Цент поднял винтовку и начал прицеливаться. Игры кончились, теперь все будет по-взрослому. Очкарик оказался крепким орешком, он выдержал попадания и продолжал спасать свою никчемную жизнь. Интересно, получится ли у него, если метким выстрелом перебить спасительную веревку?

Пуля свистнула мимо и попала в стену дома, едва не задев пальцев Владика. На этот раз программист то ли услышал выстрел, то ли, наконец, догадался об источнике потусторонней боли, но тут же уставился на огневую позицию, и с ужасом увидел в окне решившего не прятаться Цента. Цент пальцем указал на Владика, затем провел ладонью по горлу, и начал заряжать винтовку. У программиста ослабело все, от пальцев до сфинктера, и он с воплем съехал по веревке вниз на целый метр. Ладони едва не задымились, Владику только чудом удалось остановить свое скольжение к гибели.

– Нет! – рыдал страдалец, и, презрев опасность, полез вверх так быстро, как только мог. – Боже! Нет! Это он!

– Кто? – закричала сверху девушка.

– Сатана!

Новоявленный руководитель ада уже целился повторно. Владик был несравнимо более легкой мишенью, чем тонкая веревка, которая, к тому же, сильно колебалась из-за повисшего на ней очкарика. Цент выстрелил, и в этот раз почти попал – пуля чиркнула по веревке, разорвав несколько волокон. Владик вскричал от отчаяния и ужаса.

– Да что же это? – ворчал Цент, поспешно заряжая оружие. Шустрый программист уже почти был на крыше, оставался последний шанс на удачный выстрел. Но и он был потерян, потому что на последних метрах у Владика открылось второе дыхание. Он взлетел по веревке как на крыльях, и вцепился мертвой хваткой в край крыши. Девушка помогала ему изо всех сил, благо программист сам весил не больше нее. Все, что досталось Центу, это утешительный приз в виде выстрела в правую ягодицу очкарика. Попал отменно, о чем свидетельствовал истошный крик добычи.

Когда очкарик оказался на крыше и больше не мог служить мишенью, Цент ощутил себя жалким ничтожеством. Он, тот, от кого не ушел ни один голубь, воробей и кот, позорно упустил легкую дичь. Это было невероятно унизительно. Зубы Цента заскрипели от злости. Он понял – программист выжил ему назло, специально, чтобы унизить и опозорить. Такое ни в коем случае нельзя было прощать. Цент и не простил. Сунул в карман коробку с пульками, подхватил лопату, и отправился на промысел. Подранок вряд ли сможет далеко уйти, он и здоровый-то инвалид, а теперь и вовсе. Нужно выследить и наказать. И его, и девку. Девку по обстоятельствам. Если симпатичная, можно надругаться, если нет, тоже можно, но без особого желания. Теперь все можно, теперь свобода и вседозволенность. Все-таки есть в зомби-апокалипсисе и положительные моменты.

В это время Владик, который знать не знал, что на программистов только что открылся сезон охоты, кое-как отдышался и поднял голову, чтобы рассмотреть свою спасительницу. Поднял, и едва не ахнул, потому что это была соседка Машка, любовь всей его жизни с пяти лет и поныне.

– Ты как, цел? – выспрашивала Машка, ощупывая программиста. – Почему у тебя ноги такие мокрые?

– Вспотел, – пробормотал Владик, торопливо вползая в штаны. Судя по всему, Машка его просто не узнала, хотя они пересекались с ней чуть ли не каждый день. Но, по правде говоря, соседка на Владика никогда внимания не обращала, а точнее он для нее был пустым местом. Машка предпочитала встречаться со щедрыми успешными зрелыми мужчинами, каковые частенько приезжали за ней к подъезду на крутых тачках. Все то, с чем нельзя было заняться прибыльным сексом, Машку не интересовало, и Владик в том числе. Программист слышал, как отзывались о Машке соседи, не раз подслушивал разговор бабок у подъезда, в ходе которого пенсионерки осыпали девицу комплиментами и уличали в аморалке, но не верил во все это. Для него Машка была ангелом, чистым и непорочным, а все слухи об ее легком поведении являлись обычной грязной клеветой бессовестных завистников. Как объяснить каждый вечер новых солидных мужчин за сорок на дорогих машинах, Владик так и не придумал, но был уверен, что и этому есть какое-то чистое и непорочное оправдание.

