– Откуда всё это взялось, – допытывался я у суворовца.
– Не знаю, пришли с обеда, а тут какой-то прапорщик, по морскому мичман, раскладывает по койкам. Велел каждому примерять, если не подходила, менял. Потом полковник, из свиты, сам лично проверял…
– Старую куда дели?
– Приказали оставить у себя, сказали ещё пригодится…
…В послеобеденные полчаса личного времени нашёл того старшину, бывшего помдежа.
– Здорово тебя перекрестили, – засмеялся старшина.
– И перекрестили, и перекроили, и перекрасили… Лучше просвети меня в морских званиях, а то сходу не разберёшься. Без бутылки не поймёшь…
Через полчаса я уже знал, как отличить старшего матроса от старшины. Чем отличаются старшины первой, второй и третьей статьи. Кто такие главстаршина и мичман… Мне «популярно» объяснили чем отличается капитан – лейтенант из плавсостава от капитана береговой службы и в чём разница между капитаном первого ранга и обычным полковником… С большим трудом я сумел понять кто такие контр – адмиралы, адмиралы и вице адмиралы… Единственное, что обнадёжило и обрадовало, что звания офицеров училища не надо «переводить» в морские…
… Ещё с первого года службы я знал что общего между генералами и остальными военными… И у тех, и у других нет просветов и одни зигзаги… Только у первых всё это на погонах, а у других в жизни и службе…
Будем надеяться, что и мы, возможно, когда-нибудь доживём до погон с зигзагами и без просветов… Правда говорят, что блажен тот, кто верует…
Утром следующего дня лейтенант Лукин отправил меня к начальнику учебной части – майору Васильеву…
– Вот Вам два билета, готовьтесь, – майор демонстративно положил на стол знакомый учебник истории КПСС, – я скоро вернусь.
… Кроме института, историю КПСС я «добросовестно» почти три года «изучал» ещё и в роте связи…
Вопросы в билетах были несложные, нужно было только восстановить в памяти некоторые детали – для этого был оставлен учебник.
Минут через сорок, вместо майора в кабинет зашёл капитан; этого времени хватило, чтобы собраться с мыслями.
– Готовы? Рассказывайте!..
Несколько дополнительных вопросов по общеизвестным событиям и фактам не вызвали затруднений. Пока «беседовали», вернулся майор.
– Всё в порядке, мы уже заканчиваем – я доволен, ответы исчерпывающие, заслуживают отличной оценки. – Прекрасно! Можете быть свободным. В понедельник, в 10 часов встречаемся в тире. Из пистолета приходилось стрелять?
– Никак нет, только из «калашникова» – АКМ.
– Вот и потренируемся. Познакомитесь с матчастью. В выходные дни почитайте вот это, – майор подал две книжечки – строевой Устав и Устав караульной и внутренней службы.
… Тир располагался в самом дальнем углу территории училища, и представлял собой отгороженный дощатым забором с трёх сторон участок, длиной в пределах 50-ти и шириной 30-ти метров. Попасть в тир можно было через в дверь в таком же деревянном «сарае» с односкатной крышей, вероятнее всего, служившем огневым рубежом. Однако на двери висел огромный «амбарный» замок. Майор появился минут через тридцать в сопровождении мичмана, начальника тира. Бумажные мишени навешивались на сколоченный из толстых досок щит в половину ширины участка. Такой же щит, только во всю ширину, располагался в самом конце тира.
Я был несколько разочарован аскетизмом оборудования тира. Такой примитивный тир был у нас в школе. Не было ни механизированных или подвижных мишеней, не было и оптических приборов для оценки и корректировки стрельбы. Военному училищу можно было бы иметь более солидное стрелковое заведение.
Пока мичман развешивал мишени на ближнем щите, майор объяснял приёмы и правила стрельбы из пистолета Макарова – ПМ. Убедившись, что начальник тира ушёл из зоны поражения, майор подал мне свой пистолет – Твоя мишень левая крайняя. Плавно нажимаю на спусковой крючок. Отдача при выстреле чуть не выбила пистолет из моих рук, но, с трудом, всё же удалось удержать его. Двумя руками удерживая рукоятку, выстрелил ещё два раза. Забрав у меня пистолет и вложив его в кобуру, майор и я со старшиной пошли к мишеням.
– Для начала, неплохо – две семёрки и восьмёрка – двадцать два – хорошо. Долго целился, рука устала и начала дрожать.
