Последний старец. Сталинградский снег. Черт побери!

Сутки и… дымные, ужасные развалины «сталинградской крепости» остались для Паулюса позади. Как самый страшный, нереальный сон. Транспортный «Ю-85», переделанный под пассажирский, долетел до Винницы. Прямо с аэродрома эскорт мотоциклистов SS домчал его в машине фюрера «Даймлер-Бенц» до полевой ставки, что расположилась в дремучем лесу. Огороженная тремя рядами проволочной ограды с током высокого напряжения, минными полями, многочисленными постами и ДОТами, расположенная в надземных коттеджах и железобетонных, невидимых глазу бункерах, эта резиденция Гитлера носила название «Вольфшанце» («Волчье логово»).

Фогеляйн встретил его на выходе из машины, в «зоне 3». Только что взвыла коротко сирена. Но ничего страшного: оказалась, что заяц или лиса мелькнули в кустах возле колючей проволоки. Туда немедленно устремилась на бронетранспортёрах и мотоциклах «тревожная группа» из полка «Лейбштандарт» SS. Одетые в пятнистый камуфляж, они напоминали лесных дьяволов.

– Хайль! – рука обергруппенфюрера черкнула воздух снизу наверх. Губы под аккуратными усиками двинулись в усмешке. – Рад вас видеть, генерал-полковник.

– Благодарю вас, – кивнул Паулюс высокой фуражкой. Его рука крепко сжимала портфель с оперативными документами. – Каков мой распорядок дня, обергруппенфюрер?

Он ступил из открытого салона автомашины на бетонную площадку. На ней под маскировочными сетями стояло до десятка грузовиков, легковушек и вездеходов. Высокие кроны деревьев уходили ввысь. Звонко пропел одинокий комар. Места были болотистые. Ночами гнусавое пение кровососов становилось особенно нудным. Они пробивались сквозь накомарники и беспощадно жалили двухметровых блондинов из личной охраны, штабных офицеров, секретарш, стенографисток и прочий персонал. Но фюреру они были ни по чём. Он терпеливо, даже с завидным мужеством сносил комариные укусы. Паулюс, узнав это, про себя только хмыкнул. На мгновение ему пришло в голову: это может быть причиной всех трудностей. Упорство или даже (будем называть вещи своими именами!) упрямство фюрера. Сам он готов страдать до посинения, но…

– О, не стоит так официально! – расхохотался Фогеляйн. Он поправил козырёк своей фуражки с серебряной эмблемой черепа и кости. – Вас можно поздравить с победой? Русские варвары окончательно разбиты на берегах этой реки… кажется, Волга?

– До полной победы ещё далеко, – сухо заметил Паулюс. Он посмотрел, как отогнали машину. Окинул себя взором: идеально сшитый по талии мундир, украшенный Железным крестом с дубовыми листьями («ботвой»), красно-белой ленточкой Железного креста 2-го класса, Золотой Рыцарский крест. – «Шталинград» становится всё более похожим на Верден. Вы понимаете, о чём я?

– Признаться, нет, – смутился Фогеляйн. – Верден…

– Это город-крепость, который в 1916 году был осаждён рейхсвером, – усмехнулся Паулюс. – К сожалению, он так и не был взят, – заметив на лице обергруппенфюрера и окружающих эсэсманнов недоумение, поспешил добавить: – Но «Шталинград» взят – в этом я могу вас заверить, господа! Осталось только подавить отдельные очаги сопротивления в развалинах.

– Я не знаток военного искусства, – Фогеляйн развёл руками, – но мне становится всё ясно. С такими генералами как вы, дорогой Паулюс, победа у нас в кармане. Простите за фамильярность, но это так.

А с такими адъютантами, как вы, нам никогда её не видать, с внутренним негодованием отметил генерал-полковник. Он стремительно вошёл в коттедж №8 под гофрированной крышей. Внутри царила спартанская обстановка. Деревянные панели на стенах. Стул, стол из сосны. Кровать, застеленная серым шерстяным одеялом. Письменный стол у окна, с печатной машинкой в чехле, с письменным прибором в металлических подстаканниках и двумя телефонами. Окно покрывала собой синяя штора, что автоматически поднималась и опускалась длинным свисающим шнуром. В углу – гипсовый вазон с искусственной геранью. На стене – картина в деревянной рамочке: акварель в бледно-розовых и голубоватых тонах. Замёрзшее озеро с катающимися на коньках детьми. Снежная баба на фоне дома с островерхой черепичной крышей. Картина называлась «католическое рождество», хотя намёка на церковь в ней не наблюдалось.