– Ой, у тебя кровь! – испугалась Машка.

– Что? Где? Ой….

Девушка тут же попятилась от Владика, глядя на него со страхом, и осторожно спросила:

– Тебя укусили?

– Что? Нет, нет, меня не кусали. Меня ранили.

– Кто?

Поскольку зомби не пользовались огнестрельным оружием, пришлось фантазировать.

– В городе орудует маньяк, – нашелся Владик. – Психопат, рецидивист, изверг. Это он в меня стрелял.

На самом деле то, что сказал программист, по его собственному мнению ложью, как таковой, и не являлось.

– Как будто зомби мало, – вздохнула Машка. – Надо раны перевязать.

На самом деле раны были так себе – пульки били на излете, и разве что немного портили шкуру. Они уже давно не кровоточили, да и почти не болели. Владик вначале задумался, почему Цент стрелял в него из пневматики, а не из автомата, но тут же догадался – садист не хотел его убивать, он хотел скинуть его с веревки и обречь на съедение заживо. Абсолютно типичное поведение для психопата, рецидивиста и изверга.

Машка, тем временем, оторвала кусок ткани от своей юбки, сделав ту еще короче, и стала, как умела, оказывать Владику первую помощь. Когда взялась перевязывать бедро, Владик чуть на оргазм не изошел. Благодаря зомби-апокалипсису осуществилась его заветная сексуальная фантазия.

– А этот маньяк, что с ним? – спросила Машка.

Владик не сразу расслышал вопрос, ибо пребывал в стоянии клинического блаженства.

– Ничего, он ушел, – ответил программист.

– Это ты его прогнал?

Мог ли Владик ответить отрицательно? Мог ли упустить случай выставить себя героем в глазах любимой девушки? Нет и еще раз нет.

– Да, я его прогнал, – ответил храбрец. – У нас была перестрелка. Он меня ранил, и я его тоже. Он испугался и убежал.

Тут, словно опровергая слова Владика, над мертвым городом раскатился вгоняющий в ужас клич, рожденный луженой глоткой. Услыхав его, Машка вздрогнула, а Владик так и вовсе чуть по второму разу не вспотел ляжки. Потому что узнал в этом реве дикого бизона голос Цента. Неистовый уголовник сообщал всему живому, что хищник вышел на охоту. Гадать о том, кто дичь, не приходилось.

– Что это было? – простонала Машка, от страха прижимаясь к Владику. В иной ситуации очкарик бы зарыдал от счастья, но сейчас ему хотелось рыдать от отчаяния. Цент дик, лют и неудержим, ничто не остановит его на пути к удовлетворению садистских наклонностей. О том, чтобы драться с извергом не могло быть и речи, будь даже с Владиком все его друзья, в том числе и из социальных сетей, он бы и тогда не рискнул выйти на бой с демоном из девяностых. Оставалось одно – бежать. Попытаться найти нормальных людей раньше, чем Цент найдет его. А нормальные люди где-то есть – Владик знал это точно.

– Я видел вертолет, – сказал он, как бы невзначай щупая Машку. Тело у нее оказалось упругое и восхитительно приятное, едва коснувшись его, Владик едва не осеменил штаны.

– Где? Когда?

– Вчера. Здесь. Я думаю, они искали выживших.

– Если искали, прилетят еще раз, – уверенно заявила девушка. – Нужно подать им знак. Давай напишем на крыше большими буквами о том, что мы тут, или разожжем костер.

План был хорошо всем, кроме одного – он не учитывал изверга, рожденного эпохой первоначального накопления, что рыскал поблизости, вынашивая кровожадные планы в отношении одного программиста пониженной упитанности.

– Нет, тут оставаться нельзя, – покачал головой Владик. – Слишком опасно.

– Зомби не залезут на крышу, – заявила Машка.

– Зомби не залезут, но есть еще кое-кто….

