Аш не поверил словам чужака, и потому снисходительно ухмыльнулся варварской безыскусности, пытаться склонить его глупой ложью.
– Я знаю, тебе трудно принять это и ты не веришь незнакомцу. Твоя истина, я не имею права утверждать это без веских доказательств, но я, и не о том хотел молвить с тобой. Он ведь обучил тебя своим знаниям?
– Я только ученик и еще не освоил науку учителя. Сожалею, от меня вам не будет толка.
– Ты не доверяешь мне. – Снова тяжело вздохнул чужеземец. – Я не хотел делать тебе больно, да видно придется, чтобы доказать свою искренность.
С этими словами, он достал из-под одежд ремешок и протянул Ашу:
– Ты узнаешь это? Это все, что было при нем. Должно быть, лиходеи обобрав тело, не посчитали это важным.
Аш побледнел. Да, конечно он узнал оберег своего учителя, с которым тот никогда не расставался. Его грудь тяжко сдавило горем, он лишь уповал на то, что это просто совпадение или хитрость иноземца, а абгал ушел вместе с козлобородым.
Меж тем, иноземец язвительно отзывался о разбойниках:
– Голопузым не дано понять ценность святых мощей.
– Где его похоронили? – Едва слышно вымолвил подавленный Аш.
– Да, конечно, мы дадим тебе попрощаться с ним.
***
Взглянув на высохший труп, Ашу не хотелось больше ничего, он не мог говорить. Поняв это, чужеземец велел стражам проводить его к храму, чтобы он мог прийти в себя и принять решение.
– Глядите мне – напутствовал он стражей, – чтоб глаз ваших не отводилось от храма, щенок не должен сбежать. Мне он нужен живым, и готовым бескорыстно помочь нам. Пусть до завтрего оклемается, впереди целый день и целая ночь. Мыслю, сей отрок сам надумает отмстить.
– А если…? – Взял на себя смелость один из стражей, унукский и потому не боящийся спрашивать и уточнять приказы.
– А если не надумает, мы принудим помочь нам, ну а если нет: судьба его учителя известна.
***
Все новые и новые отряды ополчения собирались в грозные эшты Киша, чтобы вдарить по наступающим скопищам ненавистных южан и неблагодарных варваров и отразить вторжение.
– Сила. – Восхитился молодой ополченец, глядя на все пребывающих ополченцев, сгоняемых со всех концов Севера.
– Ну, и что делать с этой силой? Этой силе, даже нормального оружия не выдали, хлам один. Это нам еще повезло. А уж, вояки из нас такие – тьфу, плюнуть да растереть. – Зло и насмешливо поддел его, такой же неприметный боец.
Но юнцу помог вертлявый приятель Гира:
– Ты глупая деревенщина и потому тебе не понять хитрых замыслов нашего государя. Ты думаешь, мы повоевать успеем? А вот не дождешься. Это ведь так, для виду ополчение собирают, чтоб пыли в глаза напустить, а как только тупоголовые клюнут, тут-то наши применят главное оружие и сметут их силы, только поспевай пинка им поддавать. Нас же, приберегут для того, чтоб порядок у них наводить.
– Слышал я про твое оружие. Да только пустое это. Виданное ли это дело, чтоб Идигну поворотить? Это тебе не ручейки по полю пускать.
– А ты верь мне. Там, небось, не дураки сидят. – Многозначительно поднял палец вверх, приятель Гира. – Один мой приятель, близкий ко двору самого, рассказывал мне....
– Вещай. Приятель у него.
– Да, что ты знаешь?! – Обиделся на насмешку вертлявый. – Это мы тут ничего не слышим, а там уже, наверно, по повелению единодержца, вольные и рабы, как никогда прежде единодушно, с благословения святейшего раскапывают схроны для вод. Ну, а после, мудрецы единодержца перекроют реку и как только воды наполнят схроны, тут-то их и спустят, чтоб бурлящими потоками смести ненавистных пришельцев и города их. Ну, что теперь скажешь невежда?!
– Я скажу тебе, что Ур-Забаба обезумел. – Ответил, до того скромно молчавший ополченец, пока спорщик подбирал мысли. – Если то, что ты говоришь, правда, то он и вправду безумец, как о том твердят.
