Услышав шуршание простыней, а после легкий кашель, словно он пробуждает связки после долгого молчания.
– У тебя никогда не бывает такого, что ты чувствуешь себя как никогда одиноко? Словно внутри все горит, чтобы ты почувствовал насколько всё отвратительно?
– Тебя что-то тревожит?
Палмер приподнялся на локтях, для того чтобы взглянуть на мое встревоженное лицо и разобрать его на части. Ведь чтобы понять что-то невозможное, нужно прийти к началу.
– Я совсем не знаю, как такое объяснить. Я чувствую, что я всем должен, – мой голос сошел на шепот, ведь о мыслях, которые ютились так долго в недрах твоего сознания, не так легко говорить, – должен доказать, что не зря появился на свет…
– Разбирать твой шепот спросонья – сущий ад, Грай, – парень скинул с себя одеяло, окончательно обнажив свою прозрачную кожу, и направился к моему дивану. Я правда не мог оторвать взгляда, он словно загипнотизировал меня. Сонная, но все равно гордая походка. Длинные пальцы и блестящие в темноте ледяные глаза, – Надеюсь ты не против.
Октябрь очень по-доброму улыбнулся. Он никогда так не делал. Словно ночь смыла его аристократическое притворство, и сейчас он настоящий. Думаю, здесь глагол «обомлеть» опишет мое состояние с минимальной погрешностью. Его глаза блестели только для меня. Великолепное лицо лежало на моей подушке. И сейчас я был как никогда счастлив.
– Такое ощущение, что я знаю тебя так давно, что даже не стесняюсь. А мы знакомы всего меньше года, Окт, – я развернулся на бок, чтобы чувствовать его мятное дыхание от зубной пасты и сохранять зрительный контакт как можно дольше.
– Ты знаешь меня намного дольше, чем сам представляешь, – парень слегка придвинулся и начал внимательно разглядывать мою внешность, а потом с маленькой издевкой продолжил, – Когда там у нас годовщина, кстати?
– В октябре…
Я прикрыл глаза, ведь ожидал осуждение в глазах льда, но вместо этого почувствовал, как меня целуют нежные и прохладные губы.
Это было… мягко и тепло. Безграничный уют. Впервые кто-то обнимал меня с такой любовью, целовал, словно сейчас потеряет, прижимая к теплому телу.
Окт не напирал, не давил, чувствуя, что я и так запуганный и очень нервный. Его руки не спускались ниже пояса, медленно поглаживая мою спину. Я чувствовал себя удивительно. Впервые так легко и спокойно.
Прохладный слегка отстранился, и выдал свою фирменную ухмылку. Как я люблю её и ненавижу.
– Ты не осознаешь реальной проблемы. Наслаждайся, пока не наступит конец.
И я поцеловал его. Робко и неумело, как мог. Но он лишь ответил, слегка касаясь языком губ.
Кто бы мог подумать, что я беспамятно влюблюсь в прохладную осень.
26 сентября 2006
Октябрь убедил меня окончательно разорвать все отношения со своими однокурсниками, обосновывая тем, что они портят моё восприятие мира, а нам нужно завоевать мир моей необычной точкой зрения.
Собственно, поэтому, я перестал ходить в столовую, ведь в университете литераторов принято спорить и дискуссировать именно тут. Октябрь сказал, что и не нужно общение, ведь у меня есть он. А еда – лишь переменная в наших жизнях, ничего страшного, если я не буду есть.
Было сложно поначалу, но я привык, заглушая голод сигаретами.
13 ноября 2006
– Что это за чернота на твоих руках? Родимые пятна?
– Я пожал руку с темной частью моих мыслей. Я не могу расторгнуть наше перемирие.
24 декабря 2006
– У тебя пять пропущенных от мамы.
– Она наверняка хотела пригласить меня на ужин. Я не могу терпеть эти застолья после смерти отца. Дом будто наполнен до отвала горечью и скорбью. Меня тянет блевать от такого.
Прохладный изогнул бровь, слегка приподняв взгляд от книги, которую внимательно читал до этого.
– Так позвони и выскажи ей всё. Хватит терпеть, раз тебе не нравится. Что ты как маленький, Фил? – цокнул Окт и неодобрительно покачал головой, издавая на этот момент самую отвратительную прохладу на свете.
В этот вечер я позвонил маме и сказал, что она озабочена чувствами к отцу, прокричал пару раз, что он умер и ни разу не вспоминал о нас, и довел ее до слез.