Паулюс не успел пожалеть, что рядом нет Адама, как раздался телефонный звонок. На этот раз его обеспокоил шеф-адъютант фюрера полковник Шмундт. «…Генерал-полковник! Вам надлежит через пять минут быть в бункере фюрера, – заявил он глухим басом. – Фюрер ждёт вас. Прошу вас поторопиться». Покойный Рейхенау, что за словом не лез в карман, давно бы оборвал нахала, что служил только в штабах. Но Паулюс не любил конфликт. Он старался ладить со всеми в ставке фюрера. За это его ценил, прежде всего, Адольф Гитлер.

Гитлер встретил его в обстановке, которая полностью копировала зал оперативных заседаний в Цоссене. Тот же длинный стол чёрного дерева. Те же стулья белой кожи, с одноглавым орлом кайзеровской империи. Металлические плафоны для светильников, вмонтированные в голые цементные стены, были отлиты в виде факелов. Казалось, это руки протянулись из бетона, что удерживали их. Сам фюрер в излюбленной им манере поспешил к дорогому гостю. С виновато-гостеприимной улыбкой он долго тряс ему руку. Одетый, как и прежде в двубортный серый китель без знаков различия (не цеплять же нашивки ефрейтора!) с Железным крестом 3-го класса слева, а также знаком за лёгкое ранение, он излучал прежнюю уверенность. Его бледно-голубые глаза искрились от мыслей, что в последнее время стали пугать всё больше людей из его окружения. А именно: после бомбардировки японцами Пирл-Харбор взять да объявить войну США. Это было верхом безумия. Американские нацисты из кожи вон лезли, чтобы сдержать через послушных им конгрессменов стремление «левого» президента Рузвельта открыть второй фронт. Конгрессмен Трумэн в свойственной им манере заявил, что в интересах США пусть русские и немцы убивают друг-друга как можно больше. Помогать нужно тем, кто окажется на грани. Может быть, фюрер намеренно стремится приблизить рейх к этой г р а н и? Так неожиданно для себя, подумал Паулюс. Ведь недаром экспресс фюрера назывался «Америка», а белоснежный дизель-поезд Геринга – «Азия».

– Как здоровье вашей милой супруги? – поинтересовался фюрер. Его любезная улыбка, казалось, раздвинула щёточку под носом.

– Благодарю вас, мой фюрер, – через силу улыбнулся Паулюс. – Жёнам солдат ничего не остается, как ждать. Ждать, когда их мужья закончат эту войну.

– О, да! – Гитлер взял его под локоть. Лёгким движением освободил руку от портфеля, что оказался на столе. – Война это двигатель прогресса, милый Паулюс. Без войн человечество хиреет. Даже самые великие нации становятся беззубыми. Они теряют способность воспроизводиться. Да, да! – он тряхнул чёлкой, что лезла ему на глаза. – Производить на свет великое потомство! В этом задача европейской расы. Когда женщины и их мужья научатся зачинать детей, согласно астрологическим начертаниям, данным нашими великими предками – расой Атлантов и Лемуров, мы будем спасены от вырождения! Я вам скажу: миллионы лет назад на Земле не было жизни. Она была, но в виде гигантских яиц, что прибыли к нам из других миров. Они стали размножаться путём к а п л е в и д н о с т и. С их поверхности скатывались, как капли, другие живые сущности. Так произошло сотворение по о б р а з у и п о д о- б и ю. Вы меня понимаете, Паулюс?

Внезапно, переменившись в лице, Гитлер строго взглянул ему в глаза.

– Да, мой фюрер, – вынужден был сказать Паулюс. Он, как и многие другие из близкого окружения «вождя нации», мало что понимал из его излияний. – Себе подобное порождает себе подобное.

– Да! Точно так! – воскликнул фюрер. Он хлопнул себя по левой коленке. – Вы верно уловили мою мысль, дорогой друг. С вами приятно иметь дело.