Ещё три раза выходил на огневой рубеж, но улучшить свой первый результат так и не смог.
После стрельбы, майор показал очерёдность разборки и сборки, правила чистки и смазки пистолета. Ближе к обеду я уже довольно быстро управлялся с «макаровым»
– На сегодня хватит. Завтра один подход пристрелочный, второй – контрольный Зачёт по лучшему результату. Матчасть – зачтено.
– Скажите, товарищ майор, где курсанты из «калаша» стреляют?
– Одиночными, по мишеням на очки, – здесь, на 25 метров; упражнения – два раза в год, на стрельбище соседней части.
– Что входит в упражнение?
– Очередью из двух – трёх выстрелов, на сто метров, по мишени в человеческий рост. Первой очередью – «отлично», второй – «хорошо», третьей – «удовлетворительно». Какое упражнение вы выполняете?
– Для спецподразделений – та же мишень, плюс вторая мишень – пулемётчик. По второй мишени – в противогазе. На всё упражнение – десять патронов. – Не слабо. Сейчас из «АК» стрелять не будешь – они все на складах. Начнутся занятия, сдашь в процессе учёбы. Разборку и сборку сделаешь на учебном, завтра, в 10. Уставы повторил? В 15 приходи в строевую часть…
В назначенное время, в отглаженных брюках и форменке, начищенных, до блеска, ботинках, в сверкающей золотом, медной бляхой поясного кожаного ремня, стоял на пороге кабинета начальника строевой части – майора Кузнецова.
– Разрешите? Товарищ майор! Старшина третьей статьи Полянский прибыл для сдачи экзамена по Уставам Советской Армии.
Начальником строевой части оказался майор, первым встретивший меня, будучи дежурным по училищу.
– Ты чего вырядился, как на парад? – удивился майор.
– У нас так принято – к начальнику строевой части являться в парадной форме.
– Зачем?
– Не знаю. Говорили, если ему не понравился внешний вид, он мог прямо из кабинета отправить под арест.
Майор смотрел на меня, как на сумасшедшего.
– Значит, серьёзно решил получить профессию авиационного инженера? Признаться, при первой нашей встрече, решил, что просто хочешь отдохнуть от службы. Почему сразу не поступил в училище – сейчас бы уже заканчивал учёбу?
– Так получилось, долго рассказывать.
– Что сейчас заставило тебя после срочной службы пойти в училище?
– Потому, что четыре года назад совершил ошибку – лучше сейчас её исправить, чем потом – никогда.
– Почему выбрал авиатехническое, а не другое, например, танковое или ракетное?
– Встретил очень хорошего человека, бывшего авиационного инженера.
– Почему бывшего? Кто такой?
– Попал под сокращение в 59 году, капитан Шантуров.
– Владимир Георгиевич? – теперь я вспомнил имя и отчество своего старого наставника.
– Да. Вы знаете его?
– Знал, служили вместе – я молодым техником, – он уже был старшим техником эскадрильи. Где и как ты с ним встретился?
Я рассказал, как познакомился с ним, как он хотел, чтобы я пошёл учиться в авиатехническое училище и, как обижался на меня, когда не послушал его совета.
– Где он сейчас, не знаешь? – Нет, не знаю. Знаю, что в 1964 году, после отставки Хрущёва, вернулся в армию, а куда – неизвестно. Он говорил тогда, что едет в Москву, в распоряжение управления кадров главного штаба ВВС.
– Да, мир тесен, – не знаешь, кого и как потеряешь, и кого и где встретишь. Ладно, ты в караулы ходил? – Нет, роту связи в караул не привлекают. В оцеплении по периметру и дневальным в автопарке – приходилось. Дежурным и дневальным в роте – неоднократно. – Дежурным я тебя видел – службу знаешь. Правильно сделал, что всё взял на себя и суворовца подключил. Надо было меня разбудить. Я потом сержанту шею намылил – хорошо, что до генерала не дошло – досталось бы нам обоим на орехи. Всё. Иди. Скажешь майору Васильеву, что Уставы ты сдал. Надеюсь, кто такой часовой – знаешь? – Часовой – это «труп», завёрнутый в тулуп, выставленный на мороз и повёрнутый в ту сторону, откуда должна прийти смена.
– Вот именно.
– Когда прибыть для сдачи строевой подготовки?
– Приёмам с оружием тренироваться надо?
