Ты же таких девочек всегда сторонился! И жаргон, и на учете! И курит еще вдобавок! Что же с тобой случилось вдруг? Меня ведь совершенно не коробило от всего этого? Что странно. Не удивлюсь, если у нее еще и татуировки окажутся!
А СНИИГИМС?! Она, оказывается, сидела в той же комнате и на тех же стульях, что и я, лазила в те же самые шкафы! И я тогда не знал, что потом, через 6-8 лет в этой комнате появится девушка, которую я потом встречу в автобусе, и из-за которой не смогу спать по ночам.
Сказала, что сидит дома. Значит у нее никого нет, – переосмыслил я ее фразу с внутренней бурной радостью.
Каблуки мои что-то очень уж низковаты, в досаде подумал я. Надо будет купить ботинки повыше. Не просить же, чтобы она ради меня одевала не то что ей нравится, а то что подходит мне?!
Впервые за все эти дни уснул я сразу же и спал как убитый.
Глава 4.
И снова целый день мечты и сомнения. Я решил быть мужчиной и взять паузу – то есть день выждать. Поэтому позвоню ей только послезавтра. А то вдруг надоем еще такой своей каждодневной навязчивостью?!
Но такая моя позиция продержалась совсем недолго. И вскоре я уже рассуждал: Но с другой стороны ведь вечер вроде хорошо прошел?! Я нормально держался! В грязь лицом вроде не ударил?! Она ведь шутила, опять же под руку меня взяла, и напоследок сама сказала – Ты звони! И щечку подставила под поцелуй! Поэтому решено – позвоню завтра, а в качестве предлога позову на рыбу с пивом.
Бессмысленно болтаясь по квартире принялся составлять пригласительную фразу. Наверное, она должна звучать примерно вот так: Добрый вечер. Позовите Иру. Здравствуй. Как ты себя чувствуешь? – Она – В смысле? – Одеться можешь и выйти на улицу? – Могу. – Тогда я приглашаю тебя в гости на рыбу. И так далее. Назову свой адрес. Буду ждать. Она придет. Будем сидеть в зале на диване, есть рыбу, пить пиво. Потом я подсяду к ней, стану гладить ее волосы. Ты красивая, – скажу я. А потом поцелую…
А если она воспротивиться? – тут же возникли неприятные сомнения по поводу возможности поцелуя. – Тогда извинюсь. Мол, одичал. И как ни в чем не бывало продолжу застолье.
Я довольно ярко представил себе все эти посиделки, общение, и поцелуй как главная цель, и мне вдруг подумалось: А смогу ли я все это? И понял – мне не хватает легкости в общении. Как это было, например, со Светой и Ларисой. Напряженность ситуации будет давить на меня. Я буду волноваться, путаться в словах, не всегда буду успевать сообразить, как правильно надо ответить…
Ну хорошо, сдался я, тогда запасной вариант – приглашу ее на медленный танец – между нами должен невольно создастся некий интим, и поцелуй должен пройти более легко. И я ее после танца посажу на диван и вежливо, без наглости и настойчивости, спрошу: Извини, можно я тебя поцелую?
Я мысленно представил все это – вроде должно пройти. И я обрадовался этой идее! Требуется соответствующая музыка! Я принялся поспешно перебирать магнитофонные ленты и пластинки (Нота-203, Арктур-106, усилок, колонки), выискивая где побольше медленных танцев. Но когда у тебя сплошной рок – это оказалось очень проблематично. Вот например у Дип Перпл достаточно медленных композиций. Ну или почти медленных. Но среди множества энергичных всего одна медленная – не буду же я каждый раз вскакивать с дивана, бежать к магнитофону и перематывать очередную бобину, наушниками выискивая начало очередной медленной композиции?! Довольно глупо будет выглядеть! Но к счастью, на глаза попались четыре кассеты с нарезками разных песен, сделанная мною еще классе в девятом, когда мне только что купили магнитофон. А там – и Смоки, и Самоцветы, и Арабески, и Дипы, и даже "Горечь" Пьехи – все в одном флаконе. Выбрал из них ту, в которой медленных оказалось больше всего.