Довольный своей мыслью, фюрер угостил Паулюса чаем, настоянным на редких тибетских травах. Он более получаса рассуждал о преимуществах религии бон-по перед традиционным буддизмом. По его мнению, секта, что исповедовала более жёсткий режим подготовки адептов (их били и унижали, а они обязаны были за это благодарить) более действенна. Методы её применимы для современного общества, так как спасают его от духовного растления и физического вымирания. К тому же, хламиды, в которые облачались последователи бон-по – ярко-красные. Цвет физической силы и совокупления. Без этих двух начал, по мнению «великого сына германской нации» невозможно существование арийской расы. Ко всему прочему, древний знак солнцестояния (она же свастика) в исполнении бон-по развёрнута крыльями в обратную сторону. Это значит – остановить время и изменить его ход. Что и делает идея национал-социализма…

– Этот Сталин, мой враг, также был уверен, что ему удастся эта задача, – округлив глаза, рассуждал фюрер в слух. – Он несомненно умный человек. Теперь я ясно вижу это. Ему не повезло в одном: он находится в окружении вырожденцев. Он попытался избавиться от них. Но ему не удалось! Окружение Сталина, этот Молотов и Каганович, что на содержании еврейской плутократии, сумели настроить его против меня. Я убеждал Сталина уничтожить эту публику. Он лишь смеялся в ответ. Я знаю, что Молотова и Риббентропа связывают давние приятельские отношения. Нет смысла повторять, что оба – записные англоманы. Я тоже был сторонником союза с Британией, пока это отвечало интересам нации. Но… – он помедлил, заметно волнуясь. – Интересы нации выше, чем политические соображения. Пакт оси, что был заключён в Мюнхене, к сожалению, не оправдал моих надежд. Чемберлен был вынужден сдать свои позиции этому жирному подонку Черчиллю. Ставку пришлось делать на Сталина.

Поэтому, мой фюрер, вы согласились на предложение рейхсмаршала бомбить Британию, подумал Паулюс. Вероятнее всего, оно исходило от самого «Азиата». Сталин через своих агентов в штабе люфтваффе так обработал «Борова», что тот не устоял. В результате рейх разорвал и без того тонкую связь с Британией. Но Америка…

– Мой фюрер! – решительно начал он, скосив взгляд на портфель. – Позволю себе заметить, что мы нерационально расходуем свои силы на юге России. Прежде всего бои за «Шталинград» пожирают и без того скудные резервы. Мне требуются дополнительные силы. Но 4-я танковая армия увязла в боях за Кавказ. А переброска сил с других участков фронта грозит ослабить оборону группы армий «Центр» на таких стратегических направлениях, как Москва и Санкт-Петербург. К тому же румынские и итальянские альпийские части, задействованные на Волге, следовало бы перебросить на Кавказ. Вместо этого они несут неоправданно-высокие потери в качестве обычных полевых соединений…

– Довольно! – фюрер махнул рукой. – Вы словно сговорились! Мои генералы постоянно просят у меня резервов. Я поставил под ружьё в начале восточной компании пять миллионов человек. Этого оказалось недостаточным, чтобы одержать победу. Теперь, когда русский зверь истекает кровью на берегах Волги, вам снова чего-то не хватает? Я снял призывные ограничения – в вермахт мобилизованы семнадцатилетние юнцы! Вам опять мало крови!?! Нет! – он заходил вдоль стола для заседаний. Постепенно накаляясь, Гитлер то сжимал, то разжимал кулаки. Глаза его горели неистовым пламенем. Губы двигались под щёточкой усов, которая готова была прыгнуть на лоб. – Это вымогательство, Паулюс! Вы не находите, что все генералы рейха ополчились против своего фюрера? Они готовы свалить на него вину за свои неудачи на фронтах. Я знаю… – его голос задрожал как натянутая струна. Складки серой, нездоровой кожи легли на воротник крахмаленой сорочки, быстро темнеющий от пота. – Я знаю: меня хотели использовать эти поганые прусские вояки! Этот Рунштедт, фон Бок, фон Лейб и Браухич! И этот Гальдер, которого я с позором выгнал с поста главнокомандующего! Я был нужен им для устранения позорных статей версальского договора! Они хотели использовать меня со своими британскими друзьями, чтобы поколебать позиции Франции! В 35-м меня хотели убить! Три раза взрывали пивные залы в Мюнхене, где я готовился выступать! Теперь, когда провидение помогло мне выжить, эти ублюдки стремятся бросить тень на моё славное имя! Я виноват за провал зимней компании в России! Я виноват за медленные темпы наступления на юге! Что вы думаете об этом, мой друг?

