Czytaj książkę: «Зёжик и Медвед. Сказки о нас»

Czcionka:

* * *

Моему другу Мише Стрельцову, который говорит, что нужно уходить, оставив свет. Ещё он говорит, что вместе веселей грустить. Ещё он говорит, когда идешь один, то лучше к другу.

– Медвед! А горизонт недостижим?

– Недостижим.

– А это точно?

– Точно, Зёжик.

– Медвед! Тогда идея у меня…

– Не нужно, Зёжик, хватит!

– Но я же знаю, что нам делать, чтобы кончилась война!

– И что?

– Да нужно просто сделать горизонт границей! Его же никогда никто не перейдёт…

Хороших снов!

– Спокойной ночи, медвежонок.

– Доброй ночи, Зёжик.

– Хороших снов.

– С вареньем…

– Что с вареньем?

– Снов…

– Тебе с печеньем.

– Тебе с печеньем и малинным пирогом!

– Тебе без Волка.

– И тебе без Волка… и без Лиса!

– Тебе без дождика.

– Тебе…

– Послушай, Зёжик, хватит! Спать давай.

– Давай! – обрадовался Зёжик. – Спокойной ночи, медвежонок!

Но медвежонок тихо зарычал, а ёжик сделал вид, что очень испугался, и стало так: тик-так… тик-так… тик-так…

– Медвед, ты спишь?

– Пытаюсь.

– Медвед… А мне так страшно тут, когда ты спишь… Медвед? Возьми меня с собой?

– Куда?

– В свой сон… Возьмёшь?

– С ума сошёл? Так не бывает, чтоб нарочно взять кого-нибудь в свой сон с собой!

– И даже друга?

– Дружба ни при чём! Всё, Зёжик, я устал, давай потом…

– Устал от друга?

– Просто: я устал!

– Медвежик, я тихонечко с тобой… я честно-честно тихо… я тебя не разбужу…

Но медвежонок спал.

«Не взял, – подумал ёжик. – Теперь один останусь здесь в темнющей темноте до самого утра… Не взял! А просто бросил друга здесь, внизу, сам улетел куда-нибудь, ведь он во сне летает. Сам говорит потом с утра, что он во сне летал, изображает – как… Хотя, конечно, это ерунда, чтобы такой огромный, толстый – и летал… Вот я бы мог, наверно… Мог! Но он меня не взял!»

Медвед летел… и сверху было видно, как страшно и темно внизу… «Кому?» – подумал он. Но вспоминать, кому внизу на свете плохо без тебя, всю ночь ворочаться, не спать… Всё, ладно, ничего с ним не случится. Дом заперт, вон луна, вон звёздочки, красиво… Сейчас насоберу ему, вернусь и утром подарю. И медвежонок стал на небе звёзды собирать, сначала все (от жадности, как по лесу грибы), а после из кармана высыпать которые помельче. А после вдруг, совсем вблизи, на расстоянии пары лап такую крупную увидел…

– Медвед? Медвед! Мне страшно! Миш, вернись!

И медвежонок шлёпнулся в кровать.

Из головы и из карманов, как от взрыва, разом вырвались все звёзды, улетели в небо, рассыпались в недостижимой высоте… И медвежонок понял, что до самой главной, изумрудной, радужной, огромной, самой дорогой и драгоценной звезды не долетел – вот из-за этого дурацкого «вернись». И глухо заворчал, нет, зарычал ужасным голосом свирепым:

– Всё, Зёжик! Хватит! Слышишь? Хватит! Дай поспать!

И Зёжик замолчал. Совсем притих. А медвежонок всё лежал свирепый и сердился, и вот теперь уже никак, никак не мог уснуть. А нужно же уснуть, чтобы взлететь! Об этом знают все…

«Дурацкий ёжик!» – думал он, а ёжик даже не шуршал, и не вздыхал, и никаких фух-фух-фух-фух, охо-хо-хох… И вдруг икнул. Икнул. Ещё икнул…

– Ик-ик… ик-ик… ик-ик…

– Да хватит! ХВАТИТ! Перестань икать!

– Ик-ик…

– Ты издеваешься?! Ры-ы-ы-ы-ы-ы! – взрычал Медвед.

– Медведи-ик… Я просто вспомил… ик… тебя…

– Забудь!

– Медве-дик?.. А можно я тебя с собой в свой сон возьму?

– Нельзя! Не выйдет! Нет!

– Ну ладно, извини…

– И больше не икай!

