Отрезанный

Глава 11

Гельголанд

Студия на чердаке под крышей была единственным запирающимся на ключ помещением в доме. Кроме того, здесь все хорошо просматривалось, для чего было достаточно одного беглого взгляда. В комнате не было никаких кроватей, под которыми можно было бы спрятаться, и никаких шкафов, откуда злоумышленник мог бы выскочить, чтобы напасть на нее сзади. Вернувшись, Линда закрыла входную деревянную дверь в дом на засов, а дверь студии – на щеколду, под которую на всякий случай подставила стул с прочной металлической спинкой. Тем не менее в своем чердачном помещении в безопасности она больше себя не чувствовала.

Это ощущение у Линды начисто пропало после того, как она обнаружила мокрое полотенце и то, что кто-то лежал на ее кровати. Уверенности не придавало и бегство из дому, во время которого женщина нашла труп на западном берегу острова. Она и в дом-то вернулась лишь благодаря настойчивым требованиям брата, поскольку, по его мнению, это было все же лучше, чем обращаться в полицию.

– И что ты скажешь копам? – спросил ее Клеменс, когда вчера после обнаружения страшной находки она все же нашла потерянный мобильник и, стоя у волнореза, ему перезвонила. – Как ты думаешь, что произойдет, когда ты заявишь им о том, что случайно наткнулась на труп, гуляя по берегу в такую погоду? Черт возьми, Линда, мы можем использовать любые методы, но только так, чтобы не привлекать к себе внимания.

– Ты хочешь сказать, не привлекая внимания к тебе.

Но в одном ее брат был прав. Какие бы действия по отношению к Дэнни он ни предпринимал, сообщать полиции о судьбе преследователя Линды не стоило.

– Поверь мне, малышка, я не дурак, – заявил Клеменс. – Со мной ничего не случится. А вот твое имя уже занесено в полицейский компьютер. И отнюдь не в графу «жертва». К тебе в лучшем случае отнесутся как к истеричной бабе, безосновательно обвиняющей вполне безобидных мужчин. Однако, как только ты заявишься к полицейским, они сразу же отследят, что твой бывший дружок вот уже как несколько дней назад бесследно пропал. А теперь вдруг рядом с твоим домом обнаруживается труп еще одного мужчины. Как ты думаешь, что они сделают? Я прошу тебя, если не хочешь провести под стражей ближайшие дни, ничего не предпринимай.

– Но я же не могу просто так бросить этого несчастного парня! – воскликнула Линда, стараясь перекричать шум ветра и беснующегося моря.

– А почему бы и нет? Мертвец никуда не убежит, да и помочь ему уже никто не сможет. Так что возвращайся-ка ты домой и жди, пока какой-нибудь другой глупец не наткнется на тело. Пусть он переживает стресс от встречи с полицией, а не ты. Как только ураган стихнет, я сразу же заберу тебя оттуда.

Эти слова, казалось, подействовали, но тут Линду словно прострелило.

– А что, если это Дэнни убил его? – со страхом спросила она.

И такое ее предположение основывалось не на пустом месте. Ведь смерть Шиа была точно на его совести. Однажды Линда, придя домой, была неприятно поражена тем, что ее стиральная машина внезапно заработала в режиме отжима, хотя сама хозяйка отсутствовала более восьми часов.

Линда в страхе бросилась к стиральной машине и, когда открыла ее, вытащила из барабана своего мертвого кота. На стекле же загрузочного люка обнаружилась записка следующего содержания: «Если ты меня больше не любишь, то незачем тебе любить кого-то другого».

– Вдруг этот садист теперь принялся терзать не только животных? – охваченная ужасом, проговорила Линда.

– Тогда у него должно быть больше жизней, чем у твоего кота, – недвусмысленно ответил Клеманс.

Они еще некоторое время обсуждали сложившуюся ситуацию, и, в конце концов, мнение брата взяло верх. Она дала ему слово, что не станет заявлять о своей находке, хотя речь и шла о трупе, и не пойдет в гостиницу «Бандрупп», где, как ей было известно, для обсуждения складывающейся обстановки на острове собирались все ответственные лица.

Держа свое слово, Линда поднялась по тропинке и вернулась в дом, чтобы забаррикадироваться в студии. Ночь она провела, лежа на полу, укрывшись одним только тонким лоскутным одеялом, и сколько ни старалась, уснуть так и не смогла. Стоит ли удивляться, что наутро у нее болели все кости, а сама она чувствовала себя словно выжатый лимон. У нее было такое ощущение, как будто ей пришлось без остановки танцевать несколько ночей подряд, поддерживая себя одними только стимуляторами.