Он стремительно подошёл к нему. Взял его за шитый золотом погон на розовой подкладке панцерваффе. Затем потрепал за крест с «ботвой», что замер на груди.

– Мой фюрер, вы всегда стремились окружать себя молодыми генералами, – тактично ответил Паулюс, глядя в его расширяющиеся зрачки. – Генералы старой прусской школы рейхсвера незаменимы, но их взгляды во многом соответствуют Великой войне. Мне помнится, что в 35-ом, – он решил в меру польстить Гитлеру, – многие из них отрицали полную моторизацию вермахта. Хаммерштайн, как и фон Фриче, был против внедрения новых образцов стрелкового оружия. Ему не по душе была автоматическая винтовка, которую русские к тому времени приняли на вооружение. К тому же старые военноначальники были против демилитаризации рейнской зоны. Даже аншлюс Австрии…

– Отлично, мой друг! – фюрер снова вернулся в благодушное настроение. Он потрепал Паулюса за витой погон. – От вас больше толка, чем от всех этих болванов. Разумеется, это – без обратной передачи! Не стоит злить львов, заглядывая к ним в клетку, – он усмехнулся. – Впрочем, какие они львы! Свора жалких шакалов, готовых продать меня и рейх. Хотя и это им не удастся. Ни Сталин, ни Черчилль, ни даже этот паралитик Рузвельт ни сядут с ними за стол переговоров. Это исключено! Я крепко держу руку на пульсе событий!

Он подошёл к бетонной стене. На ней висел одинокая фотография в деревянной рамочке. С неё на мир смотрело симпатичное женское лицо. Большие глаза, чуть вздёрнутый носик. Кружевной воротник с оборками. Ни дать, ни взять – вечная невеста. Но не фройлен Ева, подумал Паулюс. Он не видел пассию фюрера. Однако слышал, что она несколько лет работала фотомоделью и обладала самоуверенным, красивым лицом. Взгляд же с фотографии был настолько скромен, что его обладательницу хотелось пожалеть и приласкать.

– Я вижу, что вас пленил этот взор, дорогой Паулюс, – рука фюрера, поросшая волосом, коснулась пальцами фотографии. Он осторожно пригладил её. – Женщина, которую вы видите – моя милая матушка. Её дух витает со мной. Она подсказывает мне верные решения. Только этой святой женщине я обязан своим восхождением! Я знаю, что у вас было тяжёлое детство, мой Паулюс. Вы росли без достатка. Вас пытались не пустить в офицерский корпус эти прусские стервятники. Мне это известно! Хотя я и не стремился к карьере военного, но я испытал нимало лишений!

– Моя матушка также помогала мне незримым присутствием, – участливо вымолвил Паулюс. В эту минуту он был на стороне фюрера. В груди у него сладко щемило. – Вы правы: мне долго не удавалось осуществить свою мечту. Перед тем, как попасть в полк принца Евгения Савойского, я был вынужден испытать ощущение маленького человека. Сын тюремного инспектора из провинции – разве у меня были шансы утвердиться на высоких должностях? Если бы не связи моей любимой супруги. Если бы не моя милая матушка, что благословила мой брак…