– Нет, товарищ майор, не надо – этим у нас владеет весь личный состав, до последнего писаря.
– Договаривайся с Лукиным, я ему скажу.
Утром следующего дня, придя в тир, обнаружил, что меня уже ждёт мичман Журавлёв, несмотря на то, что явился я раньше назначенного времени. Мишени уже были развешены – ждали майора. Вместо него пришёл незнакомый мне капитан, – начальник тира доложил о готовности к стрельбам.
– Майора Васильева не будет – начинайте без него. Подпишешь его мишени. Принесёшь их мне… Давай я сам попробую, – капитан вытащил свой «ПМ». Практически, не целясь, очередью, как из автомата, капитан разрядил свой пистолет… Семь отверстий и одно в середине между ними, расположились строго в центре мишени.
– Восемьдесят. – произнёс капитан, даже не взглянув на принесённую старшиной мишень. – Сможешь так? – капитан вставил новую обойму, протягивая мне оружие. Бывший мой командир взвода, лейтенант Громов, виртуозно владел оружием, но такого я не видел. Если мне не изменяет память, он выбивал семьдесят восемь очков из восьмидесяти.
Спортивный азарт напрочь выбил из меня все волнения и страхи. Естественно, стрелял одиночными и шестьдесят очков я настрелял.
– Всё. Больше не надо. Зачтено, оценка «отлично». Мичман, подпиши мишень. Давай я распишусь, – капитан направился к выходу, но остановился возле лежащего на столе учебного «АК».
– Сергей Петрович, завяжи мне глаза, – с завязанными глазами, капитан разобрал и собрал автомат за тридцать секунд – двенадцать при разборке и восемнадцать на сборке.
– Теперь ты, – капитан уступил мне место за столом. С открытыми глазами, мне хватило сорок пять секунд, – девятнадцать на разборке и двадцать шесть на сборку. Нормативов на этот вид соревнований не существует, но для споров на «масло» для третьего года службы – это весьма неплохо.
– Всё. Зачтено. Закрывай свою богадельню, мичман. – Капитан ушёл, не оглядываясь.
– Кто это был? – спросил я у старшины, когда капитан удалился на приличное расстояние. – Капитан Терехин, преподаватель огневой подготовки, чемпион Прибалтийского округа по стрельбе. Садись перекурим, а то тебя снова начинает трясти, – успокойся и иди к себе, в казарму, к лейтенанту Лукину…
… В канцелярии эскадрильи Лукин протянул мне учебник противохимической подготовки и вложенный в него, листок бумаги.
– Здесь вопросы. Садись и занимайся, подготовь конспект. Завтра, в 10, в кабинете «химии» – теория, в 15 – нормативы.
Обозначенные вопросы были простыми, но вполне конкретными; их знание имело практическое значение, позволяло правильно ориентироваться в полевых условиях. Непременными были вопросы устройства и правила пользования противогазом, вопросы классификации, особенностей, способов доставки и правила защиты от отравляющих веществ…
Все эти вопросы, в упрощённых вариантах, изучались ещё в первые месяцы срочной службы, при прохождении курса молодого бойца. В дальнейшем, на курсах радистов и в роте связи эти вопросы повторялись вскользь, между прочим, на изредка проводимых практических тренировках. В конце службы, многие детали просто выветрились из головы.
Усиленные тренировки перед поездкой, придавали определённую уверенность успешной сдачи экзамена, ибо решающее значение всегда имели результаты сдачи нормативов. Но теория…? Восстановить в памяти хоть и несложного, но мало и давно изучаемого материала, за один вечер, было просто нереально. В таких случаях, всегда делал для себя конспект. Составление конспекта и зрительная память позволяли лучше запомнить изучаемый материал… Кабинет «химии» находился в подвальном помещении здания училища.
Неприветливого вида капитан, молча выслушал мой доклад о явке на экзамен, абсолютно равнодушным взглядом оглядел меня.
– Срочник? Какой номер? – Понятно, что речь шла о номере противогаза.
– Второй, – капитан, не проронив ни звука, подал сумку с противогазом.
Принимая противогаз из рук капитана, первым делом незаметно проверил отверстие в днище коробки – оно было открыто, значит можно одевать. Это первое правило. Опыт службы меня не подвёл. Собираясь на экзамен, я предполагал, что одной теорией дело может не обойтись и оделся в стираную «робу».
