Примирение с женщиной

– Ты считаешь, что любая «современная женщина» абсолютно способна обнаружить себя сегодня в страстном желании и с решимостью, а также с совершенно невозмутимым видом, быть готовой найти того, кто удовлетворит её возникшее желание? И ты говоришь не об особом классе женщин или же о чём-то особом, с точки зрения принадлежности той или иной или того или иного соискателя к некому определённому социальному классу? – Я говорю не о каком-то классе, мы говорим о женщинах вообще и всюду, как о самостоятельном и самоопределяющемся, хоть и в рамках категории характера мужчины, предмете индивидуальности выражения пространства. И думаю, что всё, что было только что перечислено тобою, как аргумент в обнаружении тенденции времени относительно «современной женщины», есть обычная тенденция, действительно уравнивающая нас в том, что есть нравственное право. Женщина дотянулась до последнего и первого в том, что категорически различало нас в морально нравственном аспекте. До того, что раньше касалось только мужчин в их примитивизме. Всегда рьяно защищавших такую свою природную данность, в сущности, собственно, и скрывая всё за понятием природа. – Интересно, как женщина способна объяснить такую свою открытость. – Уверяю, она не будет придумывать некие теории, оправдывающие её такое положение. Зачем ей это? Она просто укажет в направлении того, кто к ней последний заходил. Хоть и будет казаться изначально, что цели у всех разные, хотя на самом деле есть только желание открытым зевом ревущее, прикрытое чем угодно и как угодно, ухватившейся за нужное и подходящее в рамках собственных критериев существа жаждущего удовольствий пока есть свобода. Вот он то, этот я, и пойдёт сквозь всё это нагромождение сразу к её желанию, поскольку только его собственное открытое отношение и определение её для него скроет всё ненужное. И тут нет лжи, поскольку правда находится в настоящем состоянии играть в эту игру. Но всё же мешающая мечтать о большем, значит возможно создаст того, кого она захочет видеть в тот самый момент: отрицающего, но приветствующего суть самого заблуждения таким своим сближением с ней. Единственное, среда должна быть подходящей, как плотность скрытых, а теперь открытых, тем же способом снижения уровня страха перед стыдом – желаний: ставшие намерением эго в снятии запретов, создав некий новый, но ложный уровень свободы. Свободы без страха перед стыдом, охлаждающего нас собственным контролем в лучах смысла понятия о нравственности, как перспективе, обозначающей действительное могущество в обращении в пространстве, а значит сообщающей о собственной, личной и истинной красоте видящего всё истинное выражение уродства в таком осуществлении. Уродство – недвусмысленный посыл антагонизма, – это именно то, выражение субъекта, сегодня обусловленное в пространстве идеей его самого о своей «свободе». И значит, уже нет возможности увидеть уродство, так как само искажение, выдаваемое за свободу, приводит только к углублению в социальною ткань нарратива, упраздняющего мораль, как последней подвергшейся искажению сущности – но целого значения женщины.

Глава 8

Так сегодня, любые упоминания о нравственности в морали приводит к ещё большему отторжению в желании понимать данный инструмент настройки на пространство, в виду наглядного отсутствия состоятельности морализировать что-либо подробное у заявляющей о нравственной необходимости, но не определяющей своей жизнью и, следовательно, не являя собой ею саму стороны. И только лишь извратив её в действительно уродливую сущность желающей лишь удовольствий, можем получить то, пока ещё где-то и имеющей внешние данные и остающейся прелестной, притягательной, читай – сексуальной, но существующей в красоте лишь как послевкусие и приятный след от духов, всё ещё тянущийся последней ниткой аромата, оставленного нам от последних творцов морали и истины собственным существом нравственности. Создавших не только женскую красоту созерцая внешнее своим внутренним качеством. Сегодня являясь скорее выдающейся за повод к рефлексии в проекции охоты за оставшейся красотой новой извращённой идеей о свободе. Всё и вся существует тут исходя из желаний, мы говорим, о городской среде, о досуге, о том, что отобрано у находящихся тут, это научиться близко общаться, обнимать друг друга, без претензий и требований большего вообще, и по-настоящему. С сомнениями, да, возможно, но