Лыжня

VI

Они грамотно выбрали место у проталины и сушины. Я снова отдыхал перед охотой прямо возле лагеря. Один раз Личка даже остановила на мне взгляд, но затем отвернулась к Графу.

– Все в порядке? – спросила она.

– Все отлично, – обнял ее Граф, прижимаясь мокрым анораком, – сейчас разожжем печку, выпьем спирту – и все наладится.

День был тяжелым, я чувствовал, как они устали. Дождь зимой в тайге ни к чему хорошему не приводит, тем более, намечалось похолодание. Облака поднимались вверх, небо постепенно расчищалось. Сегодня они вели себя гораздо тише. Снова шуршали, фыркали, гремели, но на шутки сил не осталось. За ужином шел тихий разговор. Я был снаружи, но живо представлял, как оно происходит внутри.

– У меня вопрос к группе, – сказал Капец.

– Пожалуйста! – Граф изобразил жест великодушия.

Капец так же тихо продолжал.

– Как дела у вас, ребят? Как самочувствие?

– Плохо! – сразу подхватил Валька, радуясь, что кто-то всерьез озаботился его плачевным состоянием.

– Как вообще настрой? – спросил Капец, глядя на Графа исподлобья. – Не пора ли поговорить о запасных вариантах?

– Пока не пора.

– Я хочу знать мнение группы.

Надюха приподнялась на коленях, взяла в руки пластиковую рюмашку.

– Юрка, да что с тобой? Я понимаю, Вальке тяжело. Может, Личке опыта не хватает, но она держится молодцом! А ты? Сколько у тебя «шестерок»?

– В том-то и дело, Надежда, – он чокнулся с ней и выпил, она тоже, – что слишком много. Слишком много я видел. И смерть видел, и слышал о ней… Иногда лучше остановиться на достигнутом.

– Что ты предлагаешь? – с надеждой спросил Валька.

– Я предлагаю подумать над запасным вариантом.

Все молчали, и Капец, развернув карту, продолжал:

– Послезавтра мы должны подойти к устью ручья Медвежий, который, по всей видимости, течет с непройденого перевала, к которому так стремится Граф. Эти два дня пролетят незаметно, а потом начнется самая трудная часть маршрута. Я вижу, что большая часть группы сильно устала. Поэтому предлагаю, не доходя до Медвежьего, свернуть на запад, вот сюда, и пройти простой и безопасный перевал Лисий. После перевала мы пару дней будем идти по реке Бияса и наслаждаться остатками отпуска. Закончим маршрут, как и собирались, в Советском. Выйдет хорошая пятерка. И без трупов.

– Отличное предложение! – воскликнул Андраш. – Но несвоевременное.

– Лично я хотел бы все-таки дойти до цирка, – поддержал Виталик.

– Ради него все было задумано, не так ли? – Личка посмотрела на Графа, и тот кивнул.

– Только вперед! – Надежда подняла кружку.

– Наливай! – скомандовал Виталик.

Разлили, чокнулись, выпили. Потом, лениво потягиваясь, Граф спросил:

– Все высказались?

Кто-то кивнул, кто-то пожал плечами.

– Тогда давайте спать.

VII

Я дремал перед охотой, когда они подошли на расстояние трех прыжков. Массивная мужская фигура и маленькая женская. Девочка и Граф. Он обнимал ее, она тихо говорила.

– С кем бы у меня не было отношений, между нами как будто стояла стеклянная невидимая стена. Как будто я из другого мира, не из этого…

Граф склонился над ней, и они долго целовались.

– Да… Даже не верится, что когда-нибудь мы вернемся домой… – он провел рукой по ее струящимся светлым волосам и аккуратно надел ей капюшон. Она опять его сняла и довольно громко сказала:

– Для тебя походы – другая жизнь. А у меня жизнь одна. И для меня все, что происходит – по-настоящему. По-настоящему! – закричала она, – Понимаешь?!

Граф отступил и со вздохом произнес:

– Не понимаю. Наверное, я слишком стар…

– Что будет с нами потом? Я не смогу тебя забыть.

– Да, – согласился Граф. – Забыть человека тяжело. И больно. Как часть тела на живую вырезать, – он вздохнул, и этот вздох перешел в потягивание. – Но возможно. Я это проделывал, и не один раз. Человек не может жить с дырой в теле, но прекрасно существует с дырами в душе.

Лика всхлипнула. Потом посмотрела на Графа.

– Человек не может жить просто так. Просто по инерции. Человеку нужно кого-то или что-то любить.

– Да, – согласился Граф, – я уже давно мертв. Мое сердце умерло, а мозг просто выполняет поставленные перед ним задачи.