Потом, еще до обеда сходил в Юбилейный, в обувной отдел. Самый высокий каблук – около пяти сантиметров – оказался только у летних ботинок. Не по погоде, конечно, но делать нечего – купил. Денег после армии оставалось порядочно, тем более, что я там получал очень даже неплохо – 130 рублей за звездочки, плюс 150 за должность. (Моя мать, работая продавцом в кондитерском отделе, получала всего 80 рублей). Пиво заранее решил не покупать – бутылочного не достать, а разливное быстро выдыхается – его надо пить сразу.
А потом, придя домой, я вдруг решил: А что тянуть резину?! Позвоню ей сегодня!
Возражений никаких не возникло – и разум и сердце были полностью "за", и я решил дождаться девяти вечера – наверняка она должна быть уже дома. Повод с пивом, естественно, отпал – где я сейчас его куплю? Поэтому остается только один вариант – гуляем по улице, а потом я приглашаю ее к себе в гости – погреться, посмотреть как я живу. И в предвкушении возможного танца с Ириной, я невольно заволновался, и чем ближе к указанному сроку, тем волновался все сильнее и сильнее. И настроение вроде какое-то приподнятое. И как-то светло и радостно на душе. Но однако скреблись и сомнения – а придет ли она на второе свидание? Может, она все-таки абсолютно равнодушна ко мне? И даже наверняка равнодушна, изводил я себя, пытаясь быть объективным. Ну что во мне может ее привлечь? А? То, что вчера лапшу ей навешал? А держался? Не очень. А у нее – компании, студенты-практиканты и так далее. Народу вокруг нее много. Сама она – девочка красивая, всяких повидала парней, всякие способы ухаживания испытала – есть с чем сравнить, есть что выбрать. Да, шансы твои равны нулю, покачал я головой.
А через минуту – брось, она ведь сказала – звони, и другие ее фразы, и под руку все-таки взяла. Это что-то да должно означать?! А действительно, значит ли это что-то? – тут же в сомнении подумал я.
Погладил джинсы – на всякий случай. Навел дома порядок – вдруг все же согласится в гости ко мне заглянуть? Почистил зубы.
С трудом дождался девяти вечера. Поспешно вышел на улицу, изрядно волнуясь. Подошел к телефонной будке. Пошарил в карманах. Двухкопеечной монеты у меня не оказалось. Но зато был десятник, который и по размеру и по весу очень похож на двушку. Кинул его в автомат. Позвонил. Трубку взяла ее мама – потому что голос был хоть и женский, но совершенно другой. Попросил Ирину. Она долго не подходила, отчего тучи в моей душе только сгустились в тревожном предчувствии.
– Да, – наконец произнесла она.
– Ира, привет. Это Михаил.
– Привет, – как-то устало ответила Ирина.
– Как ты себя чувствуешь?
– Плохо.
Этого я совсем не ожидал. Растерялся.
– Да, работа совсем тебя замучила, – только и сказал я, мучительно подбирая нужные в данной обстановке слова.
– Не говори.
– Значит, выйти не сможешь?
– Нет.
Помолчал.
– Чем сейчас занимаешься?
– Спать собираюсь.
Опять пауза.
– А завтра как?
– Не знаю.
Я снова долго соображал, что же дальше?
– Мне завтра позвонить?
Она немного подумала.
– Не стоит.
Как кувалдой по голове! Снова молчание. Я лихорадочно обдумывал свое дальнейшее поведение, так как по всей видимости меня выставляли за дверь.
– Ладно, иди отсыпайся, – выдавил я из себя, не найдя другого пути, и решительно повесил трубку, не дожидаясь ее ответа.
Все, финиш, только покривился я, выходя из будки.
Домой поднялся совсем в плохом настроении.
Молодец, Ирка! – с горечью восклицало что-то внутри меня.
От расстройства я включил магнитофон. Deep Purple – You keep on moving. Сел на диван. Застыл, скрестив руки на груди. Решил про себя – все на этом, совсем звонить не буду.
Но спокойно высидел совсем немного – мысли и эмоции лавиной смели меня с дивана, заставив вскочить на ноги.
