Тут и зашли двое.
– Что, нет работы? – Спросил хозяин, подавая вино.
– Можем обойтись. По крайней мере, на время.
– Лучше, когда ты сидишь без работы. – Трактиршик подмигнул Михаилу. Или тому показалось.
– Зато у тебя дела всегда идут хорошо. Твой товар сгодится и в праздник, и на поминки.
– Лучше, чтобы на праздник.
– Ага. Каждый из нас найдет, чем угодить другому. Ты налей без денег, а мы похороним тебя так, что жена останется богатой вдовой. – Посетители дружно расхохотались. Они уже были навеселе.
– Тогда мне не будут нужны ваши деньги. Потому платите сейчас. – Рассердился трактирщик. – Ты знаешь порядок. Деньги вперед.
– Заплатим. Держи. Или хочешь еще?
– Ого. С каких это пор? Сколько дадите, много не будет. Если заплатишь вперед, то полюбишь жизнь еще больше. Легко жить, когда уплачено.
– Старый сквалыга. Знаешь нас всю жизнь и боишься доверить хотя бы грош.
– Потому что завтра снова явитесь. Оставим долги до худших времен, а теперь платите.
– Давай, давай. – Один из посетителей достал из-под стола сумку, вытащил хлеб и несколько луковиц. – Лук – лучшее лекарство. Лук и вино. А как же иначе, когда приходится иметь дело с благородными клиентами.
Хозяин и гости дружно расхохотались. Но этого Михаил уже не слышал. Все его внимание было привлечено к сумке. Это была сумка Люэна. Он сам сшил и подарил ее актеру. Даже инициалы актера были видны. Михаил сдержал себя. Вдвоем собутыльники были явно сильнее, да и стража оставалась рядом. Он был здесь чужаком. Казалось, удары сердца разносятся на весь трактир. Но внешне он оставался спокоен.
Могильщики принялись за еду. Пили они много, разговор стал бессвязным. Впрочем, ничего интересного Михаил не узнал. Эпидемия кончилась, и могильщики, не стесняясь, прикидывали, на сколько им хватит заработанного.
Михаил показал хозяину, что хочет заказать еще. Сумка приковывала взгляд. Внезапно один из могильщиков – невысокий широкоплечий с заросшей многодневной щетиной лицом уставился на него, что-то сказал хозяину сумки, и теперь они принялись разглядывать Михаила вдвоем.
– Эй. Иди к нам. Я угощаю. А ты налей. Я как раз рассказывал о тебе. – Могильщик тыкал в Михаила пальцем. – Нужно было видеть, как он снимал с дерева тварь, которую Господь создал по ошибке. Я был уверен, он свернет себе шею. Он чуть не разбился в лепешку.
Его собутыльник, здоровяк с большим голым черепом, навалившись грудью на стол, разглядывал Михаила с явным подозрением. – Ты кто? Актер? Из этих, из жонглеров?
– Что ты? – Михаил сделал удивленное лицо. – Я догоняю своих. Иду со всеми в Палестину. Лошадь сдохла, проклятая скотина. Хочу заскочить в деревню. Может, там удастся найти.
– Здесь нет. Можешь не искать.
– А ты мог бы помочь?
– Нет.
– Ты же вчера спрашивал покупателя. – Подсказал приятель. Считай, что нашел. Так что угощай.
– Я плачу. – Денег у Михаила было в обрез, но разговор того стоил.
– То было вчера. А сейчас нет. Завтра можно поговорить, если у тебя есть чем платить.
Вместо ответа Михаил похлопал себя по бедру. – Будешь доволен.
– Если есть деньги. – Тупо повторил могильщик.
– Он же сказал. – Поддержал Михаила его товарищ. – Чего он станет врать.
– Ладно. Приходи к полдню на рыночную площадь. Там, где вчера. Через дом от ратуши живет мой хозяин. Спросишь дом господина Сабана. Понял? Сабана. Это хозяин. Я буду внизу. Зовут Жак. Там поговорим.
– Как раз напротив дома, где остановилась эта. – Приятель взбил вокруг головы воображаемую прическу и выпятил губы. – Там, где ты ползал за обезьяной.