оп-настоящему. И если он и она и есть часть того сегодняшнего общества, в котором все справедливо что-то ищут, то пусть так и будет, но до той поры, когда станет ясно, на чём основывается выбор для нас пространством и тем самым являя в чём наше заблуждение от наших представлений о себе выходящих в наши желания. Если есть в наших желаниях хоть нечто олицетворяющее нас людьми или просто нас истинных, то это станет ясно очень быстро, поскольку и действительная цель осуществится быстро. Вот, как и направление моих желаний покажет меня истинного. – А он? – Он намеренно хотел понять, что открыто ему за этой пока закрытой дверью. И, прежде чем мы откроем её, видишь, проверяет, все ли взял с собой, из того, что тут называется и отрицается, как дружба между мужчиной и женщиной. – А что хочет взять? – Думаю то, что нравится от момента, получая и отдавая, на том уровне на котором сейчас всё находится. Всегда становись лучше, делай лучше. Создавай! Действуй нравственно. Почему нравственность – это творческий инструмент? Потому, как есть правила: создающие жизнь, пренебрегая которыми, ты её разрушаешь. Отсюда следует, что само следование правилам есть процесс, есть действие, а значит есть творение. Только внутренний каркас нравственности, создающий общественный каркас, не даёт обществу поглотить себя. Но правила не пишутся или создаются, они есть, в основе самой биосферы отношений. Постичь культуру высоких отношений, без привязки к этим правилам, значит никогда не достичь высшей мера свободы. Правила – это выражение понимания сути уважения проявляющиеся в пространстве высшей мерой отношений, выраженных в действии. Когда правила есть лишь понятный образ суждений о друг друге, как о целом, возникающее естественным образом из вселенских значений, отражающих нашу действительность в отношениях. На каком бы уровне они не находились и с какой бы целью не сближались бы мы друг с другом: уважение в честности намерений открывает первую дверь постижения нравственности. От чего мы и начинаем убегать, когда сознаём, то, как будто нами могут овладеть. Когда произошло, то, чего мы так хотели: овладеть сами и быть подвластным взаимному проникновению с полным желанием отдаться этому явлению. Но выбираем жить так, что нарушаем чей-то покой, вторгаясь в жизнь, начиная что-то, прибывая в своей уверенности в том, что это не навсегда. Вот такое несовершенство, и то, доступно не многим. Как не многим ясна та священная идея создания союза. Не понимая любовь, берёмся за такие вещи сегодня, как всего лишь пробу собственного пера в деле уязвимом и необратимом – как рождение нового, осознаём ли, что всё упущенное нами, бесконтрольно воплощается в жизни тех, кто идет за нами? А если, мы уже те, для кого создали предыдущие борющиеся за свободу, то, чем руководствуемся сами мы сегодня, обращаясь к значению свободы, отталкиваясь от понятия любви, отталкиваясь от их незнания, почему-то плывём назад, опускаясь в презрении отягощённые обвинениями в недостатках друг друга? Чего же они хотели от нас т.е. сегодняшних себя сейчас: независимости, честности, правды во всём, те теперешние, считавшими себя пионерами и во всём чувствовавших уверенность в чём нужен был размах. Но оставшиеся бессильными, безнадёжно заблудшими и в тоже время бессмертными романтиками, ухватившие суть своего времени. Суть которого состояла лишь в том, чтобы заповедовать нам, как свободу от своего тяжкого труда. Дать нам всё, чтобы мы смогли дать всё следующим, но уже с более тонким подходом к определению нового социального: идейно-социального конструкта в личности, определяющей себя как свободной. Даже от такого занятия как работа. – С предками понятно всё! Но кто тогда мы для будущего сегодня? Если полностью стали завесить от чьего бы, то ни было мнения? Да ещё и абсолютированное в некий лозунг, обещающий равенство там, где никакого равенства быть просто не может! Равенство в назначении для этого мира. Вот ещё одно: «Что сеешь то и жнёшь». Старая поговорка предков о справедливости. Ведь не может быть вполне равен в восприятии жизни как счастья тот, по ощущению, в желудке которого присутствует хлеб, выращенный в колосьях, собранный и приготовленный, и тот, кто не имеет на это не сил, ни способностей, будучи в тот же самый момент насыщения первого, чтобы испытать тоже самое насыщение от жизни, отвечая на вопрос счастлив ли? Второй в этот момент будет