– Откуда ты берешь эти задачи?

– Из прошлого. Недоделанные дела. Нерешенные задачи. Мы живем ими.

– Иди в жопу, Граф! – Лика резко повернулась и пошла к палатке.

Мне почему-то захотелось наброситься на этого странного, одетого в пуховку человека. А он стоял и чесал в затылке, как большой неуклюжий медведь.

Наутро я снова видел Лику. После неудачной охоты, мучаясь голодом и бессонницей, я бродил вдоль реки. На льду было много дырок – проталин, в некоторых местах будто большая собака языком слизала. Вдруг в утренних сумерках появилась девушка в ярко-красной куртке. Словно паршивый кот, я шмыгнул в кусты и замер. Она шла на лыжах, держа в руках каны. Подойдя к промоине, встала на колени, начала аккуратно черпать воду железной кружкой и сливать в котелок. Из-под синей шапки у нее выбивались светлые пряди волос.

Казалось, уйди она сейчас, пропади с картинки, и эта картинка бытия сама лопнет, растворится, как мыльный пузырь. Хоть Лика и человек, не было никакого противоречия между ней и окружающим ее дремучим лесом. Охотник несет беды и суету. Девочка несла мир и покой. Глядя на нее, я был счастлив. Счастлив, что она есть. Вокруг стояла прозрачная тишина, и только тихое сопение воды подо льдом да редкое бряцанье кружки о кан нарушало предутреннее спокойствие спящего леса. Девочка набрала воду, подняла кан и замерла, стоя на коленях. Какое-то время она стояла и просто слушала зимнюю лесную тишь, подняв лицо вверх. Потом ее вывела из оцепенения какая-то маленькая беспокойная птица, Лика взяла каны и пошла в лагерь. Я отошел подальше в лес, зарылся в сугроб и сладко уснул.

VIII

Объявленный абсолютно чистым предрассветным небом, мороз не заставил себя ждать. Не желая прозябать в спальнике без Лички, Граф разжег печку. Пока разжигал, чуть не отморозил пальцы. Открыла тубус и влезла она, вместе с канами.

Оба молчали, то ли не желая никого будить, то ли разделенные вчерашней ссорой. Личка готовила завтрак, Граф смотрел на нее и улыбался в усы. Когда после завтрака стали вылезать наружу, увидели, как еще несколько часов назад абсолютно мокрый снег смерзся до фирна. Андраш катался по нему в чунях^[13]. В это день тропежка была неглубока. Сквозь фирн местами топорщилась высохшая до желтизны высокая плоская трава – осока. Все было в порядке.

Размеренная работа на свежем воздухе привела группу в чувство. Мороз крепчал. Обедали быстро – сидеть не было никакого желания. После первого перехода Лика поняла, что не хочет приваливаться.

– Странное дело! – сказала она Надюхе. – Я иду, а мне все холоднее и холоднее!

– Та же фигня, – хрипло ответила Надежда.

По чуть припорошенному фирну девчонки припустили так, что остальные долго не могли их догнать.

– Слушай, это жесть какая-то, – от мороза голос Надюхи стал совсем глухим, интересно, сколько градусов?

– Минус сорок пять, – ответил с трудом догнавший их Граф.

– Все мы здесь окрепнем, если не подохнем.

– Все мы здесь подохнем, если не уедем! Как там Агзу?

– Чешет. Выше по течению лесозагатовки. Если повезет, переночуем в избушке.

В спину светило солнце, цвет его из желтого переходил в оранжевый, становился интенсивнее. Миллионы солнечных искр на снегу слепили глаза.

– Ол ю нид изба! – в такт шагам пел Андраш.

Через пару часов стемнело, и группа впала в своеобразный транс от размеренной ходьбы и усталости. Несмотря на опыт, болезнь «избенка» накрыла всех. Каждый рисовал по-своему красивые, но одинаково теплые картины: светлые окошки базы, теплая печка… И только Надежда была недовольна.

– Не к добру эта избушка. Двадцать дней без нее обходились, а теперь все ждут ее как как манну небесную.

– Какая-то мистическая эта болезнь – избенка. Вроде бы всего хватает – поставил палатку, собрал дров, печку разжег. Наверное, есть в человеке какая-то подсознательная, первобытная тяга к оседлому жилищу… – пел ей Виталик.

– А мы идем не к жилищу. Мы идем в неизвестность, – ворчала Надежда.

– Че париться, все равно ж по дороге.

