Примирение с женщиной

«Слушай, я не люблю долгих переписок». – А что ты тогда тут делаешь? «Тестирую приложение, 21 век же, необходимо идти в ногу со временем». – Тут можно застрять! «Ну, а я не мастер долгих переписок, имей ввиду. Моё предложение: вживаться в образ тех, кто хотел бы встереться». «Просто, держу пари у тебя не так много времени, чтобы вот так потратить его на встречу с потенциально неинтересным человеком?» – Ты создана и выращена в любви? Так у тебя тут написано? Позволь узнать об этом больше при встрече.

– Слышишь? Мне теперь так весело наблюдать за эго, после сказанного, эго не понимает момент намерения, не понимает моей идеи, не знает жизни. Оно бунтует, тут же требует вернуться к идеи прямых предложений, аннигилированного в анонима сетью, и начать заново впиваться в её клонированные формы «гиен-и-чной» красоты. Откидывая варианты распинаясь о их несовершенстве. Ища любой предлог, скорее завершить начатое с ней. – Но для поимки искусственного, ты должен сам, на сквозь стать искусственным, разве нет: говорить только то, что хочется ей слышать, делать только то, что необходимо для достижения цели? Не показывать и не являть себя настоящего и конечно, никогда не демонстрировать свои настоящие намерения и настоящее отношение к ней, всегда находясь в разумении того, кто перед тобой. Как бы играя в долгую, но думая о быстром завершении. И не в коем случае не показывать истины своего, как лишнюю откровенность в манере фривольности, которой нужно бросить в глаза натурально себя истинного. Например, в виде того, на что она намекает в своём личном разделе говоря о себе:

Пью, курю, ругаюсь матом.

Юмор такой же черный, как душа.

Люблю повеселиться, особенно пожрать.

Работаю 5/2. Крыса. Офисная.

Сбежала уже от второго мужа.

Вредная, противная, имею в арсенале "гэ" и "шо". И шо?!