– Как ты смеешь, поносить нашего лугаля! – Вскричал воспалившийся от возмущения юнец, готовый кинуться на обидчика с кулаками.
– Ну, еще защитник нашелся. Парень, поменьше слушай проповеди лживых жрецов. Подумай лучше, кто больше пострадает от разлива вод, неприятельское войско или наши поселяне. Это ведь кощунство, посягать на божественное мироустройство. И боги не потерпят, посягнувших на их промыслы. А вот гнев их, обернется не только на неразумных правителей и лживых жрецов, но и на всех нас. Кто остановит бушующие воды? Ведь враг уйдет, а вот наши люди останутся и их погибшие посевы тоже. Это – его мудрецы продумали? Что он хочет? Голод?! Новый потоп мира?!
– Ну, чего ты разошелся. Наверняка, что-то его ученые мужи предусмотрели. – Примирительно возразил ему вертлявый, растерявшись неожиданной речи скромняги. – Ур-Забаба не бросает своих людей.
– Не бросает?! Как же. Вспомни судьбу, несчастных жителей Шуруппака и Нибиру. Да Ур-Забаба ваш, трус каких свет не видывал!
– Молчи безумец! – Подскочил к нему, до сих пор молчавший Гир, испугавшись, что крамольные речи услышат старшины. – Думай, что мелишь, следи за языком.
– А что это ты, за моим языком следишь? Последил бы лучше за своей женушкой. Тогда глядишь, не заменила бы тебя на более покладистого. – Раззадорился захмелевший от злобы ополченец, забыв про осторожность.
Гир застыл, поняв, что кто-то прознал про его несчастье, о котором он сам старался не вспоминать, и сейчас ославляет его. Заметив это, скромняга расхрабрился, приняв это за трусость:
– Или ты ее сам под другого подклал, чтобы не мешала с гала развлекаться? Я слышал, ты с ними в ладу.
От негодования у Гира потемнело в глазах.
Все произошло слишком быстро, чтобы он успел что-то понять, когда его оттащили от мертвого тела. И дальше, все было словно в тумане: дружинные стражи, веревка на руках, следование куда-то и ожидание своей участи. Изъедаемый совестью, самобичеванием и жалостью к убиенному, он просто сидел погруженный в мысли, раз, от разу прокручивая случившееся, когда мог остановиться, но предпочел не спускать оскорбления. И само оскорбление, ранее казавшееся смертельным, представлялось теперь столь ничтожным, что он не находил себе в нем оправданья. Он не оживился и тогда, когда к его стражникам подходили его товарищи по оружию и о чем-то им живо говорили. Он вяло воспринял свое чудесное освобождение и ободряющие слова старшего стража: "А ты оказывается молодец, крамольника и предателя раздавил".
7. Бегство с Нибиру.
Сидя на облучке с мрачным видом, Пузур поводьями подстегивал оставшегося ослика, понуро тащившего целый возок в одиночестве, срывая на бедолаге зло. С уходом Аша, а затем и Гира, их представления не могли уже исполнятся с прежним размахом, и люди только завидев их опустевший возок, вежливо, а иногда не очень, просили их уйти и не беспокоить своим попрошайничеством. Это задевало Пузура и его спутниц, считавших себя вольными игрецами, а не какими-то нищими попрошайками, и очень сильно огорчало великана, грустившего от хмурого вида близких людей. Иногда, не вынеся несправедливых обвинений, скоморохи вступали в перепалку с обидчиками и только благодаря Нин, эта ругань не перерастала в словесную брань или в позорное побитие. Хотя и обычно миролюбивая девушка, после неудачной попытки примирить бранящихся, не всегда удерживалась от того, чтобы и самой не перекинуться словами. Видя как девочка, с праведным гневом, яростно бросается на их защиту, Пузур совестливо замолкал сам и утихомиривал жену, и Нин в знак примирения исполняла для собравшихся песни, чтобы доказать гордое звание вольных певцов и шутейников. И когда она запевала, недовольные люди замолкали и забывали про плохое между ними. Пузур и сам поначалу хотел показывать свои чудеса, но вовремя спохватился, узнав, что за это теперь можно лишиться головы. Вынужденная зависимость от маленькой бродяжки, тяготила