– Маньяк? Ты же его напугал.

– Нет, не маньяк. Хуже. Мутанты!

Машкины глаза дико расширились, рот приоткрылся, задравшаяся юбка оголила бедра чуть не до самых трусиков. Владик таращился на девичьи ножки, и чувствовал, как в нем пробуждается животная похоть.

– Кто? – нашла в себе силы переспросить Машка.

– Мутанты, – повторил Владик. – Они ужасны. И могут залезть под юбку….

– Куда?

– На крышу. Я хотел сказать – на крышу. Нам надо искать общину выживших, я слышал о ней. Там хорошо и безопасно.

– Я знаю, где это, – неожиданно заявила Машка.

– Знаешь?

– Да. Я встретила двоих из общины вчера, они объяснили дорогу.

– А почему они тебя не проводили?

– Потому что они погибли, – всхлипнула Машка. – Их скушали зомби. Это было ужасно.

Пока Владик пытался набраться смелости и обнять свою любовь в утешительных целях, Машка сама бросилась ему на шею и принялась заливать слезами хилое плечико недокормленного самца. Программист поплыл, это был нокдаун экстаза. Машка, та самая Машка, о которой он грезил с самого начала периода полового созревания и поныне, оказалась в его объятиях. Теперь зомби-апокалипсис уже не казался Владику жутким кошмаром, ведь если бы не грянул конец света, не сбылись бы его эротические грезы. А когда его ладонь невзначай легла на упругую Машкину попку, у программиста от счастья едва не остановилось сердце. И только одно обстоятельство не позволяло программисту насладиться моментом в полном объеме – Цент!

– Надо идти, – напомнил Владик. – Мутанты, все такое….

– Да, точно, – согласилась Машка, отлепляясь от самца. – У тебя есть оружие?

Пистолет, выданный ему Центом, Владик давно и успешно потерял, другого оружия у него не было.

– Добуду в бою! – решительно пообещал своей даме Владик, в котором близость красивой девушки пробудила храброго льва.

Он хотел спросить, как далеко до общины выживших, и рискован ли путь, как вдруг Машка вытаращила глаза, вскинула руку с оттопыренным указательным пальцем, и завопила:

– Вертолет!

Владик обернулся, и едва не возрыдал от счастья, потому что возлюбленная сказала правду. Крошечная точка в небе уже приблизилась настолько, что приобрела вполне узнаваемые очертания, да и грохот двигателя теперь заглушал все прочие звуки. Это был миг блаженства. Он нашел свою любовь, он обрел спасение, да и от Цента избавился. Лучший день в жизни! Теперь их с Машкой отвезут в безопасное место, где они будут жить долго и счастливо, поженятся, заведут пару крутых компьютеров и будут сутки напролет ходить в рейды на героическом уровне сложности.

Машка махала руками, привлекая внимание экипажа вертолета, Владик тоже, но этого и не требовалось. Их определенно заметили еще издалека, потому что в какой-то момент вертолет слегка изменил курс и направился точно в их сторону. Когда же он подлетел ближе, Владик заметил некую странность. Вертолет был немного необычный. Необычный, главным образом, тем, что в нем не было пассажирского отсека, а на его месте из корпуса росли странные короткие крылья, увешанные пушками и ракетами. Программист догадался, что это боевой вертолет, и для перевозки пассажиров он не предназначен. Но как же, в таком случае, их эвакуируют в безопасное место? И почему на корпусе машины, вместо знакомой символики, какой-то странный, нигде прежде не виданный, знак?

Но Владик тут же поспешил утешить себя, решив, что это просто разведчик, который передаст их координаты на базу, и оттуда уже пришлют нормальный спасательный вертолет. А странный знак на корпусе…. Да мало ли. Владик плохо разбирался в армейской символике. Главное, что их нашли, и они спасены. Они да. А Цент нет.

Вертолет завис над улицей, напротив их крыши, и снизился настолько, насколько это было возможно. В его кабине Владик разглядел пилота в шлеме, и помахал ему рукой. Машка тоже махала и рыдала от счастья. И ей и Владику не верилось, что весь этот зомби-кошмар для них наконец-то закончился.

