– А много вас?
– Хватает.
– Не, Шурка… как-то неудобно линять. Да и как ваши примут?
– Паха, брось ты свои интеллигентские штучки – тебя здесь все знают. И гитара есть. Кого-кого, а тебя-то, девчонки на ура примут.
– Думаешь? – засомневался Паша.
– А то нет?
– Блин! – он вдруг вспомнил о Славе, – Я же не один. Я с другом. Из универа.
– Со Славкой, что ли? – обрадовался Громов.
– А с кем еще?
– Ну, ты даешь, братан. Кто же из наших Славку твоего не знает? – он подошел ближе и тихо, но внушительно скомандовал, – Давай, сворачивайтесь там по-быстрому – и к нам. А я пойду толпу подготовлю… Давай, давай, – поторопил, уходя.
Паша посмотрел на часы – четверть третьего. Закурил. «Надо подумать, как сделать лыжи… Неудобняк получается, но посиделки эти… Блин! Только семечек не хватает… Ладно, по ходу дела буду разруливать». Затушил сигарету и вошел в комнату.
Слава сидел на диване, рассматривал какой-то журнал. Обернулся на стук балконной двери.
– А где эти? – Паша кивнул в сторону двери.
– На кухню пошли – кофе готовить. Сказали – кофе, и пора бай-бай. Во попали!
– Прелесть, – обрадовался Паша к недоумению и удивлению друга, – Мы и от кофе отказываемся. Прощаемся и уходим, – полушепотом заговорил он, – Раз они так, то и мы так же. Забираем водку – они ее все равно не пьют, и пошли.
– Куда? Давай хоть кофе с тортом…
– Т-с-с, – Паша приложил палец к губам, – Положись на меня. У-хо-дим, – почти шепотом закончил он, и повернулся в сторону кухни, – Девочки! – позвал громко, – Мы, пожалуй, кофе не будем. Пойдем – поздно уже.
– А чего? – спросила Катя, – Я «Наполеон» испекла, – но прозвучало это как-то без сожаления.
– Спасибо, Катюша, сладкое мы со Славой не любим. Да пора и честь знать, – он повернул в прихожую, – Да, кстати, водку мы с вашего позволения забираем – вы все равно ее не употребляете.
– Да-да, конечно, мальчики, забирайте, – вышла Даша, – Нам она ни к чему.
– Слав, где ты там? – позвал Паша.
Слава уже поднялся с дивана и ждал, когда друг закончит ломать комедию.
В сумке оставались еще две водки – на всякий случай, и третью, недопитую наполовину, Паша сунул в боковой карман. В нем, когда открыл клапан, увидел забытый батон вареной колбасы: «Слава богу, не вспомнили. Очень кстати».
– Ну, спасибо… Даша, Катя. Было приятно пообщаться. С Новым годом вас. Надеюсь, еще увидимся, – Паша повернул защелку накладного замка, – Пока, девочки. Счастья вам в Новом году. И с наступающим Рождеством и Старым новым годом, – он потянул на себя ручку.
– Пока, мальчики, – ответила Даша, – И вам всего самого хорошего.
Дверь захлопнулась. Паша схватил Славу за рукав и потянул удивленного товарища вправо – к соседней двери.
– Куда ты меня так беспардонно тащишь? – возмутился тот.
– Сейчас увидишь, – Паша нажал на кнопку звонка.
4.
Открыли сразу же. Показалась физиономия Шурки. Видимо, он уже караулил их.
– Заходите быстрей! А то меня уже заколебали – где, да где.
– Гром, а чья это квартира? – Паша снял куртку и передал ему, потому что не нашел места, куда повесить.
– Наташки Краевой. Отец у нее в Сочах сейчас – на люльках. Фасады красит с бригадой… О! Вот и она сама.
– Привет, мальчики, – Наташка казалась принцессой. Красивая. В вечернем платье. Огромные глаза, подчеркнутые макияжем, лучились улыбкой, чуть упрощенной алкоголем, – Проходите. Будьте как дома. У нас шведский стол. Никто… никого… ни к чему не принуждает, – она погрозила с улыбкой пальчиком, – Но и не ограничивает. Самоконтроль… Громов, я пошла, – обратилась она к Шурке, – Поухаживай за гостями.