Они шли по льду вдоль берега, не подходя к нему близко, чтобы не провалиться под лед, и высматривали вдали окошки базы. Высмотрели все глаза, пока в неверном зеленоватом свете полной луны не увидели силуэт вахтовки и колючую проволоку забора. На базе не было ни души. Не было и самой базы. Вместо нее на низком берегу озера красовались прогнившие остовы старых машин, навек вросшие в ледяное болото.

Не давая группе опомниться, Граф скомандовал:

– Готовим место для палатки!

Затем он отправил всех, включая девчонок, в лес за дровами, а сам, утрамбовав снег под высокой разлапистой сосной, ободрав с нее нижние сухие ветки, достал маленький кусочек плекса, поджег его и устроил костер на листе алюминия. Из леса раздавался свист двуручки и звонкий голос Андраша:

– Пока я делаю что-то полезное – я есть. Когда не делаю – меня нет. Пилю дрова – я есть. Сплю – меня нет. Троплю – значит, я есть, сижу на месте – нет. И все вы тоже.

– То есть ты сейчас есть, а нас нет? – спросила Лика.

– Так точно, так что давай, ломай ветки. А то мы есть, а вас с Надюхой нет.

Граф засмеялся. Скоро на поляну поодиночке и парами стали выходить ребята. Они несли сухие, напиленные ножовкой и цепной пилой тонкие бревна, сухой лапник, обломанные высушенные ветки. Огонь полыхал, и они выложили нодью^[14]. В лесу вдруг стало тепло и уютно.

– Лика Валерьевна, что вам помогает выживать в походе? – продолжал бенефис Андраш.

– Спирт! – громко ответила Личка.

– И Граф… – задумчиво сказал Капец.

Граф глянул на него недобро, встал и пошел в палатку.

Валька лежал в спальнике и дрожал.

– Нет, приятель. Так дело не пойдет, – сказал Граф и принялся вытряхивать удэгейца из спальника.

– Леш… Мне плохо. Я не могу.

Определив, что жара у пациента нет, Граф продолжил домогательства.

– Все ты можешь! Прямо в чунях, он выгнал его к костру, приказав достать дневник и карандаш.

– Так ребят. Давайте жахнем!

Он влил в Вальку сто грамм разведенного спирта и, не успел тот икнуть, дал указания.

– Запиши-ка в подробностях наши сегодняшние переходы!

– Ох, я не помню ничего!

– Мы поможем!

Граф специально сделал Вальку хронометристом, объявляющим привалы и обед, чтобы придать ему ощущение собственной важности. И, несмотря на то, что Валька обычно плелся в конце, эта маленькая хитрость все же работала. Догнав уже отдыхающих товарищей, он торжественно объявлял: «Прива-ал!» и все радостно аплодировали. Агзу очень гордился своей должностью еще и потому, что без точной хронометражной таблицы не сделать отчета – главного документа, хранящего всю информацию о пройденном походе. Как и фотографии, это материальное свидетельство того, что группа прошла маршрут. Каждый турист, идущий в поход от четвертой категории и выше, в тайне лелеет мысль, что отчет попадет в хранилище центрального клуба. Быть может, через тысячу лет эту библиотеку откопают, словно Александрийскую, расшифруют текст и прочтут о его победах, посмотрят на фото в его счастливое, загорелое, обветренное лицо.

Дежурные закипятили два кана, Граф, наконец, сел к костру, снял левый ботинок, носки и пощупал большой палец.

– Так и знал! – произнес он, а Лика вздохнула:

– Обморозил.

IX

Яркое, почти белое солнце освещало ржавые остовы экскаваторов и грузовиков, колючую проволоку и останки бараков лесозаготовительной базы, на углу которой красовалась яркая палатка типа «Пик». Шатер волновался и гудел.

Народ, а потеплело! – объявил, вылезая из палатки и глядя на висящий у входа градусник, Андраш, – уже минус 27!

Сверившись с градусником, Граф оглядел окрестности.

– Немного они вырубили.

– Да выросло все уже. Ты посмотри на машины. Им сто лет в обед.

– Куршаве-ель! – пробасила, вылезая из тубуса, Надежда.

Вопреки обыкновению, Андраш вышел первым. Он и Граф по очереди шли впереди и тропили так, что никто не мог их догнать. Не только согревшаяся, но и порядком взмокшая, плотно сбитая группа добралась до них только под конец перехода, когда они зависли под правым берегом Тихой, изучая карту. Здесь река делала резкий поворот налево, вымывая себе проход в высоченной каменной скале.

− Бля! – изрек Андраш, – я троплю, а мне все лучше и лучше!

– Бля, что это? – вторил ему подошедший Виталик, указывая на серую каменную стену.