На днище вертолета открылись створки, из сокрытой в корпусе ниши наружу показалось нечто, похожее на пушку. Машка продолжала рыдать от счастья, Владик тоже всхлипывал, но уже без прежнего азарта. А когда пушка шевельнулась и нацелилась прямо на них, его взяли сомнения относительно шансов на долгую и счастливую жизнь.

– Эй! Мы не зомби! – завопил Владик, поскольку подумал, что пилот принял их за мертвецов. – Мы люди! Живые люди!

Ошибка, впрочем, была маловероятна. Вертолет висел достаточно низко, чтобы пилот мог в деталях рассмотреть двух людей на крыше здания.

– Что? Что такое? – прокричала Машка.

Трудно сказать, что побудило Владика к бегству. Возможно, сработала интуиция или инстинкт какой-нибудь, чудом переживший годы покоя, безопасности и компьютерных игр. Но в какой-то момент Вадик рванулся с места, таща на буксире ничего не понимающую Машку. А вслед за тем грянул выстрел и взрыв. Ударной волной из Владика вышибло сознание и полкило всевозможных анализов, но жесткое соприкосновение с крышей вернуло его в чувства. Рядом визжала Машка, вся окровавленная и страшная. Ее, как и Владика, посекло бетонной крошкой. Но программист не чувствовал боли. Он вообще мало что чувствовал, и мало что слышал – ко всему прочему его еще и оглушило взрывом.

– Вставай! – визжала Машка, дергая самца за руку.

Владик сгреб все силы в кулак, но тех оказалось так мало, что они тут же просочились сквозь пальцы. Благодаря дикому антинаучному везению ему как-то удавалось до сих пор выживать в мире, населенном зомби, но на то, чтобы тягаться с новейшими образцами военной техники, удачи уже не осталось. Владик понял, что это конец. Ноги его не слушались, руки тоже. А в голове вертелся только один вопрос: за что?

Вертолет уже наводил орудие повторно, планируя добить своих жертв, но в этот момент в дело вмешалась третья сила, могучая, авторитетная и крутая. Цент, поднявшийся на крышу и ставший свидетелем атаки с воздуха на позицию очкарика, понял для себя лишь одно – какой-то попутавший берега субъект на вертушке хочет самым наглым образом лишить его удовольствия лично разделаться с программистом. Это было, во-первых, не по понятиям, а во-вторых, просто хамство и свинство. Не для того Цент так долго берег Владика, чтобы позволить кому-то другому отнять его жалкую жизнь.

– Он мой! – взревел Цент, вскидывая над головой лопату. В детстве, еще до того, как купили пневматику, Цент неплохо освоил лук и копье, так что опыт был. И руки все помнили. Посланная в цель могучим броском, лопата со свистом взрезала воздух и, пробив стекло в кабине вертолета, вошла внутрь на весь штык. Пилота она не задела, но этого и не требовалось. Тот с испугу дернул штурвал, и машина, завалившись на бок, зацепила лопастями край крыши.

Под ликующий клич Цента (такую крупную дичь ему еще сбивать не доводилось), вертолет рухнул на улицу между домами, разметав столпившихся там мертвецов и брошенные автомобили. Цент бросился к краю крыши, дабы усладить взор видом поверженного конкурента, но добежать не успел – грянул взрыв. Ударной волной героя отбросило назад, и он растянулся на гудроне, однако тут же вскочил и бросился бежать подальше, потому что с неба посыпались горящие обломки вертолета, поднятые в воздух взрывом. Между домами взметнулся столб пламени, затем повалил густой черный дым.

– Что это? Что? – кричал Владик.

– Вертолет упал, – ответила Машка, продолжая дергать его за руку. – Почему он в нас стрелял? Мы ведь не зомби.

– Я не знаю. Я ничего не понимаю. Но нам надо уйти с крыши.

– Почему он стрелял? – продолжала допытываться Машка, помогая кавалеру встать на ноги. – Это было какое-то недоразумение, да?