– Я не икаю, ик… Медведик, а если там, во сне…

– Чего тебе опять?

– Ну, Страшный волк, ну, или Страшный лис… то что мне делать?

– Что-что… возьми да и проснись.

– А можно мне тебя тогда позвать?

– Ну ладно, позови, но только если Страшный волк и лис… А просто так не вздумай, понял?

– Понял…

И Зёжик спрятал лапки, нос, всего себя в колючки, закрыл глаза, ушёл на глубину подушки, икнул ещё раз, и ещё раз, и уснул…

И стало тихо и темно, луна в окно смотрела, а медвежонок всё не спал, смотрел на Зёжика и думал – а вдруг ему приснится правда Страшный волк? Ну, или Страшный лис… Ещё съедят его во сне… Ведь если Волку или Лису приснится сон, что я уснул, а ёжик тут один, им ничего не стоит съесть его…

И медвежонок сел. И пересел на ёжика кровать, чтоб не проспать его во сне. И всё не спал, не спал, не спал… Тёр лапами глаза, сердился, щипал себя и щёлкал по носу, вставал, по комнате бродил, садился в кресло и тут же вскакивал, ведь кресла – настоящая приманка для всех, кто думал только просто посидеть… А Зёжик тихо спал и тем мешал уснуть Медведу – до рассвета, до самого-пресамого утра…

Дождь и дождь

Шёл дождь.

И всё.

И шёл, и шёл…

И шёл.

Ходил-ходил, расхаживал туда-сюда, скрипел калиткой и шуршал тропинкой, да так шуршал, как кто-то настоящий… «А он не настоящий, просто дождь…» – так думал медвежонок, а ёжик думал: «Дождь». Он просто думал «дождь», и всё.

А дождь, хотя он был не настоящий, «просто дождь», как думал ёжик, всё не кончался, не кончался, что оставалось только думать: «Дождь да дождь…». Но как ни думай «дождь да дождь», хоть передумывай сто раз всё это – не кончался дождь, как не кончается всё то, чего ты ждёшь, когда закончится оно… Или всё ждешь, когда хорошее начнётся? Ведь всё, о чем ты думаешь и ждёшь, подслушав, делает наоборот.

Мы все (вернее, ёжик Зёжик с медвежонком, который медвежонок по рожденью, а по имени Медвед) не очень любим, если нам сказать: «Ух, надоел, уйди ты наконец!», или наоборот: «Иди сюда! НЕМЕДЛЕННО! СЕЙЧАС ЖЕ!». И не уходим, если надоели, долго, очень долго, чтоб надоесть там так, в том месте, где мы надоели, чтобы самим всё это надоело хуже их. А после можно и уйти, спокойненько сказав: «Да сами вы все надоели больше всех!»

А если нас зовут и всё сильней кричат: «Ты где? Ты слышишь или нет? ИДИ СЮДА!» – и всякое такое, то мы ещё подумаем: мы слышим или нет? И будем думать так: «Чего-чего? Ты что-нибудь сказал? Я ничего не слышу…» Так думал ёж. А медвежонок думал: «Дождь да дождь…»

А дождь всё шёл. И небо было мокрым, и всё такое было небо – точно море, в котором плавают промокшие, как рыбы, птицы, льдины, бегемоты, облака. Такие толстые, такие все большие бегемоты, как слоны, как крокодилы. «А может, даже больше крокодилов… – думал медвежонок, который думал: – Крокодилы больше, чем слоны».

– Мне что-то как-то всё равно сегодня, медвежонок, а тебе? – зевнув, поинтересовался Зёжик, хотя ему и было всё равно, поинтересоваться или нет.

– И мне, – зевнув в ответ, ответил медвежонок, который думал всё про дождь, что если дождь идёт, то часто так бывает, пока он ходит там по крыше, по тропинкам, отряхивает листья, поднимает лужи из земли, шуршит, скрипит, что как-то всё равно становиться, и даже всёравней, чем всё равно. И думаешь, что пусть себе идёт, куда захочет. Ведь что ты ни поделай, как ни возражай, а дождик не услышит, как будто бы ему гораздо всёравней тебя.

А если к дождику ещё и осень, и лето по тропинке до весны уходит и плачет так, как будто тут обидели его, а тут его никто не обижал, – то всёравней становится в три раза того, что прежде было всё равно.