– Есть, моя королева.
– Это что – твоя подруга? – Паша задал вопрос автоматом, отреагировав на обращение Громова к девушке.
– Не-а. А что, хочешь приударить?
– Не может быть, чтоб такая и была не занята?
– Свободна, насколько я знаю. Тут один хмырь подкатывается к ней, но, по-моему, ему ничего не светит.
– А парня постоянного у нее что – нет?
– Да, вроде, есть какой-то… Спортсмен из города. На фасадах щас. Вместе с папашкой ее.
– Понял. Не дурак, – Паша достал из сумки колбасу и две водки, – Держи.
– О-о, отлично, – Громов перехватил колбасу и одну бутылку, – Все – пошли.
Вечер, а вернее, остаток ночи пролетел незаметно. Только когда утренние сумерки стали спорить с электрическим светом праздник, наконец, пришел к своему логическому завершению. Кто-то спал, где его настигла усталость, кто-то расслабленно сидел, не в силах уже что-то пить или есть и даже шевелиться. Правда, некоторые уже разошлись, особенно те пары, которым было куда. Ушел и Слава – провожать домой Полину. Паша и представить себе не мог, что его закадычный друг, которому все и всегда нипочем, так может стушеваться в присутствии женщины. Кроме него, может, этого никто и не заметил. Но он-то заметил. И сразу все понял. Может, и неправильно сделал, но по возможности вмешался в процесс – отвлек Славиного конкурента разговорами и выпивкой. И у него это получилось.
А самого его почти сразу же стала клеить хозяйка. Часа через полтора после того, как он здесь нарисовался, она заманила его в спальню, закрылась и бессовестно отдалась. Пьяно лепетала всякую чушь, после чего предложила взять ее в жены, на что он – в алкогольном трансе, довольный жизнью и самим собой – тут же согласился. Вроде, в шутку, а, вроде, всерьез. А что? Жизнь прекрасна и многообещающа. И папашка с деньгами. И Наташка баба красивенная. Говорит – дом и машину батя сразу купит – обещал. Единственное, что не вписалось в ощущение прелести жизни, отсутствие страсти – фригидная какая-то Наташка – ни рыба, ни мясо. И завлекла сама, и отдалась, а бревно бревном – лежала как мертвая. «Тут без любви – ну никак. А, может, не проснулась еще в ней женщина? – пришла мысль, – Да ну! Если нет страсти, она и не проснется… А чему просыпаться? – ехидно заговорил в нем циник, – Разве что совести… – и сразу стало неудобно, – Все, Думанский, кончай нести пьяный бред». На этой ноте их прелюдия к брачному союзу, можно сказать, и закончилась. Они как-то сразу перестали об этом говорить. А теперь только, встречаясь взглядами, иногда многозначительно перемаргивались, как заговорщики.
Пришел Слава. Он не стал даже раздеваться. Бухнулся около уморенного Пашей конкурента, наполовину лежавшего, наполовину сидевшего на диване, от чего тот проснулся и пытался приподняться, что-то бурча себе под нос и снова засыпая. В принципе, если не считать парочку, тискавшуюся на стульях у окна, которой не хватило спального места, хозяйки и его со Славой, всех остальных уже фактически не существовало.
– Ну что, невестушка моя, на посошок? – Паша, улыбаясь, обнял ее сзади, прижавшись щекой к щеке, и продолжил полушепотом, – Наташ, пойдем мы уже, а то и Слава сейчас расслабится.
Он подошел к столу. Налил три рюмки.
– Эй, господа у окна, вы с нами?
Парень отреагировал на предложение достаточно резво – бросил подругу, как будто только и ждал команды. А та сразу стала прихорашиваться, пятерней поправляя волосы. Встала, пошатнувшись на каблуках, и тоже подошла к столу.
Паша подвинул еще две рюмки и налил в них водки.
– Еще раз всех с Новым годом! – произнес громко, и выпил, резко запрокинув голову, – Все, Наташ, – хлопнул себя по ноге, – Мы пошли.
– Ну, давай, давай, женишок. Не терпится смыться? – то ли с обидой, то ли с сарказмом проговорила она, неприятно улыбнувшись, – Скатертью дорога.