Второе правило… Не успел повесить на себя сумку, – команда «Газы». Этот приём мне тоже знаком и я был готов к нему. «Две» секунды, и кусок резины – на моей голове…
– Отбой. – Капитан не ожидал такой быстрой реакции, – не скрывал своего удивления и удовлетворения. Уложив противогаз в сумку, я не отдал его капитану, несмотря на протянутую руку, только поправил на себе. Это было третье неписанное правило солдата – на занятиях по «химии» противогаз должен быть всегда с собой и наготове.
– Садись. Где твои вопросы? – Капитан даже не взглянул на бумагу, вероятно, он сам её писал. – Конспект сделал? Давай его сюда.
На этот раз капитан смотрел бумаги более внимательно – проверял, писал ли я его по памяти, или списывал с учебника. Как надо готовить подобные вещи, усвоены мной ещё в институте. Если с учебника, значит шпаргалка, если по памяти, значит это твоё «сочинение»…
… – Что надо делать, если увидел взрыв атомной бомбы?
Такого вопроса нет ни в одном учебнике, ни в одном наставлении и пособии. Соответственно, нет и ответа. Вопрос для солдат – первогодков. Первогодок, не зная вопроса, начинал мучительно вспоминать нужный ответ, и не найдя его в своей голове, терялся, начинал нести всякую ерунду, вызывая хохот окружающих, теряясь ещё больше…
… Есть команда – «вспышка справа» (слева, откуда угодно). Ничего отвечать не надо. Надо плюхнуться на землю, лицом вниз, ногами в сторону воображаемого взрыва и закрыть голову руками. Больше ничего делать не надо. Лечь и лежать… Такой команды не прозвучало…
Я не первогодок. Ответ на этот вопрос я знаю, – неужели капитан снова проверяет меня? Ладно, прикинемся дурачком.
– Нужно срочно найти старшину, взять у него совершенно новую простынь, быстро завернуться в неё, и медленно, медленно, ползком двигаться в сторону кладбища.
Открытый рот, вытаращенные глаза, говорили о том, что капитан либо не ожидал такого ответа, либо вообще его не знал. Затянувшееся молчание подтверждало мои предположения.
– Почему но-вую? Почему мед-лен-но? Почему пол-зти? – Капитан медленно, сбиваясь и заикаясь, с трудом выговаривая слова, пытался понять и осмыслить мой ответ.
– Новую, потому, что чистую – для смягчения светового излучения;
медленно, – чтобы не создавать панику среди гражданского населения;
ползком, – чтобы уменьшить действие ударной волны, в сторону кладбища – чтобы нести потом было не далеко.
Осознав бессмысленность заданного вопроса и таких же глупейших ответов, капитан затрясся в беззвучном хохоте. С огромным трудом, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться во весь голос, капитан прикрыл рот ладонью. От напряжения у него выступили на глазах слёзы – он судорожно искал платок, чтобы их вытереть. В промежутках между приступами смеха он пытался что-то написать на моём конспекте, с трудом удерживая ручку. Наконец расписался и подал мне лист бумаги.
– Отдашь майору Васильеву. Свободен.
– Разрешите вопрос, товарищ капитан?
– Что ещё?
– Мне приказано в 1500 явиться к Вам для сдачи нормативов.
– Свободен. Там всё написано. Иди, наконец, отсюда!
– Есть! Идти отсюда!
В левом углу конспекта, вкривь и вкось, трясущейся рукой капитана было нацарапано – «Всё сдано. Теория и нормативы – отлично».
Вернувшись в казарму, передал лейтенанту учебник и конспект с «резолюцией» начхима. Взглянув на подпись капитана, Лукин изумлённо посмотрел на меня.
– Не может быть! Отлично он ставит только самому себе, и то не всегда. Ты войдёшь в историю училища – первый, кому он поставил отличную оценку. Как тебе это удалось?
– Солдатская смекалка. Мы договорились с ним, что это останется нашим с ним секретом. Товарищ лейтенант, майор Кузнецов приказал Вам принять у меня экзамен по строевой подготовке.
– Я знаю. Завтра у тебя физподготовка. После обеда, если будут силы и желание, проведём тренировку в паре с Егоровым. Вдвоём у вас должно хорошо получиться, заодно молодёжь увидит, к чему нужно стремиться.
– Форма одежды?