Комплексы отсутствуют. Личные границы присутствуют. Дети тоже отсутствуют…

Сколько можно здесь ныть о том, что женщины меркантильные…

Глава 9

Формы притяжения для каждого разные, но, тот, кто желает для себя сблизиться с тем, что и есть похабное в отношении с женщиной, существующее в самой женщине, выставляющей себя так, скорее всего только сам состоит из одной только этой части. – К женскому, я полагаю, всё это не имеет отношения? – Нет, только к той, которая… в общем, сама не понимает значения начала пошлости, давно переступив все дозволенные грани, установленные стыдом. – Так она и не знает, что растлила давно всё то, чем могла владеть! Став только в теле орудием добывания денег или удовольствий, её тело – всё это как депозит в банке, вклад её предыдущего существа, но стыд, есть уже кредит для совести, отдать который можно, лишь не опошлив данное Богом-творцом, как земная красота, приумножив её силой собственных, личных качеств… К сожалению, спешит распорядиться данным ей, заложив за гроши. То, что создано, изначально, для неё самой, как её тело, как ценность состоит не в том, чтобы хвастаться тем, что ей нравится в себе наружно демонстрируя его каждому прохожему захожему. Но в том, что даётся, как плод, тебе, в качестве вековой дружбы нравственности с намерением, проявленных в новых качествах красоты для осуществления мира каждым в новом представлении себя? – Этот вопрос меня тоже задевает, как отношение взрослого к маленькому, но равному по сути. Что за низость в зрелости? Зачем женщины бояться её. Только ли из-за начала увядания тела? Разве не интересно осознанно ценить момент своей зрелости, в том, что открывает она, как присутствие в жизни, без влияния оценки эго? Находя общее в мироздании с взрослыми и зрелыми и, по-видимому, теперь понимающими твои слова людьми? Но так ли это сегодня? – Нет, всё гораздо площе, ведь ты хочешь подчинять, ты хочешь играть со мной в свою игру? Не так ли? – Нет, я не хочу играть. Просто мне совсем не понятно пока ещё, и я хочу понять эту одну простую вещь. С мужской стороны. Когда тебе девятнадцать и ей девятнадцать, хочется любить, отчаянно не думая ни о чём, но не умеешь, а только оскверняешь, разрушаешь. Бросаешь, бежишь за жизнью назад. Не имея возможности создавать. И это называется набираться опыта. И вот, тебе за сорок, и ты, допустим, можешь и умеешь любить теперь, но уже нельзя, нужно создавать. И где тут женщина? Где её место? Нужен ли ей тот, кто может и умеет любить, но не способен на это уже. Любовь призрачна в возрасте создателя. Для меня любовь – это выбор в отношении к миру. Если ты создаёшь, то любишь сам момент жизни, в котором могут происходить чудесные вещи или разочаровывающие, появляться прекрасные люди или ужасные субъекты, но от этого не менее страстные и интересные, важные. Для кого-то жизнь есть отдаваться только одному посылу в любви, стараясь из этого создать равновесный честности смысл бытия. Как будто в этом и есть только смысл. Так было и для меня. Но прямо сейчас я укрепляюсь в таком суждении, где верность при отсутствии божественного смысла в дружбе, заменяемая в процессе развития отношений на функционал супруги или супруга, жены или мужа, как смысла нахождения рядом, без того же смысла понятия дружбы не имеет, как и значения в отношении к творчеству. Для меня женщина всегда была прелюдией к чему-то важному в личной жизни, то, что невозможно понять сразу с наскока, ну, или по крайне мере к интересному, но не самоцелью. Ведь наши доли разные скажу я тебе. – Да, но позволь, тогда, где будет та, с которой ты в девятнадцать набирался опыта? Что-то не сходится в твоей формуле равновесия и справедливости? – Да нет же, всё сходится, об этом и речь. Не было никаких 19 лет и опыта. Не было любви. И быть не может. Это чушь. А та, 19-летняя уже женщина, она будет тут же. Если в нашей жизни остаётся всё пережитое в отношениях, как благодарный опыт прошлого. – Но почему приведший нас сюда, значит он не завершён в чём-то? – Именно потому мы и тут. Такой опыт не имеет разумных границ завершения, он имеет лишь границы познания, на которых ты останавливаешься. Поскольку опыт с женщиной, это единственный опыт, которым мы связаны тут на земле, как смысла нахождения в делах мирских. И даже Господь не выше этого в момент наступления соблазна. Уж эта истина точно доказана монахами и послушниками, повесами и молодыми людьми, так ставших мудрее, разного времени. – Тогда ответь, как нам его употребить сегодня этот опыт? На чем построить гармонию таких двух приступных соискателей? И что вообще есть сегодня, такое, как любовь? Осталось ли в нас хоть что-нибудь от того, что каждый хочет найти в друг друге? И что вообще можно найти тут, имея такие рассуждения? Да и нужно ли искать в ком-то, а не в себе? Или всё это лишь только для успокоения бурлящей крови? Чтобы успокоить себя в том, что успел применить остатки молодости в своих намерениях? – Не знаю, всё сразу, но знаю одно сейчас: иду я к ним с чистым и осознанным пониманием в том, чтобы перенести своё намерение в реальность. Я хочу понять, этот инструмент, и был ли я прав. В отношении него. И явившего его времени. Останусь ли я в своём мнении, о его разрушительной силе. – В чем же ты не уверен так здраво рассуждая? – А в том, может ли король своих идей, своей жизни заинтересоваться глупой содержанкой или принцесса отдаться нищему мечтателю, свернув себе ум лишь желанием, если они в друг решат зайти сюда, ведь тут все равны в условиях лжи и в потаённых мыслях? Возможно ли провести, обмануть, обхитрить природу вещей? Ту природу, которая создаёт для нас опыт, опыт без которого жизнь не имеет смысла и не одна книга не пишется. Но лишь с одним «НО», теперь любой современный опыт есть лишь попытка нарушить гармонию в согласии самого пространства, находящимся в сути истинных намерений, чуждых нравственности, из которых вытекает и строится всё действительное. Я хочу увидеть кто там, по ту сторону? Неудачники, и неудачницы наложившие вето на все правила нравственной жизни, сообщающие крикливыми позывами своей успешности фотовнешностью о принадлежности к алчущему и легкомысленному собственному миру. Спешащих схватить и тут, хотя и созданы лишь для собственной закладки на сервисе знакомств, живущими не подозревая этого. Неудачники, потерпевшие фиаско в жизни, теперь пытающиеся заманить удачу, олицетворённую в округлых формах, таращащихся в упор, представляясь фантомами арендованной роскоши, как с одной стороны, так и с другой. Я покажу, что это всего лишь бездушная программа, позволяющая кому-то зарабатывать на людской недалёкости. Скупости, необразованности и недоверии времени и собственному развитию. А также на косности мышления, сведённого до потребления, не меняя отношения в разнице поедаемого, важна лишь этикетка и цена. Хочу лично увидеть сформированное в страхах, в идущих из глубин самого ничтожного детства защитных реакциях, выходящих как жалость к себе. Сейчас я уверен в одном – это сервис для боящихся не растратить оставшиеся от молодости. Что можно сопоставить с попыткой выжать максимум из своего тела на излёте своих молодых лет. Я увижу и свой страх не реализовать сексуальные мечтания! Пока застрявшего тут в неясном желании испытать на себе сцену из порнофильма. И это уже не страх, это ночной кошмар. Я иду к вам, потерявшие веру одиночки, разведёнки и разные претворяющиеся добрыми и бескорыстными сублиматы корыстных сущностей в облике женской плоти, разочаровавшийся в мужчине, ищущие тут «любовь». Ведь это только дополнительный элемент досуга, как предмет счастья от возможности любого потребления, получить быстро и сразу, хоть что-то от этой собственной унылой жизни, с помощью вот такой аналогизации, возникшей, словно некий чит в системе познания для умалишённого времени. Без иллюзий. Попробуем. И так в реальность…

«Оставь надежду же, всяк сюда входящий!»

Теперь попробую излагать, от третьего лица, а также меняясь по ролям. Как герой, голосом чьего, ты в себе сейчас всё это воспроизводишь. Герой романа, повести, статьи иль жизни, рожденный на страницах, и просто существуя для мудрости своей. Идущий в след протоптанной уже тропинки, на встречу с ней. – Попробуй! Может и получится, сизифов труд? – Так, всё, отстань. Теперь я сам. – Ты можешь я уверен. Всё это было бы неплохо. Если б не было нехорошо! Поверь! – И это-то, ты мне, чёрт, посмел (а) тут сказать, в преддверье шага в ад, что нехорошо всё это? – Раз ты поверил, то, было бы не плохо, чтоб следующую часть ты показал в картинках. – Бог знает лучше. – Как сказать?