гораздо несчастнее, зависимее, поскольку элементарно голоден и не имеет что поесть. Но это не значит, что он беднее. Просто возникает неравенство в отсутствии каких-либо способностей для выражения общего вообще. Но не для частного, поскольку частное – это всегда только лишь личное или субъективное понимание вещей в отношение с этим миром, а для общего, не имея сил чтобы выращивать хлеб для себя, можно познавать мир для тех, кто его выращивает, добывая знания в голоде через себя. Чтобы давать им больше зрелых идей для жизни, и улучшения качества хлебов в сути их отношения к жизни, лишь для того, чтобы и они заняли место там, где труд есть наслаждение, как суть появления нового. И вот уже тот, кто голоден был, и не мог хлеба достать, руководит теми, кто выращивает хлеб, поскольку хлеб – это лишь начало любого пути. Я считаю, любой частный случай в отсутствии определённых способностей или временной потери интереса к некоему общему запросу в качестве дела, говорит только о том, что есть что-то новое, созревающее пока, в том частном, в чём сейчас разочаровано общее, поскольку Бог есть частное, а общее его продолжение, сегодня прозябает не имея ни малейшего понятия , что с этим делать. И бессмысленно снова проверять целыми поколениями этот тезис. – Ещё раз, пожалуйста, о чем сказанное выше? – Да о том, с радостью повторю, что сегодня в нашем перевёрнутом мире, совершаем что-то только ради себя, и только ради своего удовольствия, всё же пользуясь тем, что есть свобода, данная нам теми, о ком не должны забывать, о тех, кто рождает новое в частном, как человека и того, кто собирает для нас хлеб. Не думая о последствиях своей жизни. Поскольку не имеет своей пока и учится жить, чтобы стать лучше, исходя уже из честного восприятия себя как человека беря за идеал общее, где сегодня превалирует ответ на суть явления субъекта. Так делает уже индивид, способный принимать жизнь и создавать её, формируя пример в одиночестве, как смысл определения человека, поскольку частное формирует общее, а потом общее формирует уже частное, как должно быть всегда, пока существует уважение к старшему, заслужившего им поколения. Но сегодня будущее старшее поколение – это те, кто с ещё большим азартом, но уже без страха и упрёка перед будущем апеллирует к свободе, к независимости от общего, не желая уже и слышать, что сам что-то должен, обязан сделать для этой свободы. Пользуясь ею лишь для развлечения? Пожиная лишь разрушения, всего созданного в предыдущем относительно морали. Всё по той же причине – недозрелое, как старшее поколение, жаждущее только удовольствий, формирует новое, не создав ничего нового, а лишь порицая старое за его существо в запрете на нравственный блуд. – В этом, по-видимому, и заключена самая нелепая борьба поколений? А может мы сегодня не совсем понимаем значение смысла действия свободы и каркас её сотворения – нравственность? Нарываясь лишь на диалог о нравственности, в котором свобода есть её разрушающая основа в наступившей вседозволенности, в том числе и в отношении друг к другу на всех уровнях. Без возможности упрёка, перед самим собой, не говоря уже о критике в сторону субъекта, занявшего сегодня все щели и свободные углы приближённых к трибуне одержимого властью и жадностью, а также и сами рвутся на общественные трибуны, и даже умудряются делать вид, что могут управлять целыми странами и коалициями таких же. Просто обещая бездарности халяву и поощряя вседозволенность в пороках, тем самым разрушая самый сильный инструмент управления своей жизнью: «нравственно-понятийный аппарат чувственности», как ответственности перед общим, выступая настоящим, так апеллируя к будущему. Таким образом создав критерий общества антихриста. Где частное существует лишь, как боязнь потерять что-то и даже не своё, поскольку само частное обрести ничего не может, и уж тем более создать, борясь с тем, что тобой овладеют, но не понимая, что уже овладели, а значит забрали свободу, те, кто и сами ничего не создали и ничего не имеют, кроме несвободы. Только, и таким способом можно выяснить насколько не свободен лично, обличив свою несвободу морально-нравственным нарративом. Но и как истинное размышление о свободе, понять теперь может всё сказанное теперь, только тот, кто по собственной иллюзии в превосходстве лишил себя возможности обрести то, от чего он как бы застраховал себя в манере искусственного толка