– А кто такой Сабана? – Переспросил Михаил, будто прикидывая, как лучше запомнить имя.
– О-о, важный человек. – Разговорчивый могильщик вертел головой. – Не пропустит ни одну. Пока жил в деревне, бегал за каждой.
– Не болтай. – Рявкнул верзила Жак.
– Конечно, конечно. Преданная собака всегда защитит хозяина.
– Но у тебя свое ремесло? – Михаил старался расположить к себе слугу господина Сабана.
– Это у меня. – Закричал его приятель, тыча себя в грудь. – Его я уговорил потрудиться, потому что никакая смерть его не берет. Все они. – Он обвел рукой трактир. – Все обходят меня стороной. Кроме одного единственного раза. – Он торжественно поднял палец. – Они знают. Они не обнимаются со мной возле церкви. Но я могу обойтись без них, а они без меня – нет. Придет день, и я являюсь в их дом. Я не гордый…
– Хватит. – Прервал его Жак. – Опять придется тащить тебя домой.
– А я еще думал уговорить его в напарники. – Не унимался могильщик. – Но тут даже покойники против.
– Не болтай. – Жак стукнул приятеля по затылку.
– Эй, – закричал трактирщик, – подраться успеешь на улице.
– Зато мы платим. – Верзила обернулся к Михаилу. – Надумаешь, приходи завтра – И потащил приятеля за дверь.
Михаил выждал. Стояли густые сумерки. Возле городских ворот сидели полупьяные стражи. После захода солнца они пускали чужаков по своему усмотрению. И, конечно, не бесплатно. – В городе и так хватает народа. – Пояснил стражник. – Утром не опоздаешь.
– Я иду к герцогине. – Михаил отвечал спокойно. – Я ее гость.
Стражник расхохотался. – Для такого приглашения ты не слишком торопишься. Не знаю, какой вкус у этой дамы, а потому рассчитываю на свой. Ты будешь сидеть с нами, пока не докажешь, что ты – святой Петр.
– Пропусти его. – Михаил обернулся и увидел недавнего знакомого, кавалера фрейлины. – Возьми, – молодой человек бросил стражнику монету.
– Ну, что же, важная птица. – Стражник поднял монету и посторонился.
Лошадь нового приятеля шла шагом, и Михаил поспевал без труда. – Решил присоединиться к нам?
– Я меня дела в городе. Но думаю пойти с вами.
– Замечательно. – Молодой человек радовался от души. – В городе много пустых домов, но лекарь возражает, чтобы мы занимали места умерших. Поэтому можешь переночевать у меня. Ты – мой гость. А завтра отправимся дальше. Ты когда-нибудь видел море? Нет? И я нет. Говорят, от Венеции плыть не меньше месяца. А до того еще нужно перейти горы. Потому мы спешим. – Все это Альберт – так звали нового знакомого выбалтывал с детским простодушием. Михаил – по виду его одногодок ощущал себя стариком. Наверно, так и было. Он вспомнил погибших друзей и замолчал, что бы не выдать себя рыданием.
Между тем, они добрались. Углы улиц, выходящих на площадь, были освещены факелами, окна ратуши светились. И люди толпились.
– Герцогиня дает прием. Сейчас я покажу тебе комнату, а потом вернемся сюда. – Мати, Мати. – Альберт заметил фрейлину, соскочил с лошади, подхватил девушку под руку, показал на Михаила. – Он идет с нами. Девушка кивнула и убежала. – Мы обручены, – пояснил Альберт, с восторгом глядя вслед. – Свадьба будет в Иерусалиме. Поэтому мы так спешим. Пойдем, герцогиня обрадуется тебе.
Михаил подхватил мешок с масками – единственным своим имуществом и пошел за Альбертом. Знакомство с комнатой не заняло много времени, они вновь оказались на площади. Здесь было шумно. – Среди городских есть желающие присоединиться к нам. – Сказал Альберт. – Дали обет в честь чудесного избавления от мора.
Прислушиваясь к приятелю, Михаил отыскал глазами дом, где могильщик назначил встречу. Увидел у коновязи рядом с распахнутыми воротами грузную фигуру Жака. Они прошли рядом, Михаил постарался остаться незамеченным. Теперь он был охотником – расчетливым и осторожным.