Только не нужно забывать, что за каждым жестом или действием стоит сложная система взаимодействий и последовательностей, а также причин, создающих энергетическую оболочку самого социума. Это и есть его трезвость. Нет осуждения за безнравственность, поскольку любая безнравственность порождена той энергией, которую мы сами создали, пытаясь создавать свои правила. Есть правила, для каждого они свои в отношении понимания нравственности, но никогда эти правила не должны быть обращены на порицание или унижение того, что уже произошло. Поскольку предотвратить это никто не мог, не зная, когда это началось и почему именинно с ними. Но помочь преодолеть сложные моменты, не вовлекая или хотя бы стараясь смягчить страдания можно. Наблюдая и лишь при необходимости стараясь помочь. Это всё что нужно. Любое порицание так же безнравственно, как тот, кто порицает безнравственен. Берясь судить только за то, что сам сейчас освобожден от чужого суда. Да и освобождён ли? Кто я такой чтобы судить о её несовершенстве? Ведь женщины любят нас, любят с нами, а красивы ли мы сами? Всё ли красиво во мне? Для того чтобы выявить собственные возможности относительно красоты женщины в её образующим моё существо объёме, и главное, чтобы лучше рассмотреть себя в этом объёме, увидеть себя насколько я уродлив или красив? Мы обратимся к моему герою, собственно, который, для последующего изложения, будет тем, кто решил попробовать натурально испытать себя на ресурсе для быстрых знакомств. Он тот, кто уже существует, проведя себя через тернии складывающегося и пока, так ему казалось, не обманывающего его умозаключением вывода о необходимости быть там. И мы будем свидетелями как бы сложившегося мнения происходящего из разных точек временного периода нахождения не линейной периодике прибывания на сайте. В том числе явив уже заранее итог того, что находится уже за предметом будущего изложения, как выводы, которыми и стала триада на предшествующих листах. Но и предшествующее не могло его испугать. Поскольку сейчас, он хоть и испытал некий концептуальный шок, ощутив себя тем с чем столкнулся там, всё же, до сих пор, исполнен радости и до трепета восторжен от присутствия в этом новом для него опыте. Преисполнен так сказать, некоторого рода надеждой и желания, усвоить новый урок, начиная проникать в иллюзорный мир грёз виртуальной самопрезентации, в глазах тех, для кого он так не досягаем, в его нравственной надежде встретить там хоть кого-то. Теперь спешит исполнить засевшую словно заноза в сознании – идею, зародившуюся некогда у колонки с водой, в фривольной беседе с почтенным человеком. Позволившего ему усомнится в себе самом, в самой честности того своего представления о себе, и в том, что он предпринимает всё возможное чтобы отыскать в этом мире, то, что, как он считал дожидается его. Так он чувствует. Тем и оправдан.

Итак, теперь уже наш с тобой герой – субъект определенного возраста, скажем так, такого, в котором может резвиться некий страх, от колеблющегося в душе ощущения тревожности мнимого отсутствия некоего интереса к нему со стороны женщин. Оглядевшись по сторонам, посмотрев на себя, он решил понять, существует ли он для женщин вообще, видят ли они его. А точнее, видят ли его те, кто нравится ему, и кто они будут, те, кому нравится он. Как они его оценят там, где они не пробегают мимо, где можно смотреть на них сколь угодно времени, и они не будут этому противиться. А он будет размышлять, что написать и как ответить, той или другой, если, конечно, что-то подобное вообще случится. Он не знал точно, как будет себя вести, если вдруг хоть кто-то его заметит. Нет, он не из застенчивых, не из тех, кто боится женщин. Просто его внешность, его манера и желание общения, она немного пугающая, возможно даже отталкивающая – возможно – требующая или же наставляющая на серьёзность в принципе. Он как будто немного не из того времени, в котором оказался. Таких уже не делают. Так он думал. Вообще он много думал. Думал почему приходится мириться с определённым видом одиночества, когда вокруг столько привлекательного с которым хотелось бы иметь дружбу. В этом вопросе о необходимости подобного тому мероприятия таилась и, по-видимому, всё ещё таится, до сих пор, его основная идея, или мысль его предназначения в дальнейшем, для выбранного им момента. Она и есть тот гештальт, простите, который он хотел бы так закрыть раз и на всегда. Выявляя причину волнения в своём рассудке. Как-то он настоял себе, что такому его состоянию, находящегося в положении субъекта, в общем-то отрицаемого обществом, отрицаемого женским полом, есть суть присутствия чего-то ещё, чего-то большего, что уже не нуждается в нём, чтобы хранить это только в себе. Но он ещё цепляется за ощущения, приходящие из навязчивой среды, отрицающей его, тлеющей жалости к себе, уже ставшее привычным в своём навязчивом игнорировании фактов истины. Но пока ещё, не дотлела жалость, вечно увещевающая его своей брезгливостью, раздувающая пепел, так называемая «человеческая среда». Конечно, в некоторых аспектах, такое отрицание его, для здорового мужчины живущего в миру, да ещё и в столице, наносит эффект несколько тягостного ощущения, и накладывает некую печать подозрения, тем же обществом, относительно здоровья в ориентации, даже в отношении его разумений по отношению к самому себе. Хоть и в смысле того, кто в общем-то и сам стремиться уйти от прихоти целомудрия, ради пошлого пребывания с теми, по кому он так скучает. И вот, мы находим нашего героя в тот момент осознания себя, когда он немного отчаялся в попытках устранить этот зуд в сознании, и уже не в силах сдерживать натиск, так утомившей его душу небрежно образовавшей им лично пустотой. А теперь перешедшей в новое качество: словно отчаяние в злость, став той новой формой смелости и решительности, пока ему чуждой, но образующей намерение, которым он хочет притянуть её, чтобы ощутить её присутствие полноценно. Поскольку, родившись и сразу оставшись наедине с собой он понял, что именно ему теперь необходимо сделать первый шаг, почувствовав способность для завершения своего вхождения в реальность, заполнив новую духовную форму, пока так терзающей неизведанным, но известным пороком и искажённым представлением о самой себе находящейся в ней самой – действительности. Сегодня, действующей на него, имеющего свободу передвижения, как не разношенный башмак на стопу, в угоду метафоре и антиподу ощущаемой пустоте. Ощущение, всегда напоминающее о своём присутствии куда бы, ты не шёл. Так, находясь в миру, стал не способен более отрицать того, что сообщает ему его тело, его собственное начало, его собственная плоть и разум, порицающий его за ложь в том, что он не нуждается в этой новой и прелестной паре обуви. Наконец признав эту лож и теперь найдя достаточно слов для объяснения происходящего, он не хочет просто уповать на время, ожидая от него разрешений. Башмак должен остаться на ноге, а сам он обязан идти к своей цели. Глядя на быстро проносящиеся перемены в сознании, являющие перемены в реальности. Глядя на себя, готового мирится с его приходящими значениями, пойдя на поводу у мнения большинства, имея всего лишь цель субъекта, отведя этому какое-то количество времени. Теперь и время действует уже иначе, чем когда-то, когда оно вообще не имело никакого значения. Мой герой, не так уж дурён собой, а может больше, теперь находится в том возрасте, когда нравится искательницам не мальчишек. Об этом он не хотел думать совсем, но желал выяснить с чем имеет дело, глядя сам на себя в зеркало её.