о себе. Некогда живя, не принимая законов бытия сущего, общего, понимая их, так и трактуя как удобно, скрываясь за собственными оправдательными теориями того времени, в котором оказался. Но лишь до поры считая себя выше общего закона, считая себя выше обычных людей, для того лишь чтобы понять что сам такое есть. Что сам был обманут собой же. В слабостях своих. – Да, и за такое отношение к жизни надолго угодив в больницу. Не так ли? – Да, всё верно, всё так. Это я сам. Оставшись с клеймом необратимости на весь оставшийся срок пребывания тут. Но и после, спустя время, мысль, тревожащая некуда не делась, и что самое, на мой взгляд, парадоксальное, продолжил жить чётко, сознавая мысль своего падения и своего прозрения, проговорив в слух сейчас: «не освободившись в желании присвоить, овладеть, не освободиться от прихоти бесполезных желаний». Поскольку теперь я это знаю: в моём случае, время было упущено только на путь до миража, но не до цели. Жизнь же в таком случае ничего кроме тревоги представлять собой не будет, поскольку ты не знаешь, а подсознание понимает, что путь твой в никуда и не для чего, а то, что впереди есть, как цель и есть путь до миража. – Но как тогда сделать, прости, как перестать думать о том, что желаешь, пусть даже и отвергая миражи? Как прекратить муки, как перестать тревожиться за то, чего нет и возможно вообще не существует, и уж тем более тут? – А вот так. Для последнего рывка к истине, я задействую данный ресурс, так, что, когда окажусь там, среди тех, кто также уже отстранены от смысла союза в его представлении, и живут лишь чувством присвоения. Я смогу увидеть, что нет ничего за той дверью, куда стремиться каждый, неокрепший в своих воззрениях, на то, что есть насыщение не имея возможности насытить себя. Присваивая и присваивая. Я увижу тех, кого, в общем-то, присвоить нельзя, а можно лишь увлечь, на время даже не в собственной игре, а просто играя, не думая не о чём. Это как скоротечный симулятор отношений. В это время и будет казаться, что владеешь. На самом же деле нет. Эту ущербность, я и ставлю, в толк тому, кто пытается решить вопрос своей необходимости присутствия в ком то, таким образом, поскольку, всё и начинается с искусственного порыва, приводя к искусственному результату. Словно трикстер, прыгая в зависимости от суждений на частное, как общего, и от частного на общее, не принимая никаких решений для занятия какой-то одной позиции в суждении на собственный грех. Такой искатель, зная и ощущая изобилие, прибывает в ощущении некой безнаказанности, а точнее находясь в неосознанности, как ребёнок, понимая доступность, но не зная ответственности, постепенно начинает терять истинную свободу. Становится неприятен пространству. Падая вниз, забывает обо всём, как дарующую способностью признавать смысл своего существа в отношениях с другими (материями). – То, что есть смысл в уважении тебя другими? – Именно такой аспект, возникающий в процессе жизни есть истина, она может быть проявлена, а может быть скрыта, может вызывать разные суждения наружно. Но чаще всего уважение – это внутренний аргумент, на балансе которого только характер и поступки, суждения и конкретика их выражения в действии, та самая основа риторики на суждение о субъекте или же рассуждения о человеке. Тут мы рассуждать всегда будем либо об одном, либо о другом. Третьего не дано. Мы не говорим о святых, поскольку и святость начинается там, где возникает уважение и доверие, как к объекту, не поминающего злое, знающего суть в недоразвитости всего злого. Тогда как, спровоцировав любое безнравственное действие дискредитируешь себя в том, кто ты есть сам в системе субъект – человек. Просто следуя по миру в назначенное место, в котором теперь то, что казалось истинным смыслом творчества, стало помешательством на свободе, которую смешали с пошлостью, с возможностью приобретать не глядя, бросать и снова приобретать. То, что было независимостью, стало равнодушием. То, что было уважением стало призрением. То, что было любовью стало страстью. И так далее. Сегодня, они, т.е. те двоя он и она, перевернут на время для нас эти смыслы, что бы мы смогли изучить такую свободу. Понять её безосновательность для общего свойства бытия. Увидеть обратную сторону того, что мы приняли за свободу. А значит, и теперь, необходимо увидеть и записать те мысли, которые беспокоят чтобы насторожить тех, кто идёт следом.