Зачем тебе все это? Дурак ты, дурак. Зачем бросил трубку? Нельзя подавать вид, что тебе что-то не нравиться, что ты обиделся. А кто ты такой, чтобы обижаться? – спросит она. И будет права. Надо было с ней все-таки подольше поболтать, чтобы у нее осадок приятный остался. А то – бросил трубку, олух.
Включил телевизор. Тупо и бессмысленно пялился в какое-то кино. Но вдруг, зло засмеявшись, спросил себя – Куда ты полез, Михаил?! – и невесело усмехнувшись, сам себе ответил – на Останкинскую телебашню.
Дурак, ты бы еще спросил – Может, мне совсем не звонить? – На что она вполне естественно ответила бы – Да…
С грустью подумалось вдруг – молодая, красивая, хорошая. Вспомнил, как смотрел на нее в автобусе, как сердце сжималось! Эх… Королева!
Так тоскливо на душе!
А действительно, кто ты такой? – говорил я сам с собой. – С чего это ты решил, что она будет думать о тебе целыми днями? Нет этого, нет! Усвой это. Все нормально. Может, ты и интересен ей, но это еще не значит, что она должна немедленно бросать все свои дела из-за твоего звонка. Просто ты уж очень резко начал, звонками замучил, поэтому она так тебе и ответила. Лучше займись собой. И держи марку.
В который раз я прошелся по квартире. Вот и снова неопределенность, снова интрига, снова волнение – будет ли оно, свидание? Или на этом все? Конец? Лимит исчерпан?!
А ведь я тщательно готовился к этой встрече, зубы почистил, ботинки купил! Смешно сейчас все это вспоминать. Ну, что ты так переживаешь? Сам виноват, напридумал себе. А ведь так не бывает, чтобы все сразу же было хорошо!
А ты еще так радовался, что у нее грубоватый голос, курит и дикие манеры – это, мол, должно тебя отталкивать, и поэтому не должен переживать и думать так много о ней, и значит она ненадолго задержится в твоем сердце. Но – она красива, общительна, легко идет на знакомства, быстро берет под руку, разговорчива. Вот так-то… Дон Жуан.
А может, она с тобой по-дружески? – вдруг принялся я искать оправдание всему случившемуся – лазейки, они ведь так нужны! – А? Устает на работе. Плохо себя чувствует. И чисто как другу прямо сказала – мол, плохо себя чувствую, завтра не звони, – совсем не собираясь тебя обидеть? А ты трубку бросил, – это могло ее обидеть.
А может – я просто себя успокаиваю?
А может я просто мало интересен для нее оказался?
Ясно, – подумалось мне с горечью. – Сама окунулась в воспоминания, получила удовольствие, и все на этом, решила, что этого ей вполне достаточно!
Короче, эту ночь я снова не спал.
Глава 5.
Утром, 16 апреля, в четверг, встал как обычно – в 7:10. Уже во всю светило солнце. Пока завтракал, все решал: позвонить – не позвонить? Но потом твердым усилием воли решительно взял себя в руки. Какие могут быть звонки?! Не надо позориться! Забудь ее!
Но, тем не менее, все валилось из рук, ничего не хотелось делать, и я с расстройства сначала сбрил свои армейские усы. Потом сходил в паспортный стол – вставать на учет. Здесь неожиданно возникли проблемы с военной регистрацией. Паспортистка настаивала на обыкновенном военном учете, а майор из здания на Коммунистической твердо сказал – никаких военных учетов, у тебя – спецучет, здесь, у нас.
В конце-концов мне надело пререкаться с женщиной, тем более, что она позвонила военному комиссару и дала мне трубку. Я послушал его, потом сказал – одну минуточку, и на другом телефоне набрал номер майора, сообщил в обе трубки тему беседы и приложил их друг к другу – так я в армии поступал, в наряде по части, когда необходимо было срочно связать друг с другом двух офицеров, имеющих одноуровневые должности (в таких случаях никто первый из них не позвонит другому – с какой это стати?).
Кое-как вопрос с учетом утрясся. Я вышел из здания постоял на крылечке – что дальше-то делать? Паспортный стол располагался в деревянном бараке на Макаренко, и я невольно посмотрел в сторону Ирининого дома, и конечно же увидел его – вернее, только угол, выглядывающий между домов. И вдруг так сильно захотелось зайти в ее двор, сесть неподалеку от ее подъезда, дождаться ее с работы – хотя бы просто увидеть ее, хотя бы даже издалека!