Итак, продолжим изложение:

В один из свободных от какой-либо деятельности вечеров, собрав всю энергию своего обаяния он решил-таки исполнить давно ставший презренным план, и зайти в приложение для общения или, как говорят для знакомства в сети. Блага труда, затрат и ума это не стоило никакого. Быстро исполнив начатое. Отметив симпатичных особ, таким образом обозначив своё желание на их предложение пообщаться, так выделив кого-то из общей массы – первых попавшихся. И сразу словив странную оправдательную мысль, вроде как делаю я всё это сейчас для пробы обратной связи и не более, подобно тому мысленно оправдываясь за каждое действие, продолжил свой сёрфинг по галерее приложения. И как рыбак на зорьке, закинув снасть стал ждать поклёвки. И ждал он не долго, буквально, как по волшебству, ответила одна особа, одна, две, три… Что же это? Ну да ладно думается ему – чудеса! Гляди как он воспаряет. Оживление и молниеносный азарт, словно так же, как в аллегории с рыбаком, почуявшего первую хорошую поклёвку – мальчишка! Что-то завиляло внутри точно хвостик друга-пса, бегущего навстречу. В нем тут же пробудилось всеми красками какая-то удалая полная задорности и будоражащей живости, возбуждающие намекающей прибылью жизнь. Представилось что-то интересное. Он был честным, а также, я бы сказал, нравственно развитой личностью. Не по принуждению, но по своему собственному желанию. И уж если и судить о нём по наружности, то по–крайней мере, во внешности подобное выражалось в некое тому заключение. Как у тех, кто носит рясу, мысли и намерения положены снаружи, так выражаясь во внешности намекая на что-то окружающим. Но им лично руководило искреннее желание, а не ряса, точно в любом начинании его, поэтому и начал диалог, открывшись полностью его течению, той, которая пришлась по вкусу внешне, он словно начал изливаться в пространство перенося всего себя в это полностью вымышленное виртуальное пространство. Делился, отвечал на вопросы. Чувствовал порыв, какую-то взаимосвязь и даже взаимность. Это удивило, это было и прямо и живо. Она ему писала комплименты, говорила, что такого порядочного изложения мыслей и эмоций не встречала давно, и что она не такая, как многие. Ей нравятся мужчины, умеющие прежде всего общаться. Так он начал открывать в себе способности, о которых и не знал до настоящего времени. Мог лишь догадываться. Сам в такие минуты поражаясь своей находчивости. Так шло время, день или два. И да, конечно, стоит ли мне представлять нашего героя как-то ещё, кроме как он? Я думаю нет. А что на счёт его собеседницы? Его собеседницу я, как собирательный образ из множества, встреченного им там, представлю тоже просто, как она, ибо будем равными. И вот она, женщина из интернета. Разведена, имеет двух детей. Типичный фрукт сей панорамы. Имеет стабильный доход работая руководителем в какой-то большой иностранной корпоративной фирме, как говорят сейчас: корпорации. И всё в жизни её уложено, всё есть. Кроме времени, того самого, самого важного чтобы познавать мир друг друга. Много работы, прекрасные дети. Ещё не сильно затерявшийся в памяти бывший муж. И это самое, как его, женское одиночество. Вполне обычный коктейль для начала. Ну что же, жребий брошен!