– Вы тоже были любимым сыном у матери? – взгляд фюрера стал по-настоящему тёплым. Он ослаб в плечах. Стал даже рыхлым, как опара. – Вас тянуло к ней – прижаться к её груди, всплакнуть на ней? Как мы похожи, дорогой друг. За время своих скитаний в Вене, сидения в грязных траншеях Великой войны, я понял – это милое существо, – он снова пригладил фотопортрет матери, – дороже мне всех женщин на свете. Я ухаживал за ней, когда она была больна. У этой святой женщины обнаружился рак. Нестерпимая боль в груди! Целые сутки я просиживал у её кровати. Но Бог оказался неумолим. Он забрал её к себе, чтобы пропустить меня через горнило страшных испытаний. Бог не так милосерд, каким его рисуют в церквях. Я чувствую себя Иисусом Христом! – внезапно продолжил он с яростными глазами. – Я пришёл, чтобы разделить вас! Чтобы положить между вами меч! Меч раздора, меч войны! Только кровопролитная война способна вылечить человечество от его недуга – власти еврейской плутократии…

– Мой фюрер, осмелюсь вам напомнить, что расовый закон 1935 года уравнял в правах с подданными рейха тех евреев, что участвовали в Великой войне, – осторожно заметил Паулюс. Он всё более безнадёжно взвешивал свои шансы убедить фюрера прекратить распыление сил на юге. – К ним также относятся кавалеры Железного креста. Мне известно, что некоторые учёные рейха, евреи. Герр Розенберг даже разработал…

– Герр Розенберг – взбалмошный, малообразованный прибалт! – усмехнулся Гитлер. Гримаса отвращения внезапно передёрнула ему лицо. – Он сам мало что понимает в своём тугодумном бреде! «Миф XX века» – евреи распоряжаются жизнью! Ха-ха! Откровеннее расписаться в своей глупости не смог бы даже Геринг! Евреи как нация, несомненно, представляют угрозу для европейской цивилизации! Но смею вас заверить, что еврейский капитал вкладывал и будет вкладывать деньги в экономику рейха! Пока здесь, на востоке, мои армии движутся к сердцу России! Если, конечно, господа с Уолл-Стрит и Уайт-холл не хотят получить русские танки! На берегах Темзы и Гудзонского залива! Американские коммунистические штаты! Это было бы заманчиво для дядюшки «Азиата»! Он к этому и стремится, – фюрер начал снова успокаиваться. Его исступлённые глаза лукаво блеснули. – Сталин с тех пор, как мои прусские болваны не смогли его одолеть, вызывает у меня только искреннее, неподдельное восхищение. Это Мефистофель! Он искусил эту жидовскую свору. Они продались ему с потрохами! Заложили свои души и свои капиталы! В обмен на призрачную идею – «Германия будет повержена»! Но это фантасмагория! Фатомаргана!

На массивном столе запел нежным звонком чёрный аппарат внутренней связи.

– Здесь фюрер! – фюрер, поморщившись, сорвал трубку. – Что-о-о? Фогеляйн, вы просто нахал! Как вы осмелились быть посредником между фройлен Евой и… Да, нахал! Молчать! – заорал он, налившись кровью. (Паулюс при этом невольно вздрогнул.) – Молчите и слушайте! Передайте ей, что до вечера я всецело принадлежу интересам нации! Никто не вправе беспокоить меня! Это будет расценено как государственная измена! Вам ясно? Я закончил…

Он раздражённо бросил трубку на рычаг. Там что-то звякнуло. Затем, не замечая Паулюса, сделал два круга вдоль стола. Нажал на кнопку электрического звонка, вмонтированного в панель стола. На его вызов явился статный оберштурбаннфюрер SS Линге, что был начальником личной охраны фюрера. С ним вождь нации был предельно строг. Фройлен Ева никогда не должна беспокоить фюрера в такой обстановке. Пусть скажет в «аппаратной» – категорический приказ фюрера: не соединять фройлен Еву с ним ни в рейхсканцелярии, ни Растенбурге, ни в «Вольфшанце»! Это, чёрт возьми, не выносимо! Когда бабы пытаются взять власть над мужчинами! У этих стариков-генералов все жёны такие. Брюзжание их вторая натура. А, может быть, и первая. Вот отсюда – все беды «тысячелетнего рейха». Хотя до них ещё далеко.

Когда Линге, повернувшись на каблуках вышел, показав Паулюсу короткостриженный затылок (это был рослый шатен с правильными чертами лица), фюрер в невероятном возбуждении сделал ещё одну пробежку по зале. Он массировал себе костяшки кулаков. Затем стал судорожно ковыряться в ногтях. Паулюс было поморщился, но вовремя собрался. Уставившись в одну точку, он терпеливо стал дожидаться конца экзальтации.