И, по-моему, предстоящая история достаточно нам разъяснит, тот факт, что шаблонная социальная доктрина однополярного желания явить свои желания в законе, как доминирования лжи, ломает жизни людей, и запрещает им быть честными друг с другом. Запрещает им принадлежать друг другу. Стесняет их ревностным недалёким мышлением собственника собственного я, наделяя сущее призрением и даже неуважением к тому, с кем одинаков. Тем самым, всегда, всегда провоцируя на измену в правде о счастье. И вот причина, по которой, тот, или этот, любой из неразумного, кто правда не заслуживает счастья, всегда будет терпеть несчастье. Выбрав путь способного только на извращённую попытку в последней возможности вырваться из ада повседневной рутины семейного безумия, олицетворяющего счастье только на показ живя с тем, кого схватил только низким желанием и уже потом понял, что ошибся. – Но не все же одинаковы? – Нет. Просто не у всех хватает на это смелости сил и ресурсов, наглости в конце концов, на то, что тут сегодня называют изменой. – Изменой? Но ты же вроде как холост и не в отношениях? – Чтобы изменять не обязательно быть в отношении с кем-то, кроме как с моралью. Сегодня каждый, спустя время, находясь рядом, даже очень быстро, почему-то начинает мыслить о чём-то другом представляя себя с кем-то другим, и со временем находит достаточно причин и оснований чтобы привести в действие ход лжи давно порожденной измены в уме и сердце в жизнь. – Не одно ли это всё и тоже? В чём отличие обычной жестокость, в принципе, по отношению к кому-либо, от выхолощенного экспортом нравственности бытия? – Если говорить о творце? Форма нравственности, существует сегодня только лишь как некая формальность для порицания другого, и есть та непроницаемая завеса, хотя всего-то ширма, которую можно легким движением убрать, за которой происходит самое страшное сегодня в манере будущности. Все и каждый прекрасно понимают, что творится в сердцах и умах представителей современного общества. Отодвинуть ширму, значит обличить себя в том же, в чём привык обличать других, заслоняясь порицанием. Есть ещё упёршиеся в своём неведении собственных возможностей, вплетающих в основу бытия себе подобных, но только ещё с худшими качествами своего мышления: глупостью проявляются, как в желании создавать себе подобных, живут порождая составные части общества. Отпрыски которого, в нём, в пространстве, не находят для себя причины быть реально открытыми, не видят отклика. Не видят торжества собственных идей в слиянии общего, если только на короткое время и только из корыстных побуждений в угоду протестного олицетворения, думая, что достаточно покрасить волосы в сиреневый цвет чтобы стать свободнее, стать лучше. Что со стороны достаточно нелепо выглядит. И это совсем не то. Посмотрите, ровно на того, как тот с топором с ссохшимся топорищем хочет начать колоть дрова. Тупо не понимая, как исправить простую ситуацию, опустив его ненадолго в чан с водой, проклинает неразумную вещь. Так глядя со стороны, на упёртого, считающего себя знатоком в подобных вещах, но тупо не знающего порядка приведения орудия в рабочее состояние, и вдруг осознающего, что он замерзает, идёт на ресурс знакомств, как хватается за всё острое и тяжёлое, тот, умирающий от холода, нелепый представитель большого и малого города оказавшись в поле, с подвернувшимся ему случайно топором, всего-то требующего мудрости и смекалки к приведению его в порядок. Можно точно сказать кто этот невежда и откуда он этот персонаж. Утопившие свою молодость в стремлении обойтись без окружающего их мира. Не зная нужного, теперь предлагают свою красоту за меньшую цену. Бесплатно. Лишь бы согрели. Теперь живут без друг друга, пытаясь нагнать упущенное в сорок с гаком лет. Но что нагнать? – Постичь жизнь потустороннюю? А не с этого стоило начинать в таком случае? – В том-то и дело. В этом и состоит вселенская ошибка дряхлеющего, именуемое некогда: старшим поколением. Обращающего молодость в потворство показному мудрствованию, бессильных и глупо проживших жизнь, вдруг прозревших в немощи упырей, умудрившихся сломать всё, не только свою жизнь, но и жизнь свои отпрысков своими абсурдными наущениями. Заключённых лишь в пошлость превентивных мер порицанием за недостаточность того, что имеют теперь сами, почему-то забыв, как заражались зпп сами, и как совет дня, разглагольствуя о премиальном методе выхода из похмелья. Всё! На большее сегодня массы не