Смешные люди, подумалось сразу, отвечая и столь откровенно ведя беседу, каждый новый раз напоминающей какой-то блиц опрос на тему погружения в поверхностные подробности чужой жизни. Посещает раз в неделю массажный салон. Имеет автомобиль, собственную площадь в Москве, любимую работу. И всё это ещё не делает её счастливой, точнее полноценной с позиции всего имеющегося. Ведь время идёт, часики тикают! Как-то так выразилась собеседница, охарактеризовав своё присутствие, выражаясь общим не двузначным смыслом общей риторики нахождения в том же виртуальном месте, где всё это и происходит. Так выяснив, но не так уж много, а именно столько, сколько необходимо для того, чтобы назначить встречу. Наш герой идет туда волнуясь, но не от робости, а лишь от новизны обещающего, но и не простирая слишком далеко свой взор, ведомый предвкушением общения, смотря на всё, как на начавшееся приключение. И да, идёт скорее, чем едет, поскольку он именно пошёл пешком, туда, где была назначена встреча. Потому как ехать туда это абсурд, ведь место назначенной встречи, это совсем рядом с его домом. Так вышло, ему было позволено выбрать место встречи, тем более, выяснилось, что всё это ей близко тоже, и как будто по пути. – А помнишь? «Позволь отвлечь тебя читатель». Как она радовалась, вменив этакому приятному совпадению некий знак? – И знаешь, я тоже когда-то полагал, что некоторые совпадения, сходства в чем-то сразу, то есть, некоторая лёгкость в достижении совместных целей, некоторый последовательный фарт, если хочешь, складывающийся в некую цепочку удачных сочетаний, можно принять за нечто большее. Теперь у этого для меня есть повод думать, считая несколько иначе: Он так же радоваться, только без склонности удручаться с неким более глубоким смыслом на будущее, нежели только с тем, что всё идет как нужно сейчас, в рамках нынешнего замысла. Она же, тут же, решила сопоставить всё текущее связав такие приятные мелочи с судьбой. Да я и не против, подумал наш герой, лёгкость во всём – это указатель верного направления. – Дуракам везёт! – Отстань. Мешаешь, мысли изложению, твои насмешки, неуместны, перед моим походом, идти, в направлении к определённой цели. – Позволь, тогда ещё раз, дай уточнить: какая цель сего мероприятия чаще всего начинала звучать в твоей голове тогда и какая потом? – Хм. Снова тот вопрос. Позволь, и это мы рассмотрим позже снова, как зазвучит погромче твой вопрос последний, как только ты задашь его мне в последний раз. А это произойдёт, как только явственнее начнут проедать разум и ослаблять тело пространственные метаморфозы, о которых я тоже расскажу подробнее тебе немного погодя, придёт и сей черёд. А то, что влечёт меня сейчас, манит неизвестным, толкает на ответ. Хотя конечно. Погоди, всё было как-то не совсем так. Там было кое-что ещё, что кстати не смутило того, о ком мы говорим. Некоторая договорённость все же состоялась прежде, достаточно открыто. Видимо действительно, цель была достигнута ещё до встречи в жизни. Теперь всё дело в навыках ухаживания и олицетворения достоинства и чистоты. – Отлично! Посмотрим, что из этого выйдет. Скажу ещё про нашего героя. О чём упоминал уже, чем также был спровоцирован такой его достаточно серьёзный разворот к тому, что всуе призирал он. И чем накручен тот его отстранённый на самом деле пафос в отношении, в том числе и к противоположному обитающим не только на виртуальном поле досуга. Так он решил выйти из двухгодичного целибата, отправившись в него закончившимися отношениями со своей супругой. Наконец посчитав, что внутри всё затихло окончательно. И глупо и уж совсем бездарно себя терзать вопросами, не предпринимая собственных действий в отношении общения с противоположным полом теперь. – А жена? Его жена. Бывшая жена. – А что жена? – Ну кто она? – Она ему и учитель, его наставник. Она многое ему дала. Она желала друга в нём. Она и получила друга, но только после окончания совместного пути. Он сам решил стать её другом, в тот момент, когда она решила оставить его. И это было осознанное действие. Первое в жизни осознанное действие, осуществленное чистыми силами, чистым желанием сохранить, впервые продиктованного не личной выгодой, не эгоизмом, а настоящей любовью к этому человеку. Став настоящим, в желании сохранить её в своей жизни, не смотря не на что. Хотя конечно, та боль, то разочарование её к нему, хоть и основанного ей на личном видении мира, он сначала должен был преодолеть. Ведь, когда ты хочешь погладить, а тебя больно кусают, ты быстро меняешься в намерениях быть любезным. Но он выстоял. Он смог, в первые он смог что-то сделать для другого. Пусть так. И теперь у неё есть настоящий друг, и у него тоже, тот друг, про которого она ему упоминала, в некой форме высшей категории в достижении отношений, когда они, еще будучи студентами, рассуждали об этом, находясь каждый в своём университете. Как-то она ему сказала: «Ты знаешь, что мне в мужчине хотелось бы найти друга, не мужа, не любовника, а друга. Такого, с которым я прошла бы всё». И он добился её, второй и теперь настоящий раз. По-человечески. По-настоящему, в первые он сделал что-то стоящее не только для себя. Понимая, как именно любит. И теперь имея такого друга, он идет на свидание, с женщиной, которую не знает. Которая не знает его. Тоже осознанно, вполне взвешенно вначале подойдя к этой мысли, решив довести начатое до встречи. Иначе он чувствует себя