Линда зевнула и подошла к узкому окну. Открывшаяся картина неприятно ее поразила: дождь лил как из ведра, создавая сплошную стену темной воды.

«Когда я в последний раз видела солнце?» – силилась припомнить Линда.

В такую ужасную погоду горизонт еще больше приблизился к скалам, а обычно вездесущие морские птицы попрятались. Вместо них по воздуху летал одинокий пластиковый пакет, поднятый вверх ураганными порывами ветра. Он то опускался, то поднимался, влекомый воздушными потоками, которые в ярости стремились разорвать его, пока не скрылся за утесами, поглощенный суровым Северным морем.

Линду охватил озноб, но не от холода, который все больше проникал в комнату через продуваемые окна, а от осознания того, что рано или поздно ей придется открыть дверь и спуститься вниз – ведь ей все больше хотелось в туалет, да и жажда начинала уже давать знать о себе. К тому же там находилась и ее сумочка!

Тем не менее ее мысли постоянно возвращались к страшной находке на берегу. И хотя для нее умерший мужчина был незнакомцем, а для Клеменса составлял проблему, ее не оставляло чувство, что она поступает неправильно. Поэтому она никак не могла отойти от окна и оторвать взгляда от того места, где в хорошую погоду можно было увидеть протоптанную тропинку, ведущую к морю.

Проснувшаяся совесть не давала ей покоя, ведь там, внизу за пригорком, лежал труп человека, у которого еще совсем недавно имелась семья, коллеги и друзья. Они, ожидая его возвращения, наверняка беспокоились из-за его долгого отсутствия. Перед Линдой постоянно возникала картина бьющейся в истерике жены погибшего, которая наверняка, оставаясь в неведении о том, что произошло с ее любимым, мучилась от отчаяния и ужасной неопределенности.

Мысли об этом начали мучить художницу еще накануне, и поэтому она все же нарушила строгие инструкции, полученные от брата. Клеменс жестко приказал ей ни в коем случае не приближаться к трупу и уж тем более его не трогать. Однако, поразмыслив, она все же решила, что уж если и действовать вопреки своим чувствам и оставлять человека на берегу, как какой-нибудь обломок кораблекрушения, то надо хотя бы знать, кто он.

«Не исключено, что Клеменс прав, и было бы лучше, чтобы тело нашел кто-то другой, – думала Линда. – Но чтобы это произошло как можно скорее, возможно, мне стоит попытаться идентифицировать личность покойного».

Руководствуясь такими благородными побуждениями, Линда и взяла вчера небольшую борсетку покойника, валявшуюся на берегу возле защитной каменной кладки всего в нескольких метрах от мертвеца. Однако пока заглянуть в нее не решалась.

Отвернувшись от окна, она посмотрела на кожаную сумочку с коричневым ремешком, по-прежнему лежавшую нетронутой на столике рядом с мольбертом, и, как бы подталкивая себя к дальнейшим действиям, задала себе вопрос:

– Чего же ты ждешь?

Линда нерешительно приблизилась к столику, все еще не отваживаясь дотронуться до борсетки. Вчера она вставила в торчащую из нее петлю палку и, не дотрагиваясь до сумки руками, принесла ее в дом. Но это было вчера, а теперь?

Теперь же она вздохнула и вытащила пару перчаток из кармана висевшей на спинке стула ветровки. Ведь для того, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, ей не оставалось ничего другого, как надеть на руки эти толстые кожаные перчатки. Более тонких у Линды с собой не было, и поэтому вначале у нее возникли трудности – молнию заело, и ее пришлось несколько раз подергать. Наконец она справилась с этой задачей и открыла борсетку.

Сумочка оказалась мягкой на ощупь, и в ней, кроме мобильника, ничего не было. Ни бумажника, ни ключей, ни документов. Линда осторожно вынула из нее телефон и положила его на столик. Дисплей мобильника светился, показывая четыре пропущенных вызова, а в левом верхнем углу мигал символ в виде перечеркнутого колокола.

«Переключено на беззвучный режим, – догадалась Линда. – Вот почему я не слышала звонков».

Она перевернула борсетку вверх дном и принялась энергично трясти ее. Однако больше никаких предметов из нее не выпало.

«Что ж, тогда следует внимательнее рассмотреть сам мобильник», – решила Линда.

Корпус у телефона с большим дисплеем был розового цвета и больше подходил для молодой девушки, чем для взрослого мужчины. Линда сняла перчатки и, взяв в руки карандаш, нажала тупым концом на кнопку «Меню».