Паше вдруг так захотелось нагрубить ей. Но он сдержался. «Оправдываться? Да перед кем?» Только ухмыльнулся:
– Спасибо, дорогая, что отпускаешь. Счастливо оставаться.
Выйдя на улицу, вдохнул полной грудью свежий морозный воздух. Даже голова чуть закружилась после квартиры, где алкогольный чад соперничал с углекислым газом, запахом пота, пищи и духов. Горизонт на востоке, куда под уклон вниз шла улица, уже подсвечивало собиравшееся показаться солнце.
– Как хорошо, – не сдержал он восторга.
– Солидарен с тобой, – послышался сзади Славин голос, – Я, когда зашел в квартиру после улицы, думал – подохну.
– Представляю, – Паша засмеялся. Повернулся и обхватил рукой Славу за шею, – Ну, колись, братан: запал на младшую Кронич?
– Какую еще Кронич? – Слава удивленно посмотрел на Пашу, но работа мысли уже стала проступать в выражении его лица, – Так это…
– Да, мой друг. Это младшая сестра той самой Наташи… Которую я до сих пор, оказывается, люблю… И которая замужем. Вот так-то, дружище.
Они миновали пустынную улицу с двухэтажными домиками, и вышли к частному сектору. Утро первого дня Нового 1992 года предстало относительной тишиной. Кое-где слышно было ленивое перебрехивание собак. Иногда долетал скрип не смазанных петель из-за высоких непроницаемых для глаз заборов. Крик петуха. Да откуда-то издалека – звук поезда, слышимый в морозном воздухе за многие километры. Но это все не нарушало тишину, гармонично вплетаясь в ее структуру. И даже их шаги не вторгались в нее – они очень естественно не воспринимались ухом, как нечто, на что не стоило обращать внимания.
– Вот так бы шел и шел, не смотря на усталость, – Славин голос перебил спонтанный поток Пашиных мыслей. Отвлек от них. Заставил сосредоточиться на чувствах друга, восторгавшегося тем же, чем только что восторгался и он сам.
– Ты мне так и не ответил, Слава, – Паша был серьезен, – Никогда не видел тебя таким, как рядом с ней, – взглянул в его сторону. «Да, друг мой, тебе уже и говорить ничего не надо. Куда пропало твое красноречие? Ты же можешь выскользнуть из любого неудобного положения».
Слава молчал.
– Ну, не хочешь говорить – не говори. Это я так спросил. Сам все вижу. Полина, кого хочешь, с ума сведет. И если свела тебя, то я этому только рад. Я даже почувствовал связь какую-то утраченную с Наташей через это. Когда увидел, как ты реагируешь на Полинку, подумал – вот бы Слава женился на ней.
Слава не ответил, будто бы соглашался со всем, что слышал. Потом он вдруг словно поперхнулся.
– Ты знаешь, – заговорил, откашлявшись, – И вправду, не понимаю, что со мной. Как будто что-то перемкнуло в голове. Вроде, ничего особенного. Но такое притяжение ощущаю к ней. Первый раз увидел, а как будто всю жизнь ее знаю. Сказал бы кто – не поверил. Договорились встретиться послезавтра. Она, оказывается, в медучилище учится. Через два года заканчивает, как и мы.
– Слав, ты не представляешь, как я рад за тебя. Извини, и за себя тоже. Это для меня как знак какой-то. Словами не передашь. Но я, как в чудо, сейчас поверил, что для меня еще не все потеряно. Я снова начинаю думать о ней… о Наташе, – уточнил, – Начинаю думать о ней не как о прошлом, а как о будущем. Представляешь? Ты – с Полинкой, я – с Наташкой.
Пашу понесло – он и верил и не верил в то, что говорил. Чувство вины перед Наташей не то, чтобы ушло, но стало меньше. Все юношеские мечты воспряли в нем с новой силой, будто дожидались своего часа где-то в укромном уголке души, находясь в состоянии «здесь и сейчас», ожидая только удобного момента. И вот этот момент наступил. Он пришел вдруг. Пришел, чтобы мучить и делать счастливым одновременно.
– Слав, за это надо выпить, – он достал из сумки остававшиеся полбутылки водки и протянул товарищу.
– За нас, за наше счастливое будущее, – Слава глотнул и, сморщившись, передал бутылку другу.