Время было подходящее. Свет мешался с тьмой, делая удобным наблюдение. Множество людей были беспечны и заняты праздником. Ударил колокол. Прошли монахи, сохраняя в ладонях пламя свечей, молиться об облегчении пути. В домах вокруг площади разгорались огоньки.
В зал ратуши стекались горожане и паломники. Герцогиня восседала на возвышении. Городской голова уступил ей свое место, а сам стоял за креслом и представлял именитых горожан. Приятели присоединились к длинной череде желающих выразить почтение блистательной Миллисенте. Она встретила появление Михаила прохладным взглядом, кивком отметила его пожелание присоединиться к походу и отвернулась.
Альберт был огорчен приемом. Он относился к породе юнцов, болезненно переживающих собственную молодость. Такие только и мечтают, как совершить подвиг, чтобы утвердиться во мнении старших. Голова Михаила была занята другим.
Заиграла музыка, в зал понесли вино. Веселье, впрочем, было чинным. Герцогиня не любила пьяных. Михаил поспешно решал, как отвязаться от Альберта. – Сейчас она сядет играть в шахматы. – Предсказал тот. И, действительно, герцогиня выбрала для себя партнера, а возле фрейлин замелькали кавалеры, готовые занять их своим обществом, пока Миллисента станет передвигать фигуры. Мати пользовалась вниманием, Альберт должен был постоянно находиться рядом.
Все решилось, как можно лучше. Михаил выскользнул на площадь. Здесь находилось немало народа, желающего издали поглазеть на праздник. Михаил нырнул в густую темень, отыскал нужный дом. Ворота в нижнем этаже были открыты. За ними был склад или мастерские, там шла работа. Верзила Жак старался успеть сразу во многих местах. Оглядевшись, Михаил проник внутрь и затаился за горой плотно набитых мешков. Жак стоял возле стола на расстоянии вытянутой руки, спиной к нему и был занят. Михаил расстегнул рубаху, вытащил волчью маску, надел. Теплый запах кожи вернул ему спокойствие. Глаза его нашли короткую дубинку, которой мешают варево в котле. Неслышный, он подкрался к могильщику, примерился, ударил коротко и сильно. Голова глухо стукнулась о стол. Найденной веревкой Михаил туго связал руки и ноги, плотно заткнул тряпкой рот. Все это он делал быстро, перебежал к двери, убедился, что остался незамеченным, закрыл ворота и запер их изнутри на засов. Жак лежал, похожий на большую спеленутую куклу. Михаил плеснул водой в лицо. Могильщик замычал, открыл глаза и уткнулся в склонившуюся над ним волчью маску. Он задергался с такой силой, что, казалось, готов был обрушить склад. Михаил взялся было за дубинку, но увидел заготовленный загодя факел. Михаил разжег его и поднес к лицу могильщика.
– Говори, – приказал он, – что ты сделал с мужчиной и женщиной в лесу. – Михаил старался говорить глухо, и сама маска изменяла голос.
Жак попытался уйти от близкого огня, Михаил поднес факел вплотную. – Если закричишь, я сожгу тебе глаза и лицо. – Михаил вытащил тряпку изо рта.
– Я не убивал их.
– Где они?
– В общей могиле. Я хоронил, но не убивал.
Михаилу стало трудно дышать. До сих пор он надеялся найти друзей живыми. – Кто убил их? Кто? – Жак извивался по полу, Михаил прижал тело ногой и поднес огонь. – Кто? Говори.
– Мне дал господин Сабана.
– Что дал?
– Сумку. Немного денег. Еще. Сказал, чтобы я подобрал тела и похоронил. Там, где не будут искать.
– Что он еще говорил? Что? Кто был с ним?
– Не знаю. Он зашел сюда.
– Почему? За что он убил их.
– Я не знаю, кто убил. Я не видел.
– Врешь. Ты не раз убивал вместе с ним.
– Нет. Клянусь. Я работаю на него всего два года. Женщина…
– Что женщина? Ну?
– Я знаю, он становится жесток, когда ему перечат. Он теряет голову от ярости. Я слышал рассказы на этот счет.
– Что слышал?
