Бог Есть!

   и мне было 12 лет. Его мать напекла хлеба из чего смогла: трава, мякина, еще что-то. Шурка наелся с голодухи, пища встала внутри него комом. Он стонал, мучился, из глаз его текли слёзы, лежал несколько дней, не мог ни в туалет сходить, ни даже просто встать. Был в очень плохом состояние. Мать кое-как отпоила его то ли капустным, то ли огуречным рассолом. И он с Божьей помощью выздоровел.

   Отец Шурки тоже воевал на фронте. Мы как могли помогали нашим семьям выжить: собирали колоски пшеницы в поле, косили траву, да и так искали, где можно найти что-то из съестного. Мы всё равно были предоставлены сами себе, ведь когда война началась, школу закрыли, и дети занимались кто чем хотел или мог в силу возраста.

   Вскоре, провоевав несколько месяцев, отец мой, Василий Иванович, попал после ранения в госпиталь в Саратов. После госпиталя приехал на побывку домой. У нас в семье была огромная радость. В деревню в основном поступали похоронки или извещения о пропаже без вести. А отец пришел живой. Мы втайне надеялись, что его оставят, комиссуют по состоянию здоровья, но дома он пробыл совсем недолго и его снова отправили на фронт.

   Первый год войны мы жили за счет нашей коровы Варьки более-менее сыто, меняли молоко на все, что можно было поменять в то время. Но весной, в конце марта 1942 в семье случилось горе. Утром мать пошла в сарай подоить корову, а Варьки в сарае не оказалось. Зато возле сарая следы чужой обуви на снегу. Было понятно, что Варьку украли. С рёвом и слезами мать бросилась домой рассказать нам о случившемся. Бабушка Дуня сразу послала меня к крёстному, дяде Мише. Мой крёстный был комиссован. На войне дяде Мише оторвало ногу, ходил он на деревянной колодке и упирался на костыль. Но в войну и такой мужик-редкость, а без мужской поддержки было не обойтись. Мать кинулась к председателю просить лошадь с телегой, ведь снег еще лежал, и надежда догнать воров и вернуть кормилицу была. Ночью мы слышали возню в сарае, но все списали на Варьку. Ночью весной в деревне было темно, фонарей на улицах не было, дома освещались керосиновой лампой да лучиной. А если было еще и пасмурно, то темень стояла такая, что хоть глаз коли. На возню в сарае мы выглядывали в окно, но из-за темени ничего не увидели. А на то, что нашу кормилицу, корову воруют никто и не подумал.