А Паша посмотрел на него и вдруг почувствовал, что нет сейчас ближе человека на земле.
– За нас, брат. И дай бог, чтобы твои слова не пропали даром.
До дома оставалось метров сто.
5.
События, связанные со Славой и Полиной, развивались быстро. К концу весны вопрос о свадьбе уже был решен. Свадьбу отложили до октября по причине каникул, стройотрядов, «картошки» и отпусков. Так рассудили влюбленные, хотя мама Полины – Ирина Сергеевна – очень хотела поскорее узаконить положение дочери. Ей не нравилось, что «детки слишком самостоятельно повели себя» – сняли квартиру и живут не расписанные.
Паша стал бывать у них, когда его приглашали. А иногда ненадолго заходил и без приглашения. Нравилось ему у друзей. Там он убивал сразу двух зайцев. И восполнял пробелы общения со Славой, потому что уже не удавалось так часто встречаться. И получал удовольствие – вид Полины создавал ощущение связи с Наташей. Будто присутствовала она в ней незримо. А в мае уже начались вылазки на природу, где ко всему этому сумасшествию примешивался фон, который сопровождал встречи с Наташей. Болезнь вернулась окончательно. Он, как и много лет назад, иногда вдруг так явно чувствовал себя отвергнутым подростком, что диву давался, насколько память сохранила в себе все переживания.
Быстротечный май сменил июнь, незаметно приблизив время экзаменов. А после сессии – последний в их жизни стройотряд. На этот раз Тюменская область – район Ханты-Мансийска. Правда, Слава посомневался немного – ехать или нет, но как-то так, больше несерьезно – финансовый вопрос все сомнения отмел. Это, во-первых, расходы на свадьбу – очень хотелось быть независимым. А еще – Сибирь: обещано «злачное место, куда все едут за длинным рублем». Там разрабатывалась новая промышленная скважина. Строился поселок со всей инфраструктурой. Работы валом. И ребята даже планировали, если все пойдет так, как обещают, остаться даже на сентябрь. Тем более что в обещание входила бесплатная доставка самолетом до Ханты-Мансийска, а от Ханты-Мансийска до поселка вертолетом. И все это – туда и обратно. Такие преференции возникли по причине того, что родной дядя Влада Карпухина – командира отряда всем этим строительством заправлял. А иначе досталось бы им что-либо подобное – держи карман шире.
Две дозаправки – в Саранске и Свердловске – Екатеринбурге нынче, и «Аннушка», доведя пассажиров за несколько часов до отупения своим плавающим – то выше, то ниже – гудением, наконец, опустилась на плиты аэродрома в Ханты-Мансийске. Через два часа «Ми-8», задрожав всем корпусом и оглушив окончательно участников этого утомительного путешествия, поднялся в воздух с одной из многочисленных площадок. А еще через час коснулся дощатого настила, закрывавшего середину огромной бревенчатой вертолетки. И только винтокрылая машина, снова взревев двигателем и развернувшись на ветер, ушла, к вертолетной площадке подкатил новый «Урал» – вахтовка, с оранжевым салоном за кабиной цвета хаки. Из кабины вышел мужчина лет сорока пяти, в ветровке и испачканных глиной резиновых сапогах, не смотря на жаркую погоду. Он оказался прорабом, а заодно и куратором стройотрядовцев.
Что поразило Пашу в первый момент, так это обилие грязи, а точнее – глинистой жижи, намешанной повсюду строительной техникой, сновавшей взад и вперед по своим делам. А еще дощатые тротуары вдоль вагончиков. Но больше всего, наверное, люди, запакованные в одежду с длинными рукавами, когда жара стояла за тридцать. Но, только выйдя из вахтовки, когда подъехали к вагончикам, Паша понял, почему так происходит: несметные полчища насекомых – от крупных оводов до малюсенькой мошкары, пренебрежительно нареченной гнусом, безжалостно атаковали новых членов строительства. На вертолетной площадке, обосновавшейся на бугре и обдуваемой ветерком, насекомых, считай, и не было. А здесь, у жилого сектора их – просто ужас. Кто-то из ребят, нервно засмеявшись, высказал мысль, что по поводу сентября они, наверно, погорячились.