Поборов себя я решительно направился на свою старую работу – благо она совсем рядом. На проходной меня, несмотря на два года и два месяца, узнали и пропустили без пропуска. Я прошелся по территории УМИАТ. Подошел к зданию МСУ-70. Вошел внутрь. Ничего здесь не изменилось – все те же бетонные лестницы, выкрашенные в желтый цвет с зелеными бордюрами. Поднялся на третий этаж, который занимал мой родной участок – номер 11.
Встретили радостно, с распростертыми объятиями. Естественно – мое рабочее место было занято – я сам же и готовил сменщика перед уходом в армию. А контора – работа исключительно на предприятиях, работающих с ядерными веществами. И вся наша толпа работала исключительно в командировках, в городах, в названиях которых присутствовало название ближайшего города, плюс – какая-то цифра. Например: Красноярск-26, Томск-7, Арзамас-75, Челябинск-70 и прочее. В самом Новосибирске были только две точки, где мы также работали – на самом участке номер 11 (это место я до армии и занимал) – обслуживать компьютер, на котором работали перекомандировочные – чтобы они не бездельничали. И на заводе НЗХК, или завод номер 80. Наше начальство пообещало меня устроить туда в командировку. А мне до него пешком – сорок минут. Все лучше, чем мотаться на смаолетах или поездах на три месяца куда-нибудь в закрытый город, потом – две недели в Новосибирске на перекомандировке (по закону положено) – и снова на три месяца!
Договорились, что все необходимые документы я принесу либо сегодня, либо завтра. С тем я и ушел.
А дома опять же – абсолютно нечего делать! Маялся, маялся, не зная, чем себя занять, и постоянно прогоняя мысли об Ирине.
Вечером, в восьмом часу, измученный за целый день, я наконец-то заставил себя выйти на улицу позвонить друзьям – встретиться, а то уж больно тоскливо сидеть дома, необходимо хоть чем-то отвлечься от Ирины! Но ни Тимофеича, ни Яши с Добкиным не было дома, и домашние не знали, где их искать. А у Игорька телефон вообще не отвечал. С последним звонком я бросил трубку на рычаг – звонить было больше не кому. Со звоном выпала двухкопеечная монетка. Вытащил, в задумчивости повертел ее в руках, не зная, что делать дальше. И, совершенно неожиданно для себя, бросил монетку обратно в телефон и решительно набрал номер Ирины.
Долгие гудки. Я замер. Сердце, в тревожном ожидании, бешено застучало. К тому же я не знал, что ей сказать, как оправдать свой столь ранний звонок. Ведь русским же языком накануне было сказано…
– Слушаем вас внимательно, – вздрогнул я от неожиданности.
Трубку, судя по голосу, взял ее отец.
– Добрый день, – вежливо поздоровался я, ужасно волнуясь. – Можно услышать Ирину?
– Минуточку.
Пауза. Удаляющиеся шаги. Тишина. Тишина. Тишина. Приближающиеся шаги.
– Да? – женский голос с легкой хрипотцой.
– Привет, – тоже хриплым от волнения голосом произнес я, напрочь позабыв назвать себя.
– Привет, – ответила она, не спросив, кто это.
– Чем занимаешься? – произнес я первое, что пришло на ум. Сердце по-прежнему бешено колотилось и ужасно мешало мне разговаривать, а также правильно осмысливать все происходящее.
– Телевизор смотрю. Спокойной ночи, малыши, – как-то вяло ответила она
– И потом – спать? – попытался пошутить я.
– Да нет.
– Тогда давай встретимся? – без всякой надежды, просто так, предложил я.
– Ну, давай, – как-то даже равнодушно протянула Ирина.
– Где? – тут же встрепенулся я – сердце застучало еще сильнее, заглушая звуки ее голоса.
– У "Современника", – спокойно ответила она. – Все ближе идти.
– Во сколько? – продолжил я, в душе еще не веря во все происходящее.
– Через полчаса, – слегка задумавшись ответила она.