«Потом ещё зима…» – подумал медвежонок, а ёжик тоже думал, что потом ещё зима… ещё зима, ещё, ещё…

– Потом ещё зима, – напомнил медвежонок вслух ту мысль, которая была неслышной, если думать про себя.

– Тебе не всё равно?

– Мне всё равно! Мне даже, ёжик, всёравней ещё тебя…

– Мне тоже всёравней тебя! – ответил ёжик. – Мне даже всё равно, что кончилось варенье, медвежонок…

– Мне тоже всё равно, что кончилось варенье. Я раньше так хотел, чтобы варенье не кончалось, а кончилось, и стало всё равно…

– Мне тоже стало всё равно почти что сразу, как закончилось оно… – сознался Зёжик.

– А может, нам с тобой из-за варенья всё равно?

– Не знаю, может быть, Медвед… – и ёжик встал, и заходил по комнате туда-сюда, сюда-туда, хотя ему и было совершенно, абсолютно всё равно, ходить или сидеть.

Всё может быть на свете. Иногда с последней капелькой дождя кончается любимое варенье, бывает, что кончается терпенье… «Хотя и непонятно, как кончается всё то, чего нельзя потрогать или съесть…» – подумал Зёжик. Бывает даже, что с последней капелькой варенья кончается последняя надежда, что это капелька последняя дождя.

И медвежонок задремал, а ёжик все ходил, ходил, и дождь ходил, гулял по саду, и яблоки, и листья обрывал, и тряс ольху, вытряхивая из дупла промокшую ворону, и грустные круги крутили капли в лужах, и всхлипывал от ветра козырёк.

А ёжик всё ходил, ходил – и вдруг услышал, что ходит только он один, а дождь ушёл.

«Ушёл?» – подумал Зёжик тихо-тихо и тихо-тихо подошёл к двери, чтоб дождь ушедший, уходя, не обернулся и не вернулся снова яблони трясти.

Но дождь не возвращается обратно, и если дождь и начинается ещё, то это новый дождь, который шёл за тем дождём, который навсегда ушёл, ведь у дождя нет дома, нет плиты, постели, занавесок на окне, окна… Его никто не ждёт и не зовёт назад, его никто не любит…

«Бедный дождь…» – подумал медвежонок и проснулся.

А ёжик посмотрел на медвежонка и сказал:

– Дождь кончился, Медвед, пойдём за ним и позовём назад.

– Зачем? – не удивился медвежонок.

– Чтоб снова стало так, как было: дождь идёт, а нам с тобой так… Всёравно-превсёравно…

По закону леса

Однажды ёжик с медвежонком за грибами шли…

Всё шли и шли, все лапы истоптали, но с грибами так всегда: сначала к ним иди, потом ищи, потом тащи, весь лес назад под лапами толкай, опушку, поле, речку, мостик, иначе дом к тебе не подойдёт. Без лап попробуй сдвинь хоть самую малюсенькую ёлку с кочки: упрётся в нос и не пойдёт, они же крепко все стоят, когтями в землю, сверху мох, и кочка тоже не пойдёт без лап. И дом стоит, когда остановились лапы, сам не вернётся, сколько ни зови. А медвежонок с Зёжиком устали лес толкать и сели отдохнуть.

Стояла страшная жара… Так все лесные звери говорят про всё на свете.

– Ужасно жарко…

– Да…

– Кошмар какой-то…

– Да уж, просто ужас…

– Вот если бы сейчас назад идти не нужно, медвежонок, а?

– Как, Зёжик, не идти, вставай давай, пойдём… – вздохнул Медвед.

– Пойдём… а можно, между прочим, не ходить… я слышал…

– Давай ты мне расскажешь по пути…

Медвед был прав, с рассказом лучше уж идти, движенье времени в пути зависит от того, с кем ты идёшь и что рассказывает он: рассказ хороший будет – не заметишь, как дойдёшь. Ещё и остановишься, дойдя, дослушать. Ещё мечты, бывает, помогают об обеде: идёшь, мечтаешь, прибавляешь ход… Чем голоднее, тем быстрей.

– Медвед, давай ещё немножко посидим? Мне Аяц говорил, что скоро-скоро передвижение во времени без лап изобретут. Вот представляешь, ещё ты тут – и сразу там…

– И что, сидеть и ждать, когда изобретут? – Медвед немножко к Айцу ревновал, конечно. Зёжик с Айцем не дружил, но иногда болтал, и медвежонку становилось грустно. – Вообще твой Аяц, Зёжик, если честно, страшный жадина и врун… Профессор всех безделичьих наук…

– Нет, он не врун! Не нужно ждать! Я даже доказать сейчас могу… Вот хочешь, прямо сразу докажу?

