Денисов: Да какие звезды, Наська? С тобой припадок сделался, ты ничего не помнила! Снасильничал он тебя! А женился, потому что отец отписал ему половину нашей Колядихи вместе с конюшней и домом. (Убирает ее руки от груди, запахивает сорочку и задергивает лежащую одеялом до подбородка).
Анастасия: Лешенька. Где мой маленький? Принесите моего сыночка. Герман! Герман!
Денисов: Лешенька твой – ангел на небесах. И сама ты все равно что ангел. Обидевший ангела будет гореть в аду.
Анастасия (бредит): Герман…
Денисов набирает в шприц раствор, перехватывает тонкое предплечье сестры жгутом и медленно вводит ей морфий. Анастасия успокаивается и затихает. Денисов в ярости отбрасывает шприц и прячет лицо в ладонях. Плечи его вздрагивают от рыданий.
ИНТ. ПОД ЛЕСТНИЦЕЙ
Возле стены кучей навалены кирпичи, тут же – кирка и заступ, корыто с цементным раствором. Бородатый ФРОЛ в телогрейке помешивает раствор лопатой, рядом, кутаясь в длинную шаль, прохаживается Мария.
Фрол: Где класть-то? Тут али там?
Мария подходит, бросает рассеянный взгляд на пол и наугад проводит мыском туфли невидимую черту.
Мария: Сделай так, чтобы не отличить. Чтобы никому и в голову не пришло, что этой стены здесь раньше не было.
Тот невнятно бормочет и начинает работу. Мария наблюдает.
Мария: И не болтай, слышишь? Ни одной живой душе. Особенно Гдлевскому. (Достает из-под шали бутылку коньяку, передает ее работнику. Тот прячет подношение во внутренний карман телогрейки, кивает и машет рукой – мол, никому). Сам-то, небось, рад новой власти? Счастлив, что клятые буржуи уезжают?
Фрол: Да что я, нелюдь, что ли, чужой беде радоваться?
Мария: Ладно, ладно… (Возобновляет метания). Ты, может, и не рад, зато другие… А мы вернемся. Вернемся и заберем свое. (Складывает пальцы кукишем, тычет ими в пустоту). Вот вам, а не драгоценности Скалихов! Всем, всем вам! Ни колечка, ни серьги не получите! Вернемся, вернемся…
Фрол: А коли спросят, пошто кладу?
Мария (зябко потирает ладони): Спросят, да, спросят. Обязательно спросят. Говори – трещина, велено починить. (Вглядывается в темноту). И правда холодом веет. Как из могилы… (Крестится, взбегает по лестнице).
Фрол выстраивает несколько кирпичных рядов. Когда высота достигает его колен, он бросает кирку, перешагивает через незаконченную кладку и уходит.
ИНТ. КУХНЯ
Фрол вытирает руки о штаны и садится на скамью за деревянным столом. Служанка ставит перед ним миску вареной картошки и квашеную капусту. Фрол загребает капусту щепотью и отправляет в рот.
Служанка: Скалиха-то чего хотела?
Фрол: Не твое дело.
Служанка: А каменюк пошто натаскал?
Фрол молчит и жует. Служанка выхватывает еду у него из-под носа и держит миску на вытянутых руках.
Служанка: Прячут чего?
Фрол (неохотно, басом): Цацки ейные.
Служанка (возвращает миску на стол, отворачивается, задумчиво): Эвона как. Столько нахапали, что и упереть не могут. (Опирается обеими руками на стол, нависает). Кровавое это золото, слышишь? Ванька мой на их барже утоп. Пять лет тому, царствие небесное, дитяти без отца растут, нету кормильца нашего, а этим хоть бы что, знай себе жируют…
Фрол: Угомонись. Про цацки кому брякнешь – убью!
Служанка вытирает руки передником и не отвечает.
ИНТ. КОМНАТА МАРКА
Неверный свет керосиновых ламп выхватывает из темноты фигуру читающего Марка. Тени пляшут на его изуродованном лице, делая его еще более жутким, чем при свете дня.
Появляется Денисов. При виде друга Марк откладывает в сторону книгу, спрыгивает с кровати и подходит к столу, где уже приготовлено два бокала.
Марк: О, дружище Денисов! Рад, очень рад, что ты надумал принять мое приглашение. Как здоровье сестры?
Денисов (хмуро): Плоха́. Все бредит.
Марк (разливает вино): Так может, показать ее Минцу? Нашему семейному мозгоправу. Как ты знаешь, он пользовал Германа, и небезуспешно – к нам вернулся совсем другой человек! Никаких тебе этих… (Жестами изображает, будто режет себе вены). И вообще – здоров. Трезв. Рассудителен. Давненько я не видел его таким.