– Хорошо, – быстро согласился я. – Жду. – И тут же положил трубку, чтобы она не успела передумать.
Зайти домой или не зайти? Впрочем, моя вязанная шапочка как-то больше годилась для лыжных гонок, чем для прогулок с красивой девушкой. И тем более, что мокрый снег уже закончился, И я быстренько сбегал домой, бросил шапку на полку в коридоре. Потом, вспомнив, переобул кроссовки на новые ботинки. Постоял, подумал, может еще что-надо? Но другой одежды, кроме военной формы, у меня еще не было – старая тесновата в плечах стала, да и голова плохо еще соображала от волнения, и я махнул рукой и пошел к кинотеатру, благо идти до него от моего дома – каких-то сто пятьдесят метров.
Естественно, все эти полчаса я просидел на мокрой лавочке у "Современника", возле голубых елей. А передо мной – мокрая грязная площадь с остатками снега, входящий в кинотеатр и выходящий из него народ в серых, по погоде, одеждах. Тучи, в которых пряталось вечернее солнце, мгла, пасмурно, сыро, гадко. Короче – погода совсем не располагала для свиданий! И, тем не менее, я сидел на самом краешке мокрой лавочки – чтобы не запачкать джинсы, полный радужных надежд, в предвкушении чего-то просто нереального, и на погоду совсем не обращал внимания. Какое мне дело до погоды, когда здесь такое творится!
Ирина опоздала всего на две минуты.
Я увидел ее со сторону улицы Столетова – еще издалека. Заволновался, как школьник, наблюдая за тем, как она идет ко мне – именно ко мне! – наслаждаясь и млея от восторга. Она была в белом своем пальто-плаще, и в меховой шапке – сибирский апрель все-таки! С сумочкой через плечо, из которой выглядывал зонтик. И, конечно же, на каблуках. Но не двенадцать сантиметров, и на том спасибо. Когда она ступила на площадь перед кинотеатром, я встал в нерешительности – идти на встречу, или все-таки подождать? Да так и остался возле лавочки. Она неторопливо приближалась, глядя прямо на меня. Я неотрывно смотрел на нее. Подошла. Остановилась. И я с внутренним удовлетворением отметил, что она уже не выше меня. По-крайней мере я уже не смотрю на нее снизу вверх. Довольный этим я подчеркнуто старомодно-галантно наклонил голову. Она, смеясь одними глазами, в ответ изобразила легкий реверанс. Я улыбнулся этому, подставил ей свой локоть, и она тут же взяла меня под руку. Развернула. Повела по Объединения. Я, естественно, подчинился. Под очень мелким моросящим дождиком мы прошли мимо почты, мимо дома культуры Гайдара, мимо универмага "Юбилейный", явно снова направляясь в сторону Соснового бора.
– Усы сбрил? – вдруг спросила она.
– Надоели в армии, – стараясь говорить как можно небрежнее, отмахнулся я, в душе все еще отчаянно волнуясь.
– Стал еще моложе выглядеть, – заметила Ира.
Я невольно покраснел. Ведь и усы в армии я отрастил только для того, чтобы выглядеть серьезнее и старше – а то как командовать прапорами и солдатами? – думалось мне пока меня почти год предварительно проверяли. Но попав в армию я понял, что не в усах дело. Но… на военном билете и на всех пропусках я уже был с усами, и если их сбривать, то все эти документы надо будет переделывать. И усы я оставил. Впрочем, что я сейчас. Я ведь уже не в армии. Я – на гражданке.
Между тем дождик усилился, превратившись в слякотный и пронизывающий.
Ира молча вела меня. И наш путь опять вел в лес, за трамвайную остановку.
Молча пересекли улицу Лесную. Вошли в темный Сосновый бор. Свернули на какую-то грязную аллейку.
– Не боишься, что заведу сейчас? – вдруг как-то даже серьезно спросила она, внимательно глядя на меня. – Газеты-то читаешь?
Я газеты конечно-же не читал, но намек понял и только усмехнулся.
– Отобьешься? – снова спросила она на полном серьезе, и мне от ее интонаций стало даже как-то не по себе.