– Ну… докажи…

И Зёжик спрыгнул с пня и, вытряхнув свои грибы в корзинку медвежонка, насыпал листиков, травы и мха на дно своей, вскарабкался и лёг.

– Теперь возьми корзинки в обе верхних лапы.

– Ещё чего?! Ты сам свою бери!

– Ты что, Медвед? Как я ее возьму? Я в ней! Я что тебе, волшебник?

– Я тоже не волшебник. Вылезай!

– Ты сам просил, чтоб я тебе, что можно во времени без лап перемещаться, доказал…

– Я не просил!

– Просил! Ты сам сказал…

– Без всех без лап!

– Нет, просто чтоб без лап!

И медвежонок зафырчал сердито, поняв, что Зёжик прав, верней, не прав, но прав…

– И всё получится, Медвед, вот сам увидишь! Ты только марлечкой меня прикрой…

«Чтоб не кусали комары», – подумал Зёжик. И добавил из корзинки:

– Чтобы в лесу все думали, что ты один и целых две корзинки сам собрал…

– А если скажут – покажи?

– Ну, покажи, которая с грибами…

– Ладно… – согласился медвежонок, которому приятно было, чтобы все думали в лесу, что столько он один грибов набрал. – Ты только, Зёжик, если спросят, что в них, из корзинки громко не сопи…

– Не буду!

И с Зёжиком корзинка, как корабль летучий, вдруг взлетела вверх, зависла над землёй, качнулась – и поплыла по воздуху домой, без задних и передних Зёжиковых лап. А Зёжик, нос уткнув меж прутиков, смотрел, как дальний лес сам по себе назад пошёл…

И ничего не нужно было делать, ни-че-го! Не нужно уговаривать ни ёлку, ни сосну, чтобы ушла. Все сами, ёлки, и березы, и полянки шли назад послушно, шагали в дальний лес, а Зёжик над землей летел в корзинке, шуршал-вздыхал, вздыхал-шуршал… А домик плыл навстречу. Сперва вообще невидный, а потом вдруг в точку превратился между прутиков корзинки, такую махонькую точку, что Зёжик даже испугался, как можно в этой точке жить, за столиком сидеть, варенье есть… Как вместится кровать его в такую точку, особенно медвежище огромный и под огромного медвежищу кровать… Но домик становился больше, больше, и Зёжик, успокоившись, калачиком свернулся, и уснул, и тихо-тихо засопел…

– Уф-фуф, фуф-уф, ца-ца-ца-ца… фуф-уф, ца-цаца-ца…

Но это только кажется во сне, что тихо, на самом деле тихо или громко ты сопишь во сне, никто не знает, кроме тех, кому ты выспаться не дал. И Зёжик спал, и он не знал, что так сопел, храпел в своей корзинке, что никакая марля не смогла ни Айца, и ни Лиса, и ни Волка обмануть…

– Здорово, медвежонок!

– Здравствуй, Страшный волк.

– Чего в корзинках?

– Там… грибы…

– А почему они храпят?

– Ну… там грибы и Зёжик. Зёжик только в этой, в той грибы. У нас эксперимент…

– Что за эксперимент?

– Во времени перемещение, без лап…

– Давай корзинку мне! Ещё быстрей перемещу… – Волк облизнулся, усмехнулся, а медвежонок крепче в лапах сжал корзинок ручки и быстро-быстро, очень быстро к дому побежал… Страх тоже скорость прибавляет. И если хочешь побыстрей домой добраться, то – беги!

Мелькнул-исчез сидевший Аяц на пеньке, Айцовская жена, айчата, промчался Лис обратно в лес, а дом бежал навстречу, мчался! Мчался! Делался всё больше, больше и, добежав до медвежонка, чуть не налетел с разбегу и не раздавил…

– Все, Зёжик, вылезай.

– Уф-фуф… ца-ца-ца-ца…

– Давай, проснись, переместились, – и медвежонок так тряхнул корзинку, что Зёжик сразу перестал сопеть. Немножко перестал и снова засопел…

– Вставай давай, проснись! Ты обманул меня!