теперь. Совсем по-другому. Ведь это чуть ли и не первая женщина в его жизни, с которой у него есть кое какие, весьма честные, трезвые, весьма прозрачные и открытые договорённости на вечер. Тут нужно отметить, откуда-то взялся в нем инстинкт к такому знанию. Он был настолько уверен в себе, настолько чётко представлял, что и как нужно делать, что сам поражался откуда в нём все это взялось? Ведь он никогда раньше не делал чего-то подобного, никогда. В том смысле, в каком можно представить выходящего на сцену человека, взявшего всего себя в руки и теперь не подававшего даже вида, что впервые вышел на подмостки. Сама уверенность же, черпалась главным образом из осознания того, что он никого не обманывает, и никто никого не обманывает, не с той стороны не со своей. И лишь раздражающий мысль фривольный замысел в отношении к женскому столпу задевал его. Но он чист в душе, и идёт уже спокойно оглядывается туда, где та, по которой теперь грустить ненужно, так как она осталась рядом. Та, которая всегда была для него той, которую он не мог придать, даже если и начинал думать, о чем-то отвлечённом пока был с ней рядом. Много раз он вспоминал как мучительно было и больно, представить себя изменником. Став лицом лжеца. Раздвоившегося на манеры там, откуда пришёл. Чтобы потом манерами скрыть то откуда пришёл. Он не мог себе этого позволить. Не только из-за сострадания, или из жалости, но лишь потому, что мог представить всю картину измены. Картина эта называется предательство души. Поэтому и не хотел совершать подобного. Ведь изменить плотью, это не совсем измена ещё, не кори нетрезвую страсть неверного к неверной, но и притворяться, и скрываясь чтоб казаться, что любишь, изменяя – не стань – вот измена! Вот чего он не мог понять в процессе таких дум. Пока жил с той. Теперь другом, сойдя с дороги ученика, увидел путь, представлявший из себя 18 летний институт, эстетико-социально-художественного образования, которое он получил благодаря их союзу, завершившее в нём всё то, что начала создавать в нём его мама, то самое наследие пáрами прошлых воплощений, раскрывая требовавшее наследие его самого. Знакомство с ней, тогда ещё будущей супругой, дало ему основу, на которой он сам продолжил строить своё знание в познании этого мира сегодня. Теперь же, оставшись один, для того лишь, чтобы научиться жить своей жизнью, довершив всё начатое родиной, матерью, супругой сейчас, но уже самостоятельно. А не при помощи кого-то. Чтобы научиться понимать жизнь, чтобы научиться говорить с жизнью, нужно учиться. Научиться не призирать её за трудности или невзгоды. И самому научиться с ней обходиться, обсуждать условия для собственного существа и осуществления в ней оного. Она, та, с кем расстался на веки, дала ему знания, не сами знания, конечно, нет. Но передав собой пример, понимания основ, которые стали для него идеалом в плане эстетики мышления и поступков, понимания искусства и литературы, обращения в обществе, собственного поведения наконец. Убрав и подчистив все те ужасно торчащие сучки и занозы провинциального жителя, обрамив углы тем, что знала и видела сама. Да, она, как я сказал, продолжила начатый труд его родиной и матерью, а он прилежно впитывал всё что положено. Всё что необходимо ему, чтобы пойти дальше её самой. Так и было. Ученик перерос своего учителя. И теперь он вспомнил, хоть и не забывал, кем рожден. То, что с девства носил в памяти как форму, определяющую его в значении пространства нового, как элемент нового. Поэтому точно знает, что в женщине скрыто кое-что для него ещё, и именно она, женщина, сможет отдать ему недостающее, а точнее, он готов меняться, на недостающее для неё. На недостающее для него, в смысле наполнения качествами недостающими для завершения строительства устройства собственного элемента мужчины и как элемента новой системы в целом. И вот, он тут, перед выбором, для того чтобы завершить свой путь мужчиной. – Сможет ли? – Всё остальное он уже знал. Своё мужское ему пришлось добывать самому, буквально вырывать из лап искусственного самодовольства, безалаберности и высокомерия, тотального эгоизма, коими он страдал, не зная того сам. Да и чтобы увидеть всё страждущее искоренения, в этом плане, примеров у него не было, в таком отношении он сам был примером в качествах эталона примера концентрации изощрённого невежества. Она разоблачила его, раздела перед ним самим. Ведь поскольку страх-боязнь женщины мужчиной априори – это страх быть разоблачённым ей перед ним, а значит страх, что появится тот, кто может узнать даже больше о тебе самом чем знаешь ты сам о себе. Живя в своих мальчишеских иллюзиях, становишься олицетворением недозрелых деяний, в отношениях, с которыми любое легкомыслие или надменность порождает жестокость. Под взглядом женщины (именно женщины), не скрыть изъянов в значении мужчины, поскольку словно находишься там, где сам взгляд женщины устанавливает предмет, рассматривая который, может многое сказать о том, кто эту вещь создал, в отношении мастерства мастера, как суждение о том, т.