– То, что говорю тебе. Но он осторожен. Наверно, потому он велел спрятать тела. Я невиновен.
– Ты? Который пользуется награбленным. Говори, как найти твоего хозяина.
– По той лестнице. – Могильщик кивком головы пытался показать дорогу. – Дальше. На третий этаж. Там его комнаты. Но сейчас его нет. Он в ратуше вместе со всеми.
– Дверь к нему открыта?
– Да, да. Слуги поднимаются. Это черный ход. А он заходит с улицы.
– Ты запираешь эту дверь изнутри?
– Да. Иногда я сплю здесь.
– Сегодня останешься со мной. Будешь лежать тихо или я суну тебя лицом в крысиную нору. – Михаил вновь заткнул могильщику рот, для надежности примотал кляп к голове, натянул поверх мешок, проверил крепость веревок, оттащил тело в угол и завалил мешками. Потом обследовал помещение, и нашел, что искал. В глубине склада обнаружилось окошко, забранное железной решеткой. Он открыл его изнутри, выбрался наружу и плотно прикрыл за собой. Окно выходило в тупик. Отсюда можно было проникнуть в дом, не привлекая внимания. Маску он снял еще раньше, тщательно отряхнул одежду, еще раз прошел мимо запертых ворот. И вернулся на площадь.
Людей там и в самой ратуше поубавилось, но прием еще продолжался. Герцогиня была занята шахматами. Михаил устроился в дальнем углу и окликнул Альберта. Тот обрадовался.
– Я все время здесь. Но, пожалуй, собираюсь идти спать. – Михаил зевнул.
– Что ты. Здесь весело.
– А где хозяева? Счастливцы, которые уцелели от болезни.
– Вон тот – городской голова.
– А тот в зеленом?
– Того не знаю. А этот с черными усиками – господин Сабана. Живет через дом от нашего.
– А рядом с ним?
– Откуда я знаю? Они вернулись в город вслед за нами. Прятались по деревням. А с этим Сабана мы пили вчера вечером. За любовь. Какая-то красотка расцарапала ему лицо.
– Ты, видно, был рад выслушать его рассказ. – Михаила захлестнула злоба.
– Нет. – Просто сказал Альберт. – Было скучно. Мати была занята у герцогини. Я случайно попал в их компанию.
– Я слышал, кое-кто из здешних собирается идти с нами. И этот Сабана?
– Нет. Он станет замаливать старые грехи, когда не сможет делать новых. Так он сказал. Зачем он тебе?
– Мне? Это ты начал разговор. Какое мне дело до него?
Между тем, герцогиня встала. Музыка смолкла. Миллисента кивнула всем сразу и двинулась к выходу. Гости потянулись следом. С площади стали расходиться. Часть паломников остановилась в гостинице, заполненной теперь до отказа. Людей помоложе и попроще разобрали зажиточные граждане, бедняки заполнили постоялые дворы. Денег с пилигримов почти не брали, церковь запретила наживаться за их счет. Все делали Божье дело. Опустевшие после мора дома не занимали. Герцогиня отдала на этот счет строгое распоряжение.
Михаил соображал, как ему избавиться от привязчивого Альберта, но тот сам пришел ему на помощь. – Иди спать, мой друг. – Сказал он с тщеславной гордостью юнца, спешащего на свидание. – А меня ждут.
– Очень кстати. Сразу завалюсь. – Михаил притворно зевнул.
Тайком он вышел к знакомому переулку. Несколько раз натыкался в темноте на прохожих, но люди спешили и избегали друг друга. В другом конце площади мелькал свет, это обходил город ночной дозор. Потом из облаков выбралась луна, каменная мостовая заблестела, как рыбья чешуя, дома покрылись туманной пленкой. Нельзя было терять времени. Михаил неслышно распахнул окно, оттолкнулся от земли и заполз внутрь склада. Несколько минут он приучал глаза к темноте. Потом наощупь нашел место, где оставил связанного Жака. Тот не терял времени. Путы ослабли. Михаил достал нож и несколько раз сильно кольнул им сквозь мешок. Могильщик дернулся и замычал. Михаил затянул веревки, добавил новые узлы. Постоял рядом, потыкал ногой замершее тело, показывая, что он здесь. Потом натянул маску, приготовил нож и неслышно отправился туда, где черный ход вел вглубь дома. Нащупывая ступеньки невидимой лестницы, он осторожно поднялся на второй этаж. Запах склада сменился запахом жилого дома, совсем рядом раздавалось сонное мычание, видно, спали слуги. Михаил беззвучно нашел поворот лестницы и, ощупывая ступеньку за ступенькой, двинулся дальше. Сабана должен был находиться где-то здесь. Коридор вел в сторону, вдалеке мерцал квадрат окна. Ковер под ногами скрадывал звук шагов. Неожиданно голос совсем рядом сказал. – Иди. Ты мне не нужен.