– Ух ты! – обрадовался Граф. – Так это и есть те самые петроглифы. Агзу, иди сюда!

Отвесный правый берег возвышался над рекой, как стена исполинской крепости. Наверху, над внушительным снежным карнизом, который, казалось, не таял даже зимой, продолжал расти покатый низенький лесок. Подошли остальные, встали под скалой и, не обращая внимания на опасно нависающий карниз, принялись разглядывать диковинные наскальные рисунки. Они были видны хорошо, отчетливо: кто-то регулярно очищал их от снега и грязи. Тоненькие олени, примитивные человечки, полосатый тигр с большой головой и нелепо маленьким телом. Как будто ребенок нарисовал.

Бережно водя варежкой по рисунку, Валька тихо сказал:

– У тигра два имени – Куты-Мафа и Амба. Амба – это злой демон, карающий охотника за вторжение в свои владения. Куты-Мафа – добрый тигр-отец, дух предка, который, наоборот, помогает и хранит охотника.

Валькина лекция могла быть длиннее, если бы сверху не посыпался снег.

– Оп-оп-оп! – сказал Андраш.

– Назад! – закричал Граф.

Как были – в лыжах и с рюкзаками – они отскочили от стены. В ту же секунду на то место, где они стояли, упала, как будто с неба, небольшая лавина. Снег был мягкий и рассыпчатый.

– Кто-то нас предупреждает, – сказал Агзу.

– Да, – согласился Граф, – то ли кабан, то ли олень…

Осмотрелись. Левый берег реки, наоборот, был низок и заболочен. Непонятно было, где кончается река и начинается болото. Заводь поросла редким кустарником. Кое-где виднелись низенькие скрюченные деревца. Слева и сзади, там, где к болоту подходил густой непролазный лес, они увидели непривычный треугольный силуэт. Это была острая крыша покосившейся избушки. Домик был чуть больше дачного сортира. Внутри валялся матрас, покрытый плешивой шкурой, напротив него в углу примостилась маленькая печка, труба уходила в дырку в стене. Рядом размещалась пара наскоро сколоченных стеллажей. На них были аккуратно расставлены баночки с жидкостями и травами, лежали огромные рыжие перья, сморщенные корешки, расшитый бисером кисет, плетеные феньки, китайские браслеты и разноцветные пластиковые карточки.

– Неплохо, – заметил Граф. – Кто-то здесь жил долго и автономно.

– Перья рыжего петуха, – задумчиво проговорил Валька, – это вещь летающего шамана.

– А где же он сейчас? – поинтересовался Виталик. – Улетел?

Лика разглядывала баночки. В одной была голова змеи. В другой – как будто заспиртованный глаз.

– Где-то неподалеку должно быть капище, – не обращая внимания на остроты, все так же задумчиво продолжал Агзу.

– Что?

– Жертвенник. Место, где шаман совершает обряды. Наверное, он туда и ушел. Бубна нет на месте.

– Хочешь поискать? – усмехнулся в усы Капец, и его холодные глаза блеснули.

– Не уверен.

– Так может, это деда твоего капище! – ткнул его локтем Виталик.

– Может, – Агзу снял тюрбан и почесал в затылке. – Но духи не любят посторонних.

Он серьезно посмотрел на Виталика, потом на Капца, надел шапку обратно и вышел из избы.

– Интересно все-таки, куда делся этот шаман? – задумчиво произнес Граф и последовал за ним.

Снаружи Агзу принялся распаковывать рюкзак.

– Не одевайся, – сказал ему Граф, – пошли дальше.

Не обращая внимания на его слова, Агзу продолжал выкладывать на санки содержимое рюкзака и в конце концов достал черный полиэтиленовый сверток довольно внушительных размеров. Развернув его, он аккуратно извлек нечто довольно странное, а именно – старинный шаманский бубен. На деревянный обод была туго натянута упругая коричневая кожа, а с обратной стороны – диаметральные проволоки, на которых позвякивали друг о друга нанизанные железные звездочки.

– Вот это вещица… – Граф аккуратно погладил кожу бубна.

Агзу отпустил бубен, Граф взял его и легонько потряс. Размножился, разлетелся по округе легкий, мягкий звон. Граф ударил ладонью в натянутую кожу. Раздался гулкий, протяжный бой. Время будто остановилось. Участники зачарованно замерли.

– И это ты тащил с собой?! – оборвал тишину Виталик.

– Ты умеешь на нем играть? – спросил Граф, возвращая бубен Вальке.

– Нет, я не имею права, – тихо ответил Агзу, взял бубен и пошел с ним в избу. Остальные последовали за ним.