способны в передачи своих качеств в качествах мудрости. Теперь пытающиеся, как и всегда, учить жизни, как старшее поколение младшее, только лишь без основания, требующего покорности, рождается не иначе, как суррогат воспитания. – Но это и есть суррогат. Оно и есть суррогат: кого в своё время, под напором брезгливо мудрствующего общества заставили воздвигнуть собственные столпы мудрости, а значит тех теперь, изрядно потрепавшихся и постаревших, как некогда само новое поколение, само новое поколение, почему-то воспринимает, как тех, от кого выслушивать претензии на своё поведение оно не намерено, поскольку совершенно точно не соотносит такое наущение с истиной, всегда видя в предмете мудрствования отражающего лишь собственную попытку оправдаться за бездарно прожитую жизнь, двух случайных, двух нелепых, ставших родителями. Производящих потомство, естественно, начинающее шататься и падать, как только задует первый ещё не сильный северный ветер. Только завеет холодок, как все пустые клятвы, и даже лжезаклинания почему-то не срабатывают. Более того, идея рождения, теперь ещё и всего-то брошенный спасательный круг, как блаженная идея, завести живое, отвлечься на нечто иное, новое. Что есть ещё одна правда, страшная правда о двух глупцах создающих монстров. Руководствующиеся импульсом слепого безумства, не считая безумством спасти себя от боли расставания путём рождения себе подобного, отведя ему роль только отвлекающего занятия от всё более ощутимой неприязни, надвигающейся пустоты. Но и такой способ жизни ради, вряд ли позволит ужиться с тем, в ком точно ошибся, не рассчитав жизнь так, чтобы хватило пройти начатый путь, как смысл его начинания вдвоём и до конца, естественно, не спасёт никого. Только создаются ещё и ещё неполноценные звенья двумя упоротыми в своём воззвании, но нелюбовью к ремеслу кузнецами. Прибитых к друг другу пристрастием, бессознательным первым желанием плоти. Но не намерением сотворения истины, а страстью: первой или нет, не имеет значение, очумелой ли, слюнявой, сладкой, юношеской неразборчивой, инфантильной и безответственной страстью. Как тогда, так и сейчас, словно малолетних идиотов в сорок с гаком лет, до сих пор считающих, что этого достаточно чтобы навсегда. Видишь? Не успели взлететь, как уже падают, утягивая за собой все надежи на возможность создать в своём отпрыске, да и просто в себе – лучшее. В то время, когда мудрость должна быть основана на твёрдом убеждении выражения мысли, в том, что настоящий союз возможен только для двух независимых, двух самодостаточных, двух уверенных в себе и в слове своём, как причине говорить, и только в примере личности, принесёт новое видение тех вещей, без которых, как ты думал, пока был молод, жизнь была бы возможна в полноценности и процветании. Вот и есть мудрость: создавая новых людей из себя, для нового социума даже не имея своих, можно создавать, поскольку, вначале всегда нужно создать себя, идущего в направлении любви и укрепления нравственности. Не на словах одряхлелых дев или состоящих мудрецов по дряхлости. Тех жизни правду ты можешь слышать лишь в их устах – существ, а не тех, кто, начиная с молодости, чтил здоровье собственной внутренней честью и питался образом и мудростью тех двоих ставших тебе родителями, создававших и питавших этот мир столько лет истиной и чистотой, сколько понадобиться, став понятным примером истинного и глубокого толка друг для друга. – Это значит? – Это значит, не изменять своей правдой свою честь. Значит отвечать на один и тот же вопрос: «ЧТО Я ДЕЛАЮ, чтобы узнать, кто есть сам»? Спроси себя из точки своего нахождения: «ЧТО Я СДЕЛАЛ СЕЙЧАС ЧТОБЫ ОБОГАТИТЬ ПОСТУПКОМ МИР?» Ответить на этот вопрос сложно, особенно пока нет самих поступков, в момент соблазна перед выбором. А момент тот самый – когда рядом всегда стоит лукавый! Тем ни менее – поступок, не он ли есть ключ, к свободе и спасению от истинного бесчестия, в стремлении обуздать собственную разнузданную жизнь, для начавшего с собственных поступков, находясь наедине с собой? Чтобы иметь хоть какое-то представление о тяжести труда создания настоящего? Где в качестве первого шага, всегда выступает попытка попробовать сделать что-то наперекор своим утробным животным желаниям ЭГО. Начав изменять низменным и глубинным помыслам, чистой, творческой идеей, поймёшь истинный союз мужского и женского начала, как оно само – и есть творчество в разумении кто есть ты. Как высшие в друзьях