Денисов: Лучше бы он там сдох.
Марк: Я понимаю твои чувства и в некоторой степени разделяю их… Но сейчас давай выпьем! (Подает бокал Денисову; когда тот его принимает, переплетает свою руку с его рукой). За революцию! (Выпивает; пораженный тостом Денисов мешкает, и тогда развязный, уже слегка захмелевший Марк быстро и точно целует его в губы).
Денисов смущается, оглядывается по сторонам. Заметив книгу, лежащую на кровати вверх корешком, он бросается к ней как узник – к зарешеченному окну своей темницы.
Денисов: Читаешь стихи? (Рассматривает обложку). Набоков? А кто это?
Марк: Один хороший поэт. Пока неизвестный, но его ждет великое будущее. (Подходит к Денисову и мягко высвобождает книгу из его рук). Вот, послушай. (Декламирует). «Ты чувственной тенью ко мне приходила, ты тайной чудесной казалась мне. Теперь… Наша страсть нам сердца осушила, и горько подумать о свежей весне…»
Денисов (подхватывает): «Теперь… Ты близка мне, теперь ты родная. О Боже, как странно тогда я любил! Любимую душу не видя, не зная!..» (Смотрит на Марка. Их лица сближаются).
Марк: «Я что-то не понял, я что-то…»
Свет меркнет. В темноте слышны звуки борьбы, возня и приглушенные всхлипы. От черного кресла отделяется гибкая фигура в черном трико. В клубок тел на полу третьей вплетается Анна.
Герман наблюдает за ними, застыв в проеме двери.
ИНТ. МАСТЕРСКАЯ ТАКСИДЕРМИСТА
В пустующую мастерскую входит мальчик. Тянется к выключателю – вспыхивает лампа. Мальчик едва сдерживает крик ужаса. С противоположной стороны комнаты на него глядит чучело Федора Скалиха. Из-за неестественной позы оно выглядит еще более пугающим. Лицо его бесстрастно. Мальчик приближается и некоторое время вглядывается в глаза своего отца, словно ожидая, что тот моргнет. Он даже проводит перед ним ладонью, но ничего не меняется. Мальчик подходит к столу, на котором дымится чашка с кофе, и снова достает стеклянный флакончик. Яд льется в чашку, немного попадает мимо. Мальчик протирает столешницу рукавом и едва успевает сделать это до того, как в мастерскую входит отчим.
Отчим: Марк! Как хорошо, что ты зашел! Мне пригодится твоя помощь.
Он сдергивает ткань, накрывающую нечто крупное и бесформенное. Под ней обнаруживается каркас будущего коня. Конь уже приобрел узнаваемые очертания, и сейчас перевернут вверх копытами на «козлах», чтобы можно было подобраться к животу. Из соломенной массы торчат в разные стороны загнутые металлические крючья. Оба принимаются за работу. Мальчик неумел и неловок – он то и дело роняет пучки, трет глаза, толкает отчима под руку. Тот недоволен своим подмастерьем.
Отчим: Марк, я тебя не узнаю. Ты успел забыть все, чему я тебя учил?
Мальчик (стараясь не оглядываться на чучело Федора Скалиха): Простите.
Отчим: Простить? Ты просишь тебя простить? (Приподнимает голову мальчика за подбородок и пристально смотрит ему в глаза). Разве об этом мы договаривались?
Мальчик не выдерживает и первым отводит взгляд.
Отчим похлопывает коня по соломенному боку, подходит к столу и делает глоток кофе.
Отчим: Пожалуйста, продолжай.
Мальчика бьет озноб. Он растерянно смотрит на соломенную заготовку, не понимая, что с ней делать. Касается крюков, слишком старательно подбирает с пола солому, делает вид, что пристраивает ее к лошадиному боку и в конце концов неловко подтыкает к уже имеющейся копне.
Отчим (мягко): Ты хорошо себя чувствуешь? (Касается его лба). Жара нет… (Таращит глаза, хватается за живот и кидается в крошечную смежную комнатушку, где сгибается над железным, в ржавых потеках рукомойником. В ванне, полной грязной воды, плавает одежда Полякова).
Мальчик вновь глядит на чучело отца. Выражение лица Скалиха изменилось – вместо бесстрастности и пустоты на нем отражается страдание; кажется, мужчина безмолвно умоляет его прикончить. Мальчик обеими руками вцепляется в соломенные бока коня и скидывает его с треноги. В приступе ярости он крушит уродливый паноптикум мертвых зверей – одно за другим чучела зверей и птиц падают на пол. Мальчик топчет их ногами. Оказавшись возле отца, он кладет пальцы ему на веки и опускает их, как это делают с усопшими.