и злила Пузура, привыкшего распоряжаться, полагаясь на свой опыт, а здесь им с Эги приходилось лишь наигрывать на свирели и бубне да подпевать. Он начал подумывать о том, чтоб принять в свою общинку еще какого-нибудь бродягу или нищего, не пугающегося долгой дороги. Да где было найти такого, кого не страшно подпустить к их скарбу и двум беззащитным женщинам, особенно в это тревожное время? Только благодаря негласным правилам не обижать напрасно бродячих скоморохов, их еще не тронули. Но времена меняются, и он теперь больше полагался на внушительные размеры Хувавы, заставляющие лиходеев лишний раз подумать. Внезапная и неожиданная остановка прервала его размышления. Увидев впереди стражу во главе с грозным воителем, Пузур с поспешностью потянул вожжи, чтобы свернуть в сторону, но было поздно, глава стражей уже вовсю махал ему рукой требуя подъехать. Не подчиниться, было равносильно признанию вины в худых намерениях, и Пузур с тревожными гаданиями о причинах внимания к ним, стал нехотя править вожжи в сторону стражей, и суетливо доставая защитную печатку, выданную са-калем ополченцев в подтверждение того, что они уже внесли свой вклад в общее дело защиты отечества.
– В Киш? – Глядя из своих высот, не удостоивши их наклоном, спросил долговязый страж, и, получив утвердительный ответ, поворотом головы указав на скромно стоявшую чуть поодаль странницу, сказал:
– С вами поедет.
– Но досточтимый, наш ослик не выдюжит, он нас-то едва тянет.
– Осел здоровый. – Вынес свое заключение страж, едва пробежав глазами по животному.
Боюсь наш скромный возок, слишком прост для столь важной особы. – Глядя на жреческое одеяние странницы, все еще пытался отнекиваться Пузур; хотя ее наряд не давал, каких либо ответов, ухоженность и смазливое лицо не позволяли подозревать в ней простую служку с натруженными руками.
Но страж был непреклонен:
– Поговори мне еще. Мои воины итак без жен измывают, а тут с красоткой рядом идти. Добро бы, блудница, а то посланница верховной жрицы. Хочешь, чтоб у меня разброд начался из-за нее? Я грех не возьму. Пусть с вами едет: ей со скоморохами будет лучше, да и нам спокойней.
Вздохнув и обреченно пожав плечами, скоморох нехотя подвел странницу к пологу. Заметив это, глава стражей к своему немногословию добавил:
– Мой воин проводит вас, ему по пути.
***
Вопреки приказу старшего, после недолгого следования рядом, страж велел Пузуру приостановиться, чтобы тут же расположить свое тучное тело в возке, отчего тот от тяжести тут же просел. И из жалости к животному, едва тянувшем ношу, находившиеся в нем скоморохи, а вместе с ними и странница, соскочили и пошли пешком. Это единомыслие с ними, прибавило у скоморохов расположения к навязанной стражами спутнице. И лишь когда она начала расспрашивать про их товарищей, которых с ними сейчас не было, пострадавших от излишней откровенности бродяг это насторожило; но жрица объяснила свое любопытство желанием исполнять священные обеты и молиться за убогих. Пузуру присутствие вместе с ними жрицы, которой покровительствуют царские стражи, показалось полезным, и он с готовностью предложил ей место в своей общине. Нин не нравилось, внезапно поднявшееся настроение их главы от вида накрашенной ведьмы, и она надеялась, что изнеженная служительница сама откажется от странного предложения, но наперекор ее ожиданию, жрица с охотой закивала:
– Я признательна добрым скитальцам за неожиданное предложение, и не премину воспользоваться представившейся возможностью.
– Ооо, мы всегда рады видеть в своей общине столь прекрасную деву, особенно если она так проникновенна и сметлива умом.
Тут оскорбилась уже своенравная Эги и язвительно заметила:
– О да, наш предобрый вожак столь любезен с юными и сметливыми дарованиями, что сам Энки позавидует. Словно и не было десяток зим. Ты девочка береги его, он все же не мальчик. Ну, а нам убогим, остается порадоваться за вас.