– Парадная обоим. Сегодня, после обеда, познакомлю тебя с «начфизом»
«Начфизом» оказался старший лейтенант Швецов – я с ним уже встречался, когда он, будучи дежурным по училищу, был в свите генерала, заставшим спящим наш «цыганский табор» и вечером проверяющим дежурство. Высокий, стройный, он напоминал мне моего взводного – старшего лейтенанта Данилова.
В спортзале, в спортивной форме с эмблемой «КС» – «Крылья Советов», он исполнял фигуры высшего «пилотажа» на кольцах.
Наше появление не отвлекло его от этого занятия. Закончив каскад фигур, он птицей исполнил соскок со снаряда, чётко приземлился и только тогда подошёл к нам.
– Вот, привёл к тебе на экзекуцию, – офицеры обменялись рукопожатиями, – я рассказывал тебе о нём. – Мы с ним тоже встречались. Спасибо, что отвлёк генерала, иначе за твой «табор» я такого «фитиля» мог схватить, что до сих пор бы икалось…
… – Почему в парадной форме явился в спортзал? Где твоя спортивная форма? – допытывался физрук, когда Лукин ушёл.
– Спортивную форму нам выдают только на праздничные спортивные парады, а в вещевом довольствии у нас спортивной формы нет.
– Как нет, в чём же вы занимаетесь?
– В этом и занимаемся, я снял с себя ремень – форма № 3.
– Какими видами спорта вы занимаетесь в этой форме № 3?
– В основном, метанием пирожков и прыжками в сторону.
– А если серьёзно?
– А если серьёзно, то с марта по декабрь и с января по февраль следующего года мы это с себя не снимаем. Через день да каждый день, с утра до вечера на службе.
– Что же это за служба такая?
– Всё, начиная от футбольных матчей до встречи различных правительственных делегаций. По телевизору видели – после военных парадов идут колонны спортсменов со всякими выступлениями? Это мы и есть, только в этой самой спортивной форме. Батальон – в сине-голубой, динамовской; батальон таманцев – в форме ЦСКА; еще чей-то батальон – в спартаковской; в остальных – кто его знает. После парада форму отбирают.
– В динамовской – это милиция?
– Мы и есть милиция, только срочной службы – внутренние войска МВД, – брюки синие – милицейские, верх зелёный, – армейский.
– А футбол здесь причём?
– На все матчи нас на первый ряд рассаживают, чтобы болельщики с трибун на поле не выскакивали и драк не затевали. Потом живые коридоры выстраиваем, от выходов со стадиона, до входов в метро, под лошадиными мордами и задницами, чтобы толкучки не было. Так, почти каждый день. Спортивные расчёты на Первомай в конце января тренировки начинают; на Октябрьские – с июля. Вот весь наш спорт. В перерывах – строевая, огневая специальная подготовки.
– У вас что и спортзалов нет?
– У нас в полку нет. Перекладина в середине казармы и брусья в углу коридора – вот и весь спортзал. В остальных полках – не знаю.
Лично у нас в роте связи – каждый день соревнования – по переноске тяжестей на время и расстояния.
– Как это?
– Очень просто. Радиостанцию в 36 кг за спину и пошёл. Два, три, часа с мотострелковыми ротами. Или на службе, с командирами батальонов во время парадов – в семь утра уже на Площади, в пять вечера – ещё на Площади. Куда командир, туда и ты с ним.
– Хорошо, хоть какая-то физподготовка у вас есть?
– Есть. Десять раз подтянуться на перекладине; на брусьях – переворот. Физзарядка – по утрам, если погода позволит, иногда три километра – ефрейторский круг, если старшине не лень. Зимой – лыжи, 10 км. Редко.
– Почему ефрейторский?
– На нём курсантов сержантской школы каждый день по утрам в полной боевой выкладке гоняют.
– Понятно… На перекладине десять раз подтянешься?
– Подтянусь… Раз, два…, Пять, …Десять, …Двенадцать. Всё …
– На брусьях?
– Сделаю.
– К снаряду!.. Подстраховать?
– Не надо.
… – Молодец!
– Стометровку за сколько пробежишь?
– Не знаю. Секунд за 12, наверное…
… – На старт! Внимание! Марш!.. 11, 7. В сапогах. Пойдёт. Доложи Лукину, пусть несёт ведомость. Имей в виду, если будешь у нас учиться, сам буду тренировать тебя, пока мастера спорта из тебя не сделаю.
– Спорта или спирта?
– Что быстрей получится.