– Проклятый сводник! – пробурчал фюрер. – Этот Фогеляйн… Будьте осторожны с ним, мой друг! – он снова приблизился к Паулюсу. Потрепал его по плечу. – Вокруг меня толпятся изменники и шпионы. Вам наверняка известно, что многие люди из аппарата Гиммлера путались с проклятыми социал-демократами и коммунистами. Ещё в 20-х, когда партия крепла и росла для борьбы! Они присосались к движению. С тех пор я пытаюсь освободить от них нацию, – он запнулся и опустил глаза. Его плечи слегка подрагивали. – Только вы, Геббельс и Борман – вот, кому я могу всецело доверять! Мне известно от Канариса, что в 1926 году вы преподавали на командных курсах в Цоссене красным генералам и офицерам. Мне известно, что некоторые из них успешно воевали против нас под Москвой, – он усмехнулся. – Мне также известно, что некоторые из ваших знакомых до сих пор оказывают нам активное содействие. Кто из них вызывает у вас большее доверие, Паулюс?

Паулюс после непродолжительной паузы назвал несколько имён. Затем обратил внимание фюрера на двух генералов, попавших в плен летом 1941 года. Благодаря генерал-лейтенанту Понеделину в плен сдалась почти целая дивизия под Киевом. Она запирала выход в Крым. Ну, а бывший командующий 2-й ударной армии генерал-лейтенант Власов, что сейчас находится на правах почётного военнопленного, вообще кладезь для имперской политики! Его бы бросить на формирование частей «русской освободительной армии», под трёхцветным знаменем старой России. Два с половиной миллиона русских пленных, что с 41-го года оказались в лагерях, могли быть использованы против Сталина. Да и желающие с оккупированных территорий, где есть недовольные Советами, тоже. Герр Геббельс, как известно, поддерживает эту идею. Он завёлся мыслью, что раз есть евреи «по духу» и «по плоти» (последних можно использовать в науке), то почему бы не разделить славян на подобные группы? Последних можно со временем…

– О, нет! – фюрер замахал перед собой, будто отгонял демона. – И не просите! Унтерменши не могут составить единое целое с подданными рейха! Это невозможно. Для этого я должен буду поступиться с заветами, данными мною старым борцам. Ещё на заре движения я поклялся – использовать евреев и славян так, чтобы это не ущемило права германцев. Нарушить данное обещание, значит похоронить себя как вождя нации. Вы понимаете, мой друг? Конечно, нет! – предупреждая реакцию Паулюса, он сделал круг. – Вы военный стратег, но не политик.

«Интересы нации выше, чем политические соображения». Это было готово вырваться из уст Паулюса. Но он вовремя сдержал себя. Фюрер, верный сын своей милой и покойной матушки, был невероятно противоречив. Кажется, он вознамерился обмануть самого Господа Бога. Во всяком случае, переигрывать Всевышнего ему пока что удавалось. Либо САМ Всевышний позволил ему взять бразды правления в свои немощные руки. Со своим умом и проницательность, колоссальной памятью, вмещающей сотню цифр и фактов, Адольф Гитлер и впрямь производил впечатление «посланца небес». Но при ближайшем рассмотрении вырисовывалось явное противоречие: фюрер был зависим от своего окружения. Страной с самого начала завладели группы и семейные кланы, что, используя каналы старых и новых служб, стремились всё больше подчинить уроженца Браунам на Инне. Устранить его силой или заменить на более послушную кандидатуру, мешало одно обстоятельство: кто-то из сильных мира сего, что через Швецию и Швейцарию, а также Латинскую Америку щедро спонсировал войну рейха, желал и м е т ь д е л о лишь с герр Шикльгрубером. Это было понятно: с фюрера были «взятки гладки».