«Интересно получается…» – отметила она.

Все четыре вызова поступили с одного и того же мобильного телефона. Первый – за полчаса, а остальные три один за другим с коротким перерывом – несколько минут назад. В меню входящие СМС-сообщения вовсе отсутствовали.

Она пометила номер входящих звонков в своем блокноте и перешла в главное меню. Здесь она сделала еще одно, при этом очень странное открытие: эти четыре пропущенных звонка оказались единственными, сохранившимися в памяти телефона. Складывалось впечатление, что владелец мобильника сам не звонил с него или удалил всю историю звонков незадолго до смерти, что в принципе было возможно, но весьма необычно.

Линда отложила карандаш в сторону и задумалась. Она почувствовала сильное возбуждение, но, в отличие от напряжения, испытанного за последнее время, это не отняло, а, наоборот, придало ей сил – впервые у нее возникло ощущение, что она делает что-то стоящее. Опознание личности погибшего человека больше соответствовало ее деятельной натуре, чем бегство от неизвестной опасности.

«Движемся дальше», – решила Линда.

Она достала переданный ей Клеменсом телефон, номер которого был известен только ему, проверила еще раз, активирована ли у него функция подавления номера, а затем набрала номер абонента, пытавшегося совсем недавно не менее четырех раз дозвониться до мертвеца.

Уже при первых сигналах исходящего вызова Линда затаила дыхание, почувствовав, как бешено заколотилось у нее сердце, а на третьем гудке стала ощущать себя рыбой, выброшенной на сушу, жадно глотала ртом воздух. На четвертом сигнале вызова мужество оставило ее, и она хотела завершить звонок, но было слишком поздно – на другом конце телефонной линии ответили. Голос принадлежал мужчине и звучал так, будто его обладатель чем-то очень озабочен. Линде показалось, что неизвестный напуган ее звонком не меньше, чем она сама. Он сказал:

– Алло, слушаю вас! Вы разговариваете с Паулем Херцфельдом!

Глава 12

Берлин

– Алло! Вас не слышно! – воскликнул Херцфельд.

Неизвестный абонент пока не произнес ни слова – из мобильника доносилось только его дыхание.

– Что вы хотите от меня? – спросил профессор и отнял телефон от уха, чтобы удостовериться в том, что связь не разорвалась.

Все было в порядке – на дисплее отображались все четыре полоски, свидетельствовавшие о максимальном качестве приема сигнала, да и на линии слышались шумы. Тогда Херцфельд спросил:

– Эрик, это вы?

Однако ответа не последовало. В мобильнике слышалось только прерывистое дыхание звонившего. Вообще-то номер мобильного телефона Херцфельда был известен только его близким друзьям и членам семьи, но никто из них не связывался с ним, включив антиопределитель номера.

«Возможно, кто-то ошибся в наборе номера, а теперь не решается дать отбой? – подумал профессор и сам же себе возразил: – Такое возможно, но маловероятно».

Наконец Херцфельду надоело это упорное молчание, и он грозно произнес:

– Послушайте, я не знаю, кто вы, и не понимаю, чего вы от меня хотите. Но одно могу вам гарантировать: если с головы моей дочери упадет хоть один волосок, то тогда слово «боль» приобретет для вас совершенно новое значение. Вы меня поняли?

Херцфельд осознавал, что он балансирует на острие бритвы, ведь каждое пособие по психологии ведения переговоров начинается с предупреждения: «Не злите захватчика заложников». Но в его случае действовали иные правила игры – преступник поступал нешаблонно.

Конечно, к настоящему времени профессор располагал о похитителе дочери весьма скудной информацией, но и без того было совершенно очевидно, что Херцфельд столкнулся с человеком, мыслящим нестандартно, и к тому же профессионалом. Взять хотя бы женский труп. Он однозначно свидетельствовал о том, что препарировал его профессиональный убийца, который намеренно изувечил тело так, чтобы рано или поздно оно обязательно оказалось на секционном столе в спецподразделении, руководимом Херцфельдом. Весьма вероятным было и то, что преступник точно знал, что на этой неделе дежурить будет сам профессор.

Убийца обладал хорошими знаниями анатомии. В противном случае столь сложное размещение телефонного номера в черепе трупа теряло всякий смысл. Оно носило адресный характер. Иначе преступник мог бы просто позвонить и выдвинуть свои требования.

Как только Херцфельд это понял, он принялся ломать себе голову в поисках ответа на вопрос: чем таким он мог вывести из себя человека, чтобы тот убил женщину и похитил Ханну?