Она отошла за возок, и как обиженная собачонка, одиноко поплелась сзади. Не без труда сумев убедить, чуть было не разуверившуюся в нем женушку, в чистоте своих помыслов к божьей служительнице, довольный Пузур торжественно подсадил ее на облучок. И только Нин все не могла смириться с мыслью, что эта хитрая лиса займет место ее друзей, которые, конечно же, непременно вернутся, найдя их одинокий возок на дорогах Калама.
Отоспавшись, стражник вспомнил о долге, боясь, что встречающиеся разъезды примут его за самовольщика, и, закинув копье на плечо, зашагал рядом с повозкой. В свою очередь, уставшие и изможденные ходьбой путники, смогли с облегчением отдохнуть и укрыться от весенних ветров. Под сенью, Нин с Хувавой вынуждены были терпеть присутствие сторонницы, трясясь с ней бок о бок. Юная бродяжка как старшая из них двоих, не по возрасту, но по уму, не отрывала глаз от гостьи, с подозрительностью следя за тем, как-бы та чего-нибудь не выкинула. И когда та с любопытством рассматривала их вещи, она грозно на нее покрикивала: «Положи на место!», «Не трожь, это не твой сатуш!». А потом, со злобой вперясь в нее взглядом, по-змеиному шипела:
– Не надейся здесь устроиться, скоро Аш с Гиром вернутся и тогда тебе и плешачка здесь не найдется. Я насквозь вижу твою лживую сущность, ты только притворяешься хорошей, а сама только и думаешь, как бы захапать чужое и соблазнить наших мужчин.
Жрица с недоумением посмотрела на многомудрую образину Хувавы, который с многозначительным видом следил за полетами большой мухи, вокруг обмотанной головы вершительницы священных обрядов.
– И не мечтай, Аш с Гиром не такие простаки, их миловидностью не возьмешь, они тебя и близко не подпустят. – Говорила уверенно Нин, а сама внутри боялась именно того, что Аш не окажется достаточно твердым и не устоит перед этой расфуфыренной красоткой.
– Что ты? Я и не думала. Мне бы только до Киша доехать. – Оправдывалась испуганная божья служительница, и озираясь по сторонам, словно ища спасения. – Я только хотела помочь. Ведь помощь никогда не помешает, у вас и возок совсем негодный и осел один. А, со мной, вам будет легче.
– Ты меня не слышала? – Угрожающе погрозила девочка кулачком, исцарапанным и грязным от дорожной пыли. – Я тебя насквозь вижу. Даже не вздумай оставаться, когда мы приедем.
Обычно приветливая и дружелюбная, Нин не узнавала себя, и, понимая, что делает неправильные вещи, продолжала давить на забившуюся в угол богомолицу. Ей было жаль одинокую странницу, ведь и она сама знала, что такое одиночество, но что-то грязненькое внутри говорило ей, что вот эта лиса хочет отобрать у нее ее покой и возможное счастье, и что нужно защитить от нее это счастье. На ее лице, таком же перепачканном, как и ее кулачки, выразилась суровость, какая бывает у детей, когда они ссорятся со сверстниками. Насколько сильно перепугалась странница, было трудно разобрать из-за густо подведенных, по обычаю зажиточных горожан или служителей храмов, чернью глаз. Зато это лишний раз, заставляло Нин подозревать гостью в хитрости и недобрых намерениях. Но к своему счастью, та оказалась не глупой, и больше не пыталась убедить злобную бродяжку в своей невинности и дальше сидела, не проронив ни слова. Сама успокоившаяся бродяжка, глядя на забитую странницу уже жалела о своем ужасном поступке, и хотела уже броситься к ней с извинениями, но стыд не давал ей это сделать теперь. Совестясь, она успокаивала себя тем, что как только они доедут до Киша, она непременно это сделает. Тут возок остановился, и снаружи послышались разговоры, вскоре они прекратились. Нин, чтоб узнать, что случилось причиной задержки, высунулась наружу.