– А ты как думаешь? – ответил я, деланно усмехнувшись. – Я же все-таки пограничник! Тоже кое-что умею.
И она на это промолчала.
Мы вышли на широкую тропинку, густо стесненную высокими соснами, и я тут же ярко вспомнил и эту тропинку, и Тимофеича,
– Недели две назад, – неторопливо начал я, – по этой самой тропинке мы шли с Шуриком… Шура – это мой одногруппник, который к тому же служил в той же самой части, но только на два года раньше меня. Я как раз попал на его место, получил в руки его боевой журнал. И все в подразделении ко мне относились очень хорошо – так как Шурик очень хорошо себя зарекомендовал… Да, так вот, – спохватился я, заметив к своему ужасу, что лицом она заскучала, – мы шли с ним ко мне домой, ночью, и вдруг стали чеканить шаг, и орать свои строевые песни – сначала его подразделения – "Варяг", потом моего – "Были мы вчера сугубо штатскими"…
Она кивнула. И непонятно, как ей мой рассказ? Наверное – не очень. Но оно и понятно – армия и женщины – две большие, абсолютно непонимающие друг друга противоположности.
Военная тематика, всколыхнувшись, подняла огромное множество всевозможных, забавных – с армейской точки зрения – историй. И я ту же продолжил, в надежде, что эта история понравиться ей больше.
– На вечерней поверке, в самом ее конце, мы поем гимн, – начал я, невольно погружаясь в совсем еще свежие воспоминания и видя перед собой плац в сумерках десяти часов вечера, строй, командира части напротив… – И наше подразделение располагалось как раз посередине строя. И я, стоя первым, всегда находился как раз напротив командира части, подполковника Белевского, шагов в пяти-шести от него. И вот мы стоим напротив друг друга, смотрим глаза в глаза, оркестр начинает играть гимн, но почему-то абсолютно на похоронный мотив, я добросовестно пою первый куплет, за ним – припев, а потом просто начинаю разевать рот, так как дальше я не знаю. И вот я стою, смотрю на командира части, тупо разевая рот, и понимаю, что он видит это, да еще эта похоронная мелодия – и от всего этого такой смех начинает меня одолевать – кое-как сдерживаюсь, напрягаюсь, чтобы не рассмеяться. Добросовестно разеваю рот все оставшиеся куплеты, давая себе твердое слово – на этот раз выучить гимн полностью. И потом мы расходимся, и я забываю про это обещание – не до него – и так других проблем выше крыши. А на следующий месяц – снова вечерняя поверка, и все повторяется заново… И так – все два года.
Я посмотрел на нее – мне было интересно, как она отреагирует? Ира тоже посмотрела на меня. Кивнула, несмело улыбнувшись.
– У меня тоже с гимном история была, – произнесла она, перехватывая разговорную инициативу. – Один знакомый, тихий такой был, молчаливый. Ну, думаю, скромный попался, – добавила она, смешно потирая руками – изобразив в лицах свое тогдашнее состояние. – И как-то его друг вдруг стал приставать ко мне. Я его, естественно, послала. А этот скромный вдруг хвать бутылку и на меня: Ах ты моего друга посылаешь?!… Такой вот скромный оказался. Потом мы всей компанией возвращались на электричке, этот скромный вдруг хвать меня за горло: Пой гимн! – Да не знаю я. – Пой. – Ну я и запела, что помнила. – Громче! – Так и пела на всю электричку. Потом его посадили – девчонку зарезал. Придурок.
Я с удивлением скосил на нее глаза, но так, чтобы она этого не заметила. Однако! – только и подумал я, мысленно покачав головой. – Хорошо, что ей попался я, а не какой-нибудь дебил. Хотя вон сколько у нее приключений! Может, у нее чутье уже выработалось?
Мы прошли мимо пустых аттракционов, мрачно чернеющих среди высоких сосен. Вышли на Александра Невского.
По пустой темной улице, гремя чем-то железным, мимо нас пролетел одинокий грузовик и чуть не облил нас грязью, в изобилии скопившейся по краям проезжей части. Я резко остановился, тормозя Иру. Потоки грязи звучно шлепнулись прямо перед нами.
– Бл..ь! – вырвалось у нее. – Извиняюсь за выражение, – скосила она на меня глаза.