не по несчастью, а как высшее в творчестве истинном. Как матерь. Как отец. – Это значит не хотеть большего чем необходимо самой чистой идее самого союза? – Это значит желать большего своим действием, но не в угоду пошлых личных намерений, сваливая открытость в кучу с личным необразованным восприятием действительности, воспринимая любой открытый порыв, как сигнал, приглашение к чему-то большему, уже припаивая его к персональной победе над чужой судьбою, пока, ещё не сделав ничего для того чтобы сделать хоть что-то чтобы сохранить собственное достоинство. Сделав хоть раз что-то, обойдясь без намерений завладеть, а только лишь узнать секрет – оставив себе то, что возможно, поджидает тебя впереди в вечности, благодаря способности отдавать и отпускать, наполняя и наполняясь. Проявляя интерес искренний к человеку именно к человеку, а не к его телу. И не лишь к красоте даже. А к тому, где всё гармонично как внимание, от начала до конца, в том отношении в которым разрешено владеть, точно, как кратко и с украдкой, можно взирать восхищаясь на то, что не есть твоё, но создано… Оставаясь самому от точки до точки любой встречи человеком. От верха до низа. От слова до действия. Такт и степенность, без иллюзий и фантазий. Ничего не демонстрируя. Ведя себя так с ней, как ведёт тот, кто хочет избежать катастрофы, зная предмет своего исследования. Оставаясь честным. Предлагая только то, что по истине можешь отдать, чем хочешь и можешь поделиться, живя тем, что можешь разделить. Не больше и не меньше, шаг за шагом. Проживая моменты, не надеясь и не вселяя надежду на то, что придёт ещё кто-то другой, и в нём, потом, будет что-то, что приблизит тебя к идеалу… – Это и есть проявление индивидуальной свободы? – Это и есть правда! Да, это и есть оно, всё это части индивидуального (чистого) творчества. Где свобода любить, не есть пошлое, а есть созерцание, и созидание. Тонкая нить опыта, но и грань лишь одной стороны человеческих отношений. В которых отсутствие открытых претензий есть показатель присутствия контроля над собственным предметом исследования, уже как объекта индивида. Позволяющее спокойно уснуть улыбаясь, без сожаления. Без страха, за то, что можешь что-то потерять, упустить, поэтому сломать или исказить. Грех от субъективизма, в данном случае есть попытка, всё же, обойти общие «правила своего качественного круга», создав несуществующий нарратив в том, где будет лишь бессознательное ожидание сопряжения с красотой, живущим в иллюзии своего достоинства, не имеющего его, получающего радость лишь от её представления с собой, – что это, как не попытка снизить реальные значения реального предмета исследования в лице субъекта? – Получается так, что она для него, попытка объекта повысить свои качества искусственно, за счёт предмета уровня творческого определения? – Но лишь в угоду собственного самоудовлетворения, а поскольку, речь идет, всё же, о женщине, и значить о том творческом предмете, отчасти, который получить нельзя, не пытаясь присваивать его себе. Так вот, именно на данное понимание качеств субъекта как раз и недостаточно для понимания тонкостей существа предмета, определяющего его самого как мужчину. А значит уж после, получив желаемое, вернуть покой будучи субъектом никак нельзя, так безразличием выдав себя в своём изначальном истинном равнодушии к сущности предмета… Великое творчество жизни, где ты больше бестолковый охотник, а не мужчина, пока претендующий на всё сущее по праву рождения! Готов ли ты к нему, ЭЙ… Новый художник? А точнее творец, вступающий в эпоху чистого творчества! Или же свобода для тебя, это путь до неё, от которой теперь срочно нужно избавиться, чтобы начать искать её снова? Поскольку, свобода для тебя, всего лишь общественное допущение и нужна тебе лишь для того, чтобы начать владеть другой? Так как если ты не владеешь, думаешь ты, руководствуясь таким легкомыслием, то владеет кто-то другой или завладеет и получит то, что не получил ты – да? Ответишь? «Нужно действовать, агрессивно, хитро и как можно скорее». Значит пора, в таком случае твоего волеизъявления, идти туда, где всегда есть та или тот, к кому ты или она, готовы обратиться, где все уже в курсе, как действовать и для чего они там. Он или она, знает, как она или он, поступили бы в сети, но не знают, как действовать, как реагировать, что делать и как вести себя в реальности идя до конца только дружбой. В обратном случае обратишься с вытекающими на этот