– Ну что, ушел, наконец? – Услышала она вдруг знакомый голос, когда присела на место; негромкий, но совсем рядом, почти у самого уха.
Встрепенувшись, Нин завертела головой, не понимая показалось ли ей это, или это чудо было действительно. Вид застывшего то ли от ужаса, то ли от удивления великана, дал понять, что не показалось. По-детски раскрыв от удивления рот, он едва смог поднять палец, чтоб показать на гостью. Нин все еще не понимая, взглянула в сторону странницы, тщетно ища глазами за ее спиной хозяина голоса, а та глядела на нее уже не испуганно и застенчиво, а смело и весело.
– Я уж думал, он никогда не уйдет. – Издавалось из ее уст, бодрым юношеским гласом.
– Ааахх. – Густо покраснев, только и смогла выдохнуть Нин, стыдливо прикрывшись рукой.
– Что тут у вас? – Просунулась голова Пузура.
***
Лежа в своей клети, он вспоминал старого учителя, каким тот был перед самым их расставанием. Он тогда и вправду будто прощался навсегда, но может, так просто казалось ему – больному и расстроенному. Он вдруг вспомнил, тот свой страшный сон, о котором силился забыть. А ведь тот человек на горе, отчего-то показавшийся ему знакомым, и был его учитель – вернувший молодой облик, вознесшись в вышние стражи. Ведь по словам чужеземца, учитель уже был мертв, когда и он оказался у врат смерти.
– Аштур. – Пробудили его, чье-то осторожное прикосновение и шепот. – Просыпайся Аштур, тебе нужно собираться. Девушки соберут тебя к дороге: в этом одеянии тебе не выйти, да и в лохмотьях далеко не уйти, Кунга наверняка доложил стражам, в чьем обличье ты явился.
– Вы отпускаете меня? – Удивился Аш, перемене настроения настоятельницы.
– Ты не знаешь, как тяжко мне дается прощание с тобой. Но окружившие храм стражи, как только ты вошел, дали мне понять, что эти люди не отстанут от тебя, и мы потеряем тебя так или иначе. Теперь в силе Кунга и я не вольна и над собой. Кто бы мог знать, что этот жалкий подражатель, имеет хоть какую-то способность? – Горько и презрительно усмехнулась жрица. – А гляди-ка, оказывается я вовремя не разглядела в нем, кучу безмерных способностей. Великую способность к гнусности и коварству, плетению заговоров, лицемерия и лизоблюдства. Способности присущие скорее сановнику, чем служителю божественной воли. Что ж, не удивительно: ведь его родитель, некий чин при дворе лугаля, впавший в немилость. Дни мои сочтены, и мне придеться передать управление обителью. Самой мне придется удалиться, ибо не сумею подчиниться тому, кого всегда презирала за подлый нрав и низкопоклонство, не смогу подчиняться чуждым уставам. Но перед тем, я хотела бы освободить тебя, от всех обетов возложенных здесь на тебя. Я желаю тебе только добра, и не позволю, чтоб кто-то удерживал тебя помимо твоей воли.
Аш невольно дернул уголком рта, подумав о том, что вот они-то, держали же его помимо его воли. Не заметив злой ухмылки, но словно в ответ на нее, настоятельница сказала еще:
– Сама Госпожа небес явилась мне ныне, и велела не удерживать ее избранника от исполнения предназначенного богами. – Холодок прошелся по спине Аша. – Я не могу ослушаться ее воли, но воодушевлена и переполнена духовной радостью, что могу быть угодной нашей Великой Госпоже. Подойди же ко мне сынок, и не гневись на ту, кто любит тебя больше жизни. Мне – прислужнице покровительницы рожениц, не выпало счастье женщины, иметь своих детей. Всю свою жизнь, я посвятила служению ей, помогая другим женам в благополучности родов и в благословении их мужей для зачатия новых жизней. Много прислужниц и прислужников я воспитала, многие из них мне дороги и я люблю их, но ни к одним из них я не прикипела и не испытала того чувства, что должно быть испытывает мать к своему дитю, и только ты пробудил во мне подобное.