Я только кивнул.
Повалил мокрый снег с дождем. Причем – довольно сильный. Неприятно повеяло резким зимним холодом. Стало темно и как-то неуютно. И мы, не сговариваясь, тут же повернули обратно. Ира была без рукавиц (мои руки грелись в карманах). Руки мерзнут. Она остановилась, достала зонтик:
– Шапка замокнет, – объяснила она, дыханием согревая руки. – Да и ты тоже.
Я невольно улыбнулся такой заботе.
– На первом месте – шапка, – пошутил я.
– Ну, естественно! – театрально всплеснула она руками.
Мы посмеялись пока Ира раскрывала зонтик. Потом я забрал его у нее, накрыл нас обоих. Она сунула руки в карманы. Прошли два шага. Чувствуя, как снег падает мне за шиворот и на левое плечо, я решительно остановился.
– Мы так под зонтик не влезем, – наконец, не выдержал я. – Возьми меня под руку и встань теснее.
Она послушно взяла меня под руку, слегка прижалась. Я левой рукой накрыл ее ледяную руку, согревая. Мы пошли дальше.
Опять, как и в первое наше свидание, она говорила всю дорогу. Рассказала про своего брата – двойняшки. Он был в детстве болезненный, маленький, и Ира его гоняла. А сейчас он подрос, стал выше ее на голову, широк в плечах. В армии сейчас. Южный – фамилия. Я запомнил. Нормальная фамилия, подумал я. У нашей классной руководительницы вообще была фамилия – Строгая!
Подошли к "Юбилейному". Снег с дождем затихли и я свернул зонтик и нес его в руках. Ира завернула во двор магазина. Дошли до школы 143, зашли в ее двор. Поднялись на мостик через большие и толстые трубы отопления – в глубоком детстве я любил по ним бегать! Остановились.
– Мы раньше компанией часто здесь собирались, – сказала она, доставая сигареты.
Закурила. Стояли молча. Снова повеяло каким-то неудобством, дискомфортом. Снова я лихорадочно принялся искать темы для разговора.
– Ты про спирт прошлый раз рассказывала, как пили на лабах, – вспомнил я, глядя вниз, на трубы. – Я тут вспомнил одни забавные истории.
Она никак не отреагировала на мои слова, молча покуривая и, облокотившись руками на перила, как-то отрешенно-задумчиво глядела вниз, на трубы. Может, вспоминала что-то, связанное с этим местом? – кольнуло меня.
– До армии по роду работ мы занимались предприятиями, имеющими дело с радиоактивными веществами. В Новосибе такое всего одно – 80-й завод, поэтому, в основном, мы ездили в командировки по закрытым городам – Красноярск-26, Томск-7… И в Семипалатинский полигон.
Она скосила на меня глаза.
– Я там не был, – тут же пояснил я, – Не знаю, чем наши там занимались. Может, датчиками радиации какими-нибудь…
Ира отвернулась.
– Мужики рассказывали… На профилактику компьютеров им выдавался спирт. Причем, качественный, питьевой, так как если разъемы протирать изопропиловым, то можно надышаться и если не умрешь, так существенно повредишь свое здоровье.
Ира снова покосилась на меня.
– Например, зрение потеряешь, – тихо произнесла она, как-бы мимоходом.
– Ну да, – согласился я, слегка удивляясь ее просвещенности в области метиловых спиртов. – Выходило около девяти литров, – продолжил я. – Начальник ВЦ хранил его в железном шкафу в трехлитровых стеклянных банках. И вот как-то в ночную смену наши мужики расстелили на полу полиэтилен, подняли этот шкаф и аккуратно, но сильно, бросили вниз, так, чтобы бумаги внутри остались все на своих местах, не рассыпались, а банки – разбились. Спирт вытек через щели и его собрали. На утро начальник растерянно смотрел на банки, а мужики сочувственно ему говорили: Наверное, вы банки плотно закрыли, спирт нагрелся, вот банки и лопнули.
Ира впервые улыбнулась, и я, довольный, продолжил.