Все это вихрем пронеслось в голове профессора, и он сказал:

– Я предполагаю, что вы точно знаете, кто я.

Однако на другом конце телефонной линии по-прежнему царило зловещее молчание, и тогда Херцфельд добавил:

– В таком случае вы также знаете, что благодаря возможностям, которыми я располагаю как сотрудник Федерального ведомства уголовной полиции Германии, мне не составит особого труда найти такого человека, как вы. Найти и уничтожить. Однако если вы проявите благоразумие, то я готов пойти на сделку и выполнить любые ваши условия. Выскажите свои требования и давайте встретимся. Я хочу вернуть свою дочь живой.

Пока Херцфельд произносил все это, ему вдруг стало ясно, что при таком варианте сделка не состоится. От этой мысли у него пересохло в горле, и он почувствовал себя плохо.

«Нет, дело не в деньгах, иначе они связались бы с Петрой. Ведь она родом из богатой семьи, да и зарабатывает в три раза больше, чем я», – подумал несчастный отец.

Действительно, его бывшая жена реально могла раздобыть в течение нескольких часов достаточно приличную сумму наличными. И это, естественно, не могло укрыться от человека, столь педантично подготовившего и совершившего данное преступление.

Тогда Херцфельд собрался с силами и, скрывая свое истинное состояние, достаточно твердо произнес:

– Скажите, чего вы хотите, и вы получите это. Я же хочу только вернуть свою дочь.

Профессор помолчал немного, а потом спросил:

– Эрик?

Однако никакого ответа не последовало. Перестало быть слышным и дыхание на другом конце телефонной линии. Исчезло также характерное потрескивание, свидетельствовавшее о наличии связи, и в телефоне повисла мертвая тишина.

– Нет! Пожалуйста, не отключайтесь! – воскликнул Херцфельд.

Одного взгляда на телефон оказалось достаточно, чтобы профессор понял, что оправдалось самое худшее его предположение.

Абонент на другом конце телефонной линии дал отбой!

«Я все испортил, – принялся ругать себя профессор. – Это был очень важный звонок. Все висело на тонком волоске, но я оборвал его!»

Херцфельд со злостью ударил ладонью по письменному столу, но потом его ярость улеглась, и он задумался о том, что ему следует предпринять. Первым порывом стало желание отследить вызов, но сделать это было не так-то легко, как показывают в фильмах, – любой оператор сотовой связи, прежде чем предоставить требуемые данные, с помощью которых можно определить, откуда звонили с мобильника, сначала потребует соответствующее судебное постановление.

«Стоит ли мне привлекать к этому делу сторонние инстанции? – спрашивал себя профессор. – Ведь Ханна просила этого не делать».

«Иначе я умру», – были ее слова.

«Вместе с тем, – продолжал рассуждать Херцфельд, – иного выбора у меня, пожалуй, нет. Ведь этот Эрик, или как там его зовут на самом деле, не пожелал со мной разговаривать. Или все же звонил кто-то другой? Но тогда почему он не издал ни звука?»

Пауль открыл файл, содержавший языковую информацию, и стал прослушивать последнюю запись, концентрируя внимание на звуках дыхания связавшегося с ним абонента, которые записал его телефон. Он включил режим прослушивания на полную громкость и поэтому, когда вновь раздался телефонный звонок, от неожиданности вздрогнул всем телом.

– Алло!

На этот раз, перед тем как ответить, Херцфельд не успел активировать функцию записи разговора.

– Эрик?

В телефоне вновь послышался лишь какой-то шорох, и профессор уже было подумал, что и на этот раз абонент на другом конце телефонной линии ограничится молчанием. Однако он ошибся! Звонивший произнес всего два слова, нанесшие Херцфельду еще один удар ниже пояса. И услышал эти два слова несчастный отец, к своему величайшему удивлению, от молодой женщины, которая отрывисто произнесла:

– Эрик мертв!

Глава 13

В аду

Она слабо помнила, как маньяк всучил ей записку с текстом и приказал наговорить его на телефон. Это был один из тех немногих моментов, когда он ее не трогал. Возможно, при этом мучитель хотел исключить дрожание голоса своей жертвы, когда она записывала на носитель информации свидетельство того, что еще жива. Другого объяснения она не находила, хотя два сломанных ребра, а позднее и разрыв промежности сделали ее боль настолько невыносимой, что душа девушки практически полностью отделилась от физического тела.

В данный момент ее прежнее «я» стояло наподобие сломанного вагона на запасном пути сознания жертвы. Жалкий же остаток того, что ранее составляло ее личность, находился в самом поезде, который все глубже въезжал в темный туннель безысходности и боли.