– Прислать, согреть постель?
– Нет. Я хочу спать.
Михаил успел свернуть за угол, вжался в стену, человек прошел совсем рядом, спустился по лестнице, которую Михаил только что миновал. Оставалось ждать. Некоторое время он простоял за неплотно прикрытой дверью, чутко ловя тишину, пока не расслышал протяжное, всхлипывающее дыхание спящего. Он потянул дверь на себя и отпрянул, оказавшись в столбе лунного света. Встал на колени и заполз в комнату. Смутно белели простыни, на подушке. Он разглядел голову спящего. Михаил присел на кровать, прижал острие ножа к горлу, другой рукой крепко зажал рот. Сабана замычал. Михаил навалился всем телом. Глаза открылись. Прямо на Сабана в лунном свете скалилась злобная волчья морда. Сабана рванулся, тело его изогнулось, голова заметалась, пытаясь уйти от ножа, коленями он ударил Михаила в спину. Сдернул маску. Страшный крик разбудил дом. Сабана хрипел и дергался, сбивая ногами простыни. Нож проткнул горло, Михаил еле успел уклониться от хлынувшей крови. Сабана затих. Михаил бросился к двери и остановился. На крик должны были подниматься, путь был закрыт. Он метнулся к открытому окну. Выглянув, Михаил увидел карниз и крышу ближнего дома. Он зацепился рукой за выступ, сделал шаг, вжимаясь в стену, и спрыгнул, оказавшись этажом ниже, перебежал через открытое пространство на другую сторону дома, повис на руках, оказался на земле и ушел в глубокую тень подворотни. Прислушался. Пока было тихо. Он быстро прошел к своему дому, и уже входил в комнату, когда услышал крики. Удача сопровождала его, кровать Альберта пустовала. При свете луны он осмотрелся. Рукав рубахи был запачкан кровью. Михаил лег и укрылся, стараясь не касаться постели окровавленной рукой. Почти сразу явился Альберт, наклонился над Михаилом. Помедлив, тот открыл глаза и сонно оглядел приятеля.
– Убили этого Сабана. Которого я тебе сегодня показывал. Помнишь?
– Не помню. Я сплю.
– Идем. Поглядим. Что творится в городе.
Пряча руку, Михаил натянул рубаху и пошел вслед за Альбертом. Под стеной стояла бочка с водой. Их держали полными на случай пожара. – Я догоню. – Сказал он Альберту – Умоюсь, раз встал.
Альберт убежал, Михаил тщательно вымыл руки, застирал рукава, подвернул их до локтя и еще раз внимательно осмотрел себя. Потом вернулся домой и снова лег. Когда Альберт вернулся, он уже спал. Действительно спал, а не притворялся, предыдущий день оказался самым долгим в его жизни.
Утром он был готов к походу. Несмотря на ночной переполох, герцогиня приказала трогаться в путь. Люди садились в седла, смущенные дурным предзнаменованием. Впрочем, задерживаться по такому случаю тоже не хотелось. Михаил был безразличен к слухам. Он видел, как стражники вели Жака – слугу господина Сабана в ратушу. Там велось дознание.
В двенадцать выступили. Прошли через город, провожаемые колокольным звоном, вышли за ворота. Дорога шла вдоль стены. Невысокая часовня из красного камня пряталась среди деревьев. Бил колокол, птицы чертили небо. Шли молча, осеняя себя крестом мимо свежей насыпи.
– Городское кладбище. Тут хоронили всех, кто умер за недавние дни.