– Это еще цветочки, – заметил прораб, – Вот спадет немного жара, почувствуете наших комаров. Сейчас их почти нет.
– Это сейчас-то их нет? – спросил командир, – Да вы просто смеетесь над нами, Иван Иваныч.
Жара и вправду неимоверная. Как сказал прораб – под сорок.
– Резко-континентальный климат у нас в Сибири. А еще повышенная влажность – болота испаряются. А еще те же болота окисляются. Нехватка кислорода порядка двадцати процентов, – он засмеялся и выдал уже порядком затертую за последние годы голливудскую фразу, – Добро пожаловать в ад… – и добавил, – На ночную прохладу не надейтесь. Ночью будет под тридцать.
Народ возмущенно стал высказываться. На это никто не рассчитывал. Длинные рубли, обещанные за работу, теперь уже не казались такими длинными, как там – на «большой земле».
Разместили их в двух таллиннских видавших виды вагончиках, которые специально для них установили рядом со стационарными «бочками» для круглогодичного проживания. Паша со Славой заняли места рядом. Потом столовая, поразившая изобилием продуктов и дешевизной. И на сегодня все – отдыхать. Завтра трудный день. Работа определена – заливка трех бетонных вертолетных площадок. Командир с прорабом поехали на подготовленное техникой место, а оттуда – на склад за спецодеждой: резиновыми сапогами, комбезами, куртками.
– Телогрейки, – просветил прораб, – если возникнет необходимость в связи с погодными условиями, дадим по ходу дела… Да! – добавил, кивнув на Влада, – Мазь от насекомых у командира. Короче, разбирайтесь тут, – он устало зевнул, прикрыв рот рукой, – Накомарники, постельные принадлежности и полога подвезу попозже – ближе к ужину.
– Во попали мы с тобой, Слава. Вовек не забудем, – Пашу растащило на истерический смешок. Это уже было что-то не совсем нормальное. Видимо, организм, таким образом, давал себе разрядку – слишком много впечатлений за одни сутки, начиная с девятичасового перелета на вибрирующем АН-24.
Он развернул матрац, лежавший на занятой им койке, и бухнулся на него, оставив ноги на полу. От усталости стало клонить в сон. И он давно уснул бы, если бы не комары. Сначала Паша, машинально вырубаясь, тут же просыпался. Снова вырубался, и снова просыпался, реагируя на укусы. В конце концов, со сном было покончено – по крайней мере, до того момента, как Иван Иванович привезет «полога». Паша лежал и вслушивался в комариный перезвон – то приближавшийся, то удалявшийся, стараясь предупредить атаки. Два парня из юных – после школы – студентов, которых он знал лишь по именам, разговаривали о чем-то своем, полулежа на кроватях. Ухо непроизвольно стало ловить обрывки разговора.
– … я обязательно куплю себе… – Паша не услышал, что именно – в тамбуре кто-то хлопнул дверью, и он отвлекся.
– А я обязательно, если хорошо забашляют, поеду в Германию или, на худой конец, в Польшу.
Паша стал прислушиваться: разговор обещал быть интересным.
– А как ты поедешь? Надо ж знать – куда и как. А документы через границу?
– У меня шурин – спец. Уже две пригнал. На первой со всеми расходами заработал пятьсот баксов. А на второй – девятьсот. В неделю ушли.
– Ну-у? Так у тебя есть за кого зацепиться?
– То-то и оно. Главное капусты срубить.
«И я бы тоже не против – вот так прокатиться», – подумал Паша.
И эта мысль засела в его голове, периодически возвращая к осмыслению услышанного. Вечером он рассказал об этом Славе по дороге в столовую, на что тот ответил: «Поживем – увидим».
6.