– Не знаю, – пробормотал чуть живой программист, но на самом деле он знал – никакое это не недоразумение. Пилот прекрасно видел, что они живые люди. И все равно открыл огонь. По ним, а не по зомби, которых полна улица. То есть, целью были не мертвецы, а те немногие, кому повезло не превратиться в тухлые куски ходячего мяса. Но почему? Почему?

– Надо уходить, – повторил Владик, косясь на черный столб дыма, что поднимался с улицы высоко в небо. Его наверняка будет видно издалека, и если на место падения первого вертолета пожалует второй, будет лучше не попадаться ему на глаза.

В это момент откуда-то из-за черной пелены дыма донесся дикий крик, полный ярости, торжества и жажды крови:

– Айтишник! Я иду!

У Владика вновь подкосились ноги. Градус ужаса ситуации возрос многократно: живые мертвецы, изверг из девяностых, так теперь его еще пытаются убить те, от кого он ждал спасения. Стоит ли всего этого ощупанная Машкина попка? Владик в этом крепко сомневался.

Глава 8

Впереди возникла какая-то возня, некие анонимы стали громко и трусливо перешептываться. Цент остановился, прислушиваясь и выжидая. Через какое-то время некто борзо крикнул из темноты:

– Пароль!

Цент не любил безосновательно борзых. Он наклонился и поднял половинку силикатного кирпича, которую чуть раньше нащупал ногой. Затем замахнулся, и с силой метнул снаряд на звук. Спустя секунду, из темноты прозвучал крик, полный боли и страдания.

– Пойдет? – уточнил Цент. – А то у меня тут еще один пароль есть, побольше.

Страдалец продолжал кричать и плакать, его приятели, похоже, просто сбежали, едва дело запахло увечьями. Цент тоскливо вздохнул. Ну и как из такого низкосортного человеческого материала можно выковать братву? В братве один за всех и все против всех, тем и сильны. Нет у нынешнего безнадежного поколения чувства солидарности и духа товарищества. Сам погибай, а товарища выручай – вот чему учили Цента в детстве. И не зря. Когда кореш, бывший в бригаде главным по пыткам, сломал руку и временно не мог исполнять свои обязанности, Цент с готовностью подменил его, хотя сам бы не только простужен, но и страдал похмельным синдромом. Вот чем хорошо было советское воспитание. Там учили, что интересы коллектива выше интересов личных. И только коллективным усилием можно достичь немыслимых высот и обрести достаток. Один на стрелке не браток. Другое дело, когда и справа и слева тебя прикрывают надежные проверенные товарищи, готовые ответить ураганным огнем из всех калибров на любую попытку решить дело не по понятиям. Тем братва и сильна, что она многочисленна составом, но едина в целях. Жадные коммерсанты каждый сам за себя, лохи каждый сам за себя, а конкретные пацаны друг за друга. Потому и преуспели в девяностые.

Подсвечивая путь зажигалкой, Цент подошел к тому месту, где некий явно неумный субъект пытался требовать у него, крутого перца, какого-то пароля. Суицидальный юноша был здесь, валялся на полу и истекал горючими слезами. Камень, брошенный Центом вслепую, попал ему в колено и повредил сустав. Увидев шагнувшего из тьмы изверга, паренек, крепко смахивающий внешне на некого небезызвестного программиста, завизжал так, что по подвалу прокатилось жуткое эхо. Цент, морщась, поднял лопату, и рявкнул:

– Тишина или жизнь?

Подранок тут же захлопнул варежку.

– Не убивай меня, – взмолился он слезно.

– Почему это? – искреннее удивился Цент.

Вопрос, как будто, поставил паренька в тупик.

– Но… ведь я же человек, – пролепетал он.

– Все правильно, – кивнул Цент. – Как раз людей и убивают. Если убивают животных, это уже не убийство, а хобби.

– Я сдаюсь, – всхлипнул раненый.

– Сдаются карты, – просветил неопытного юношу бывалый Цент. – А лохи откупаются. Хочешь жить – плати.

– У меня с собой нет денег, – заплакал разводимый.

– Деньги оставь себе, ими теперь только подтираться, – раздраженно бросил Цент. – Что есть ценного?