Резиновая губка, размером с мяч для игры в гольф, торчала у нее во рту, постоянно нажимая на пульсирующую от боли рану в деснах. Но эта боль была желаемым отвлечением от того, что придумал для нее ее мучитель – насильник нашел еще одно естественное отверстие в нижней части ее живота и теперь, казалось, хотел разорвать и его.

Она мычала в течение десяти минут, и душераздирающие звуки этого мычания прерывали только удушающие приступы кашля, ведь губка заглушала рвущиеся наружу крики боли.

– Нравится? Да? Ты – маленькая шлюха! – издевался он.

Все тело девушки свела судорога, что сделало боль еще ужаснее. Однако это вызвало у ее мучителя лишь приглушенное хрюканье, указывавшее на то, что толчки вот-вот станут еще сильнее. Внезапно изверг покинул ее. Несчастная даже не заметила, как он поднялся с кровати и, встав рядом с ней, принялся махать рукой в глазок маленькой видеокамеры, непрерывно моргавшей в правом углу помещения прямо над дверью. Он делал это каждый раз, когда насиловал ее. И если в первый раз она почувствовала, как что-то липкое стало вытекать у нее между ног, то теперь образовавшаяся там одна сплошная рана таких ощущений больше не вызывала.

– Сейчас мне надо идти, ты, маленькая шлюха, – услышала несчастная слова своего мучителя.

При этом мелкие брызги от его влажного дыхания попадали ей на лицо, вызывая жгучее желание содрать с себя кожу. Она вытолкнула изо рта губку.

– Не называй меня шлюхой, меня зовут…

И тут несчастная горько заплакала от того, что не могла вспомнить свое имя.

– Не реви, когда-нибудь я вернусь.

С этими словами он зажал ее подбородок между большим и указательным пальцами и, сжимая его со всей силы, добавил:

– Хочешь знать, что ждет тебя, когда я вернусь?

В ответ она заплакала еще сильнее и, мотая головой, принялась умолять его оставить ее, наконец, в покое.

– Ну хорошо. Я, правда, хотел приготовить для тебя сюрприз, но, так и быть, покажу.

– Что? Нет! Не надо показывать! Пожалуйста, не надо больше ничего показывать!

Застывшим от страха взглядом она посмотрела на ржавый нож, который он приблизил к ее лицу. Его рукоятка, которую садист держал в руке, была обмотана пятнистым шелковым платком.

– Этим я сделаю тебя женщиной.

Затем насильник вопросительно изогнул брови так, будто его жертва сказала нечто такое, что сбило его с толку.

– Неужели ты думала, что я это уже сделал?

Мучитель достал сигарету, прикурил, опять поднял нож и заявил:

– Нет, нет, нет! Так дело не пойдет! Я давно заметил, что тебе это очень нравится. А так быть не должно. Такое запрещено. Настоящая женщина должна оставаться целомудренной. Ты понимаешь?

– Нет! Я больше ничего не понимаю! Пожалуйста, отпусти меня!

Но садист ее не слушал.

– Есть разные способы сделать женщину женщиной, – безжалостно продолжал он. – Лично мне больше импонирует метод, практикуемый в Сомали. Ведь там обрезают более девяноста семи процентов всех женщин.

– Обрезают?

Она в панике затрясла своими оковами. Но это только вызвало у насильника, дымившего сигаретой, улыбку:

– Успокойся! Ведь ты еще не знаешь, какой именно ритуал я для тебя выбрал.

Он стал перебрасывать нож из одной руки в другую, а затем спросил:

– Ты думаешь, что я удалю тебе только клитор? Или вместе с большими половыми губами еще и малые? А может быть, как это практикуется в Сомали, мне стоит после этого зашить тебе вагину? Как ты считаешь?

Девушка попыталась приподняться и вырваться из своих кожаных оков, с помощью которых ее руки и ноги были привязаны к кровати. Тогда садист наклонился к ее лицу, пустил ей сигаретный дым в глаза и спокойно произнес:

– В принципе независимо от того, какой метод я изберу, ясно только одно: ты этого не переживешь.

С этими словами мучитель сделал нечто такое, что она сначала восприняла за благо. Но потом до нее дошла вся жестокость его поступка.

– Я оставлю тебя на некоторое время. Нет, я не так выразился. Понаслаждайся тем временем, которое у тебя еще осталось, – донесся до нее его голос.

Затем тяжелая противопожарная дверь с грохотом захлопнулась за насильником, а несчастная жертва, не веря своим глазам, принялась разглядывать свои запястья, которые маньяк только что освободил от оков.