е. самом мужчине, или его отсутствии в категориях его значения. Встаёт то самое недосущество мужского пола, прячущееся наружно, за атрибутами особи, статуса или просто вещью. Только она способна увидеть и подвергнуть его самого люстрации в своём значении. Этого то он и боится, лишиться власти наружно, от этого и бежит – от женщины, а женщина, по той же причине бежит от него такого. Лишь в одном этом понимании дела, уже может состоять учение её – свершённое над ним. Над тем, кто так же совершенно отрешённо вошёл в жизнь, став лжецом защищавшим и оправдывающим свою необразованность понятием искусство и художник (как пример). И она спасла его от запертого в себе маленького плаксивого мальчика, вечно страдающего от жалости к себе, по поводу и без. Вечно наматывающего свои сопли на кулак вместо того, чтобы принимать участие в своей жизни, а значит и в жизни их союза. Было трудно, ведь понять, что ты живешь за счет других, пока, не осознавая трудов чужих, вложенных в тебя самого, было нелегко. Так как сознание его, не включало пока ещё мысли о необходимости в ответственности перед кем-то или чем-то и ответе на участие участием. Не сложилось пока знания и о том, что, все, кто помогают на пути твоём, тоже нуждаются в помощи, так же нуждаются в заботе и участии. Но такое было время, понятое и сложно постижимое им сегодня. К слову, смысл всего его сегодняшнего сознания, отдать всё то, что сможет осознав, как понятое отдать назад в пространство, включив теперь своё существо в пространство нового времени явившись настоящим своим существом. Так считал он отблагодарит всех, кто любил его все эти годы. Теперь же, преисполнившись в знании самой любви и её значении, в котором он испытывал пробел, но с каждым усилием во времени своих чувств волей и неволей, с каждым днём, всё чётче и чётче проникал в осознание любви. И всё задуманное сегодня, всё начатое когда-то в мыслях, вело его именно к этому. Именно к тому, что могло бы ему помочь свершить с недостающим союз, успокоившись, обретя полное. Чтобы завершить себя в покое. Раньше, он был другим и просто брал, не замечая тех, кто даёт. Так и жил. Пока не стал понимать, что погружается в пучину одиночества, в пучину эгоистического отрицания себя в мире единого с ним. Если появлялся, то отделяясь от всех вокруг, за недостаток в умении понимать окружение своим субъектом. Он честно сам не пытался отделить себя от целого. Но ставил себя на ступень выше, не зная пока ещё ничего об этом целом. Считая, видимо, происходящее с ним неким единственным оправданием своего настоящего ощущения. Ощущения, вечно рыскающего в собственных оправданиях, находясь там с головой, не замечая того важного, что игнорирует в самой жизни, т.е. самою жизнь. Проживая лишь маленький клочок её в выбранном сегменте собственного восхваления своей интерпретации. Естественно, понимая всё совсем не верно. Он многое хотел для себя, он хотел славы, он хотел невероятных свершений, свершённых своим поиском на выдуманном поприще. Но, что бы он не делал, и как бы не делал, ничто не могло заставить окружающий ненавистный им свет, заметить его. – Свет – что это? – Это пространство, пространство где каждый может снискать себе славу, но только лишь в лучах собственного света, рождаясь как звезда, источаясь светом, освещающим собственное пространство, теперь видимое другим, так становясь видимым на время прохождения света от того самого удаления, которое он чувствовал, но не мог преодолеть его светом, но и понимая, если не будет излучать свет погаснет и затеряется в темноте пространства вечности. Поэтому и считал, что даже может быть должен сделать что-то теперь. – Чтобы сыскать славу? Но славу в чём? – Никто не знает этого. И, как и он сам ещё пока что. Но вот, что именно касается его самого, то он смог, стремясь понять, узнать, что свет он понимал превратно. И видел он его таким, каким ему он казался всего лишь в отражении собственного прошедшего времени, прошлой жизни: тщеславным, славным и мрачным, но, некогда настоящим. Но погасшим теперь, мерцающим лишь в памяти корневой. Выстраивающийся в примерах подражанием истины, теми, не ведающих истины, таких же субъектов, но только наделённых авторитетом пошлого времени, к коим он должен присоединиться в попытке нелепого хотения настигнуть прошлое, лишь славу получить, да обрести свой угол в некоем темном кубе искусственных истин. И только лишь своим неподражаемым подражанием можно было свершить сей шаг. Но это значит повторись уже свой свершённый путь. Теперь лишь пытаясь взять, как многие, на себя повестку времени искусства – инструмент эстетства и глумления над истинной природой, став захваченным противобогом. Что, собственно, никак ему и недовелось, в виду наделенной ему заранее натуры идти к новому. Не взирая на ни на что. В этом состояла и глупость, и прозрение, и предмет отстранения, и отторжение его самим, и им его пространства. Изгой почивший весь хаос – то самое, мучительное, что приносило боль, и разочарование – невозможность. И позже, наваждение личин искусственных заставляло быть изгоем, и каждый раз отбрасывало в начало пути за презрение источников вдохновения. Теперь спуститься к самому простому в жизни – это и значит для него теперь идти к новому! Таким ему предстало его теперешнее назначение, в этом он видел смысл всей своей новой настоящей жизни. Результатом отрицания всего, что видел в искусственном мире, как быстро истлевающее, и мелкое, стало тем же, что отрицание устройства межличностных коммуникаций в жизни. Так всё он относил к неудачам искусственного фронта, чему способствовало и то, что вначале, ему приходилось пробовать новое, в том, чего уже нет, что отошло, те виды образной деятельности, вызываемые институцией, т.