Лейтенант Лукин появился только к вечеру. Доложился ему о результатах «тренировки» в спортзале Договорились о переносе на завтра занятия по строевой подготовке.
Занятие по строевой подготовке лейтенант Лукин проводил по весьма своеобразной методике.
Сначала он сам показывал приём перед строем. Затем, это же самое, делали мы с Егоровым, сначала в отдельности, доказывая, что всё это не так сложно и вполне достижимо. Потом в паре, обозначая в синхронности, красоту и величие его величества строя.
Для большей наглядности, этот же приём проводился в замедленном темпе. После этого, каждый повторял приём в таком же медленном темпе, оттачивая положение рук и ног. При достижении приличных результатов, весь приём демонстрировался в обычном, строевом режиме. Сначала в одиночном, затем в групповом исполнении. Таким образом отрабатывался каждый приём.
– Прямо…, Налево…, Направо…, Кругом…., Левое плечо вперёд…, Правое плечо вперёд…, в колонне…. В шеренге…
Незадачливым и неловким приходилось руками устанавливать положение их рук и ног.
После перерыва – повторение и закрепление результатов.
Далее обучение приёмов с оружием. По той же методике.
– Автомат на грудь!… За спину!… К ноге!… На плечо!… Оружие положить!.. Учебных «АК» было всего два. Обучать приёмам с оружием нужно было каждого в отдельности. «АК-47» почти на полтора килограмма тяжелее «АКМ», и буквально через полчаса автомат вываливался из моих рук. Об усталости нельзя даже подумать, нельзя даже подать виду. Егоров был мне не помощник – в суворовском училище приёмам с оружием не учили, полагая, что для подростков тяжело.
Второй перерыв. Снова закрепление результатов. Прохождение строем. Шеренгой…, Колонной…, Приветствие командиров… Прохождение парадным строем… Три часа подряд. Зачем?
Если это занятие для меня, – мне это не нужно. Лично я зачёт по строевой сдал бы даже после часовой тренировки, приноравливаясь к требованиям лейтенанта. Я не понимал, зачем Лукину нужно было гонять молодых – они ещё не курсанты. Воспитательный приём – предупредить или напугать? Подчинить своей командирской воле? Кого? Зачем?…
Ещё с первого дня пребывания, внушал ребятам, что, как только они станут курсантами, командир станет для них всем: отцом и матерью, судьёй, прокурором и защитником вместе. Его слово – закон. От командира будет зависеть – казнить или миловать. Это надо зарубить себе на носу – принять, как аксиому. Самое главное – научить себя подчиняться командиру.
Необходимо научиться уважать командира, хотя бы внешне и никогда, ни в коем случае, не спорить, не пререкаться с ним. Для курсантов офицерских училищ это особенно важно – очень скоро они сами станут командирами.
Заставить человека подавить свой характер, свои интересы и желания, научить автоматически, не задумываясь, выполнять все команды и приказания командиров – потерять себя, раствориться среди остальных, слиться воедино, стать одним целым со всеми – вот основная задача строевой подготовки.
Всё остальное – эта шагистика, эта завораживающая красота парадных колонн, весь этот внешний антураж строя – это только метод достижения основной цели.
… Если эта инсценировка для меня – так я уже прошёл эту науку. Подчинять, предупреждать и пугать меня не надо – пуганный ещё три года назад. Может он получил такой приказ или знает нечто такое, чего не знаем мы с Егоровым? Володя тоже в недоумении – пытается прояснить свои сомнения, но я знаю ещё одно правило – не обсуждать приказы и действия командиров. Ни своих, ни чужих! Ни с кем! Никогда!
Надеясь, что до обеда занятие закончится, я глубоко ошибался. После обеда лейтенант приказал выяснить, у кого есть музыкальные способности и голос. Оказалось, что Егоров в детстве учился в музыкальной школе; он помог выполнить это приказание. Набралось пять человек, вместе с Володей. В 15 часов Лукин выстроил нас на плацу. Рядом с «правительственной» трибуной нас ожидал оркестр. Предстояло исполнить строевую песню при прохождении строем. Для начала, наш «квинтет» исполнил песню отдельно от нас, – оркестр подбирал мелодию, затем всей «эскадрильей». Запевать было приказано нашей пятёрке. После двух – трёх попыток, оркестранты дали «добро». Первый проход – тренировочный – для них и для нас…
Первый блин – комом. При прохождении под музыку молодые юноши не выдержали темпа парадного шага – 120 шагов в минуту. Договорились с оркестром – они уменьшили темп.