– Но так продолжалось недолго и начальник стал держать спирт в алюминиевой канистре. Тогда мужики просверлили стенку позади шкафа, просверлили сам шкаф и канистру в верхней ее части – заранее вычислили, долго готовились – сунули кембрик и слили весь спирт, как бензин из бензобака.
Ира снова улыбнулась. А я вдруг к ужасу своему понял, что иссяк – не рассказывать же ей снова про армию?!
Она бросила сигарету вниз. Молча спустились с мостков, дворами вышли на хмурую улицу Объединения – уже совсем стемнело, зажглись редкие фонари. Дошли до Современника. И тут дождь заморосил вновь – мелкий, ленивый, бесконечный. Я принялся раскрывать зонтик и мы остановились. Распахнул его, поднял над Ириной, и она, помедлив, встала ближе ко мне.
– Может, зайдем ко мне? – вдруг предложил я просто так, ни на что в душе не надеясь, и вопросительно-умоляюще посмотрел ей в глаза. – Ну?..
– Это обязательно? – слегка напряглась она, как-то пристально посмотрев на меня в ответ.
– На пять минут. Чаю попьем, – продолжал настойчиво уговаривать я, только теперь по-настоящему заволновавшись – а вдруг получиться?! – и стараясь улыбкой сгладить ее напряжение – так ведь можно и окончательно ее потерять! – Отогреемся, – просительно закончил я, как можно искреннее посмотрев на нее. Даже вспотел от напряжения, почему-то боясь вытереть пот со лба.
Ирина молчала. Судя по ее лицу – о чем-то серьезно размышляла. Потом чуть заметно кивнула.
И мне сразу же стало так легко на душе! Не передать словами! До этого момента я, честно говоря, совершенно не мог представить ее у себя дома, в моей домашней обстановке! Да и сейчас я этого тоже представить пока еще не мог!
– Вот мой дом, – указал я на ближайшую к Современнику пятиэтажку за пустырем, наполовину занятым базарными киосками.
Она внимательно посмотрела на старенький восьми подъездный панельный дом с плоской крышей, стены которого когда-то были выкрашены в светло-желтый цвет. Я взял ее под локоть. Ужасно волнуясь – вдруг все-таки передумает? – слегка подтолкнул вперед. Она неуверенно шагнула, потом второй шаг, третий… Пошла! Я шел рядом, волнуясь и ликуя в душе.
И вот мы подошли к дому, в котором я жил – Объединения 31. Вошли в ближайший с нашей стороны, последний по-порядку, восьмой, подъезд. Я почему-то пропустил ее вперед, хотя лампочка на первом этаже не горела и в подъезде было достаточно темно. Да и не знала она, на какой этаж подниматься! Ира неуверенно пошла вперед, я – позади, глядя ей в спину и получал удовольствие от этого – от того, что такая девушка и идет ко мне! И именно ко мне, в мою квартиру! На этажах, когда она вопросительно, не оборачиваясь, притормаживала, я говорил ей тихим хриплым голосом – Дальше. И она покорно поднималась выше.
И так мы поднялись на последний, пятый этаж. Лампочка здесь также не горела. Полумрак, нарушаемый светом с четвертого этажа. Ирина выжидательно остановилась. Я поднялся следом за ней на площадку, обогнул ее и подошел к своей двери – средней между тремя на этаже. И Ира тут же посмотрела на номер моей квартиры.
– Я как раз на 118 автобусе на работу езжу, – прокомментировала она, пока я доставал ключ.
– Ну вот видишь! – постарался я обратить ее замечание себе на пользу. – Не спроста все это! – многозначительно добавил я, посмотрев на нее в темном подъезде – но глаз ее толком не разглядел.
Гремя замком, открыл дверь. Очень темно в квартире. Почему-то снова пропустил ее вперед, приглашающе махнув рукой, и она покорно шагнула в темноту. Я вошел за ней следом. Нашарил выключатель, глядя в спину замершей впереди Ирины. Включил свет. Пока она осторожно озиралась, закрыл входную дверь.
– Где родители? – еще более настороженно спросила она, как-то даже очень пристально посмотрев на меня.
– На другой квартире, – честно признался я, слегка поморщившись, так как мне очень уж не хотелось вдаваться в тонкости нашей семейной жизни.