Впрочем, фюрер как будто не замечал очевидного. Он «сладко» ходил по тесному бетонированному пространству бункера. Жадно потирая руки, дождался, когда пришли с докладами начальник сухопутных сил генерал-фельдмаршал Кейтель, министр вооружений и боеприпасов Шпеер, рейхсляйтер Борман. В присутствии Паулюса которому это показалось невыносимым, Кейтель принялся восхвалять план фюрера: перерезать водную артерию Волги, по которой якобы осуществлялись поставки англичан через Иран и Персию. Кроме того, по мнению «Лакейтеля» падение Майкопа и продвижение 4-й танковой армии к нефтепромыслам Баку и Грозного (до последнего надо было продвигаться и продвигаться!) смогло бы окончательно решить проблему поставок горючего. Разорвать магический круг: зависимость германской империи от поставок из нейтральных стран.

– Именно об этом я говорю на протяжении всего лета! – возбуждённо подхватил фюрер. – Но мои старые генералы настолько глупы, что это Сизифов труд!

– Мой фюрер, – мягко обратился к нему Шпеер, галантный мужчина в строгом, отлично сшитом костюме с золотым партийным значком. У него были расширенные, вопросительные глаза и пушистые брови. – Весьма разумно, что вы пытаетесь нацелить вермахт на захват нефтеприисков юга России. Однако для этих целей не хватит сил 6-й полевой и 4-й танковой армии. Они и так рассеяны. К тому же несут огромные потери. А им предстоит вести бои на кавказском хребте, где, по моему разумению, выгоднее всего использовать альпийские, горно-егерские части. Мне известно, что таковые имеются в составе итальянского экспедиционного корпуса, а также в войсках Антонеску. Но они…

– Хватит! – фюрер в мгновение ока подскочил вплотную к красавцу-министру. – Шпеер! Вы берётесь судить о вопросах стратегии. Это не ваша прерогатива. Предоставьте это мне и моим верным генералам, – он кивнул в сторону Кейтеля, у которого едва монокль не выскочил из глаза. – Ваша задача – насытить армию самоходными установками и новыми танками «Тигр». Не забывайте о ней! Что произошло с вашей суперновинкой под Харьковым? Да-да! Летом этого года? Почему вы молчите, а Паулюс отдувается за вас?

– Мой фюрер… – начал было Шпеер, но тут же запнулся. Он вспомнил, что его предшественник, доктор Тодт, нечаянно погиб в авиационной катастрофе…

Под Харьковым, в ходе успешного развития операции «Фридрих», были опробованы первые Pz V в соответствии с проектом WH 41. Но их броня легко поражалась советскими 76-мм полевыми пушками. Дело в том, что удельный вес «Тигра», что был создан на шасси Pz IV, увеличился от возросшей массы. Поверх основной брони, которая не превышала 17—30 мм, были навешаны дополнительные бронелисты. Итого получилось 60—70 мм. Скорость тяжёлого танка уменьшилась. Способный поражать в борт КВ и в лоб Т-34 на дальних дистанциях, «Тигр» представлял отличную мишень для длинноствольных полевых орудий ЗИС-2. Помимо всего прочего, не способный маневрировать, он подвергался опасности быть поражённым в бензобак снарядами 20-мм автоматической пушки ШВАК, что состояла на вооружении советских штурмовиков ИЛ-2, бомбардировщиков СБ-2 и даже модернизированных И-16. Русские под Харьковым подбили три «Тигра».

– Мой фюрер, я обещаю вам в скором времени выпустить доработанную модель, – покраснел Шпеер. – Кроме того, на заводах компании Man, Mersedes и Reinmetal-Borsing идут работы по созданию 62-тонного танка. Он будет называться «Пантера». Самоходную установку «Элефант», вооружённую 88-мм орудием, не способен будет поразить ни один русский танк. Данный проект финансирует известный предприниматель Фердинанд Порш. И…

– Отлично! – фюрер потрепал Шпеера по плечу, обёрнутому в шевиот. – Фердинанд Порш – тот самый, которому Сталин предлагал занять пост наркома тяжёлой промышленности! Теперь он работает с нами! Мировые финансовые круги – на нашей стороне. Я никогда не сомневался в нашей победе.