Взглянув в его лицо, и прикоснувшись к еще краснеющим полосам от рубцов, она внезапно прильнула к нему, вскрывая материнские чувства. После недолгих проявлений нахлынувших чувств, она хлопнула в ладоши и девушки сопровождавшие ее, были готовы увести его.
– Я хочу, чтоб ты отнес благословляющее на ратный подвиг послание Инанны, в стан к идущим в бой. Но нельзя вещать от имени Инанны простому послушнику-гала, тебе придется пройти обряд посвящения в сонм ишибов. Будь спокоен, тебе не придется сидеть заточенным в стенах храма, и ты будешь волен идти куда захочешь. Служи госпоже странствуя среди людей: воспевай неземную красоту и любовную страсть, благословляй семейные союзы и воинов уходящих на битвы, лечи и помогай обездоленным, как того хотел твой учитель. Но всегда помни: ты посвящен ей, и никто не смеет вставать между вами. Соблазняй, вступай в сношения, влюбляй, но не связывай узами себя; сама Госпожа этого не допустит, ибо ревностно относится к своим чадам. Ступай, оденься в подобающие одежды посыльной верховной жрицы. Девушки все уже приготовили и помогут тебе собраться. И сложи крылья, косая сажень не красит жриц любви.
С удовлетворением оценив вид – пристойный посвящения в служительницы Великой госпожи, верховная жрица приказала готовить эштарота к обряду. Сам Аш не противился этому, ради посуленной свободы, он был готов даже принять посвящение в жрицы самой тьмы матери, если б таковые были.
Вопреки обыкновению и ожиданию Аша, из-за скрытности обряд провели довольно скоро, втайне от самовлюбленного ставленника унукцев, воспользовавшись его отсутствием. Оставленные из-за своего юного возраста в Нибиру, послушницы покружив над ним с венками и спев во славу Инанны, преподносили нужные дары и наряды, а все священные действа необходимые для посвящения, совершила сама верховная жрица.
На прощание, верховная жрица с напутствием подала новоявленной посыльной страннический посох:
– Ты не смотри, что он прост и неприметен, это очень хороший посох. С ним тебе не будут страшны ночные страхи и дневные печали. Он станет надежным помощником в пути, и я уверена, не раз спасет тебе жизнь и избавит от напасти.
Аш благодарил жрицу, но думал уже выпросить свой старый посох, однако подержав дар и почувствовав знакомую тяжесть, обратил внимание и на изогнутость навершия, а подняв глаза, встретил лукавые искорки во взгляде настоятельницы. Он понял, что пока он был в гостях у иноземца, настоятельница под уже изрядно потрепанным покрытием обнаружила скрытое острие лезвия, но все поняла и никому не выдала его тайну, распорядившись подточить под него один из посохов обители, не столь грубый и неохватный как клюка нищенки.
Снарядив и отправив эштарота, настоятельница удалилась в молельню и, помолившись изваянию святой богини, положив перед собой криволезвийный жертвенный нож, просила у нее благословения на совершение жертвенного деяния.
***
Нин шла поодаль, разгневанная жестокостью шутки, не желая слушать оправдания, сколько бы Аш ни старался объяснить, что никак не мог открыться в присутствии кишского стражника, сразу при встрече. Юношеское отчаяние, погасили спокойствие и размеренная речь жизненного опыта гальнара, подбодрившего Аша быстрой ее отходчивостью, но при этом сокрушаясь, что жить с этим хоть и легче, но плохо, ибо злые люди всегда будут пользоваться этим в свою пользу, осложняя и без того нерадостное ее житье. Когда эштарот негодуя стал уверять его, что и в мыслях не было делать девушке худое, Пузур с раздражением ответил, что в этом мире и без него найдутся негодяи.