– Фонарик.

– Гони сюда!

Фонарик оказался так себе, маленький и светил тускло. Цент включил его, ненароком направив луч света на себя. Подранок получил возможность рассмотреть своего обидчика во всех подробностях, и ему тут же захотелось не просто рыдать, а кричать диким криком. Перед ним стоял огромный, заросший щетиной и очень злой мужик. В правой руке он держал штыковую лопату, еще две лопаты с коротко опиленными черенками выглядывали у него из-за спины, где помещались крест-накрест в хитро сделанных самопальных ножнах. За пояс у субъекта был заткнут серп, из кармана выглядывал секатор. Несчастный паренек и знать не знал, что такие люди вообще водятся на белом свете. Никогда прежде он не сталкивался ни с кем подобным. Откуда же взялся этот монстр? Из каких глубин преисподней вылез, пробужденный от адского сна начавшимся зомби-апокалипсисом? И, самое главное, с какой целью? На последний вопрос ответ был более чем очевиден: демон явился, чтобы устроить кровавую жатву, организовать семь казней египетских и закатить геноцид горой.

– И когда пойду долиной смертной тени, то не убоюсь… – забормотал паренек, который от страха стал чрезвычайно религиозен.

– Тебя еще не пугали как надо, – разуверил страдальца Цент. – Не убоится он, ага! Что еще есть? Фонарика мало. Твоя жизнь дороже стоит.

– У меня больше с собой ничего нет, – захныкала жертва развода. – Не убивайте меня. Пожалуйста.

– А не с собой?

– Есть три банки тушенки, я их спрятал в тайнике. И еще там бутылка пива.

– А с тобой приятно иметь дело, – заулыбался Цент, подавая жертве руку. – Вставай, чего развалился-то? Пол холодный, простудишься.

Паренек при помощи Цента поднялся на ноги, точнее на ногу. Вторая нога болела, и вес тела не держала.

– Ну, рассказывай, куда это я попал? – потребовал отчета Цент.

– В сопротивление.

– Куда-куда? В сопротивление? Ну вот, адресом ошибся. Сам-то я шел в общину выживших. Ты не знаешь, где она?

– Это тут. Тоже. То есть, тут и община выживших, и сопротивление.

– Ишь как. И то и это. А ты мне в уши-то не льешь, хромой? Смотри, я такие вещи не прощаю, всех врунов нахожу и ввергаю в пучину немыслимых страданий.

– Это правда! – воскликнул паренек, очень боясь, как бы ужасный незнакомец сгоряча не пустил в ход свой кошмарный инвентарь.

– Ну, хорошо. Верю. Лицо у тебя честное. Обидно будет его ногой рихтовать. А придется, если ты мне соврал.

– Я не вру! Не вру!

– Не кричи. Или не в курсе, что снаружи зомби бродят?

– В курсе.

– Вот и веди себя тихо. Или я об этом позабочусь. Мы ведь этого не хотим?

Ладонь Цента легла на ручки секатора, паренек зашатался и приготовился рухнуть в обморок.

– Показывай дорогу, – повелел Цент, встряхивая слабонервного собеседника. – После трудных битв и долгих странствий конкретному пацану требуется отдых.

– Я не могу идти, – бледнея, прошептал паренек.

Центу показалось, что перед ним программист. Тот тоже постоянно ныл и жаловался на всевозможные недомогания, как будто кому-то, кроме него, есть дело до его недугов. К счастью, Цент овладел умением эффективно общаться с подобными людьми.

– Если не сможешь идти, я тебя прямо здесь добью, – спокойно сказал он.

Паренек вновь напомнил Владика – выпучил глаза, приоткрыл рот, явно не время своим ушам. Как будто бы прозвучало что-то неслыханное. Ну и, естественно, зазвучали глупые вопросы.

– За что? – простонал страдалец. – Почему?

– А если будешь спрашивать всякую ерунду, я достану секатор и….

– Я провожу! – выпалил бедолага.