счет серьёзными последствиями, став обманом, ради низкой цели. Решивши обмануть Творца истины, заручившись оправданиями, приводящими нас на такие сайты. Смерившись с бесплодным утверждением, что всё пропало, всё безнадежно. А выход один, и он тут! Ни на что нет времени! – Нам некогда жить, а мы хотим ещё и отношений? – О, даже если и так, что меняется тут для сказанного выше? – И все, по новой? – Нет! Всё это первобытно, инстинктивно и не разумно, и не гарантирует счастья. – Тогда оставим интернет? – Хорошо, давай перенесёмся в реальность, а с ней в действительность. – Вот и узнаем, можно ли предположить что-то иное сегодня, более настоящее и стоящее, что то, что в контексте обращения в живую, в реальности, не извратит всё до подката? Осталось ли что-то там от того, что можно и нужно открыть? Чтобы узнать, что ждет тебя за поворотом, а не за свайпом. Готов ли ты принять сигналы? Обработать их, и совершить действие ответив взаимностью, оторвавшись от смартфона? – И это уже не просто страх, показаться нелепым. Это страх перед отсутствием веры в оправданность усилия? – Да плевать! – Разве? Или же это страх выглядеть, как пикапер, или альфонц, как охотник за головами, как тот, кому нефиг делать, только домогаться до прохожих или в каком-то собственном амплуа очаровательного человека за сорок? Так не бывает… «Девушка, здравствуйте, постойте, вы чудесны! Я могу вас проводить? Я могу немного поговорить с вами? Я могу вас чем-то угостить? Мне бы хотелось познакомиться с вами. Вы мне понравились. Куда вы идете?» и так далее… Это уже ответственность уже полное разоблачение и это то самое сумасшествие, что рождает ту связь, первичную, не разрывную. – Ну и огромный страх, перед тем, что есть тоже самое, но не тут, а в сети. Именно невозможность совершить сегодня такое усилие в реальности, обесценивает отношения, поскольку есть множество разных вариантов сделать это по-другому не тут, не в реальности. Быстрее, комфортнее, незаметнее. – Но и не с ней? – И не тут и не сейчас, а потом и в другой раз: оправдывает многое в единственном роде. С отсылками на множество причин личного свойства. Упустив настоящее, продуктивно пользуемся широким выбором виртуальных возможностей. – Сегодня это не работает! – Поэтому и причин всё меньше кого-то там беспокоить накатившей харизмой по вечерам. Что называется, – «дядя вы к кому»? Поскольку боязнь оказаться нелепым выше всякого страха, обида за предыдущий провал, будущая, её такая же нелепая стеснённость, той, что в сети совсем другая, с несколько недоумевающим лицом глядящей на тебя. – Любая неуважительная реакция, на адекватное обращение в реальности, говорит только ободном о недозрелости в восприятии обычных инструментов общения. – Бинго! – Если к тебе обратились, если на тебя смотрят, если ты интересен, почему просто не узнать что-то новое из мира другой вселенной? Пройдя по мостику между женщиной и мужчиной создав его адекватной реакцией, смелой и открытой, при этом, только так и можно чувствовать себя в безопасности. Зная, что ты живёшь в адекватном социально развитом обществе. Которое формируешь прямо сейчас, собственно самой реакцией. Чтобы не жаловаться потом, что всё пропустил. – Учись! Как раз это то и нормально! – Значит я пока ещё не тот, кто морально устарел? Раз решил всё это спросить, глядя тебе в лицо, ратуя за аналоговый мир, так как принадлежу ему. – Нет, ты тот, кто случайно забыл в каком веке живет сегодня мир. Но тебе разве не претят все эти стоны, о том, что знакомиться негде? О том, что это стало невозможно? Что женщины стали что-то там, а мужчины так и вообще. Сама мысль о знакомстве реально стала просто нелепо выглядеть, вне рамок какого-либо питейного или развлекательного заведения, или сайта – существует, но как моветон старой традиции. Как говорится – «C'est La Vie» (такова жизнь). И в этом отношении я понял только одно, разницу, между знакомством в реальности и виртуальным знакомством. Ценность и подделку под ценность. С таким настоящим рассуждением, о ценности искомого ископаемого, возникает такое ощущение, как будто людей вокруг становится меньше. Несмотря на то, что их, по заявлению ретивых ученых, становится больше, с каждым часом. Но это не так. Справедливо первое. Их становится меньше. Как тех, что из прошлого века. И ещё меньше тех, кто не опирается на время, а готов жить всегда и каждую секунду, так мудрствуя над жизнью, если нет причин не делать этого, т.е. жить.