– Пойми парень… – Сказав это, он тут же рассмеялся собственным словам глянув на переодетого Аша, все еще поражаясь, как тот мог так удачно преобразиться в милую девицу, что и они его не узнали. – Пойми, мы с Эги не вечны и рано или поздно уйдем в мир унылости, и нам тяжело от мысли, что как только нас не станет, наши дети не смогут выжить в этом мире без нас. Хувава, ты знаешь, разумом мал как дитя, а добросердечием Нин будут пользоваться нечистые на руку, так что она и сама не наживется и малыша не сумеет защитить. Потому я хочу быть уверенным, что и после нас, о них будет кому позаботиться. До твоего прихода, я возлагал все надежды на Гира. Он хоть не юн, но основателен, и был бы надежной опорой и защитой для них. Но где теперь он? Хотя и он порой, идет на поводу своих страстей и пылкого нрава, а это всегда ведет к бездумным поступкам. Его горячность, итак принесла ему много худого. Не скажу что он злой, но порой и в самом кротком человеке вспыхнет пламя, если ему подливать масла, да еще и искрой чиркать. Да что мне тебе объяснять, ты ведь и сам такой. Но твоя горячность оправданна твоей юностью, а Гир с его прожитым опытом, мог бы быть осмотрительнее. Вот и это его решение пойти в ополчение, принятое под наплывом чувств какого-то мнимого долга перед родиной. Он говорит, что идет защищать свою землю, своих сородичей, свою жену, которая его бросила; что они для него родина. Пусть так. Но как можно надеяться, что обдиратели, называющие себя лучшими людьми, сидя на мешках с золотом, бросят все силы на защиту обворованных ими же, а не на защиту наворованного? Разве родиной может считаться мошна и благополучие живоглотов, за которые он идет биться? И может быть, биться насмерть с такими же бедолагами, обворованными и обманутыми высокими речами о мнимых стремлениях. Это в давние времена, когда все уважали обычаи предков, всем миром стояли плечом друг за друга, была родина, а сейчас… – махнул он рукой. – Они друг дружке будут глотки рвать, а кто-то будет торговать их смертями.
– Мне больно было слышать, что Гира забрали на войну. – Вставил слово сожаления Аш.
– Ну, я думаю, все обойдется, – снова вздохнув, ободряя то ли Аша, то ли себя, сказал Пузур, – Гир не таков, чтоб дать себя убить, но все же умелый и опытный воин. Неспроста они в него так вцепились.
После столь продолжительного и запальчивого выговора, Пузур замолчал, уже жалея о сказанном, будто боясь сглазить. И смог продолжить, после шага в молчании:
– Ты наверно, думаешь: «Чего это старый шут так разболтался, не иначе что-то нужно»? Да не шуми, я бы и сам так подумал. И я тебе, не таясь скажу, что это так и есть. А все потому, что я хочу быть спокойным когда придет время, да и вообще. Обещай мне, что не оставишь их. Я не прошу тебя клясться всеми богами, или твоей богиней. Клятвы ничего не стоят в наше время. Просто слово по чести. Клятвы слишком много рушатся, чтоб на них полагаться. Словно люди не богами клянутся, гнева которых так боятся. Слово это другое, оно не на страхе, а на доверии держится. Пусть совесть, будет тебе мерилом.
Получив обещание юноши, Пузур снова повеселел, вспомнив, как они принимали его за жрицу.
– И как я не догадался? – Смеялся он – Ты же обещал, что нагонишь нас. А я даже не вспомнил о тебе.
Сверху ему вторила его жена, злорадно посмеиваясь:
– Да уж, еще бы немного, он бы и в жены тебя позвал.
– Ну что ты? Я же все объяснил тебе… – попытался оправдаться Пузур.
– Объяснил. Только глазки–то все равно блестели, когда молодуху увидал. Чуть с шубату не выскочил.
Пристыженный гальнар обиженно отмахнувшись, перевел разговор:
– Надеюсь, ты расскажешь нам про то, как с тобой приключилось это превращение? Ты ли там еще, или и впрямь у Нин вместо друга подружка появится? А может и не было Аша, а была переодетая девица, морочившая нам голову, и ты – это ты настоящая сейчас?