– Не сомневался в тебе. Пошел вперед, я сразу за тобой. И помни – у меня рука не дрогнет, а уж как я виртуозно лопатой орудую, мог бы один летчик рассказать, если бы не замолчал навечно. Ты же не хочешь кончить так же, как он?

– Боже! Нет!

– Тогда давай без глупостей. Помни – жизнь твоя висит на волоске.

Запуганный до икоты юноша и не помышлял ни о каких глупостях. Помышлял он только о том, как бы распрощаться с этим кошмарным субъектом так, чтобы сохранить хотя бы некоторые признаки жизни в своем травмированном организме. Что интересно, после порции целительного запугивания нога почти перестала болеть, да и хромота исчезла. Точно так же исчезло желание предупредить своих товарищей громким криком, или еще каким-нибудь самоубийственным образом выбиться в герои посмертно. Цент и на этот счет предупредил нового друга, пообещав ему за малейшую попытку неповиновения пустить в ход серп. Какая именно часть тела страдальца ощутит на себе всю убийственную мощь орудия хлеборобов, Цент уточнять не стал, пускай лох сам додумывает. Тот и додумал, да такое, что увлажнился ниже ватерлинии.

Впрочем, появление Цента ни для кого в общине не стало сюрпризом. Два товарища подранка, трусливо бросившие однополчанина на поле брани, уже обо всем растрепали, притом сделали это с безбожными преувеличениями. По их словам, на них напало целое войско жутких существ, кто говорил демонов, кто говорил мутантов, вооруженных, в разных редакциях, пулеметами, двуручными топорами и адскими вилами. Укрывшийся в подвале народ от таких известий пришел в состоянии паники, а вот Цент, услышь он это вранье, обязательно загордился бы. Хотя чему было удивляться, ведь он и стоил целого войска, хоть мутантов, хоть демонов? Крутой перец как-никак, активный участник первичного накопления.

Когда Цент, ведомый пленником, миновал длинный темный коридор, и вошел на территорию общины, его уже встречала обширная делегация. Народу было много, разных полов и возрастов, хотя преобладали относительно молодые люди от тридцати до пятнадцати. Они стояли плотной толпой, и всеми порами своих организмов интенсивно источали трусость. Цент едва не зажал нос, потому что концентрация страха в воздухе была нестерпимой, и, кстати, не его одного. От выживших несло. Многие, лишенные приятности ароматы, кои способно породить человеческое тело, пропитали собой воздух общины. В этом братстве зловоний смешивались воедино и вонь потных подмышек, и смрад нестиранных носков, и изо рта у кого-то несло как из выгребной ямы. Но самый зверский запах исходил из чьей-то зоны бикини. Судя по нему, в зоне произошло нечто непоправимо ужасное.

Более детальный осмотр встречающей делегации показал, что смрад является единственным серьезным оружием, имеющимся в арсенале у выживших. У троих Цент заметил в руках кухонные ножи, один держал пневматическую винтовку, вроде той, с который Цент охотился на Владика. И все. Огнестрельного оружия не было, лопат, вил, кос и прочих эффективных средств борьбы как с мертвецами, так и с живыми агрессорами, тоже. Да и вообще, народец как-то мало походил на воинов, ну или хотя бы на тех, кто в перспективе может ими стать. Глядя на толпу пахучих людей, трусливо жмущихся друг к другу и взирающих на него с безграничным ужасом, Цент наконец-то понял, куда он попал. Никакая это не община выживших, и уж подавно не штаб сопротивления. Это просто место, куда кучка лохов спряталась от проблем. Типичное, в сущности, поведение для лохов. Вместо того чтобы конкретно объяснить мертвецам, что те неправы, и этот мир принадлежит живым людям, лохи спрятались в подвале, фактически капитулировав без боя. Нет, не так ведут себя конкретные пацаны. Конкретные пацаны не ждут ничьей помощи, не отсиживаются по подвалам, они решают проблемы. В экстремальной ситуации лох выживает, а конкретный пацан живет на всю катушку, ибо только в темные времена у него появляется возможность полностью раскрыть свой немалый потенциал. Вот взят хоть его самого. Кем он был во времена невыносимой стабильности и отвратительного порядка? Никем. Пустым местом. Извозчиком. И еще с Анфисой спал. Трудно было по такой жизни не утратить остатки крутости и конкретности, но Цент сберег их в себе, в отличие от многих других, прежде сильных и авторитетных. Он словно бы чувствовал, что весь этот порядок ненадолго, что рано или поздно он сменится привычным и родным сердцу хаосом, нужно только дотерпеть, дождаться, не дать превратить себя в лоха. А те люди, что стояли перед ним, являлись детьми стабильности. Если они что-то и слышали о свободных девяностых, то только разные лживые страшилки. Дескать, ой какие это жуткие были времена, ой как плохо всем жилось. Зарплаты учителям не платили, все заводы обанкротили и разворовали. Раньше, мол, танки делали, а стали сковородки. А как же их не делать, если в стране по три танка на душу населения, а сковородку нормальную днем с огнем не сыщешь? На танке-то не больно яичницу с сальцем пожаришь. Или там молоденькую картошечку. Блины. Да просто мясо, свежее, вкусное и сочное, если бы оно еще было. Нынешние юноши и девушки, не заставшие славные советские времена, ведь и не представляют себе, как это, когда приходишь в магазин с полными карманами денег, а на прилавке видишь только пыль.