Потекли рабочие будни. Почти весь июль трудились по ночам, потому что днем работать было совершенно невозможно. Выходили ближе к одиннадцати вечера. Когда пропадали все насекомые, кроме комаров. Когда уже начинало идти в закат солнце, собиравшееся на пару часов за горизонт, и жара немного спадала. Работали часов до десяти утра. А днем, завернувшись в мокрые простыни, спали под пологами, периодически просыпаясь для того, чтобы снова их намочить. Правда, природа иногда давала отдых от жары, но ненадолго. Август также не порадовал. Когда спала жара, жизнь на короткое время показалась раем. Но затем похолодало и пришли дожди. Мелкие и затяжные. Они по нескольку дней, словно туман, висели в воздухе, уплотняя собой пространство и сокращая его пределы. Теперь одежда, до этого становившаяся мокрой изнутри, намокала с двух сторон. А вечером, развешенная по вагончику, насыщала собой и без того влажный воздух настолько, что и подушки, и простыни, и одеяла, когда ложились, прилипали к телу. И если постельные принадлежности быстро просыхали от собственного тепла, то рабочая одежда такой возможности не имела, и утром ее приходилось натягивать, морщась от неприятного ощущения. Если прибавить ко всему запах от сохнувших сапог и портянок, и плюс к тому сигаретный дым, обстановка была намного хуже, чем в армейской казарме.
Их бригаду, разбитую на звенья, бросали с объекта на объект до самого сентября. Прораб был доволен работой. Особенно, когда ребята ее рационализировали и выполняли гораздо быстрее, чем планировалось. Наконец, встал вопрос о том, чтобы остаться еще на месяц. Нашлось пять человек несогласных, а на кону – хороший куш – сборка и утепление финских домиков: можно за месяц заработать столько, сколько за два предыдущих.
– Кто не хочет оставаться, едут домой за свой счет. Других вариантов нет, – командир отряда явно нервничал – срывались его договоренности, – Ну, до Ханты-Мансийска борт будет. Здесь вопросов нет. А оттуда уже либо самолетом на Свердловск… к поезду…
– На Екатеринбург, – поправил кто-то. Но Влад не обратил внимания.
– А там – через Москву. Либо из Свердловска самолетом на Минск. Ну и там поездом, – он помедлил, – Правда, не знаю, что у вас останется от заработка. Сейчас это удовольствие, ох, не дешевое.
После такого заявления желающих досрочно закончить трудовой семестр не осталось.
Сентябрь в этих местах уже прекрасен тем, что насекомых почти нет. В самый разгар дня, когда немного становится теплее, иногда появляются комары, но это так – чтоб не забывали. Сентябрь – это уже беспрекословная поздняя осень. И она – короткая и насыщенная дарами лесов и болот – наводит свои порядки в природе, начиная готовить все живое к самой длинной части годового цикла.
К двадцать пятому числу все запланированное выполнено, и можно со спокойной совестью и отягощенными карманами лететь домой. Дядя Влада Карпухина не подкачал. Снова вертолетом до Ханты-Мансийска. А оттуда «Аннушка», натужно ревя моторами, и дозаправившись на этот раз по погодным условиям сначала в Уфе, а затем в уже знакомом, продуваемом всеми ветрами, аэропорту Саранска, наконец, приземлилась в родном городе.
Двигатели, поворчав еще немного, затихли. Наступила тишина, какая бывает только после сильного и длительного шума, когда меняется порог восприятия звуков. За иллюминаторами темно, не то, что было на высоте. Как-никак – одиннадцатый час вечера. Стюард объявил, чтобы все оставались на своих местах, и что за бортом плюс семнадцать по Цельсию. Раздались радостные, соскучившиеся за три месяца по родине, голоса. Наконец, через салон проследовал экипаж, и все засуетились, покидая свои места и направляясь к долгожданной свободе.
– Паша! Мы дома, – радостно воскликнул Слава, хлопнув друга по плечу.
– Понимаю твою радость – Полинка ждет, – Паша понимающе улыбнулся.
– Да ну тебя, поручик Ржевский. Обязательно нужно все опошлить, – Слава смутился.
Но Паша, видя это, с темы не слез.
– Слав, а что здесь пошлого? Я же о высокой любви, – он хитро улыбнулся, – И заметь – не на рояле.
Слава что-то хотел ответить, но уже стал спускаться по трапу, и поэтому просто махнул рукой – да ну тебя.
Теплая сентябрьская ночь, пахнула в лицо почти летними ароматами благоухающей природы. И еще чем-то невыразительным, но таким родным, таким выворачивавшим наизнанку душу, что Паша физически ощутил, где у него находится сердце.
Автобус к трапу не подали, видимо потому, что самолет подрулил почти к самому аэровокзалу. И пассажиры, разобрав багаж, гуськом пошли за экипажем.