Поняв, что старый скоморох мстит ему за неловкость в которую попал, Аш отшутился:
– Ну, коли так, Нин должна только радоваться, что у нее кроме друга еще и подружка появится. Чем нас больше, тем лучше. Ты ведь сам говорил, что во мне поселилась чья-то душа. Я и Аш я и жрица; я и зверь я и человек; я и жив я и мертв. Я и сам уже не знаю кто я настоящий, зато наряд всегда сменить можно. Знай только – что, когда надеть. Надень я свиту жреца, во мне бы заподозрили соглядатая, а в своем я идти не решился. Я прослышал, что теперь хватают всех мужчин, а женщине в одиночку ходить опасно, если она не защищена священным саном. Вот и пришлось, вывернуться как барашек на вертеле. Правда и тут я оплошал. Знали бы вы от скольких ухажеров, принявших меня за жрицу любви, пришлось отбиваться; скольких прельстить и оставить с носом. – Улыбнулся он веселее, заметив, что любопытство Нин перебороло гордость, и она подошла поближе, чтоб послушать. – Спасибо не все из них олухи, есть среди них и разбирающиеся; еще лучше, что таковые есть среди кингалей. Вот к одному такому, загодя разузнав по каким тропам вы даете представления, срезав путь, я и пристал с просьбой найти бродячих скоморохов.
– И что, теперь нам привыкать к новой спутнице? – Улыбался Пузур сверху, снова взгромоздившись на облучок рядом с женой. – Как нам называть-то, теперь тебя?
– Я это сменю. При первом же стане.
– В твоем, тебя сразу же заприметят и в ополчение заберут, а то и похуже. Хоть Нибиру и пал, никто приговоры хулителям единодержца не отменял, а первый кто тебя узнает, тут же поднимет шум; первыми всегда бегут самые горлопанные. Так что старых знакомых ты и здесь можешь встретить.
– Жрица бродяжничающая со скоморохами, тоже вызовет лишь вопросы, и рано или поздно, те кому надо догадаются, что тут что-то неладно. От этого и вы пострадаете.
– Так что делать, если и так и этак нельзя? – Не на шутку обеспокоившись, заерзал скоморох. – Может просто переодеть тебя в платье Нин? У нас тут, что-нибудь подходящее найдется. Скажем, что ты ее сестра.
– Об этом я уже подумал. Вы скоро увидите…
– А мне нравится. Пусть остается так. Всегда мечтала о младшей сестренке, чтоб наставлять ее и в наряды наряжать. Я буду звать тебя маленькая плакса. – Дернула его за платье Нин, проходя мимо.
***
Выпутавшись из вороха соломы, вихрастый мальчуган бросился бежать в сторону площади. Нельзя сидеть дома или шляться по улицам, когда в ваше поселение приехали игрецы и скоморохи, с занимательными и смешными представлениями. И вся деревня потешается над тем, как уродливый и горбатый Плут-Переплут, обманывает богатеев и продажных стражников, поносит их звонким и писклявым голосом, и поколачивает дубинками. Говорят, не было еще такого забавного и смелого человечка, как этот скоморох и затейник.
Издали заприметив большой нос и горбатую спину маленького кривляющегося человечка у расписной повозки, мальчуган, заранее ожидая смешных ужимок, растянулся в улыбке, счастливый от того что успел на представление. Он сам смог увидеть как страж и дружинник хотят забрать плута воевать за мошны богатеев, а он прикидывается больным.
– Ой-ёёй! – Причитает он.
– Чего кричишь Плут-Переплут?
– Я заболеел.
– Чем же ты заболел Плут-Переплут?
– Ветрянкой. Воевать не могу.
– Ну, Плут-Переплут, сейчас мы тебе лекаря пришлем.
Они скрываются в повозке, и появляетя поющий лекарь:
– Я великий мудрый лекарь, из далекой стороны,
От меня леченья мало, но люблю я ваши ги.
Плут-Переплут, а, Плут-Переплут, хочешь, я скажу, что ты болен и не можешь идти воевать?
– Спрашиваешь. Хочу, конечно.
– Тогда заплати мне ги.
– Ооо, а уменя ги не зги. – Показывает пальцы сквозь дырявую одежду.
– Ну, если платы нет, тогда я скажу, что ты здоров.
– Ой, не говори! Сейчас-сейчас, я достану тебе плату. – Уходит и возвращается с дубинкой.
– Вот тебе ги! Получай! – Колотит лекаря.
– Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! – Лекарь падает.
Появляеся страж.
– Плут-Переплут, зачем ты убил лекаря?!