После третьего прохода стало получаться. Четвёртый раз лейтенант сам возглавил колонну – я в первой шеренге. Получилось.
Перед следующим проходом Лукин зашёл в штаб – вход находился напротив трибуны. Пока его не было, вывел колонну на исходную позицию.
Вслед за лейтенантом из штаба вышла группа офицеров, человек 10 – 12, во главе с начальником училища. Поднявшись на трибуну, он огляделся, посмотрел в нашу сторону, на музыкантов. Убедившись в готовности, кивнул головой. Дирижёр оркестра, высоко подняв дирижёрскую палочку, замер – это послужило сигналом для нас.
– Эскадрилья!.. Строевым… Шагом… марш! Первые звуки марша синхронно совпали с командой лейтенанта.
– Запевай!.. Пять молодых голосов звучали в унисон, громко и звонко
В годы мирные, как в дни военные
Подруг любимых нам не забыть.
Мы парни обыкновенные
Умеем верить и служить…
У самой трибуны весь «хор» дружно подхватил припев.
Пройдя трибуну, лейтенант вышел из строя, остановился возле трибуны, повернулся, взял под козырёк – мы продолжали движение. Песня закончилась на краю плаца. Умолкла музыка. На всякий случай, повёл строй обратно, на исходную позицию.
– Эскадрилья! Равнение налево! – Проходя мимо трибуны, строевым шагом с поворотом головы, приветствовали находящихся там офицеров. Остановив строй, генерал со свитой спустились с трибуны.
– Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! – В присутствии лейтенанта, занял своё место на правом фланге. Вся генеральская свита подошла к нам.
– Спасибо! Молодцы, ребята, – генерал совсем не по-уставному поблагодарил строй.
В первую секунду и я, и лейтенант растерялись от такого неуставного приветствия, но быстро пришли в себя. – Ура! Ура! Ура! – трёхкратное «ура» прозвучало не очень стройно, но от души… – Младший сержант Полянский! Выйти из строя!..
… Отвыкший за неполные полмесяца такому к себе обращению, … до меня не сразу дошло, что это относится ко мне…
… За успешную сдачу экзаменов, от лица службы объявляю благодарность!
– Служу Советскому Союзу!..
… – Лейтенант! Уводите людей. На сегодня хватит. Отдыхайте.
Получив команду, Лукин повернулся ко мне
– Командуйте…
… – Товарищ лейтенант. Вы завтра будете?
– Да. В чём дело? – У меня завтра последний день командировки; в субботу я должен либо уехать, либо…
– Всё понятно. Завтра решим…
На следующий день лейтенант Лукин появился около двенадцати часов дня в не очень хорошем настроении.
– В 1300 к майору Васильеву, – процедил он сквозь зубы, даже не ответив на приветствие.
– Есть, к майору Васильеву! …
… – Что Вы не поделили с Лукиным? – майор с порога удивил меня вопросом.
– С Лукиным? Я от неожиданности опустился на стул, даже не получив разрешения, – ничего, абсолютно ничего. Позавчера, я его почти не видел, вчера целый день занимались с ним строевой, почти не разговаривали, а делить мне с ним вообще нечего. Честное слово, товарищ майор!
– Почему он настаивает на твоём отъезде?
– Понтия не имею… Может он предполагает, что я мешаю ему командовать так, как он считает нужным, или обиделся, что генерал мне объявил благодарность, а ему нет?
– Я тоже так считаю. И генерал так думает. Он очень не хочет тебя отпускать, но ещё не пришли твои документы из института, чтобы можно было оформить приказ о твоём зачислении переводом. Чтобы не сталкивать вас лбами, генерал принял решение уступить Лукину, но ему это очень дорого обойдётся. Как только придут твои документы, сразу же пришлём вызов, может даже нарочным. Оставляй свой точный адрес и как к вам добраться… Возьми мои телефоны, служебный и домашний. Третий телефон – приёмная генерала; четвёртый – дежурного. Понадобится – звони… Здесь твои документы и немного денег на дорогу. Этот пакет – лично командиру полка – майор подал опечатанный конверт плотной белой бумаги – сам передай в руки.
– Есть, доставить в руки.
– Когда поедешь?
– Сегодня вечером. В воскресение днём буду на месте.
– Счастливо доехать. Думаю, что не позднее первого числа, увидимся снова. Удачи тебе!