Михаил сел на обочину, поправляя обувь. Дождался, пока остался один. Подошел к могиле. Опустился на колени, взял в ладони горсть земли, поднес к губам, подышал на нее и бережно положил назад. – Их похоронили в одной могиле со всеми. – Подумал он. – Их похоронили, как людей. – Он прислушался, чем отзовется в нем эта мысль, и не почувствовал ничего. Только пустоту. Он встал, отряхнул одежду и, уже не оглядываясь, бросился догонять ушедших вперед паломников.
4
После того, как дож Доменико Сельво сочетался браком с дочерью византийского императора, Венеция обрела восточную утонченность и блеск. Обе страны, казалось, устали от многолетнего соперничества и вражды и, наконец, скрепили союз узами достойного брака. Теперь они открыли друг для друга торговые пути, связали жаркие глубины востока и пространства европейского континента. Зависть и злость генуэзцев, марсельцев и других соперников Венеции была бессильной. Им доставались объедки со стола новых союзников. Венецианцы теперь могли без помех придушить амальфийцев – давнего и настырного торгового конкурента, а византийцы – осадить сицилийских норманов – многоликое чудище, превзошедшее по вероломству и жестокости варварские народы.
Роскошь Венеции затмила Константинополь. И понятно почему. Великие христианские воины Востока – так гордо называли себя византийцы – не успевали отбиваться от набегов и нашествий, которые, как тяжелые волны, накатывались на стены города. Они шли с севера – из глубин причерноморских степей и юга – оттуда, где цветущие долины Романии сменялись отрогами малоазийских гор. Год за годом Византия сражалась и побеждала, более преуспевая хитростью, чем мощью, и теряя силы в этой борьбе. А Венеция, не знающая военных угроз, свободно могла распорядиться богатством, возводя все новые дворцы, сбрасывая в море, как ненужную скорлупу, остатки старых стен и одевая в мрамор набережные и пристани. Теперь там разом стояли десятки кораблей со всего Средиземноморья и далее, вплоть до далекого Кавказа. Город рос бурно – надменный он каждый день умножал свое великолепие. Благодарность небу была благодарностью богача, не знающего меры собственному тщеславию. Базилика Святого Марка, вставшая над его мощами, не уступала великолепию византийской Софии, а во многом превзошла ее выставленными напоказ драгоценными реликвиями. Когда-то эти мощи похитили из Александрии и тайно вывезли, прикрыв соломой, венецианские купцы. Их лукавством гордились, разве торговля не та же хитрость. Евангелист Марк стал небесным покровителем, охраняющим Венецию, а его знак – ее гербом. Именно здесь, более чем где бы то ни было на аскетичном христианском Западе, богатство служило утверждению красоты, как понимали ее сами венецианцы – красоты щедрой, пышной, обрамляющей священные реликвии в золото и драгоценности. Бог явился сюда не босым странником, а богатым купцом, заключившим, как удачную сделку, союз неба и земли и освятившим его во имя державного процветания. Для утверждения служило серебро огромных соборных лампад, беломраморные колонны, великолепие вертепа (мыслимо ли?), выложенного россыпями жемчуга и драгоценных камней, блеск мозаик, золото свода с устремленным ввысь сонмом ангелов. Но, переняв у Византии это почти пугающее великолепие, смешавшие воедино Божьи заповеди и авторитет кесаря, Венеция не без лукавства добавила к ним нечто свое, лишив византийский образ надменной чопорности и нерассуждающего повиновения. Не зря благообразие старцев соседствовало здесь с блеском роскошных туалетов, а запах ладана неизменно дополнялся ароматами благовонных смол, вытяжек и растираний, которыми знатные дамы умащали цветущую плоть.
Сладкоголосые напевы с бесшумно снующих лодок, прозрачные тени, скользящие по мостам, серебрянное сияние лагуны и розовое свечение мраморных плит таили в себе чувственную энергию, не желавшую мириться с монашеской аскезой и смирением. И чем более громко звучали здесь призывы к покаянию, тем необузданнее и сильней проявляли себя желания, утверждавшие языческую страсть жить и наслаждаться.