«Какое все!» – Пашины мысли вдруг захлебнулись от восторга, и слова, которые должны были придти следом, потонули в его волнах, нахлынувших так неожиданно, что застали все существо врасплох.
Его переживания прервал Слава. Он обогнал и, повернувшись, на ходу бросил:
– Пашка, пошли быстрее, может такси удастся перехватить. Всем точно не хватит. Он, натянув спереди ремни, чтобы тяжелый рюкзак меньше раскачивался при быстрой ходьбе, рванул вперед. Паша старался не отставать.
Водитель не церемонился – запросил от души, при этом предупредив, что торг не уместен. Делать нечего, тем более что перспективы уехать дешевле не предвидется.
– Паш, может, все-таки к нам? А вдруг в общагу не пустят?
– Кого? Меня? – Паша был категоричен, – Пусть только попробуют, – он не хотел мешать Славиному с Полиной счастью после такой долгой разлуки.
По дороге договорились о завтрашней встрече – он пообещал придти к ним часам к одиннадцати.
Когда машина, газанув, отъехала от общежития, с волнением осмотрел знакомые очертания здания. Крыльцо. Навес над ним. «Интересно, кто дежурит сегодня? Дай бы бог, Марьяновна». Паша подошел к окну. Марьяновна, опустив очки почти на самый кончик носа, вязала. «Кажется, повезло». Он постучал и перешел к освещенному дежурным светом входу. Вскоре послышались шаги и ворчание женщины, а затем показалась за остекленной дверью и она сама.
– Ну, кого там носит по ночам?
– Это я, Марьяновна… Паша Думанский, если не забыли еще. Я с самолета.
Марьяновна открыла дверь, всматриваясь ему в лицо.
– Не сказал бы кто ты – не узнала бы. Бороду отрастил? – в ее речи уже не было ворчливости. Она, словно даже обрадовалась. Как будто встретила близкого человека, – И куда ж ты летал?
– В Западную Сибирь. Мы там в стройотряде были.
– Далеко, – сделала вывод Марьяновна, и затем спросила, – А спать-то как собираешься? На голой сетке?
– Да… – Паша махнул рукой, – Что-нибудь придумаю.
– Придумает он, – опять заворчала Марьяновна, – Иди сюда. Вот тебе ключ. В конце коридора – последняя дверь справа – наша подсобка вахтерская. Знаешь? Там матрас есть бесхозный. Возьмешь на ночь. Да рюкзак сними пока. Носишься с ним, как дурень с торбой, – добавила она.
Через полчаса Паша уже спал, растянувшись на видавшем виды матрасе, сняв лишь ботинки и прикрыв плечи и живот ветровкой. Непривычная для общежития тишина обволакивала его голову, давая телу желанный отдых. Завтра-послезавтра начнут съезжаться студенты – время стройотрядов и «картошки» закончилось.
7.
На следующий день, как и договаривались, он уже без десяти одиннадцать был у Славы. Открыла Полина.
– Полиночка, рад тебя видеть, – его искренность вызвала на ее лице теплую улыбку, – Ты похорошела, дорогая, пока нас не было.
– Я тоже рада тебя видеть, Паша, – его чувства передались и ей, – А Славка еще валяется – не поднять.
– Сейчас я его подниму, – Паша засмеялся, – Не будет знать, где прятаться.
– Да не сплю я уже, – из комнаты послышалась возня, – И уже одет, – Слава вышел в спортивных штанах с голым торсом.
– Одет он, называется. Впрыгнул в штаны – и считай одет. Слышишь, Паш, – Полина обернулась, – Вот разве можно с таким, о чем-то договариваться, – она улыбнулась, – А ведь вчера обещал, что сегодня после обеда пойдем подавать заявление.
– Нет, Полиночка, Славик надежный пацан, – Паша подхватил ее шутливый тон, – Не то, что я. Пацан сказал – пацан сделает…
Потом они пили кофе. Смеялись по пустякам. Потом Паша стал клонить к задуманному: заговорил о том, что распишут их только через месяц – не раньше. И, решив, что этого достаточно, выдал:
– Слава, я хочу, чтобы мы сейчас решили тот вопрос, о котором рассуждали в теории. Надо ехать, Слава. Это деньги. Я разговаривал с Денисом. Он сказал, что десятилетку можно взять за полтора косаря, а то и меньше. Как повезет. А у нас с тобой почти по четыре. Возьмем по две штуки – и айда.
