.
Рукоположенный монах беззвучно, но открыто и бессовестно ржал. Дождавшись финала, оправдался:
– Извиняй, дружище! С тобой покруче обошлись. Видать, постановили не тратить время на уговоры, чтоб мозги алкоголем не пожгло. Зато вразумили.
– Не до конца. Я попытался выполнить обет, но сорвался уже через неделю. В итоге пришлось дважды пересмотреть триллер с кикиморами. Каждый раз заканчивалось молитвами и обещаниями. Конечно, Бог помогал, а я нагло обманывал. Потом становилось стыдно, как воришке Альхену из «Двенадцати стульев». В конце концов – здорово на себя разозлился. Из-за слюнтяйства объявил голодный бойкот. Как ни странно, диета вперемешку со злобой послужили сдерживающим фактором, но окончательно завязал, пообщавшись с ясновидящей.
– Как-нибудь расскажешь, – Сан Саныч посерьезнел, взглянул на часы и растолковал. – Если вкратце, то все, что с нами происходило, именуется сердечным призывом. Чуть ли не каждый день в монастырь приходят люди, испытавшие подобное. Далеко не все могут постигнуть происходящее с ними, но со временем убеждаются, что Бог милосерден и человеколюбив. Познают, насколько велика разница между истинной любовью и нашим представлением о ней.
– Интересно, Доход с тобой согласится? – заартачился я. – Или как это сопоставить с тем, что случилось с Костюченко? Слыхал, небось?
Саечкин закивал, а я попытался воссоздать в памяти наружность Пуфика.
Славик прослыл неправильным одесситом из-за того, что не куражился почем зря и не выпендривался. Выделялся спокойной рассудительностью, великодушием и гостеприимством. Женился до поступления в школу милиции, а на первом курсе стал отцом. Оттого в казарме почти не ночевал, хотя в наряды хаживал исправно.
Семья Костюченко не бедствовала, потому сокурсники были частыми гостями в просторном доме на окраине поселка Котовского. Родители Славика – приятные работящие люди, радушно принимали шумные компании, а миниатюрная жена-хохотушка знала и умела рассказать уйму одесских анекдотов.
Запомнился ползающий по дому Пуфик-младший с пустышкой во рту, а еще – теплота и уют, позволявшие отдохнуть душой.
Вскоре после выпуска до Киева долетело известие, что Костюченки родили дочурку.
Первенец Андрейко подрос и выучился сыскному делу. В районном угрозыске занял место отца после его ухода в отставку.
Словно разгадав мои мысли, Саечкин печально изрек:
– Тяжко сейчас семье. Андрей с батей крепко дружили, а Лиза вообще души не чаяла. Крестница моя. Полная противоположность брату. Тот – сорвиголова, а сестрица – тихая, скромная, рассудительная. Обучается банковскому делу. Частенько ко мне захаживает. Собираюсь поехать, выказать соболезнование. Составишь компанию?
Не дожидаясь ответа, выудил из-под полы подрясника увесистый смартфон, поводил пальцем по экрану и, приложив к уху распорядился:
– Через десять минут подъезжай к воротам.
Ничего не оставалось, как молча плестись следом.
□□□
Больше часа колесили по улицам Одессы на белоснежном бусе с табличкой «Служебный» за лобовым стеклом. Стриженый парнишка-водитель в наутюженной белой рубахе уверенно маневрировал в бесконечных заторах.
Расположившись в пустом салоне на галерке, успели о многом поговорить. Батон поведал, что частенько общается с Семеном Пуртевым, Репой и еще несколькими сокурсниками.
– Поначалу всех, будто волной смыло, – изрек, печально усмехаясь. – Решили, что пулю башкой поймал. Со временем, правда, обвыкли, хотя не все. В стороне остались те, кто застрял в совковой категоричности. До сих под их колбасит не по-детски. Моей вины в том нет – они сами так порешили. У подобных индивидуумов комплекс всеобиженности налицо. Или на лице. Рыщут в поисках внешнего врага денно и нощно с уверенностью, что весь мир против них ополчился. Возомнили себя великими мучениками. Зато готовы поучать всех подряд, как правильно жить. Вот только сами не живут, как учат. Доход не из их числа. Ленька из-за попоек начал деградировать, но совесть бесповоротно не пропил. Если бы еще со злопамятством и спесью вовремя разобрался. Олух Царя Небесного!