Уже более месяца Михаил жил в Венеции. Они прибыли сюда в начале зимы, когда дальнейшее морское путешествие стало невозможным. Михаил бродил по городу озабоченный, как раздобыть денег для сносного существования. Изношенная одежда еле держалась. Небольшие деньги, с которыми он выходил в дорогу, кончились. Оставались надежды на близящийся карнавал. Тогда, укрывшись под маской, он рассчитывал поправить свои дела. Пока он скрывал актерские способности. Теперь, когда дорога растянулась на несколько месяцев, каждый был занят собой. Из многочисленных попутчиков Михаил сошелся лишь с Альбертом. Но молодой человек утомлял его чрезмерным изъявлением чувств и желанием преданной дружбы. Михаил не любил торжественных признаний. Как актер, он по-своему относился к словам, считая их достойным оружием Януса. Сказать можно, что угодно, высокие слова были нужны для игры, в обычной жизни он предпочитал обходиться без них.
Молодые люди постоянно посещали дом герцогини. Сам Альберт бывал там ежедневно, оказывая знаки пылкой привязанности своей невесте. Михаил присоединялся к нему редко и со скуки. Его никто там не ждал. Герцогиня встречала его равнодушно, не желая простить разочарование, которое он доставил нежеланием следовать в ее свите. Казалось, несколько раз, когда взгляд ее задерживался на Михаиле, в нем можно было рассмотреть неясные огоньки. Они вспыхивали и гасли, как светлячки в глубине темного леса. Спокойное и молчаливое наблюдение за собственным окружением было в характере Миллисенты. Она была не только любопытна, как все женщины, но умна, и пыталась разбавить скромными развлечениями зимнюю скуку. Когда ждешь весны и продолжения путешествия, время тянется особенно долго. Впрочем, жаловаться на невнимание Михаилу долго не пришлось, герцогиня предложила навещать ее регулярно и читать книги, любезно предоставленные самим дожем. Она же доверила ему выбор. До этого Миллисента проэкзаменовала Михаила в искусстве риторики и осталась довольна. Актерское умение придало его голосу выразительность. Перелистывая книгу, Михаил украдкой следил, чтобы ветхость его одежды не бросалась в глаза. Герцогиня никак не обратила на это внимания, но через казначея выдала денег в счет будущего расчета. В новом более достойном виде Михаил стал являться по утрам, когда герцогиня собирала своих фрейлин. Часто он посещал библиотеку дожа, где, пытаясь угадать вкус слушательницы, подбирал книги. Впрочем, большого труда это не стоило, он остановился на старых комедиях и не ошибся. Что касается зрелищ и удовольствий, все женщины одинаковы. Он уносил книги под плащом и стал похож на студента, с чем и поздравил его Альберт.
Если герцогиня была спокойна, ровна и, казалось, почти не обращала внимания на его присутствие, узнавая более по голосу, чем виду, то многие фрейлины проявляли к Михаилу интерес. Он часто ощущал не себе их взгляды. К тому же Михаил оказался единственным мужчиной, допущенным во внутренние покои герцогини. Уж это был повод для пересудов, скрашивающий безделье. Впрочем, сплетни и досужие шутки быстро гасли, как огонь, не имеющий свежего воздуха для горения. Репутация герцогини не знала сомнений, а муж, дожидающийся ее на востоке, известен был вспышками ревности и гнева. Да и сам Михаил – достаточно замкнутый и малообщительный не мог служить хорошей мишенью для двусмысленных намеков.
Так миновала эта зима и приближался весенний карнавал, после которого следовало собираться в путь. За вязанием в покоях герцогини, в паузах, когда Михаил прочищал горло, фрейлины оживленно делились планами. Участие самой госпожи не обсуждалось, она была равнодушна к праздникам, хоть не мешала веселиться другим. Готовился и Альберт. Он советовался с Михаилом по поводу маски. Сам Михаил рассчитывал надеть свою – волчью, а пока давал советы приятелю, из которых тот, впрочем, не мог выбрать наилучшего. О своих планах Михаил умалчивал. Он уже присмотрел место на набережной, где рассчитывал выступить с жонглированием шарами и акробатическими упражнениями. Это то, что он мог делать один, а маска давала возможность остаться неузнанным. На большой заработок он не рассчитывал – на праздник съезжались актеры со всей округи, но все же… Ведь путь предстоял длинный.