Слава молчал. То ли размышлял, то ли не знал, как помягче отказаться. Молчала и Полина, и, судя по тому, что вопросов не задавала, разговор между ними на эту тему уже состоялся. Не стал форсировать события и Паша – дело личное.
Наконец, Слава заговорил.
– Паш, если б не свадьба, даже разговоров бы не было… Стремно. А вдруг на рэкет нарвемся. А на границе с Беларусью со стороны Польши – так точно. Ты же сам говорил.
– Так это же на обратной дороге. Это уже копейки. Денис говорил – долларов пятьдесят, не больше… Слав, ты как знаешь, а я по любому поеду. Сегодня же звоню Денису и узнаю только – когда. Грех не воспользоваться случаем. Даже если не продадим быстро, будем и при конях, и при опыте. И что – тебе не хватит на свадьбу двух штук? Да за глаза… Еще и останется. А не хватит – я добавлю, – он улыбнулся, повернувшись к Полине, – Ну скажи, дорогая, ты не хотела бы, чтобы твой жених был с машиной?
– Конечно, Паша, хочу. Но боязно как-то. Сколько я слышала всякой всячины нехорошей об этом.
– Короче, совещайтесь, – Паша посмотрел на часы, – Да вам уже и в ЗАГС пора идти. А я сейчас на почту – на межгород. Вызвоню Дениса. А вечером буду у вас. Доложусь, – он улыбнулся, – Ну… и отметим. Так что не расслабляйтесь без меня, – безапелляционно заключил он.
– Что? Пьянствовать будете? – простодушно и почти утвердительно спросила Полина.
– Ты что, Полиночка? Просто отметим наше благополучное возвращение из сибирского плена, где нас безжалостно пытали при помощи насекомых.
Она вопросительно усмехнулась, а ребята, глядя на нее, расхохотались.
– Да называй ты это как хочешь, Пашенька, а пьянка она и есть пьянка.
– Полин, все стесняюсь спросить, – Паша стал серьезным, и даже не смог сразу посмотреть ей в глаза, – Как там Наташка? У нее все по-прежнему? Без изменений?
– Все по-прежнему, Паша. Без изменений, – она тоже стала серьезной.
– Ну, и, слава богу, – вздохнул он и попытался улыбнуться, – Все. Пошел… До вечера.
8.
Собралось семь человек. Четверо – вместе с шурином Дениса – бывалые. Ребята лет по тридцать – тридцать пять, уже перегонявшие и продававшие иномарки. И трое – зеленые – Денис, Слава и Паша.
Автобусом доехали до Гродно. Взяли билеты до Белостока, чтобы перейти границу с местными, которые контрабандой везли на территорию Польши спирт и сигареты. Вывоз валюты с нашей стороны ограничивался пятьюстами долларами США. А ввоз ее, если не декларировался вывоз, контролировала польская таможня. Симбиоз пограничных служб приводил к неизбежному симбиозу граждан. Гродненчанам выгодно было внести в декларацию н-ную сумму из тех денег, что везли те, кто ехал за покупками, отдав им еще и часть своих сверхнормативных бутылок спирта и блоков сигарет, чтобы потом законно ввезти валюту, вырученную от продажи контрабандного товара. Заинтересованность же перегонщиков – налицо. Иначе валюту пришлось бы прятать, на что у таможенников нечеловеческий нюх. В итоге, и те, и другие становились туристами – с деньгами и презентами.
Как только граница осталась позади, все облегченно вздохнули, и одни вернули деньги, другие товар. Через час рейсовый автобус «Гродно – Белосток» подошел к площадке автовокзала в конечном пункте. Оттуда – на железнодорожный вокзал. И на поезде – до Щецина, с пересадкой в Варшаве.
В Щецине «бывалые» сразу у вокзала сняли два такси.
– Лучше переплатить за мотор, чем быть выпотрошенным карманниками в набитом автобусе или рэкетом от остановки до авторынка в Колбасково, – пояснил шурин.