Люди, которые стояли перед Центом, были теми же совками, которым казалось, что окружающая реальность нерушима как небезызвестный союз свободных республик. Тоже планы строили на сто лет вперед, ипотеки там всякие брали, детей за деньги рожали, о карьерном росте пеклись. И думали, что так оно и будет еще тысячу лет, а то и дольше. В тишине и покое каждый лох проживет, крутого же пацана выявляет суровая година.

И все же, не теряя надежды, Цент решил провести контрольный тест. Без предупреждения и объективных на то причин он вдруг скорчил чудовищно свирепую гримасу и зарычал как лютый зверь. После этого все стало ясно окончательно. Народ шарахнулся от него как от оголенного провода, какая-то слабонервная самка произвела на свет пронзительный визг, а хромой проводник подкатил глаза, зашатался и рухнул на грязный пол.

– Лохи, – тоскливо констатировал Цент. Надежда найти конкретных пацанов, сколотить братву и знаться серьезным делом, таяла на глазах.

– Кто у вас тут главный? – спросил Цент, серым волком оглядывая агнцев. Вперед нехотя вышел паренек лет двадцати с небольшим. Одет он был в некогда белую, а ныне желто-коричневую рубаху и черные брюки. Приглядевшись, Цент обнаружил еще несколько юношей и девушек, одетых аналогичным образом. Попытка вспомнить, где он уже видел людей в подобной униформе, увенчалась успехом. В магазине электроники, куда они с Анфиской ездили за новым телевизором. Эти продавцы-консультанты так достали Цента своими предложениями помочь и подсказать, что он едва не сорвался. С тех пор затаил на них злобу. На них, и еще на многих.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил паренек, явно робея перед огромным, с ног до головы вооруженным, гостем.

– Ты главный? – спросил Цент.

– Ну, у нас тут еще как бы главного нет….

– Теперь есть, – обрадовал коллектив Цент, и всучил услужливому юноше свою лопату. – Почисть и наточи. Затупилась об вурдалаков. Так, где тут у вас столовая?

– Столовая?

– Ну, где вся еда? Я голоден. И бабу мне.

– Бабу?

Цент обрушил на паренька взгляд, невыносимый своей тяжестью, и проронил:

– Ты глухой?

– Нет…. Я просто….

– Если нет, то исполняй. Так, ты, иди-ка сюда.

Перст Цента указал на тощую девицу в толпе. Та попыталась спрятаться за спины непричастных, но Цент, ярясь, шагнул вперед и грубо вытащил ее за руку, без труда игнорируя болезненные вопли. Однажды он уже совершил роковую ошибку в общении со слабым полом, результатом чему явилась обнаглевшая, страх потерявшая и хозяйкой в доме себя возомнившая Анфиска. Повторно дегустировать те же грабли Цент не желал. На то он и жизненный опыт, чтобы учиться и умнеть.