– Не знаю, вернется ли шаман, но пусть Он останется здесь, – с этими словами Валька бережно положил бубен на полку. – Хоть Он и не совсем настоящий, но я хочу, чтобы Он вернулся к моим предкам. Как и моя душа.

– Что значит не настоящий? – не понял Граф.

– Это уменьшенная копия. Бубен никогда не использовался в камлании. Мой дед сделал его для матери, когда она уезжала в Москву. Он знал, что дочь никогда не вернется, и ему хотелось, чтобы частичка Родины осталась с ней.

Агзу вышел из избы, надел лыжи, рюкзак и пошел, почти не проваливаясь, обратно к скале.

– Стой! – крикнул ему Граф.

Агзу прошел на автомате еще несколько шагов, покачивая рюкзаком, и остановился, развернувшись к Графу в пол-оборота.

– Не туда!

Агзу вернулся.

– Здесь река уходит вправо, чтобы потом резко повернуть налево. Там могут быть проталины и прижимы, давайте лучше по болоту срежем, – предложил Граф.

Все согласились и, неглубоко тропя, пошли пересекать болото. Со скрюченных деревьев, окруживших путников со всех сторон, свисали тонкие нити мхов. Яркое солнце рисовало на снегу причудливые узоры тенями. Граф шел по азимуту на север-северо-запад. Тропить приходилось все глубже. Болото как будто засасывало. Через пару бодрых переходов джи-пи-эс^[15] внезапно показал, что группа находится южнее точки ночевки, а затем и вовсе перестал ловить спутники. Граф пропустил вперед всех, кроме Андраша.

– Погляди, что творится, – он ткнул пальцем в незрячий джи-пи-эс.

– Ну и ладно, – махнул рукой Андраш. – Пойдем по компасу. Сто раз обходились.

– Компас врет, – Граф внимательно посмотрел на друга. В глазах Андраша появилось и замерло беспокойство. Граф продолжал.

– От избушки мы шли по азимуту на северо-запад, – Андраш кивнул, – я проверил азимут по джи-пи-эсу и выключил его, чтобы не тратить батарейку. Шел по компасу.

– Понятно.

– А сейчас посмотри, – он снова ткнул в джи-пи-эс, – он показывает, что мы промахнулись почти на 90 градусов!

– Он не видит спутники.

– Сейчас не видит, но пять минут назад видел.

– Так, а компас?

Они крутили компас и так, и сяк, но красная стрелка все время выбирала одно направление – как и положено.

– Сейчас нормально, по-моему, – сказал Андраш. – Солнце уже клонится к закату, так что север там, – он махнул рукой туда, куда и показывала стрелка компаса, – слушай… так мы же идем прямо на солнце! Ты не заметил, что ли?!

– Черт, – граф опустил голову, – даже внимания не обратил, болван!

– Да никто не обратил внимания, – Андраш похлопал его по плечу. – А мы почти два перехода шли на юго-запад!

– Акела промахнулся? – улыбаясь, спросил подошедший Капец, – у меня были подозрения, но я решил промолчать.

Граф оторвался от компаса. Капец щурился от солнца, и его глаз не было видно. Граф, наоборот, смотрел на него широко раскрытыми глазами, но морщина на переносице выдавала раздражение.

– Я всегда принимаю твою критику, Юр… Смотрю ты втопил!

Этот возглас одобрения предназначался подошедшему Агзу, но тот не обрадовался похвале.

– Почему вы остановились? – спросил он с тревогой в голосе.

Не обращая внимания на вопрос, Граф достал из-за пазухи со всех сторон заклеенный скотчем альбомный лист – карту – и развернул его перед Капцом.

– Уверен, что мы все время шли на юго-запад?

– Ну, – Капец почесал в затылке, – последний переход точно.

– Значит, мы промахнулись мимо ручья.

– Да, – кивнул Капец, – мы идем в сторону Лисьего.

– Лисьего? – обрадовался Агзу.

– Отставить! – прервал его радость Граф, – никакого Лисьего.

И снова обратился к Капцу.

Возможно, кто-то – или компас, или я тупанули. Но сейчас все в порядке. Компас не врет. Солнце садится на западе, не правда ли?

– Вчера было именно так, – Андраш улыбнулся и поджег сигарету.

– Итак, – Граф зубами стянул перчатку, затянулся сигаретой Андраша и ткнул пальцем в карту, – если пойдем на запад, рано или поздно выйдем на Тихую, южнее ручья Медвежий. Видишь, как Тихая загибается?

– Вижу, – ответил Капец и, отходя, тихо добавил, – как бы самим не загнуться.