– Уф-фуф, фуф-уф… ик-ик… ца-ца-ца-ца…

И медвежонок вытряхнул корзинку, и Зёжик выпал на траву. Открыл глаза, понюхал воздух и сказал…

– Вообще-то я и сам бы вылез…

– Ну, ничего, так побыстрей, – и медвежонок сел на лавочку у дома и отвернулся так свирепо, как самый-самый, всех обиженней, Медвед.

– Медвед, ну ты чего? Чего ты? Ты что, обиделся, Медвед? Медвежик? – и Зёжик прошуршал по травке к лапам медвежонка и очень преданно и верно, как ничего вообще не делал, снизу посмотрел…

«Как пну его сейчас… – подумал медвежонок, – телепорти… телепорта… и прямо в дальний лес… И пусть потом телепо-лапами назад… телепо-лес… телепо-сам… телепо-бац!» И медвежонок лапу почесал.

– Медвед?

– Я не обиделся, а просто, Зёжик, ничего не вышло, Страшный волк заметил, что в корзинке ты, ты обещал же громко не сопеть… а знаешь как сопел? Весь лес теперь смеяться будет надо мной…

– Ну, нужно было что-нибудь придумать, медвежонок…

– Что именно? Храпящие грибы?

– А ты ему чего сказал?

– Чего-чего… что это ты.

– Ты безнадёжный, самый-самый безнадёжный медвежонок из всех, кого я знал! В лесу один такой, один такой! Да разве можно Волку правду говорить?

Но медвежонок, кроме правды, ничего ещё не научился говорить.

– Я не умею врать.

– Учись! В лесу живёшь, среди зверей и всех вот этих… – и Зёжик лапкой в дальний лес махнул. – Сто лет живёшь и не умеешь врать? Ну ты даёшь… И про эксперимент сказал?

– Сказал…

– Он не умеет врать, а я и виноват?! Вот правильно, Медвед, что над тобой весь лес смеётся. Медвед, и не умеет врать! Ты видел где-нибудь хотя бы раз такого Айца… ладно, белку, что правду говорит в лесу?

– А что… они все врут?

– Конечно!

– А зачем?

– Вот именно, «зачем»! Чтоб врать, нужна причина! Нет, можно без причины тоже врать, но выгодней с причиной. Ты вот хотел, чтоб думал Страшный волк, что у тебя грибы в корзинке, а не я?

– Хотел…

– Но это ведь обман?

– Ну… да…

– А говорил, что не умеешь врать! Умеешь, только плохо… Ну, ничего! За жизнь научишься ещё… Всё время врать, запомни! Но, что ещё важнее, никому не верить, ни-ко-му!

– Что, и тебе?

– Нет, если хочешь, верь, конечно. Верь, но знай, что все, кто верят, остаются с носом, а чаще без него и без всего… Таков лесной закон! Чтоб выжить, нужно врать и никому не верить… понял?

– Понял… и сейчас?

– Чего «сейчас»?

– Сейчас ты тоже врёшь?

– Сейчас?

– Ну да…

И Зёжик шёпотом ответил:

– Сейчас я правду, кажется, сказал…

Не открывайте эту дверь!

– Медвед! Ме-едве-е-е-д!!! Медведик!!! А! Вот ты где. Чего поделываешь тут? Опять пропалываешь, да?

«Чего поделываешь тут…» – подумал мрачно медвежонок и так же мрачно объяснил:

– Сорняк растёт без выходных.

– И пусть бы, вырастет – завянет…

– Морковь завянет, не сорняк. Сорняк вместо морковки будешь грызть?

«Лентяй», – хотел Медвед добавить, но не добавил, знал, как просто правда делает из друга смертельного колючего врага.

– А Аяц говорит, сорняк полезная трава…

– Вот Аяц твой пусть и грызёт ее.

– Медвед, идея! Медвед, да стой, остановись, послушай… кажется, я знаю, что нам делать…

– Опять?!

– Ну да…

– Да вот и делай! Вот и делай! – взревел Медвед, вставая на дыбы.

Медвед встал на дыбы, над Зёжиком навис клокочущей громадой, горой в земле и сорняках, над ним кружили комары…

– Ну-ну. Могу вообще уйти… – обиженно ответил ёжик. – Вообще уйти и хоть всю жизнь… не говорить.