е. подражанием искусству. Как он сам мог это трактовать позже, признаваясь сейчас: «то, с чем он сталкивался, на поприще художественного толка, ускользало, растворялось, словно опережало, но как-бы параллельно существуя». И всё чего касался сам он, постепенно переросло в творческую идею самореализации, как собственную интеграцию в мир будущей личностью образованной на художественно-творческой основе, но выражаясь и закрепившись уже не искусственным предметом за пространство. А сопрягаясь полностью со смыслом понятия человек в своём чистом творчестве пока ещё субъекта. Теперь как день понятно, что значит находиться в действенном взгляде в намерении быть с собственной нравственностью, значит быть личностью без страха перед истиной. Став в итоге действительно единицей невидимой, но чувственной, и действенной. Словно порождение естества на собственном уровне нравственности, создаваемого им нового себя при помощи открытого им процесса продолжающегося в нём теперь, как этап личного проникновения в глубины мироздания. Но для перехода в этап полного отчуждения в истине свершения себя в точке схождения с миром, ему не хватало, как выяснилось одного важного элемента, присутствующего в атмосфере обыденной реальности, но отсутствующего в его памяти, чётко фиксирующей детали мероприятия, обозначенного выше. С позиции толка, с позволения сказать, находясь в позиции определённого завершения, прошу прощения за моветон – я говорю о мероприятии в закрытии некоего гештальта в том числе, как пустотой обременяющего раскаявшегося изгоя. Да. И только, ты не подумай, пожалуйста, что всем тем, чем руководствовался он тогда, когда обдумывал предстоящие шаги идя в этом своём направлении, и то, что он намеривался сделать сейчас, будучи убеждённым в необходимости, всё есть ради одного лишь… Нет. Не мог он знать всего тогда, когда противился пройти всё это, ну не был он готов. Был высокомерен до глупости, нелеп в нерешительности, неловок и скован мальчишеской тупостью: застенчив и самоуверен на столько, что не мог ничем себе помочь, лишь оправданием о том, что выше он всего, того, что с нею он проделывать не мог. Теперь узнает, ведь срок пришёл, отодвинуть потолок, встав во весь рост, лицом к лицу, дыханием смелым, решившись на порок, что молодостью должен был быть давно изучен и оставлен в срок. Чтобы не заставлять себя страдать. Теперь готов, что есть искренне отдаться бытию. И ты узнаешь, читатель, – где всё это всего лишь личная недоделанная практика взаимодействия. Идущая началом от небрежного опошленного мнения, основанного на предлогах в том числе и разных современных сентенций, идущих из ряда положения в этот мир оскверняющего мужчин и женщин. Родившаяся некогда вместе с ним, зародившаяся в нём своим вакуумом, словно кармическая недосказанность, недоделанность. Как любопытством врождённая, так и незрелостью обличённая, увлекаемое только мысленно, никогда не доводившего задуманное до финала. Где-то это всего лишь порыв, страсть, пробудившейся плоти, пробудившейся и пробудившей все эти навыки, и вся эти уверенности, а где-то хладнокровный расчёт, упрощающий жизнь до примитива существа субъекта, ещё где-то чистое любопытство, а ещё где-то чистый накопленный опыт, опиравшийся лишь на то, что есть сама суть любого общения – искренность: узнать что-то или о чём-то больше или лучше. Чтобы лучше понять, как с этим взаимодействовать в пространстве. Но чтобы он не испытывал в тот или иной момент, он знал, что ведёт себя так, чтобы подвести своё лицо в упор к лицу того, что до этого времени не пускало его смотреть на себя даже из далека. До тех пор, пока он сам не осмелился взглянуть в глубинны своих представлений о ней, откуда словно был слышен волчий вой по красоте, теплу и сладкому аромату цветов, но только воображаемых им доселе, хотя всегда существовавших натурально. Некогда истоптанных за несовершенство, неспособного понять и оценить истинную красоту и простоту смысла создающего ими. Там, где-то выше, было сказано, в размышлениях, о способности сети. Что намерение было не совсем таким изначально, как прямое взаимодействие выставляемых вперёд желанием пошлых мечтаний, но лишь понять и узнать о недостающем как можно больше за более короткий промежуток времени… Поиск недостающего в самой конструкции его самого вот чего не было тогда, да, пожалуй, и является его целью в отношениях с ней сейчас. Теперь приходится с болью останавливать оскверняющие убожеством мысли представление о ней, находящейся по ту сторону ту самую. Ежемоментно отгоняя предстоящее представление себе её, каждую сотую отрезка времени, идущего в пространстве, своим собственным наивным несовершенством, отстраняющего всё вокруг представлением своим о принадлежности себя к несуществующим эталонам в себе самом. Чтобы убрать страх. И оставить только причину. Которая бы не претила бы здравому смыслу и не оскверняла бы обоих. Для того лишь, чтобы идя теперь на встречу, встретиться лицом к лицу с собственным разоблачением в иллюзорности того, кем себя возомнил, представляя такую встречу летая в облаках с картинками с того же ресурса, как представлении о самом себе. Теперь всё больше обретаясь без иллюзий на исход, принимая риски, зная, что не может по-другому, как творец своей истины, и только поэтому теперь он пошёл на это. Чтобы увидеть всё самому… Поэтому он и идет сейчас, сегодня, по улице, туда куда несут его собственные идеи лишь в отношении примирения с собой.