Шпеер принялся читать, переворачивая листы вощёной бумаги на пружинистой скрепке (он держал перед собой папку кожаного тиснения с золотым орлом). Помимо всего прочего на Юг России направлено сотни САУ «Мардер», «Веспе» (последние вооружены 100-мм пушками). Кроме этого – два Pz. Sf. V «Sturer Emil», вооружённые 100-мм. (Паулюс вспомнил: эти тонные монстры с 40 мм бронированием были переданы в 251-й тяжёлый противотанковый батальон и с июля 1942 года сражались в составе 16-й танковой дивизией под Верхне-Бузиновкой.) Самоходки Stug III Ausf F и Ausf gI снабжены длинноствольными 75-мм пушками. Лобовая броня этих «штурмгещюц» составила 60 мм, кормовая – 30 мм. Это – без кормовых бронеэкранов, которыми также оснащаются эти самоходки, что, используя свой низкий силуэт, представляются сложным противником для советских панцеров. Батальонами этих САУ оснащены многие пехотные и моторизованные дивизии. Всё это позволит панцерваффе заметно усилить свою мощь. Русские противу всех ожиданий не сделали ничего, чтобы усовершенствовать свои танки. Напротив нарком ИНО Молотов, куратор «Танкограда», приказал поставить на конвейер производство сотни лёгких Т-50, Т-60 и Т-70 с короткостволыми пушками. Т-34/76 так и остался с 48 мм лобовым бронированием, вооружённый 76- мм пушкой среднего калибра. К тому же его производство заметно сократилось. Модернизированные германские панцеры могут поражать его лобовую броню с дальних дистанций, уступая «руссише панцер» лишь в скорости. Основным и самым серьезным противником продолжают оставаться лишь КВ-2 с 90—100 мм бронированием и британские Mk. II («Матильда») с 80 мм передней бронёй. Но производство первых также значительно сократилось, а вторые поступают через Иран и Мурманск в незначительных количествах.

Кроме этого русская танковая промышленность всё не решается запустить в серийное производство свои САУ. СУ-5 (истребитель танков), что были захвачены в двух экземплярах в приграничных боях 41-го, так и не поставили на конвейер. С сентября по ноябрь был налажен выпуск самоходок ЗИС-30/50 на шасси тракторов «Комсомолец», с 50-мм полевым орудием. Выпущено всего 100 единиц. А между тем бои под Воронежем летом 1942 года показали – больше половины советских танков выбивается огнём германских штурмгешюц с безопасной для последних дистанции.

– Мой фюрер, приношу вам свои извинения! – заставил всех обернуться хорошо поставленный, почти театральный баритон. Через открывшуюся дверь входил округлый, затянутый в белый мундир с сиреневыми атласными отворотами главнокомандующий люфтваффе, рейхсмаршал Геринг. Он на ходу вытянул в партийном приветствии левую руку. (Паулюс отметил, что пухлые пальцы были унизаны массивными перстнями. Свечение, которое исходило от камней, слепило глаза.) Правую руку с маршальским жезлом он прижал к выступающему животу. – Хайль! Движение военных эшелонов на польской границе – наш милый фон Шпеер и впрямь вознамерился завалить вермахт новыми танками! Отрадно! Как, вы здесь? – он сделал вид, что не увидел Шпеера. – Приветствую вас, милый друг! – он бесцеремонно взял за плечо элегантного министра вооружений. Тряхнул его так, что на голове у того нарушился безукоризненный пробор с бриллиантином. – Кейтель! Старая гвардия видит вас! Победа и только победа…

Геринг начал с того, что со всеми подробностями поведал фюреру и присутствующим как провёл сегодняшнее утро. Скольких оленей он застрелил на охоте в «Каринхолл»: в своей резиденции в Восточной Пруссии, названной так в честь покойной жены. Затем фюреру была предложена фотография: пузатый рейхсмаршал в кожаных шортах с подтяжками, в шляпке с тетеревиным пёрышком, опершись на лук (колчан со стрелами висел через плечо), стоял на поверженном олене. (Паулюс едва сдержал своё презрение.) Эмма Зоннеман, нынешняя супруга, бывшая актриса берлинского варьете с чистой биографией, передавала фюреру наилучшие пожелания. Гитлер был невероятно растроган. Он, прижав руки к груди (на митингах в Нюрнберге они скрещивались у причинного места), улыбался. Его голубые глаза слезились и лучились от ностальгии. Обременённый «заботой» о нации, фюрер лишь мечтал о семейном счастье у камина, с детьми и внуками, в тайне для себя и окружающих побаиваясь оного.