– Не можешь! – прорычал Медвед. А дальше вот что он хотел сказать: «Ты ничего не можешь! Ничего! Верней, ты можешь, да не хочешь! НИКОГДА! “Он знает, что нам делать”, ви-ди-те ли-ли! Так если знаешь – делай, делай, а не говори! Да, сделай что-то, хоть бы раз и сам! Своими скрюченными лапками, вот этими, своими, не чужими! Советы раздавать, идеи выдавать нахлебников хватает без тебя… вернее, здесь всего один, ОДИН нахлебник – ты!» Да, так хотел сказать Медвед – и потому рот лапами зажал, прижал слова, что вырваться хотели, слова, что были хуже и обидней комаров и бесполезней сорняков. Ведь на обидные слова обидных слов всегда в ответ найдётся столько, во сколько было меньше их у тех, кто начал обижать. А после могут кончиться слова, начнётся драка, лапопашный бой, придётся ёжика держать над грядками прихваткой, на безопасном отдаленье от себя… А может, вовсе за забор швырнуть его…

И медвежонок носом задышал – уф-пуф, поскольку больше стало нечем, ведь дверь для слов обидных – рот, для воздуха ещё есть запасная – нос. И главное, откроешь дверь под носом и, выпустив слова, обратно не вернёшь и дома не запрёшь. И дружба билась в глубине души медвежьей с самой собой за правду другу не сказать всё то, что правдой кажется в начале ссоры, а после и не вспомнишь, в чём она…

Так хорошо быть правым в споре, ссоре, последним словом за собой. Последним словом. А после молча правым быть, но одному.

– Так вот, идея! – оживился ёжик, поскольку медвежонок замолчал. – Идея – Аяц!

Медвед сильнее рот зажал, переступил и громче носом зафырчал…

– Нет, даже лучше, медвежонок, – Айцы! Давай их позовём вместо меня с тобой полоть траву?

Зачем дела?

– Медвед! Вот прямо скучно, так прям скучно… Тебе не скучно, медвежонок, а?

– Соскучишься с тобой…

– А я вот прям соскучился, вот честно, вот прям совсем-совсем соскучился с собой…

Но медвежонок без единой капли состраданья, пониманья четвёртой задней лапой подвинул с грядки с сорняками таз, передней первой выдернул пучок травы, швырнул назад, попал, второй и третьей лапой равновесье удержав, сказал:

– С собой скучают, ёжик, те, кому на каждой грядке не попадаются аттракционы под названием дела. Когда для каждой лапы дело есть, без дел скучает только лень, – и, так сказав, прополз ещё чуть-чуть, и снова выдернул пучок травы, и зашвырнул в сорнячный таз, но в этот раз промазал… Или не промазал? Нарочно в ёжика попал? А ёжик, отряхнувшись, пропищал:

– Нет, медвежонок!.. Знаешь… Знаешь?! С собой скучают те, кому не попадаются весёлые друзья, а только бурые занудные медведы, что ползают на четвереньках целый день, ища дела из самых-самых-самых скучных, какие только в лете есть. Я, медвежонок, даже если так соскучусь, что усну, таких вот дел искать не буду, а если сами вдруг найдут, переползу, пусть остаются позади! Тю-тю-ю-ю… А я на речку уползу…

– Ну-ну.

– Ну-ну! И если я сейчас обижусь, не стерплю, что ты в меня швыряешься травой, и уползу скучать не к речке, а в другое место… вот, скажем, к Айцам, например! Тогда тебе от скуки не помогут даже горы дел!

– Иди-иди… – сказал Медвед и продолжал ползти.

Шух-шух-шух-шух, ещё шух-шух, но тише… И наконец в саду настала благословенная, просторная такая, без всяких ёжиков, необходимая для дела тишина. Медвед прополз ещё чуть-чуть и обернулся с облегченьем – никого! Ушёл? Ушёл! В калитку выполз… Никто не отвлекал, не ныл, не кашлял, не чихал, не топал… Ну да, не помогал, зато и не мешал! Куда он, интересно? К Айцам или к речке? Медвед ещё чуть-чуть прополз, и обернулся с беспокойством, и посмотрел вперёд…

А вперёди дела, дела, де-е-ела-а-а, до самого забора, до калитки, и от забора к дому то же самое – дела; дела до самого обеда, а может, и до вечера дела… «Зачем они? Зачем их мне так много?!» И медвежонок, сделав вид, что за забором тоже у него дела, пошёл к калитке, открыл её, увидел ёжика, ползущего куда-то по тропинке, от дел ползущего… «Уполз. Когда вернётся, даже не сказал…» И медвежонок понял вдруг: дела нужны, они необходимы, много-много! Они нужны, чтоб не было так скучно весь день теперь без ёжика скучать.