Так было, пока жизнь не нарушила его планы. За день до праздника, когда он проходил темным коридором в покои герцогини, женская рука цепко ухватила и притянула к себе. Сама особа находилась за занавесом, которым были прикрыты стены. Сбивчивым шепотом, изменяющим голос, ему назначили свидание. Все было неожиданно, хоть он ощутил на лице горячее дыхание. И тут же, едва договорив, неузнанная обольстительница оттолкнула его и исчезла за скрытой дверью, оставив лишь адрес дома, куда он должен придти на следующий вечер. В день начала карнавала, когда на площади развернется праздник.
Утром Михаил украдкой рассматривал лица фрейлин. Та, что назначила свидание, должна быть среди них. Почти все нетерпеливо ждали наступления вечера. Лишь герцогиня никуда не собиралась, оставаясь с двумя степенными и не склонными к развлечениям дамами. Остальные были взволнованы и не скрывали своей радости. Михаил переводил взгляд, пытался разгадать неожиданную тайну, пока герцогиня не сделала ему замечание за сбивчивое чтение. Только тогда Михаил перестал гадать о своей воздыхательнице и предоставил событиям идти своим чередом. Конечно, он был непрочь пуститься в приключение, махнув рукой на участие в карнавале. Тайное признание разбудило его чувства. Он был готов влюбиться, но не знал в кого, а спокойствие делало его хорошим охотником.
Совсем иначе чувствовал себя Альберт. Он был огорчен. Мати кокетничала и до сих пор не открыла будущего наряда, предпочитая сама отыскать его в толпе. Не раскрывая доверчивому Альберту своих планов, Михаил предложил ему свою маску. Альберт примерил и остался доволен. – У меня есть еще. – успокоил его Михаил и похлопал по мешку, где оставалась маска волчицы. – Клянусь, она другая, нас не спутают. А в этой ты можешь оставаться до конца праздника.
Когда на площади уже гудела праздная толпа, Михаил оделся неприметно, прикрыл глаза черной полумаской, чтобы не слишком выделяться среди возбужденных горожан, и вышел из дома. Теплый воздух дышал сыростью, болотистым запахом стылой воды и близкой весной. Михаил завернулся в плащ и зашагал в глубину улиц. Назначенное место было удалено от карнавальной суеты, дорога была безлюдна. Дом выходил на набережную, было тихо, лишь вода чуть слышно касалась камней. Три раза, как было условлено, он тронул дверь бронзовым молоточком. Она приоткрылась всего на треть, женская рука взяла его за край плаща и ввела внутрь. Сзади лязгнула задвижка, он оказался в полной тьме. Он протянул вперед руки, взял женщину за плечи, почувствовал упор ее рук на своей груди и нашел губами ее лицо.
На рассвете дверь выпустила его обратно, так и не раскрыв тайны. Женщина осталась незнакомкой. Она сама подсказала Михаилу время прощания, когда он поглядывал в угольный квадрат окна, дожидаясь близкого рассвета. Он пытался заговорить, но она молчала, прижав палец к его губам. Так же молча, наощупь, она проводила его и выпустила на улицу. Только так они могут встречаться. Это он понял и не настаивал на большем.
Он вернулся домой, когда начало светать. С площади Святого Марка неслись шум, крики, музыка, по каналу чередой плыли гондолы, заполненные хохочущими полупьяными людьми. Женщины тянули к нему руки. Он возвращал им воздушные поцелуи, любовная удача сделала его – обычно сдержанного – шумным и щедрым. Дома он сразу уснул.
Утром Михаил едва дождался приема у герцогини. Ему казалось, что по лицам фрейлин, он сможет угадать возлюбленную. Не может быть, чтобы она не выдала себя. Первый, кого он встретил по пути во дворец, был Альберт. Михаила поразило его бледное, огорченное лицо.
– Я не смог найти Мати. – Пояснил он. – Я был на том месте, где мы договорились. Но она не пришла. Она сама должна была подойти ко мне. Я показал ей маску. Она знала, а я не мог отыскать ее, если бы даже хотел. Она не открылась мне. Я искал ее повсюду, до самого утра. И не нашел.