Мальчик приходит в себя так же резко, как вышел. Он осматривает творение рук своих – разгром в мастерской – и в страхе спасается бегством.
Шатающийся, потный, обессиленный отчим возвращается и тоже это видит. Он распахивает створку шкафа, хватает с полки первую попавшуюся склянку, выскакивает в коридор и замечает мальчика, как ни в чем не бывало проходящего мимо. Чтобы догнать его, достаточно пары шагов. Разъяренный отчим хватает мальчика за плечо, разворачивает к себе и выплескивает содержимое склянки ему в лицо.
Мальчик кричит.
Отчим падает и бьется в судорогах.
Мальчик кричит.
Отчим захлебывается пеной.
Мальчик кричит.
Отчим умирает.
ИНТ. ГОСТИНАЯ
В центре на двух стульях – гроб с телом отчима. У изголовья – открытый молитвенник и толстая церковная свеча. По правую сторону от усопшего стоят чучела Федора Скалиха и коллежского асессора Полякова. Слева – Анна. У ее ног темнеет небольшой чемодан, туфли и подол платья забрызганы грязью.
Мария (входит и неслышно останавливается рядом с Анной): Он не предупредил о вашем приезде. Он вообще никогда о вас не упоминал.
Анна: Я не вру. Я сирота, Орест заменил мне брата. Если бы не он, меня бы, наверно, уже не было в живых… (Борется со слезами). Он высылал мне деньги и платил по счетам. Мы редко виделись, но он не забывал свою Аннушку.
Мария: Высылал деньги? Платил по счетам?
Анна: Орест говорил, что хорошо зарабатывает в конторе своего дяди.
Мария: Теперь эта контора моя. Я в ней хозяйка. Как и в этом доме.
Анна: Позвольте мне с ним попрощаться. Завтра же я уеду.
Мария: Не спешите, успеется… Кто вы? Чем занимаетесь? Учитесь ли? Вы ведь совсем молоды…
Анна: Училась, пока Орест был жив, а теперь придется оставить… Но это не страшно! У меня ведь есть… (Обнимает себя руками). Я… И я наверно смогу… (Тяжело сглатывает). Себя продать.
Мария: Вы любите театр?
Анна: Да!
Мария: Музыку? Танцы? Книги?
Анна: О, да, да!
Мария: Что вы прочли последним?
Анна напряженно молчит.
Мария: У меня двое сыновей. Близнецы Марк и Герман. Будешь им сестрой.
Анна стягивает с головы платок, всхлипывает.
Анна: Вы правда его любили? Любили больше жизни? Умерли бы за него?
Мария: Да.
Анна: За что вы его любили? Он ведь вас обижал.
Мария (твердо): За то и любила.
Анна (кладет голову ей на плечо): Тогда я тоже смогу вас полюбить.
Мария гладит ее по спине.
ИНТ. МАСТЕРСКАЯ ТАКСИДЕРМИСТА
Погром не слишком тщательно прибран – все, что валялось на полу, сброшено в огромную кучу. Застыв на пороге, Герман зябко обнимает себя за плечи, раскачивается, не решаясь сделать шаг, но все-таки входит. Некоторое время он неподвижно глядит в тот угол, где раньше стояло чучело Федора Скалиха. Перемещаясь медленно, как под водой, Герман изображает движения мальчика, когда тот крушил мастерскую. Собственные действия вводят его в состояние, подобное трансу – он не понимает, где он и что делает. Открыв шкафчик, где по-прежнему стоят бутыли с реактивами, Герман извлекает оттуда ржавую опасную бритву. Все еще не в себе, подходит к ванной, в которой когда-то плавало тело Полякова, а сейчас плещется немного темной жидкости, и как был, в одежде, ложится туда с бритвой в руках. Погрузив руки под воду, Герман резкими движениями делает надрезы на запястьях. Боль приводит его в чувство – он вскакивает, выбирается из ванны, мечется по мастерской в поисках чего-то, что помогло бы остановить кровь и, отыскав свернутые рулоном лоскуты ткани, неумело перетягивает себе руки.
ИНТ. КОМНАТА МАРКА
На кровати в обнимку лежат Марк и Денисов.
Марк: Завтра мы уедем в Москву, и ты никогда меня больше не увидишь.
Денисов (проводит рукой по шраму на лице Марка): Не говори так. Я не хочу об этом думать.